Константин Родионович Мазин
Девочка, не греши!
Тряпка. Небольшая. Нашла без труда. Это старые узорчатые трусы? Открыть кран, не касаясь руками, всё тряпкой. Намочить. Не сильно. Слегка. Закрыть. Взять пистолет. Слегка промыть, положить у мёртвой подруги. Неважно куда. Девочка убила своего дилера и куда-то кинула инструмент, набросившись на «амброзию». Если плохо сотру отпечатки, просто скажу, что находила пушку дома. Такое же оправдание сработает с Игорем. Ключи. О! Такая растяпа, а они на комодике в коридоре. Предварительно протерла дверочку. Может, ещё что-то протереть. А то только тут не пыльно, а в других местах ужасно грязно. Пыль, грязь, лужа слишком бледной крови (для такого мерзавца), вытекающая из простеленной головы. Всё. Можно уходить. А, да, чуть не забыла. Нужно захватить сумку. Аккуратно касаюсь открывателей железной двери, дёргаю за ручку. Открыто. Выхожу. Беру с другой стороны, своей любимой тряпочкой. Закрываю ключиками очень медленно, стараясь, лишний раз не шуметь и случайно не задеть элементом одежды дверь. Всё.
– Чёрт! Не пугай!
– Ч! Что произошло? Где Игорь? – спрашивает представитель мафии.
– Мёртв.
– Что? Дай ключи.
– Неа, – игриво заявляю я, – я со всем разобралась.
– Дай, – тянется к ключам, я убираю за спину, заставляя ещё больше продвинуться и слегка наклониться вниз.
Поцелуй. Ммм. Этот намного лучше и горячее чем с мужем. Ну, ладно, продолжим позже. Не я так решила, если что.
– Я слышал выстрел, всё точно нормально?
– Да.
– Хорошо. Я надеюсь, ты понимаешь, что этот поцелуй ничего не решает и если что, защиты от полиции не жди.
– Ага. Пойдём?
Мы шли молча, не слова не проронив об импульсивном поцелуе или о произошедшем в кровавой квартире. Как будто моему спутнику было неинтересно то, что происходит со мной и с ним, соответственно. Честно признаться меня выворачивало наизнанку о мысли, что я ему не нравлюсь физически. Перед и после поцелуем не чувствовалось какой-то искры, какая оставалась до последнего мгновения в отношениях с Игорем.
Мы довольно быстро оказались в родном подъезде советского домика, квартира в котором единственное, что осталось о матери и отца. Домофон. Наработает. Опять. Что же происходит в стране, когда никто даже элементарную безопасность в жилище не могут обеспечить. Что творится с миром, где правит… Кто? Я не помню. Кто у нас президент? О, уже поднялись по ступенькам. О! Ещё одна надпись про наркотики. Что ж такое происходит?
– Ну как?
– Нормально, – отвечает мой спутник неучтиво встречающему нас в прихожей Неване, – а у тебя что?
– Девочка не просыпалась. Вроде. Она ворочается от кошмаров, долбится о деревянную рамку кровати ногами, и фиг поймешь, проснулась она или нет. Думал её перенести на матрас надувной, но он сдувается при касании.
– Да, я его поддуваю перед сном и заклеиваю скотчем, – подтверждаю я слова юнца.
– Ладно. Отнеси чемодан начальству, а я дам наставления Зое.
– Окей.
Дверь закрылась, мы остались наедине.
– Зоя, запомни. Ты ничего не делала, сидела дома. Если что-то найдут, притворись глупой, тебе поверят. Твой муж тебе врал, изменял, бил… (и дальнейшие блаблабла)… Почему ты улыбаешься?
– Я понимаю, зачем ты остался, – я решила пойти ва-банк, – хочешь меня?
– Что?
– Хочешь продолжения? Так возьми! – мои шаги на встречу сильно испугали мафиозника.
– Посмотри на мою руку.
На грубых мужских руках, покрытых бесконечными ссадинами, порезами, ожогами красовалась татуировка. Что-то знакомое. Марс. Знак мужчины. Или нет. Кружочек зачем-то перечёркнут большим ожогом.
– Что это значит?
– Я сидел. По мне вроде заметно, – спутник указал на сексуальный шрам, рассекающий левую щёку до подбородка, – и местным крутым парням не понравилась моя татуировка. Поэтому они взяли нож. Отрезали мне достоинство и в насмешку нагрели тот же нож и обожгли знак.
– Я не понимаю.
– Что непонятного? – разозлился преступник, – меня кастрировали на живую.
– Уходи!
– Что?
– Уходи. Ты не мужчина.
– Ладно. Только помощи от меня не жди.
– Да, да. Пошёл вон!
Я выгнала его. Врун. Лгун. Как он мог так поступить? Не понимаю. Ладно, надо продолжать жить. Скоро проснётся Зоя, скоро придёт её отец, и мы вместе сможем пойти ужинать или обедать, смотря, когда он закончит…Пойду готовить ужин. Телефон звонит. Нелли. Так давно с ней не болтала.
– Привет, Нелли, как дела?
– Нормально, я снова хочу поговорить о тебе.
– Давай ты сначала расскажешь, что у тебя нового. У меня в жизни ничего не происходит, я сижу дома и воспитываю дочь со своим чудесным муж…
– Чудесным? Зоя, он бьёт тебя, пьёт, и не удивлюсь, если скоро начнёт бить ещё и Зою младшую. Мы поможем тебе. Это сложно, но скоро всё может быть ещё хуже. У многих защитных организаций сейчас забирают лицензию из-за закона об иноагентах, но они продолжают.
– Пусть забирают. Меня-то это почему должно волновать?
– Потому что ты подвергаешься домашнему насилию. Очнись, пожалуйста, Зоя. Я умоляю тебя! Оглянись! Как бы ты не пыталась убирать каждый день весь твой дом это старость и гниль. Да в твой район людям заходить страшно, а ты там с дочкой гуляешь!
– Ты опять начинаешь этот разговор? Я прекрасно живу, а эти фонды пусть помогают нуждающимся, а мне хорошо. Скоро вернусь преподавать в школу, если Игорь разрешит чтобы я работала.
– Тебя не возьмут (Нелли перестала плакать). Просто посмотри на себя в зеркало. Фингалы, мешки под глазами бледные губы и вес на килограмм на 20 меньше нормы.
– Завидуй молча.
– Я не знаю, что мне делать. Буду надеяться, что ты одумаешься. Ты моя лучшая подруга и я буду всегда тебя поддерживать, и если что воспитаю твою дочь.
– Да, да. Продолжай дальше завидовать моему счастью. Я могу иметь детей, а ты нет. Изнасиловали её в 15. Сейчас таких сотни и хорошо живут на деньги с интернета. Нечего было аборт делать!
Нелли заплакала и бросила трубку. Нечего было говорить мне гадости. Живу в грязи. Что она выдумывает? Кому бы рассказать её бред? Верке-соседке? Или она умерла пару недель назад? Вроде, да. Кристине, может? Нет, межгород слишком дорогой. Надо найти новую подругу, а то что-то скучно.
