Константин Мосолов
Жутко. Сборник первый
Это было сказано спокойно, но требовательно, как говорят, когда объясняют что-то важное ребенку. Я вновь забыл, как произносить слова, и психопат решил занять эту паузу объяснением своего плана.
Трестен сказал, что я теперь «Дефективный бриллиант». Поэтому моя рука так украшена. Если бы он не схватил меня, то всю жизнь жалел бы об этом, потому что такие, как я, редко захаживают в Галентвен. А здесь еще и такое удачное стечение обстоятельств.
– Нет, я бы точно себе не простил. Я бы… даже, возможно, завязал бы со всем… Со всем, – говорил Трестен, облокотившись о стол и будто переживая выдуманную им альтернативную линию времени.
Спустя несколько мгновений он закурил – помещение быстро затянуло пеленой дыма. Прошло не меньше минуты, прежде чем, смотря на меня, как на любовь всей его жизни, едва ли не пуская слезу, почти шепотом он сказал:
– Невероятная удача.
Все это время его целью было «забрать меня в коллекцию». Я попытался выговорить слово «маньяк», но Трестен меня перебил, сразу распознав, что я намереваюсь вымолвить. Типичный бред чокнутого ублюдка: не маньяк, художник, искусство не знает рамок и прочая ересь.
Я начал кричать, но Трестен сказал, что мы находимся на краю города. В складах. Где он – единственный ночной смотритель.
Когда маньяк отвернулся, я попытался резко вырваться из горшка, но почва была слишком хорошо спрессована.
– Так, ну все, хватит!.. Корням нужно привыкнуть к почве. Теперь это твой дом. Смирись, – строго прокомментировал мой поступок Трестен.
От такой безнадеги я начал буквально захлебываться воздухом, после чего вспомнил свою старую уловку: мне пришла идея, изобразить приступ астмы. Первые несколько мгновений было особенно страшно. Я боялся, что на эмоциях переиграю, что меня попытаются заткнуть силой и задумка, глядишь, вовсе не выгорит.
– Нет! Рано! – Трестен развеял часть моих страхов. – Где твой ингалятор?!
Я перевел взгляд за стол, на мою куртку, которую успел приметить еще во время безумных тирад. Трестен суетливо схватил джинсу, нащупал в карманах ингалятор и подбежал ко мне. Я вытянулся вперед как мог, всем видом показывая, что мне срочно нужно лекарство. В конечном счете он подошел достаточно близко, чтобы я вгрызся в его руку с такой животной силой, какой только мог. Машинально Трестен пытался и отдернуть руку, и бить меня по голове, но в тот момент я был словно разъяренный пес: Альберт Сайденлоу не мог упустить последний шанс на спасение и держался до последнего, все сильнее и сильнее вгрызаясь в плоть.
Мне повезло, что у Трестена рука была легкая: сознание от его ударов я не потерял. Более того, маньяк совершил роковую ошибку, когда собрал все свои силы и решил завалиться со мной на пол, лишь бы вызволить свою руку из моей пасти: повалившись, мой горшок разбился. Впоследствии я благодарил небеса за то, что это чудовище не додумалось приковать меня к какому-нибудь радиатору, иначе не было бы этого текста.
Тогда у меня только промелькнула мысль, что можно ведь воспользоваться моментом и убить ублюдка. Но я бежал. Выскочил в первую попавшуюся мне дверь, потом в другую, потом в другую и таким образом оказался где-то на улице. Не сказать, что сил у меня было много, чтобы бежать от маньяка: меня качало, я спотыкался, запыхался. Но все же бедняга Альберт сумел без особых проблем добежать до какой-то дороги меж разваливающихся многоквартирных домов. Вероятно, когда Трестен упал, то ушибся головой и не сразу смог прийти в сознание, чтобы начать преследование. И это было первой удачей для меня.
Второе удачное стечение обстоятельств привело к моей изуродованной фигуре местного таксиста. Главное – таксиста, который не испугался, пустил к себе – редкость в этом проклятом городе!
Водитель осмотрел меня и ужаснулся:
– Вот дерьмо!.. Сынок!.. – выплюнул водитель и нервно сглотнул.
Трясся я тогда, как короткошерстная собака в суровую стужу. Таксист же был словно застывший мим.
– Ты только успокойся. Отвезу тебя к врачам. Там подлатают, накормят… – немного успокоившись, заверил меня водитель.
Я судорожно кивнул ему.
– Мать честная… – опрокинув стаканчик с кофе, пролепетал таксист и, наконец, дал газу.
Позже, когда я решил отблагодарить этого доброго человека, он сознался, что лишь чудом смог тогда вести машину, ведь был в полнейшем ужасе от моего вида. Выглядел я, как восставший мертвец: кожа бледная, словно простыня после отбеливателя; при этом весь в земле; при этом не рука, а омерзительный обрубок.
И когда я уже чувствовал себя практически в безопасности – тогда, в машине – меня снова пронзил страх: посмотрев через окно, я увидел неподалеку Трестена.
Нет, он не собирался догонять меня, забирать силой. Наоборот, он тихо пятился назад. На когда-то добром лице текла струйка крови. В слабом освещении я не просто видел, я почти ощущал его злость. Вскоре он просто растворился во тьме того проулка, по которому я еще недавно бежал.
Что ж, такова моя предыстория. Да, это было лишь начало моего пути. Альберт Сайденлоу собирался быть ботаником, но в итоге положит свою жизнь, чтобы поймать Трестена Лили. И пусть небеса мне будут свидетелями, тот таксист – последний человек, кому я доверился. Галентвен больше не сожрет меня. Уж поверь, читатель, он пытался: многое я уже видел, достаточно гадов и пуль поймал. Это не конец. Не конец, Трестен.
Кат «А-М»
У Леры небольшой животик. Погладив его, она заходит в пыльную советскую гостиную своей съемки и поворачивает направо. Девушка проходит в гостиную, где все обставлено в советском стиле. Даже пыль как будто с тех времен. Не задерживаясь в этом помещении, она поворачивает направо. Девушка оказывается в гостиной, где в свете яркого солнца в воздухе витает пыль. Молодая мама поворачивается направо и видит, как из кухни, с ножом, на нее бежит небритый мужчина в тельняшке и синих штанах с лампасами. Глаза у него налиты кровью и алкоголем, а на губах слюни. Как у собаки, ждущей кормежки. С пьяным ревом он несется на Леру и протыкает ей живот, вонзая нож с такой силой, что девушку отбрасывает к стене. Лера ударяется головой, и в этот момент просыпается.
После такого сна пробуждение и не могло быть нормальным – Лера проснулась, глотая воздух. Удивительно, но она быстро забыла об этом: добралась до своего молокозавода, отдраила все полы на этажах и отчалила домой. Только сейчас, по дороге к своей съемной комнатушке в далеко не самом благоприятном районе провинциального городка, ей снова вспомнилась ночная жуть.
Секущиеся концы длинных русых волос, развевающихся на ветру, смотрят в конец переулка, где стоит молокозавод. Он уже далеко. Но и до дома тоже путь неблизкий: одинокой женщине придется, перепрыгивая лужи, пройти еще километров десять меж больших бетонных, благополучно заброшенных заводских коробок – с легкостью забытое, заржавевшее прошлое молокозавода.
Лера, безучастно-спокойная и уставшая, напоминает зомби. Низ ее широких джинсов впитал в себя часть грязных луж, дешевые кроссовки с маркетплейса не идентифицируются по своему изначальному бело-серебристому цвету, и только черная худи, скрывающая обычную женскую фигуру, осталась самой собой. Худи есть черта, подчеркивающая знак отличия Леры: ее отстраненность.
На том же молокозаводе все с первого дня поняли, какая она. Сразу привыкли, сразу забыли о ней. Теперь о Лере вспоминают и говорят, лишь когда она внезапно решает что-то спросить, удивляя своим грубым женским голосом. Коллеги еле смех сдерживают в такие моменты, и может показаться, что Лере обидно, но по факту ей плевать. Просто по барабану.
Ну а сейчас она и вовсе в прострации, уставшая, заворачивает меж двух бетонных коробок в путь-дорогу поуже, чем раньше. Лера проходит мимо мусорного бака и краем глаза замечает грязного оборванца, который внезапно кидается на нее. Девушка пытается увернуться, но безуспешно: ее схватил за руку, притянул и прижал к себе мужчина из сна. Ее бывший муж, который должен быть сейчас за решеткой.
Испытывая страх, Лера смотрит ему прямо в глаза; замечает полопавшиеся капилляры, морщины, которых раньше не было, непривычный «ежик» на голове. В целом, ее бывший походит на подстриженного бомжа. И это никак не бьется с воспоминаниями, что лишь усиливает страх.
– Ждал… Как же я ждал тебя, сука! – с безумием в глазах ликует мужчина, после чего резко разворачивает Леру спиной к себе. Он вновь плотно прижимается к несопротивляющейся, шокированной девушке, после чего аккуратно и нежно засовывает свою грязную руку ей в джинсы. – Попробуем еще раз, Лерочка.
Шепот в уши, напряжение в ягодицах и рука на лобке.
– Все получится: я изменился, ты изменилась. Все получится, – шепчет вонючий ублюдок.
Лера дрожит, как после ледяной ванны. Слегка прыщавое лицо исказила гримаса ужаса, помешанного с шоком. В зеленых глазах – незримое со стороны прошлое. В какой-то момент она не знает, что предпринять, однако начинает поддаваться. На удивление самой себе. Длится это пару мгновений.
Меж двух тел, царапая и обжигая, проходит что-то жесткое, разъединяя их. Лера падает на землю, получая ссадину и кровоподтек на лбу, тем не менее девушка в сознании. Рану щиплет бетонная крошка. Лера медленно оборачивается.
Бывший муж без сознания. Не доставая ногами до земли, он прижат к стене из бетона огромным индийским цветочным богомолом. Чудовище – в длину метров пять – удерживает мужчину передней лапой, которая шипами частично пустила кровь жертве. Богомол, ранее смотревший строго на мужчину, медленно поворачивается и обращает свой человеческий взгляд на Леру, которая мгновенно оцепенела. Вместо понятной морды насекомого, в треугольной голове с антеннами девушка наблюдает прекрасное лицо. Как из одной сказки со злой мачехой, желавшей стать всех милее. В лице стать и безразличие. На голове диадема с аббревиатурой «А-М».
Лера не сдерживает крик. Вся в тряске, она роется в сумке, роняя вещи. Богомол в этот момент спокойно отпускает мужчину, и тот марионеткой валится на землю.
– Заткнись, – безразличным, холодным, властным голосом спокойно произносит чудовище.
Лера же не перестает кричать. Довольно ловко и быстро – для человека в таком состоянии – она достает из сумочки нож, но богомол в мгновение отрезает ей кисть. Ошарашенная Лера кричит еще громче, тогда чудовище взмахом своей шипастой конечности отрезает ей руку по плечо. Кровь хлыщет, пока на конце лапы богомола фокусируется белый сгусток энергии. Крик Леры берет апогей, после чего энергетический шар прижигает плоть на плече, останавливая кровь. Чудовище же резким движением вонзает шипы второй лапы в бетон рядом с другой рукой Леры, и только тогда ошеломление девушки временно снимает крик. Прекрасная богомолья морда внезапно оказывается прямо перед Лерой. Девушка, окончательно повалившись на землю, прикрывается рукой и жадно хватает воздух.
– Помолчи, – спокойно говорит чудовище. Лера решает послушаться, к тому же белый сгусток таинственным образом будто заморозил всю ее боль. – Хочешь жить?
Лера медленно убирает трясущуюся руку и смотрит в спокойные – глубокие, как бездна – темно-карие глаза. Девушка в ответ пару раз кивает, хотя это скорее похоже на конвульсию.
– Тогда заткнись. Поняла?
Лера конвульсиями вновь дает положительный ответ.
– Я Анна-Мария.
Не зная, что делать с этой информацией, девушка снова кивает.
– Справедливость должна восторжествовать, – произносит богомол. Голос не меняет своей тональности, как и лицо чудища.
Лера в ответ просто молчит и вскоре бросает взгляд на бывшего мужа. Не отслеживая взора своей жертвы, Анна-Мария продолжает:
– Твой мужчина? Говори.
Немного помедлив, с опаской Лера отвечает:
– Бывший.
– Он убил ребенка?
– Да, – еле слышно произносит девушка.
– А тебя хотел?
– Да… Не понимаю… Его не могли отпустить! И сбежать… Как? – говорила Лера, завороженная лицом Анны-Марии. Ее чувство было сродни тому, когда с искренней любовью смотришь на лицо матери. Осознавая свою бесконечную к ней привязанность.
– Чудовища всегда изворотливы, – резюмирует богомол и привстает, после чего начинает осматривать пространство вокруг Леры.
– Да… – проговаривает девушка и прячет глаза, пытаясь остановить накатившие слезы.
Анна-Мария взглядом находит желаемое и лапой подкидывает нож к Лере.
– Тогда накажи, – говорит богомол и указывает на мужчину без сознания.
Лера в шоке смотрит на бывшего мужа, потом на нож.
– Я не… плохой человек, – с ужасом в глазах и будто умоляюще произносит девушка.
– Не убийца? – совершенно спокойно спрашивает богомол.
– Нет!
– Тогда я могу, – с тем же спокойствием произносит Анна-Мария, отворачивается и делает шаг к мужчине. Леру тем временем хватает напряжение: у нее, очевидно, нет желания наблюдать, как огромное чудовище будет кромсать ее бывшего мужа. Хотя случилось бы такое несколько ранее…
Анна-Мария заносит шипастую лапу над головой, чтобы обрушить ее на мужчину. Лера от волнения выдает что-то среднее между писком, визгом и стоном. Богомол разворачивается к девушке.
– Он же заслужил? – удостоверилась Анна-Мария.
– Да…
– Хорошо. Что отрежем? – спрашивает чудовище, после чего изучающий взгляд богомола застывает.
