Константин Крюгер
Озорные мужские рассказки
* * *
Однажды наудачу приехав к Игорю без предварительного звонка, я застал дома только злобную соседку. Она неприязненно кивнула на квартиру напротив: «Там́ все гуляют!» и захлопнула дверь. Нерешительно позвонив, я оторопел от бурного веселья и неожиданного радушия хозяев, ранее встреченных лишь мимолётно. На лестничной клетке дверь в дверь с Игорем проживала его бывшая одноклассница, Ирка К., однофамилица небезызвестной Фанни, хоть и не являвшейся Ворошиловским стрелком, но попортившей крови вождю мирового пролетариата. Ирина, долго состоявшая «в отказе», получила, наконец, разрешение на выезд. Этому событию и было посвящено происходившее в большой гостиной прощальное гулянье. По рассказу Игоря, экспромтом приглашённого за час до моего появления, сначала застолье проходило грустно, даже печально под тихо произносимые тосты – пожелания, запиваемые болгарским сухим вином «Фетяска» из двух сиротливо возвышающихся на столе с немудрёной закуской бутылок. Появление «Куки», также перенаправленного соседкой, резко изменило ход событий. Колька прибыл с тремя бутылками портвейна и успел ещё раз сгонять в магазин. Так что, к моему приходу «свадьба пела и плясала» под гитарные аккорды, извлекаемые гостями – музыкантами. Рафинированная интеллигенция, составляющая большинство гостей, не имела привычки к «партейному» вину и достаточно быстро «поплыла». Именно тогда, я впервые услышал расхожую эмигрантскую шутку «затеряться среди чемоданов» и прочие «диссидентские» штучки. Хотя Ирина отбывала по израильскому вызову, все близкие знали, что тормознуться она собирается в Париже, где в тот период обретался её близкий приятель, изгнанный из страны «конструктор песен» Александр Г. После дружного хорового исполнения его творений празднество пошло на убыль, и гости начали разъезжаться.
Именно к этому времени в квартире внезапно возник ещё один товарищ, красавец Паша С., «приблудных дел мастер, полные руки веселящих напитков9». Ничего удивительного, что появление завидного кавалера и донжуана районного масштаба вызвало новый, но уже последний всплеск веселья. Гостеприимная хозяйка, не приемля возражений, оставила Пашку ночевать, дабы сохранить о бывшей Родине самые лучшие воспоминания, а мы с «Кукой» отползли спать на роскошные подоконники в комнате Игоря.
* * *
На очередную иностранку, но на этот раз самую, что ни на есть, настоящую я напоролся в удивительной квартире 1-го Мая. Практически сразу после выхода отца Игоря в отставку, у него чудесным образом обнаружились достаточно близкие польские родственники. И для восстановления и укрепления вновь обретенных кровных связей в Москву с визитом и «богатыми дарами» приехала кузина Игоря, Анна. На период визита она заселилась к дяде с тетей на Ленинский проспект, но Первомайское торжество родители вместе с заграничной племянницей решили отметить у сына, имея намерение вечером полюбоваться салютом и нарядной столицей с близлежащего Москворецкого моста. Не предупрежденные другом о визите «предков» с иноземной гостьей, мы с Колькой приехали наобум и даже успели восхититься привезённым хозяину подарком, последним писком моды – голубыми джинсами, правда, польскими и непилящимися, но выглядевшими совершенно улётно. До прихода старших родственников мы последовательно отметили «Мир! Труд! Май!», так что к их появлению чувствовали себя вполне свободно и подготовлены к поддержанию светских бесед.
«Нет краше полячки младой!», – прав был Пушкин, гостья произвела неизгладимое впечатление. Памятуя злополучную подписку, я, в основном, отмалчивался, а музыкант «Кука», не связанный никакими обязательствами, «скакал гоголем» перед юной красоткой. Девушка слабо понимала переполненную музыкальным и «стритовым» жаргоном русскую речь, но на незавуалированные «знаки внимания» реагировала одобрительно и поощряюще. Обгадил намечающееся резкое потепление отношений сам «Кука». Собираясь на вечернюю прогулку, гостья остановилась перед зеркалом поправить причёску, когда сильно разговевшийся Колька неожиданно спросил: «Чего Ты, Анька, как „урла“ чёлку начесала?!». Как ни странно, полячку уже кто-то проинформировал о значении уничижительного сленгового эпитета, и она обиделась «вусмерть». Последующая прогулка по празднично украшенной Москве ситуацию не исправила, и больше мы дорогую гостью не видели.
Короткая встреча с зарубежной гражданкой из дружественной Польши стала последней в ряду «несанкционированных» контактов. Я слегка повзрослел, дал ещё одну «подписку», но с ещё более строгой «секретностью» на «почтовом ящике10», где проходил производственную практику, и предпочитал больше «не играть с огнём».
Все последующие «товарищеские» междусобойчики и романы с представительницами чужеземья происходили после серьёзных перемен в стране и окончания срока действия изрядно надоевшей «формы допуска».
Но главный урок «на века́», вынесенный из давнего памятного собеседования и насмерть отпечатавшийся в памяти – это назидательное утверждение «Задний карман – не ваш карман!». До сих пор регулярно встречая во множестве, в основном, на эскалаторах торговых центров столиц мира предупреждающий плакат «Beware pickpockets!11» с рисунком, на котором рука воришки тянется к пухлому кошельку в заднем кармане джинсов, перед глазами, как предупреждение, немедленно возникает несвежее лицо «человека в штатском».
Привозная бутыль на подставке
«Обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…»
Михаил Булгаков
Как-то на исходе лета в конце семидесятых мой приятель Мишка «Нильсон» вернулся из Сочи с новой подружкой. Людмила работала в библиотеке МАИ, где я тогда «догрызал гранит науки». Она оказалась девушкой весёлой и общительной, и отлично вписалась в компанию. Я активно женихался с будущей супругой Галей, и барышни подружились. С «Нильсоном» Людка вскоре рассталась из-за диаметрально противоположных взглядов на брак, и мы потеряли её из виду. Но она успела познакомить моего однокурсника Колюню с коллегой, озорной библиотекаршей Ольгой, с которой тот хороводился даже после окончания института.
При появлении следующего серьёзного кандидата Людмила вспомнила вдруг об исключительной мастерице организовывать союзы и связывать судьбы. «Талант» обнаружился у Галки ещё в школьные годы и дальше только прогрессировал. Разузнав через Ольгу телефон, Людка проявилась, и мы возобновили общение. Новый избранник Виталий был моложе дамы на четыре года, но уже окончил специальное пожарное училище и служил инспектором – дознавателем в звании лейтенанта. Молодой офицер курировал заведения самого центра столицы: сфера интересов простиралась от Маяковки до станции метро «Динамо». После благополучно устроенной свадьбы, на которой Галка, что и понятно, выступала свидетельницей, и закономерно состоявшейся в кафе «Молодежное» на улице Горького, новобрачным от Виталькиной работы выделили служебное жильё, расположенное в начале Ленинградского проспекта.
В огромном «Сталинского ампира» здании Людмила с Виталием стали счастливыми обладателями громадной светлой комнаты с фантастической лоджией в коммуналке на третьем этаже. Единственная соседка, одинокая молодая дама, член сборной страны по баскетболу, занимала ме́ньшую комнату ведомственной двушки и первые полгода казалась «фантомом», потому что значительную часть времени проводила в разъездах и на тренировочных сбора.
Подаренные на свадьбу деньги молодожёны удачно вложили в приобретенные «по блату» импортные мебельный гарнитур и спальню, отлично вписавшиеся в просторное семейное гнездо. Во время празднования новоселья поразила воображение высококлассная японская аудиоаппаратура «AKAI», привезенная молодым из родительского дома. Но «Пупом Земли» стала сразу притягивающая внимание, как вишенка на торте, пятилитровая бутыль виски на массивной темного металла подставке – качалке с колесиками. В горизонтальном положении она напоминала старинную пушку на литом лафете темного металла. Необычную емкость презентовали Виталькины родители, притаранившие невиданную диковину из зарубежной командировки.
Тогда я впервые столкнулся с представителями неведомой прослойки «иноспецов» – советских работяг с незапятнанной биографией и безупречным послужным списком, допущенных к различным видам созидательного труда в развивающихся дружественных странах. Отец Виталия трудился буровым мастером в Татарии, когда выпала замечательная трёхлетняя командировка в тогда ещё шахский Иран. После возвращения на заработанные чеки-сертификаты он приобрёл половину дома в закрытом посёлке «Северный» сразу за Москвой. И в нём же устроился трудиться на градообразующей Северной водопроводной станции.
Дебютный визит в родительские владения Виталия потряс донельзя. Поселение такого идеального, нехарактерного даже для Москвы, порядка я никогда воочию не наблюдал. Изредка что-то похожее промелькивало в иностранных фильмах. Ровные ряды одинаковых двухэтажных кирпичных домов с аккуратными палисадниками располагались в строгом порядке внутри огороженной территории. Входы с противоположных фасадов вели в отдельные двухуровневые квартиры, где в первом этаже размещались туалет, кухня и столовая, а на втором – гостиная и спальня с примыкающей полноценной ванной комнатой. К тому моменту похожих апартаментов я даже в кино не видел.
Необходимое отступление. В подзабытые времена развитого социализма в силу тотальной изоляции страны «железным занавесом», практически весь спектр «достижений загнивающего капитализма» находился по ту сторону «Берлинской стены». И, если ныне большинство явлений зарубежной действительности для нашего современника кажется обыденным, то в далекие 80-е годы для рядового советского гражданина, видевшего Запад глазами Сенкевича, представляло совершенную загадку.
Внутри диковинный и неведомый тогда таунхаус изобиловал привозными предметами роскоши, но тяга к драгметаллу превалировала. Где только возможно стояли, висели, лежали золотые безделушки, кольца, броши, большая часть с красиво ограненными камнями. «Мама и тётя очень любят всякие побрякушки!», – смущённо произнёс Виталик, заметив мой недоумевающий взгляд.
Как я понял существенно позже, у старших родственниц любовь к «изделиям из презренного металла» переросла в весьма прибыльное занятие. Сфера их деятельности представлялась мне полу-уголовной. Обзаведясь широким кругом знакомств в среде выездного пролетариата, обе дамы активно спекулировали украшениями из «жёлтых» сплавов. При редких встречах я всегда поражался их умению любую затронутую тему немедленно переводить в материальную плоскость – подобные торгашки «до мозга костей» мне прежде не встречались даже в сфере обслуживания. Виталька, на удивление, совершенно не впитал «с молоком матери» тягу к накопительству и наживе, а наоборот, казался абсолютным бессеребренником. Людмила регулярно его «пилила» за неумение грамотно использовать предоставляющиеся обширные возможности. И, правда, на фоне прагматичной и деловитой супруги молодой муж смотрелся безвредным ласковым телком, невзирая на представительную форменную стать.
* * *
Вскоре Виталик с Людкой, мы с Галкой и наши друзья, стюард Валерка «Беня» с подругой и коллегой – бортпроводницей Натальей, стали много времени проводить вместе. Очередной Новый Год встречали у молодых на Ленинградке, и именно тогда я в первый раз увидел спортивную соседку с кавалером. Сразу бросалось в глаза, что крупная белоруска явно доминирует в собирающейся пожениться паре. Непривычно короткая стрижка и решительные жесты, а также широкий разворот плеч и узкие бедра придавали ей весьма мужеподобный вид. Даже рядом с крепким и рослым молодым человеком деваха выглядела богатыршей.
Сразу же на память пришла единственная встреча с легендой отечественного баскетбола Ульяной Семёновой. Отцу моей коллеги, Зам. Министра была положена госдача в Серебряном Бору. В заповедной зелёной зоне на берегу Москвы-реки располагались строго охраняемые посольские и всевозможные ведомственные «фазенды». И там же на одном из участков «тёмный» магазинчик, вход в который открывали номерные пропуска, снабжал «слуг народа» различными дефицитными деликатесами по смешным ценам. Уже в марте месяце в нём появлялась первая клубника, которой к изумлению тёщи я эпизодически баловал любимую жену. Стоя в короткой очереди к заветному прилавку, я внезапно почувствовал движение над головой: женщина-великан с резкими мужскими чертами лица в привычной позе считала мелочь. Ладонь согнутой в локте руки находилась как раз у меня над макушкой. Бросив взгляд вниз, я очумел окончательно – мои ступни в штиблетах 43-го размера выглядели миниатюрными ножками китаянки на фоне её растоптанных кроссовок запредельных габаритов.
Немного поучаствовав в гулянии, соседи уехали продолжать празднование на спортивную базу команды в Серебряном Бору. Как обычно, глубокой ночью напитки закончились, и мы с «Беней» стартовали на Белорусскую. На вокзале ночным уборщиком работал мой с незапамятных времен знакомец Александр. Мужик лет сорока, вполне интеллигентной внешности и, судя по разговору, с занимательным прошлым, активно зарабатывал «на кусок хлеба с маслом», продавая желающим после закрытия винных отделов горячительные напитки на любой вкус. В полном соответствии с запросами потребителей три вокзальные камеры хранения забивались битком водкой, коньяком и портвейном всех видов. Ввиду минимальной наценки к магазинной стоимости торговля шла исключительно бойко. Главная проблема состояла в обнаружении Сашки на обширной территории исторического здания. Его услугами я пользовался не очень часто, но душу всегда грела мысль о постоянно имеющейся возможности. Александр обрадовался встрече, а больше появлению нового потенциального клиента, и сразу предложил «в разумных пределах» отметить Новый Год.
Возвращаясь, мы заскочили к Валерке домой на Лесную забрать кассеты с зарубежными хитами. Летая бортпроводником «Аэрофлота» по всему миру он постоянно находился в курсе последних веяний музыкальной моды и регулярно знакомил с новинками западных исполнителей. Правда, на этот раз «Беня» вместо гремевших в ту пору итальянцев по ошибке захватил плёнку с записью французского альбома Высоцкого, и весь остаток праздника прошел под его песни. «Любимка» Валерки – «Тот, кто раньше с нею был» – настолько впечаталась в память, что до сих пор твёрдо ассоциируется с Новым Годом на Ленинградском проспекте.
«Бывают в жизни злые шутки…»
«Недавно в нашей коммунальной квартире драка произошла.
Главная причина – народ очень уж нервный.
Расстраивается по мелким пустякам. Горячится.
И через это дерется грубо, как в тумане».
М. Зощенко
Вследствие счастливого брака, Людмила вскоре оказалась в «интересном положении». И главе растущего семейства на «государевой службе» сразу пообещали, буквально «на днях», предоставить двухкомнатную квартиру в возводящейся новостройке на углу Беговой улицы и Ленинградки. Но строительство непредсказуемо затянулось, и, пока «суть да дело», Людка легла на сохранение. Виталий на этот период перебрался на жительство к родителям.
Неожиданный звонок друга встревожил не на шутку: «Надо срочно встретиться! У нас беда!». Прихватив по дороге «Беню» с Наташкой, мы с Галкой примчались на Ленинградку. И остолбенели, застав растерянного Виталика в совершенно пустой комнате. «Обокрали? И даже мебель вывезли?!», – в унисон прорычали мы с «Беней». «Хуже!», – обреченно махнул рукой вконец убитый хозяин жилища. И понёс, как нам показалось, совершенный «мох с болота», явившийся, к сожалению, горькой реальностью.
Будущий отец две недели проживал у родных, ежедневно навещая жену в больнице, пока Людке не потребовалась какая-то мелочь из дома. Зайдя в комнату и обнаружив голые стены, Виталик не потерял присутствия духа и немедленно помчался в местное отделение милиции. А там, как оказалось, уже ждали. И из дружеского расположения к «своему брату-офицеру», тем более, что пожарники относились к МВД, показали заявление квартирной соседки недельной давности. В нём чёрным по белому достаточно грамотно излагалась очень скверная история. «Мой сосед ИМЯРЕК в преддверии получения новой квартиры, и находясь в нетрезвом состоянии, на радостях продал мне всю домашнюю обстановку со словами „Всё равно мебель туда не встанет, и придётся покупать новую!“. К сожалению, никакого договора мы не оформляли и расписок не писали. Спустя несколько дней он стал требовать имущество обратно, утверждая, что никакой сделки не было, и никаких денег не получал. При этом сыпал угрозами, ссылаясь на высокопоставленных приятелей в МВД! Прошу принять меры и защитить меня и мое имущество от притязаний распоясавшегося наглеца в погонах!».
Воспользовавшись длительным отсутствием соседей предприимчивая баскетболистка, «не мудрствуя лукаво», перетащила в свою комнату всю их мебель и прочие дефицитные предметы интерьера. А чтобы документально оформить «рокировку» и всячески обезопасить себя, заблаговременно написала «жалестное» обращение в соответствующие органы.
Точно такую же «телегу» «пострадавшая» накатала Виталику на работу, вследствие чего притормозилось присвоение очередного звания и повышение по службе. Он хорошо понимал, что ситуация сложилась совершенно патовая, и никаких шагов предпринять не может. Душила злоба, и Виталик решил посоветоваться с нами – вдруг обнаружится какой-нибудь выход. Мы настолько оторопели от услышанного, что сначала не очень поверили в произошедшее.
Вылетев в коридор, я наткнулся на друга соседки, с ехидной улыбкой демонстративно распахнувшего дверь комнаты, где «ровными рядами» возвышалась Виталькина корпусная мебель, а за Людкиным любимым столом баскетболистка что-то доедала. Добила меня заграничная емкость на подставке, выставленная напоказ. Увидев её, я с криком «Беня, давай!» снёс с ног хлопчика и влетел в их жилище. На меня бросилась хозяйка, но я увернулся, ухватил бутыль вместе со станиной и с многократно увеличившейся выбросом адреналина силой со всей дури метнул в застеклённую стенку, разлетевшуюся по всему помещению мириадами мелких осколков и обломков. В это же время Валерка в коридоре утрамбовывал соседа. Вызванная спортсменкой милиция приехала минут через сорок. За это время мы успели перетащить в «Бенину» машину драгоценную иностранную аппаратуру, которую Наташка тут же увезла домой.
Наряд даже не стал впрягаться в соседские дрязги. Проверив у всех документы, сотрудники милиции предложили нам с Валеркой проследовать в отделение, но на улице отпустили восвояси и строго предупредили о нерадостных последствиях в случае повторного задержания. Виталику и Галке никаких претензий не предъявляли.
Виталия захлестнуло чувство полной беспомощности и очень неприятные эмоции от ощущения, что тебя выставляют полным идиотом.
Безвыходность ситуации и невозможность что-либо изменить ещё долго не давали спать спокойно. Но, как известно, время лечит. Текущие заботы и ежедневные бытовые проблемы притупили болезненную остроту переживаний от вероломного «кидалова», но в глубине «души затаилась некоторая грубость12».
* * *
Прошло полгода. Виталику, наконец, присвоили старшего лейтенанта, и мы приехали обмывать звездочки, а заодно долгожданную новую квартиру. Людмила была совсем «на сносях», да и Галка дохаживала восьмой месяц. Выпивали только мы с «Беней», потому что Виталий постоянно находился на «низком старте», готовый в любую минуту доставить жену в роддом. Наташке в тот день выпал жребий садиться за руль, они с Валеркой по-честному чередовались.
Как водится, к ночи напитки закончились, и Наташка повезла нас с «Беней» на Белорусскую. Когда мы утюжили здание в поисках Александра, краем глаза я заметил приметную фигуру – баскетболистка с приятелем неторопливо шествовали к перрону с Минским скорым. В голове что-то взорвалось, «bloodlust13» пеленой застлал глаза. Я пришёл в себя от воя спортсменки, которой «Беня» навесил приличный хук с левой, когда верзила вцепилась в миниатюрную Наташку. На мне висел неизвестно откуда взявшийся Александр, одновременно объяснявший хорошо знакомому дуэту милиционеров, что «всё в порядке. Просто старые друзья встретились – „бойцы вспоминают минувшие дни“. Под мою ответственность!». Наряд проводил взглядами наших удаляющихся поединщиков – деваха, припадая на левую ногу, практически несла партнера на плече – и, потеряв всякий интерес, двинул в направлении метро. В кулуарах камеры хранения Александр вскользь заметил: «Я сколько тебя знаю, такого не ожидал. И пить не надо – своей дури хоть отбавляй! Если б я не подскочил, ты б его насмерть забил. Где только выучился, он крупней и тяжелей раза в полтора. Да и приятель твой хорош – за свою подругу этой дылде нос сломал и ногу повредил!». После чего отпустил желаемое и сердечно пригласил заезжать, но «в менее бойцовом настроении».
Чтобы не тревожить сильно беременных дам, мы им ничего не рассказали. Но чувствовал я себя замечательно, как будто с души спал тяжёлый груз.
Существенно позднее я прочёл у писателя Даниэля Сильвы, что осуществлённая месть хорошо залечивает душевную рану и благотворно действует на нервную систему, и понял, почему совершенно не ощущал угрызений совести после жёсткого «товарищеского недоразумения», а весь организм переполняла радость полноты жизни и отчасти восстановленной справедливости. Опять же, с годами выяснилось, что сострадание и сочувствие не являются моими сильными сторонами и распространяются в малых дозах исключительно на самых близких.
Всю сознательную жизнь я старался руководствоваться собственными, опытным путем установленными правилами. Одно из них не позволяет сожалеть о случившемся, исходя из краеугольной максимы «У истории нет сослагательного наклонения!». Но до сих пор жаль и дефицитную мебель и, особенно, замечательную бутыль на колёсиках.
.
