Константин Кураленя
Империя в огне
Глава 5, написанная другим почерком.
ПРОСНУТЬСЯ ПРИНЦЕССОЙ
– Это просто ужасно, принцесса! Вы, принцесса Адзи, наследница правящего дома Ваньяней, и такие скотские условия путешествия, такое хамское отношение. Министр дорог совсем не исполняет своих обязанностей, придётся намекнуть об этом своему мужу. – Вторая статс-дама брезгливо сморщила носик и демонстративно приложила к губам надушенный платок. Её муж был начальником стражи порядка.
– Сейчас всем плохо, милая Сен Лю, идёт война. Монголы разбили наших союзников из государства Си Ся, нам больше не на кого надеяться. Вот и я вынуждена отдать себя похотливому старику во имя победы.
– О, как я восхищена вашим самопожертвованием, но в этом есть и вина наших начальников. Тангуты были вправе ждать нашей помощи, и кто знает, удалось бы Чингисхану одержать победу, если бы в Си Ся пришли наши армии? – скривила губки Сен Лю.
Две дамы из светского общества совершали путешествие по горной дороге. Она вела по стене, которая потом прославится как одно из чудес света и станет называться Великой, а путешествие было не что иное, как свадебный кортеж невесты к жениху. По этой стене без труда могла прокатиться грозная боевая повозка, а не только эта тростниковая коляска для прогулок. Что в другом месте выглядело бы по крайней мере странно, для азиатов было нормой. Я имею в виду то, что тележку катили двое поджарых молодых людей, стараясь объезжать слишком огромные валуны. Судя по набору вооружения, эти двуногие лошадки были и телохранителями. В некотором отдалении следовал отряд одетых в красно-синие одежды воинов. Кроме них коляску сопровождало огромное количество служанок и фрейлин. Они, словно летний цветник, окружали благоухающий бутон редкой красоты. И прекрасный этот бутон была я, принцесса Адзи, дочь покойного императора Удабу империи Айсинь Гурунь, или империи Цзинь, как её называли китайцы. Правда, самого императора-отца я ни разу не видела. Так уж случилось, что живу я среди этих людей всего полтора года. А всё начиналось так.
Когда-то в кровавом тысяча девятьсот восемнадцатом году в далёкой от этих мест и времени России произошла великая смута. Возжелавший крови и новой жизни народ вынудил отказаться от трона своего законного императора. Началась междоусобная война. Отец пошёл на сына, брат на брата. Все общечеловеческие законы морали были попраны в кровавой вакханалии.
Я со своей сестрой Изольдой, матушкой и батюшкой были вынуждены инкогнито покинуть родину, ставшую нам мачехой. И вот в этом бушующем водовороте смертельных страстей нам повезло встретить надёжный остров. Этим островом оказался есаул казачьих войск Семён Касьян, мой Сёмушка. Он стал нашим защитником и ангелом хранителем. Мы с сестрой воспылали к нему чем-то большим, чем чувство благодарности. А я полюбила его всем сердцем. И молодой офицер ответил мне взаимностью. Мы любили друг друга преданно и самозабвенно. Война и кровь лишь обострили наши чувства. Полыхающая огнём страна не желала отпускать нас из своих кровавых лап. Но Семён совершил невозможное, он вывез нас из этого ада в Лондон. Полгода я жила с мыслью, что я самая счастливая девушка на земле. Но не бывает вечного счастья, как не бывает вечной весны.
Семён был боевой офицер и человек чести. Он постоянно вспоминал истекающую кровью родину. Я понимала, что Семёна гложет совесть, что его товарищи гибнут в снегах России, а он живёт, словно лорд, не нуждаясь ни в чём.
Я, полуприкрыв глаза, наблюдала за его осторожными сборами. Он уходил ранним промозглым утром и думал, что я сплю. Я могла его остановить. Стоило мне только открыть глаза и позвать его по имени. Но я знала, что ему надо идти, что это его долг. Но больше всего я боялась, что он меня возненавидит из-за того, что вынужден метаться меж двух огней. А мне было легче умереть, чем увидеть в его глазах искры ненависти. Я выдержала, он ушёл.
Прошёл год. В России побеждали большевики, а от Семёна не было ни одной весточки. Меня очень выручал наш друг Кузя, которого мы спасли от пиратов с необитаемого острова на далёких Филиппинах. Вы не знаете, на какие поступки способна влюблённая женщина. И в один прекрасный день я решилась. Никому ничего не говоря, я купила дипломатический паспорт и с миссией Красного Креста тайно покинула Англию. Мой путь лежал в Россию. Я не знаю, на что я надеялась, я просто любила. Вы не представляете, с какими трудностями мне пришлось столкнуться, прежде чем я добралась до его родной казачьей станицы на берегах реки Уссури. Но там его не оказалось. Один человек вспомнил, что видел его в партизанском отряде Якова Тряпицына, возможно, Семёна расстреляли вместе со всем штабом этого партизанского командира, но мёртвым его никто не видел. Поэтому я вспомнила о селе Нижнетамбовском, о котором не раз говорил Семён. Оттуда был родом ещё один наш товарищ по скитаниям Иван Зимин. И я решила, что он-то точно знает о дальнейшей судьбе Семёна.
Вы не представляете моей радости, когда в Нижнетамбовском я встретила Ивана. Он мне рассказал, как они вместе воевали и где принял последний бой с японцами мой Сёмочка.
– Вот только тела мы не нашли, наверное, зверьё растащило, – сказал он.
Я попросила отвести меня на то место и, как он ни сопротивлялся, всё же настояла на своём. Иван сдался, и ранней весной мы пришли на Шаман-гору. Он показал мне тот самый побитый пулями грот, где мой Семён держал свой последний бой. Я поставила свечу за упокой души убиённого русского воина Семёна, но она потухла, костёр горел, а свеча тухла. И как я ни пыталась её зажечь, ничего не вышло. Я поняла, что это Провидение посылает мне знак. Тогда я попросила Ивана удалиться и вернуться за мной на другое утро. Он вновь долго противился, но я была непреклонна, и Ваня сдался. Он оставил мне продуктов и карабин.
– Будь в гроте и никуда не уходи, – сказал он на прощанье.
А куда мне было уходить, где-то здесь душа моего любимого обрела вечный покой. Да и чего греха таить, я вообще больше уходить никуда не собиралась и украдкой поглядывала на ружьё. Наверное, оно и поставит последнюю точку в нашей любви.
Запасливый Иван оставил мне склянку с водкой, и я, как простая русская баба, поминала Сёмочку и плакала, плакала и поминала своего любого. Когда спиртное закончилось, я приставила к сердцу ствол ружья и попыталась дотянуться до курка. Как я проклинала свои изнеженные коротенькие ручки. Затем я разулась и попыталась нажать на курок пальцем ноги, но шум за стенами грота привлёк моё внимание. Я смело вышла наружу. На небе светила луна, а напротив меня стоял лохматый исполин. Вот и выход! Я не стану грешницей и не совершу самоубийства, а значит, в раю мы с Семёном вновь обретём друг друга.
Я отбросила ружьё в сторону и смело отправилась навстречу своей судьбе.
– Здравствуй, мохнатый брат! – сказала я. – Помоги мне встретиться с любимым.
Медведь, утробно охая, подошёл вплотную и начал буравить меня маленькими глазками, но я не видела в них злобы и не чувствовала исходящего из его пасти смрадного дыхания. Затем он осторожно положил свои огромные лапы мне на плечи и лизнул шершавым языком в щёку. После чего, довольно похрюкивая, отправился восвояси. У меня внутри всё обмерло, это знак судьбы!
«Живой!» – кричало сердце. «Живой!» – кричало всё вокруг.
Спокойная и умиротворённая, я легла спать.
Проснулась я в роскошной постели. «Неужели Иван перенёс меня пьяную и беспомощную в деревню? – ёкнуло сердце. – Ну ты, девонька, даёшь!»
– Госпожа желает принять ванну? – привёл меня в чувство молодой женский голос, и из-за портьеры показалось смазливое раскосое личико.
– … ?! – это всё, что я смогла ответить.
– Госпожа плохо спала? – Тень тревоги набежала на лицо девушки.
Я могла ожидать всего что угодно, но это было выше моего понимания. Поэтому я предпочла отмалчиваться. И тут память услужливо подбросила мне картинку из прошлого: изрядно подвыпивший Семён пытается мне доказать, что он гость из другого времени. Но разве такое бывает? И тогда я подумала, что он просто не хочет на мне жениться. Честно говоря, переход из одной действительности в другую меня не очень удивил ещё и потому, что тревоги и события последних дней научили спокойно воспринимать происходящее вокруг.
«А вот сейчас проверим, – подумала я, – врал мне Семён или нет».
– Эй, принесите мне мою одежду! – капризным голосом скомандовала я.
– Принцесса Адзи сегодня не в духе, – зашушукались за портьерами.
«Ой-ля-ля, так я ещё и принцесса!» – как о ком-то постороннем подумала я о себе.
В это время из-за портьеры выпорхнул шёлковый халат удивительной работы, расписанный журавлями. Так началась моя жизнь в доме покойного родителя. Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что переход в другое время оказался для меня таким простым и естественным. В первое время всё было ужасно нереальным. Мне казалось, что я сейчас открою глаза и проснусь, но увы. Поэтому я стала просто жить и надеяться, а что мне оставалось ещё?
Я не нуждалась ни в чём, каждое моё слово воспринималось как ниспослание свыше. Я стала чжурчжэньской принцессой из правящего рода Ваньяней. Мне предлагались сногсшибательные партии, о моей красоте и уме слагались поэмы и песни. Что ещё надо земному человеку, попавшему в рай? Но я никогда не забывала, зачем я пошла к каменному Шаману. Любимый, где ты, почему ты не ищешь свою Луизу? Я знаю, что ты за мной придёшь, а иначе зачем Бог посылает мне такие испытания?
Плохо было одно: моя империя вот уже семнадцать лет воевала с монголами Чингисхана. А я знала, что рано или поздно монголы захватят Китай, где сейчас правила моя династия. Я только не помнила точно, в каком году это произойдёт.
Сегодня министр внешних сношений и мой сколько- тороюродный дядюшка Агун принёс радостную весть, что под стенами столицы Си Ся Чжунсина погиб Чингисхан.
– Теперь войсками командует его младший сын, этот нагулянный на стороне сопляк Тулуй. Слава Небесам, с этого времени дела империи пойдут на поправку, – говорил он. – В армии Южной Сун мятеж. Большинство генералов перешли на нашу сторону. Вот только войска Лю Цюаня выступили на стороне монголов.
Я ничего не понимала в политике, тем более чжурч- жэньские, китайские и монгольские имена и названия городов могли свести с ума кого угодно. Я ждала чуда, я ждала своего любимого. В последнее время он часто снился мне в снах. Как будто спрашивал советов, и я их ему давала. Иногда я видела его в робе арестанта. Иногда – сражающимся с врагами или бредущего по тайге, но самое главное, я знала, что он жив. Я чувствовала, что между нами существует некая незримая нить, и никому её не оборвать. Всё обрушилось вчера утром.
В мои покои торопливо вошёл дядюшка Агун и без предисловий заявил:
– Девочка моя, ты уже взрослая и до сих пор мы потакали твоим капризам в выборе женихов. Но империи требуется мощный военный союзник, иначе нам в этой войне не победить. Чэнь Хэ-шан мог бы стать таким союзником, но взамен он требует только одного – твоей руки. И мы дали согласье, завтра ты выезжаешь к своему жениху.
– Но, дядя, он же старый и противный, я не смогу с ним жить, – попыталась я соблюдать правила игры.
– Для того чтобы наделать наследников, у него сил хватит, – ухмыльнулся дядюшка Агун.
– Я не поеду! – попыталась встать я на дыбы.
– Раньше надо было думать, упрямая кошка, – снял доброжелательную маску любящего родственника дядюшка. Это он намекал на себя, помнит ещё старый развратник, как задом наперёд вылетал из моих покоев.
– Ты, я вижу, очень рад мне отомстить, – презрительно бросила я ему в лицо.
– Такая красивая девушка могла бы стать настоящим счастьем в постели любого смертного и даже небожителя, – зло проскрипел дядя. – Но вредная строптивость сама привела тебя к такому итогу.
– Уж не на себя ли ты намекаешь, небожитель- импотент? – Настоящая графиня Облонская, воспитанница Бестужевских курсов, никогда бы себе не позволила так обижать пожилого человека. Но принцесса Адзи, до чёртиков уставшая сбрасывать со своего тела похотливые руки важных сановников и прочей придворной знати, – она позволила. Сёмочка миленький, где же ты?
– Вопрос решён, не поедешь сама, повезут силой! – взъярился за импотента дядя и хлопнул дверью.
И вот в сопровождении второй статс-дамы и ужасной сплетницы Сен Лю меня везли продавать за несколько десятков тысяч голов солдатского мяса. Я с любопытством разглядывала самую долгую стройку всех времён и народов. Если представить, что каждый камень в эти стены с болью и проклятьями укладывал какой-то определённый человек, то становится жутко: сколько же здесь за все века накопилось зла? Из-за очередного поворота стены показалась повозка, гружённая камнями. Возница еле-еле перебирал вожжами.
– Эй ты, простофиля, убирайся с дороги! – прорычал начальник стражи.
– Куда же я уберусь? – воспротивился тот. – Дорога-то узкая.
– А вот куда. Стража!
В долю секунды солдаты облепили тележку, но довести задуманное до конца не успели. Возница свистнул, и пространство вокруг нас заполнилось людьми, которыми командовал детина с огромным топором.
– Что, сволочи, попили нашей кровушки? – то там, то здесь раздавались злобные голоса.
Зазвенели мечи, засвистели стрелы, пролилась кровь. Я поняла, что это одна из восставших китайских шаек, и приготовилась к худшему. Одно я знала точно – живой не дамся. Я знала, что вытворяют эти дикари с женщинами, особенно с женщинами знатного сословия. Для этой цели у меня в причёске был спрятан тонкий стилет дамасской работы. Был бы рядом Семён, уж он-то нашёл бы способ выручить меня из беды. Как он всегда говорил? «Красивая женщина – это объект повышенной опасности, поэтому нужен глаз да глаз».
Меж тем бандиты согнали в кучу женщин и добивали раненых стражников. К таким зрелищам я, наверное, никогда не привыкну. Я сразу же стала центром внимания. Хоть я и красила волосы в чёрный цвет, но белую кожу никуда не спрячешь.
– Шанго куня, шанго! – раздавались восторженные голоса.
Главарь сразу же оттолкнул меня к себе за спину.
– Моя! – однозначно обозначил он своё право командира.
– Не обижай, командир, добыча общая, мы все хотим её попробовать, правда, братья? – высказался за справедливость один из бандитов.
– Вон их сколько, – мотнул головой предводитель в сторону моих фрейлин. – Пробуй какую пожелаешь.
– Э, нет, ту я могу попробовать когда захочу, а такую раз в жизни, – продолжал настаивать любитель красоты.
– Я сказал нет. – Главарь был непреклонен.
– Ну тогда и ты её не получишь.
Раздался свист рассекаемого металлом воздуха, и главарь, схватившись за рукоятку ножа, торчащего из его шеи, свалился под ноги толпе.
Я смотрела на всё расширившимися от ужаса глазами. Ведь это они обо мне, я для них не человек, а кусок плоти. Скоты!
– В очередь, становитесь в очередь! – раздались нетерпеливые крики, и я поняла, что пришла последняя минута моей жизни.
Судорожным движением я сунула руку в причёску, и, о ужас, стилета на месте не оказалось.
– Уж не это ли ты потеряла, красавица? – заржал грязный заморыш, показывая мне стилет.
И такой непереносимой похотью потянуло от этого вонючего, грязного существа, что я потеряла сознание. Это был самый лучший выход, потому что дальнейшей жизни я себе не представляла. Я уже не видела, как в воздухе засвистели стрелы, как валились замертво так и не успевшие расстегнуть штаны насильники. Очнулась я от прикосновения к щекам холодного предмета.
– Слава Небесам, очнулась, – услышала я голос второй статс-дамы.
– Это она принцесса? – раздался суровый мужской голос, привыкший повелевать.
– Она.
– Хороша! Отправим её нашему брату Угэдэю, он любит развлечения, а нам не до этого.
«Опять! Неужели в эти распроклятые времена для женщины нет никакого просвета», – едва не застонала я и потеряла чувства окончательно.
– Да что же она у вас такая неженка, – было последнее, что я услышала.
Лишь потом я узнала, что у бандитов нас отбили наши враги монголы. Не знаю, хорошо это или плохо.
Глава 6
ПОЕДИНОК С ХАНОМ УГЭДЭЕМ
Я крепко спал. Таким спокойным сном я не спал с тех самых времён, как покинул пределы Туманного Альбиона. На моём плече покоилась прелестная, с волосами чёрными как смоль, головка. Когда-то эта девушка была русая красавица графских кровей по имени Луиза Ивановна, а теперь называлась не иначе как Её Высочество принцесса правящего дома Ваньянь Адзи. И захочешь, не придумаешь.
«Везёт тебе, Женёк, на всяких там графинь да принцесс», – подумал я ещё вчера, страстно целуя колени, о которых мечтал целую вечность. За столетия они совсем не утратили своей бархатистости, а губы как были пухлыми и сладкими словно нектар, так такими и остались.
– На тебя совсем не действует время, – прошептал я ей на ушко. – Может быть, ты ведьма?
Вместо ответа Луиза плотно обвила меня ногами и приникла к губам. Всё остальное стало не важно. Я парил в небесах и опускался вниз, но лишь для того, чтобы глотнуть холодной влаги и вновь подняться ввысь. И так продолжалось всю ночь.
А сейчас я спал, и снилось мне, что пришёл я к хану Угэдэю, бухнулся ему в ноги и сказал:
– Не вели казнить, великий хан, вели слово молвить.
– Говори, – отвечает мне Угэдэй.
– Великий хан, добр ты душой и сердцем, за то и любят тебя подданные твои, не вели порушить счастья моего навечного. Отдай в жёны принцессу иноморскую. На что она тебе, ведь много женщин согревают твою постель? А мне она счастьем станет долгожданным. За добро твоё вечным рабом тебе стану.
Но не подействовали на хана речи мои льстивые, взъярился он словно зверь кровожадный и изъявил мне волю свою ханскую:
– Принцессу захотел, раб? Да знаешь ли ты, что принцессы должны ублажать только ханов? Так распорядилось Небо, и так повелел отец мой великий Чингисхан. Отрубите этому наглецу голову! – И, немного подумав, добавил: – Но так как ты верой и правдой служил мне всё это время, говори последнее желание.
– Отец родной, усынови! – упал я на колени. – Хочу на законном основании отведать комиссарского тела.
От такой наглости даже хан остолбенел.
– Казнить! – завопил он.
– Сука ты в тапочках, – обиделся я и проснулся.
А ведь так оно всё и будет. Старый сластолюбец только увидит Луизу, сразу обо всём забудет. Какой там – «отдай в жёны».
Мы в пути второй день, и вот остановились на очередной ночлег. Я распорядился поместить принцессу в свою кибитку.
– Хан приказал, чтобы она была под моей постоянной охраной, – ответил я на невысказанный вопрос, потому что первую ночь я провёл с Адзи тайком. А сейчас я решил, что пускай всё катится к такой-то матери, но к Луизе, пока я жив, кроме меня не посмеет прикоснуться ни одна живая тварь на этой планете. Хоть день, да мой, а дальше будет как будет.
Мне нравилось, что в монгольской армии никто не задавал вопросов вышестоящим командирам. Вот уж где действительно приказ – это закон. И по какой бы мелочи ты его ни нарушил – смертная казнь. Лишь один не стоящий на довольствии боец выказал кучу возмущений.
– Я тоже должна постоянно находиться в кибитке и присматривать за принцессой, пока ты будешь отсутствовать, – непререкаемым тоном заявила Тань Я.
– Ты ведь не на службе, – поддел я её. – К чему такое усердие?
– Я её отравлю! – зашипела девчонка. – Я ведь вижу, как вы друг на друга смотрите.
«Вот так так! Этого мне только не хватало», – обеспокоенно заработали растревоженные мысли.
Такого поворота я не ожидал. Что же предпринять, не пускать же действительно несносную девчонку в кибитку? И я нашёл выход. Через несколько дней к вечеру прискакали воины от отца непокорной принцессы и увезли её домой. Благо, что земля уйгуров находилась гораздо ближе, чем ставка Угэдэя.
– Я тебе этого никогда не прощу! – вопила взлохмаченная девчонка на прощание. – А к твоей кошке я всё равно подошлю убийц.
Слушавшие этот скандал интеллигентно молчали, да и стоило ли обращать внимание на взбалмошную самодурку голубых кровей. Тем более что за то недолгое время, пока она находилась с нами, её прекрасно все изучили и всерьёз не воспринимали.
«Что ты как ребёнок успокаиваешь сам себя, ведь ты знаешь, что хану будет известен каждый твой шаг», – прикрикнул я на себя и, плюнув на всё, стал жить так, будто завтра мне назначено умирать, то есть в открытую закрутил роман со своей законной женой.
– Мы умрём вместе, но зато каждый миг, каждое мгновение, что нам отмеряно Господом, оно наше, – нежно прошептала мне на ухо Луиза.
Эта женщина, дарованная небесами, понимала меня без слов. Она жила чувствами. Ну как я мог допустить, чтобы такое совершенное творение природы было несчастно. И пока наш караван черепашьими шагами приближался к ставке Угэдэя, я всё думал и думал, как сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
Уже два раза из ставки хана прибывали гонцы с требованием ускорить продвижение. А я как представлю Луизу, раздавленную чужим безжалостным телом, сразу хватаюсь за саблю и словно волк начинаю кружить по кибитке, и, не придумав ничего лучшего, приказываю остановиться на стоянку.
– Что, опять? – к моему лбу прикоснулась заботливая ладонь Луизы.
– Я не знаю, что делать, – заскрежетал я зубами. – Одно я знаю точно, что я тебя никому не отдам. Не для того я столько веков искал твои следы.
Наш разговор перебили. За войлочной стеной кибитки кто-то нерешительно кашлянул.
– Это ты, Диландай?
– Я, брат.
– Чего ты хотел?
– Разговаривать хочу.
– Ну, заходи.
– Нет, лучше выйди сам.
Я ласково погладил Луизу по щеке и вышел наружу. Диландай, переминаясь с ноги на ногу, преданно глядел мне в глаза.
– Ты понимаешь, что ты делаешь?
– Понимаю.
– Это смерть.
– Я люблю её больше жизни, и поэтому смерть мне не страшна.
– Э, брат, это не только твоя смерть, мы все ляжем рядом с тобой, – покачал головой куин.
– Ты боишься? – Я посмотрел другу прямо в глаза.
– Не пристало воину бояться неизбежного, но ты ведь знаешь, я хочу отомстить ниппонам, – застенчиво улыбнулся Диландай.
– Мы им отомстим вместе, верь мне, брат, я тебе клянусь, но для начала мы должны спасти мою Адзи.
– Завидую я тебе, Урус, – открыто улыбнулся куин.
– Чему? – удивился я.
– Любви твоей завидую, смелости, бесшабашности, готовности умереть за свою любовь.
– Если придётся, брат, я умру и за тебя, – сказал я твёрдо.
– Я что пришёл-то, – промямлил Диландай напоследок. – Бунчук Угэдэя в одном переходе от нас.
«Вот чёрт сахалинский, не мог об этом сказать в первую очередь. Нет, уже не уйти». – И я обессиленно уселся на песок.
– Вставай, брат, надо к встрече готовиться, – дёрнул меня за руку куин.
– Что думаешь делать? – спросил я беспомощно, я-то ведь уже давно приготовился умирать и поэтому планов на будущее не строил.
А какие можно строить планы против такой машины, как Великая Монгольская империя?
– Я ещё вчера обозик кое с какими продуктами и барахлом в одно потаённое место отправил, там и пересидим, если с ханом полюбовно не поладим, – обрубил последние концы Диландай.
– А как в десятке?
– Здоровяк Угудай за нас, а остальные как получится, хотя понимают, что в случае чего хребты сломают всем. Все ведь видели, как вы тут миловались.
– Да мы тихо…
– Глупее влюблённых только куропатка, – покачал головой Диландай. – Ну, поспешим на встречу с повелителем.
Через несколько томительных минут лагерь заполнился гортанными криками, ржанием и топотом лошадей, звоном металла и повелительным рыком самого хана. Наступало время платить по счетам. Два десятка ханских кешиктенов быстренько окружили лагерь и крупами лошадей стали теснить всех на середину.
– Ну, здравствуй, Джучи, – ухмыльнулся мне вечно полупьяный хан. – Ждал я тебя, ждал, а ты всё не едешь и не едешь. Дай, думаю, навстречу поеду, может, дела какие важные тебя задержали, подсоблю если что.
– И тебе не хворать, великий хан. Дела у нас такие, что сами с ними справляемся, да ещё и на другое силы остаются, – ответил я спокойно.
От моего двусмысленного ответа желваки на скулах хана стали жёсткими, а глаза налились сталью.
– Ну, покажи мне принцессу-красавицу, воин, – сглотнув вставший поперёк горла комок, перешёл к главному хан. – Так ли она хороша, как об этом говорят?
– Приведите принцессу, – обратился я к Угудаю.
– Действительно хороша! – закатил от удовольствия глаза Угэдэй, когда Луиза мелкими шажками выплыла в центр круга. – Как звать тебя, прекрасная хатум?
– Луиза.
– ?..
В этом месте опешил даже я, не говоря о своей любимой. Она-то и испугалась больше всех. Чрезмерное волнение сослужило ей плохую службу, и психика дала сбой.
– Хорошая шутка, принцесса! – ухмыльнулся хан, вплотную подъезжая к девушке. – Я тоже люблю пошутить, – зловещим тоном произнёс он, приподнимая подбородок Луизы камчой. – Жаль, что такую красоту придётся отдать Великому Небу.
– Как, убить? – выдал я сам себя.
– А ты разве не слышал приказа моего покойного отца, что всех представителей рода Ваньяней, невзирая на пол и возраст, до седьмого колена предать смерти. А приказы моего батюшки исполняются беспрекословно. За этим лично следит всевидящее око мой старший брат Чаготай.
– Она не умрёт, – сказал я так спокойно, что у хана левая бровь поползла за ухо.
– Скажи мне, новоиспечённый десятник, так же хороша она в постели, как и обликом своим прекрасным? – остро сверкнул протрезвевшим взглядом Угэдэй.
– То дело личное, но ты об никогда этом не узнаешь, великий хан, – пошёл я на рога, а чего терять?
– Смел! – притворно восхитился хан. – Ай как смел! А не говорил ли я тебе, что возлежать надо с равными себе по крови, пёс?
– Насчёт пса, это не по адресу, – также невозмутимо ответил я. – Это не моя прабабушка спуталась с рыжим псом и наплодила от него ублюдков. А насчёт того, с кем спать, то тут вообще чёрт знает что получается. Это ты должен возлежать с дочерью пастуха, ведь не так давно и твой отец пас баранов. Во всём ты не прав, хан.
Хан не потому так долго давал мне говорить, что ему нравились мои речи, просто он поперхнулся молочной водкой, и, пока верные нукеры хлопали его по спине, я вольготно расположился на броневике и высказал всё, что думал. Сделал я это не потому, что я такой смелый и мне надоело жить. Нет, я просто реально знал, что на этот раз моя жизнь не стоит и ломаного гроша. А умирать с трясущимися поджилками как-то не хотелось.
– Что бы ты ни говорил, я хан, а ты раб. И сейчас меня будет ублажать эта принцесса, а тебя мои нукеры. И всё это время вы будете смотреть друг другу в глаза и наслаждаться. Весело я придумал, раб? Ты смело говорил, молодец, но за всё надо платить. И самая дорогая плата – это плата за право говорить и делать то, что хочешь. У меня это право есть по рождению, у тебя нет.
– Усынови меня, хан, – вспомнил я утренний сон. – Так хочется делать то, что хочется.
– Чжурчжэньскую подстилку на середину, раба раздеть и поставить как положено. Пусть познакомится с прелестями однополой любви, – резко выкрикнул Угэдэй, перекидывая ногу через седло. – Я буду иметь тебя как последнюю продажную девку, и ты навсегда забудешь, что когда-то была принцессой. А спасибо скажи этому вору, который посмел покуситься на добро хозяина.
Ой! Лучше бы он этого не говорил. Но, с другой стороны, он же не виноват, что не всё обо мне знал. Но мне кажется, что если бы он даже знал, то наверняка, из природной своей вредности и вседозволенности, стал бы обзывать Луизу нехорошими словами. Ну что можно ожидать от пастуха тринадцатого века? Даже непонятно, какой кровью они всё кичатся? С примесью бараньего навоза, что ли? До чего же мне всё это надоело! Я считаю, что жизнеспособность и интеллигентность любого общества и индивидуума определяется его отношением к женщине.
Я даже не обиделся на него за то, что он перед смертью хотел сделать из меня девочку, а обиделся я за то, что он так нехорошо отозвался о Луизе. Когда при мне о ней говорят нехорошие слова, мне становится неприятно. Пусть она не настоящая принцесса, но графская кровь-то в ней всё равно течёт. Ей-богу, мне прямо стыдно стало. Я-то мужчина и худо-бедно за себя постою, а она девушка, ей каково?
Поэтому я не стал ждать, когда хан снимет свои поддёвки и начнёт приводить угрозы в действие, а взял охранявших меня нукеров за шиворот и легонько стукнул их лбами. Хотел-то легонько, но был злой и перестарался или лбы у них оказались слишком слабыми. В общем, черепа с неприятным звуком треснули, а я крутанул уже мёртвыми телами вокруг себя. Кешиктены разлетелись в разные стороны, словно разноцветные матрёшки. А в моих руках уже сверкали лезвия двух клинков.
Охрана Угэдэя ребята тоже не простые, поэтому ко мне со всех сторон уже летели дротики и стрелы. Совершая немыслимые кульбиты, я как смерч пронёсся вокруг площади. Мои люди подстраховывали меня, но я работал в ускоренном режиме, а они нет. Мои небесные покровители в очередной раз спасали меня от смерти. Я видел всё: и распахнутые в удивлении глаза, и медленно летящие стрелы, и брызжущую во все стороны кровь. Я был везде и нигде. У ребят против меня просто не было шансов. И вот я стою против выпучившего глаза хана.
– Как ты думаешь, хан, в чём величие человека? – задал я риторический вопрос.
– Ты не посмеешь меня убить. А на твой никчёмный вопрос уже давно ответил мой великий отец Чингисхан.
Он говорил: истинное величие и высшее наслаждение человека в победе над своим врагом; в лишении его всех преимуществ; в стонах, рыданиях и слёзах любящих его; в обладании его женой и дочерьми.
– Незатейливо, – кивнул я, не ожидая услышать ничего иного. – А почему ты уверен, что я тебя не трону? Ведь ты хотел убить меня, почему бы мне не убить тебя? Этих смог, а ты чем лучше? – кивнул я в сторону мёртвых нукеров.
– Я хан! – расправил он плечи.
– А я Вася Селипёрздров. И что?
– Не понял? – вытаращил глаза Угэдэй.
– Ты думаешь, что твоё величие в огромных стадах баранов и сотнях тысяч напуганных тобой людей? – скептически спросил я хана. – Как бы ты ни кичился своей исключительностью, ты как был бараньим пастухом, так им и остался.
– Ты пользуешься тем, что вас больше и можешь говорить мне гадости, – буркнул Угэдэй.
– Я говорил тебе то же самое, когда за твоей спиной стояло два десятка бойцов, и, поверь мне, не испугался бы тысячи. По-настоящему велик только твой отец Тэ- мучжин. Земля ещё не рожала таких людей, да и не родит после. Он в одиночку из какого-то никчёмного народа козлопасов силой своего ума и воли создал империю, которая продолжала существовать после его смерти. А ты никто, ты винтик в созданной им машине. И хоть через два года ты станешь Великим ханом всех монголов, а через двенадцать сдохнешь от пьянок, воистину великим ты не станешь. Никто и не заметит твоей смерти, а наоборот, на твоих костях твои же наследники перегрызутся как настоящие дети рыжего пса. Так что живи, чмо. На первый раз я прощаю тебе оскорбление моей женщины. И не потому, что ты хан с навозом вместо крови, а потому, что ты два раза не позволил меня убить, а я приучен отдавать свои долги. Теперь мы квиты.
