Константин Мосолов
За дверью дьявол
Любовь вновь посмотрела в глазок и застыла в ожидании чего-то ужасающего. Но ничего подобного не явилось: только бело-зеленые стены кармана, нож на полу да двери соседних квартир, которые будто сами уставились на нее от удивления.
Так, прильнув к глазку, она простояла около минуты, всматриваясь и вслушиваясь, после чего, тихо пятясь, добралась до кухонного гарнитура. Люба открыла морозильник и достала оттуда водку. Трясущимися руками она откупорила бутылку, взяла ближайший стакан и, уронив на пол крышку, пролив немного мимо, налила себе примерно сто граммов. Залпом выпила и прокашлялась, после чего открыла холодильник и достала оттуда дешевую грушевую газировку. Следующий стакан Любовь уже выпила в виде коктейля, после чего, отодвинув бутылку от себя подальше, закрыв глаза, сконцентрировалась на дыхании.
Когда она отдышалась, то чувство, затмившее страх, которое предательски покинуло ее в подъезде, вновь вернулось, но уже в приглушенном виде. Люба немного собралась.
– Пора спать, – открыв глаза, проговорила Любовь дрожащим от ужаса голосом. Она оставила стакан и двинулась к себе в спальню: в комнату, соседствующую с комнатой сына. Расстояние между их дверьми было не больше метра.
«Какой-то ребенок… Может, друг Тимы?.. И что это за… Я просто устала. Пора спать… Два замка закрыты. Пора спать», – рассуждала утомленная женщина и пыталась успокоиться.
Люба разделась и залезла в кровать. В итоге ее окончательно сломила усталость, и она провалилась в сон. Но до того Любовь еще долго смотрела в сторону прихожей, будто могла видеть входную дверь сквозь стены своей комнаты, и она еще долго вспоминала то, что услышала в подъезде. Люба слышала, как какой-то человек в шлепанцах сбегает от нее вниз по бетонной лестнице. Это то, что она могла ожидать и, главное, могла понять, но Любовь никак не могла себе объяснить то, как этот звук постепенно сменялся другим. Грохот шлепок в какой-то момент начал уступать место громовому звуку топота копыт.
2
Квартира почти вся погружена во мрак: лишь в прихожей горит одинокая светодиодная лампочка. Луна озаряет худощавую женскую фигуру в оливковых бриджах и тонкой, почти прозрачной серой футболке, оголяющей подтянутый плоский живот. Небольшая горбинка и кривой позвоночник, подчеркиваемые рисующим естественным светом, выглядят в этот момент особенно жутко.
Любовь стоит возле окон в большой комнате, при этом внимательно изучая дневник Тимофея. Сегодня вечером, в половине десятого, она приехала с вызова, закрыла смену, а затем, такая же уставшая, как и вчера, вернулась домой; проделала ту работу по дому, на которую у нее хватило сил, переоделась, распустила свои длинные волосы и только потом вспомнила о школьных делах сына. К тому моменту на часах было уже около полуночи. Тимофей спал, а Люба опять опоздала с проверкой домашнего задания. Она так любит чистоту, которую не может себе позволить, ей так недостает ее для нормальной жизни… Что мать опять забылась. Тогда она и решила посмотреть дневник сына, чтобы убедиться в том, что он все выполнил, а не нахватал двоек. Конечно же, ее ждал сюрприз.
Текущая неделя не была отмечена учителями: на этом развороте присутствовали лишь обязательные записи самого Тимофея. Зато на предыдущей неделе у парня ни одной положительной оценки, а еще на месте понедельника жирной красной ручкой, большими буквами, кричащим шрифтом одним из учителей было оставлено очень неприятное замечание.
«НЕ ПРИСУТСТВОВАЛ НА ЗАНЯТИЯХ!»
Любовь затрясло. Она двинулась в сторону комнаты сына и одновременно с этим швырнула мятый дневник на захламленный стол, скинув на пол тем самым пару вещей.
– Говнюк! Позорище! Мне теперь бросить единственную достойную работу, чтобы ты учиться начал?! Будем с тобой бомжами-отличниками, так ты хочешь?!.. Я полгода ждала эту вакансию!.. Засранец! – прокричалась Люба в закрытую дверь. Какое-то время она стояла неподвижно, напряженно, будто готовясь атаковать: Любовь сверлила взглядом дверную ручку, словно она и есть ее ребенок. Мать представляла, как отчитывает сына, наказывает его разными способами, как будет довольствоваться его расстроенным видом. Затем, подавив воображение, она все-таки отвела разгневанный взгляд в сторону и подошла к холодильнику. В комнату к Тимофею Люба решила не заходить, но сдерживать эмоции больше нет сил – в ход снова идут водка и газировка.
Достав бутылки, Любовь потянулась к стакану, который стоял возле раковины, неподалеку от диковинного держателя. И, пребывая в таком состоянии, мать, разумеется, не уследила: случайно задела «канделябр», и тот повалился. Тогда, не сдерживаясь, пока еще держатель не соскользнул со столешницы на пол, она резким движением руки откинула его подальше. Тяжелый «канделябр» ударился о фартук гарнитура и почти со всеми кухонными принадлежностями рухнул в раковину. Тем самым Люба немного разрядилась, после чего намешала желанный коктейль и залпом опустошила граненый стакан.
– Двенадцать с лишним – смена, двенадцать – на самом деле нет – на сон. Подмена, сон, смена, сон, подмена… Уборка, твою мать… Ну не могу я все успевать!.. – хныкала мать со стаканом в руке. Спустя мгновение у нее начала чесаться левая кисть: кожа меж пальцев и на внешней стороне ладони шелушилась. Любовь, продолжая горевать, тут же принялась скоблить покрасневшие участки своими слоящимися ногтями. – И бросить я не могу эту работу! Другие варианты даже рядом не стоят! Да, мы имеем немного, но это лучшее, что сейчас есть у нас с тобой!.. И на няню… ну… ну никак я не найду!.. Я же свожу концы с концами, а ты вон как… Тима, Тима… Хочу нормальную жизнь.
Вниз-верх, вниз-вверх!
– Блядь! – вскрикнула от хруста дверной ручки Люба и уронила на пол стакан, тем самым разбив его, после чего отскочила в сторону. Оправившись от испуга, она собралась и, аккуратно перешагивая через осколки, немного отошла от кухонного гарнитура, чтобы видеть прихожую. – Закрыто, мудак! Это тебе не трамвай! – выплеснула эмоции Любовь, после чего услышала, как кто-то по ту сторону двери вставил ключ в замочную скважину. – Что?..
Замок начал издавать щелкающие звуки, тем самым доказывая, что ключ действительно подходит. Люба побежала в прихожую. Она схватилась за дверную ручку, вертушку второго замка и стала их удерживать, чтобы некто не открыл дверь. Однако какого-то весомого сопротивления не последовало, наоборот: таинственный гость мгновенно отступил. Любовь быстро посмотрела в глазок.
То же самое. Почти. Фигура в темном быстро скрылась в направлении лестничного пролета, в этот раз сопровождая свой побег истерическим смехом.
То самое чувство, что придавало Любе уверенности, вернулось и не дало сразу осознать, что смех звучит как-то странно. И тогда, вместо того чтобы прислушаться, она схватила металлическую ложку для обуви, которую, не отрываясь от глазка, отыскала на тумбе, открыла входную дверь и выбежала на лестничную площадку.
Только Любовь хотела выкрикнуть пару-тройку фальшивых угроз, как вдруг осознала, что не может понять, кто смеется: женщина или мужчина? У голоса была большая высота, а его тембр был непостоянным. Вслушиваясь, Люба все больше понимала, что этот смех аномален: как будто бы трахея и бронхи, полости рта и носа у этого человека пребывают в бесконечном, безостановочном и цикличном процессе перемены от одного варианта к кардинально другому. Это была не естественная игра голосом, а глобальные изменения, которые происходят настолько быстро, что подобное можно вообразить разве что в сюрреалистичном сне. Будто организм суетно пытается повторить форму, заложенную в ДНК, но никак не может. Или же, словно пластилиновый, этот беглец способен лепить себя как хочет, и теперь он вовсю развлекается, используя свой дар.
Хрипота и сиплость в звучании то пропадали, то появлялись, а своей непостоянной звонкостью этот смех в определенные моменты, кажется, касался даже самой души. Это был огромный язык, укутанный зловонным, жарким дыханием, жадно облизывающий тебя всего с головы до пят; грязная, костлявая, холодная рука, крепко ухватившаяся за твое запястье, оставляющая синяки, которые не пройдут; и толпа бешеных зверей, с пеной у рта, с безумием в глазах изучающая тебя, готовящаяся напасть. Темп, тон, интонация тоже менялись. Все было непостоянным, за исключением разве что благозвучности и полетности: как-то по-особенному этот смех резал слух и был, несомненно, хорошо слышен. Настолько, что, казалось, на каком бы этаже ты ни находился, он всегда будет доноситься до тебя с одинаковой силой.
Дьявольский хохот сводил с ума, вселял страх, но не само его звучание в итоге загнало Любовь обратно в квартиру. Не это заставило ее отчаянно кричать и молиться про себя.
В один момент Любе удалось уловить что-то конкретное в звучании и зацепиться за это. Смеющийся будто позволил ей разобраться в том, где он и куда движется. Она даже смогла расслышать уже знакомые ей грохот шлепок и топот копыт. Вывод был такой: незваный, ужасающий гость находился на несколько этажей ниже и бежал сейчас к выходу. Мгновение Любовь думала подойти к лестнице поближе и глянуть вниз, чтобы попытаться рассмотреть бегущего, но она была слишком сильно напугана. В любом случае Люба все равно никого бы не увидела. Какофония, казалось, стихала, однако вскоре начала нарастать. И смех вновь растворился в пространстве, пробегая по всем поверхностям, занимая каждый угол этого старого, обветшалого подъезда.