Константин Крюгер
Выросшие в СССР
© Константин Крюгер, 2021
© Интернациональный Союз писателей, 2021
* * *
Контантин Крюгер родился в 1956 году в Москве. Окончил школу с преподаванием ряда предметов на английском языке. В 1979 году защитил диплом МАИ на тему, связанную с разработкой комплексов бортовых ЭВМ. Более 12 лет работал инженером в закрытом НИИ и на АМО «ЗИЛ». В 90-е годы – в коммерческих структурах Германии и России. В 1996-м создал производственное предприятие, которое возглавлял до 2009 года. В дальнейшем курировал проекты сотрудничества стран Юго-Восточной Азии и России.
С 2016 года – пенсионер и свободный писатель. Выпустил 10 книг в издательстве RIDERO (Россия) и две в Канаде.
Был выдвинут на премии: «Писатель года» в 2016, 2017, 2018 гг., «Наследие» в 2016, 2017 гг.
Является участником книжных выставок: «Букмаркет-2016», ММКВЯ – 2017, 2018, 2019, «Красная площадь – 2018».
Женат, имеет двух дочерей.
О себе автор пишет так: «Я всегда отличался неплохой памятью и редкой внимательностью. Эти полезные качества дополняло обостренное чувство юмора, проявления коего не всегда верно воспринимались окружающими. Кроме того, основными чертами моего характера еще с раннего детства являлись энергичность и неугомонность».
Предисловие
Желал я душу освежить,
Бывалой жизнию пожить
В забвенье сладком близ друзей
Минувшей юности моей.
А. С. Пушкин
Описать некоторые, а скорее определенные, куски жизни я хотел всегда – не хватало времени и стыковки необходимости и усидчивости. Все время бежал, хотел «объять необъятное». Но в последнее время воспоминания все чаще стали рваться наружу, и я понял: пора.
Большинство друзей признает, что с памятью у меня все отлично: помню даже то, что и не очень должен, учитывая регулярное и не всегда умеренное употребление алкоголя. Это не бравада, а горькое сожаление. Перенося содержимое памяти на «жесткие носители», я надеюсь сохранить дорогие мне воспоминания и одновременно почистить «винчестер» в голове.
Любимый музыкант Ян Андерсон – бессменный лидер группы Jethro Tull – однажды в интервью сказал: «Услышав игру Эрика Клэптона, я понял, что на гитаре даже в одну лигу с ним не попадаю, и выбрал другой инструмент, на котором преуспел».
Воспитанный на К. Г. Паустовском и позднее потрясенный рассказами И. А. Бунина, я понимал, что до их прозы – «дистанции огромного размера», а другим инструментом не владею. Но творил еще замечательный бытописатель В. А. Гиляровский, позже появились книги рассказчиков С. Д. Довлатова и М. И. Веллера. Их и следует считать «крестными отцами» этого опуса.
Литературное творчество С. Д. Довлатова и М. И. Веллера связано с городом на Неве, а любимый В. А. Гиляровский писал о Москве конца XIX – начала XX века. Мой дневник охватывает период на столетие позже. Он про москвичей: бывших и нынешних – и для них же.
Я не великомосковский шовинист – «Понаехали тут!» – и надеюсь, что все упоминания Москвы и большинства героев, коренных жителей столицы, не отторгнут иногородних читателей и «новых» москвичей.
«Никто пути пройденного у нас не отберет!»
Любимый с детства К. Г. Паустовский сформулировал отношение к сочинительству следующими словами:
«Кроме подлинной своей биографии, где все послушно действительности, я хочу написать и вторую свою автобиографию, которую можно назвать вымышленной. В этой вымышленной автобиографии я бы изобразил свою жизнь среди тех удивительных событий и людей, о которых я постоянно и безуспешно мечтал».
В своих виршах я стараюсь в точности отражать факты быстротечной жизни, а не следовать мечтательному желанию глубокоуважаемого мэтра, хотя иногда очень хочется и, как следствие, изредка случается.
Все события, упомянутые в дневниковых записках, происходили при моем непосредственном участии, а фигуранты – друзья, знакомые и родственники, поэтому присказка «сам я огурец не видал, но конюх из соседней деревни рассказал, что их барин едал и говорил, что вкусно» не про эти опусы. Правда, в некоторых из них автор слегка отступил от стопроцентной истинности, но отнюдь «не ради красного словца», а оберегая особо ранимых и до сих пор «зашифрованных» персонажей.
Большая часть героев рассказок, к глубокому сожалению, нас покинула. И каждый год «старуха с косой» продолжает жатву: все больше времени я провожу на московских кладбищах, упокоивших родных и друзей.
«Кто не помнит прошлого – у того нет будущего» – эти слова В. О. Ключевского, услышанные от Отца в раннем детстве, я сразу воспринял как руководство к действию.
Дневник – дань памяти людям, очень значимым для меня. И это не плач по ушедшей «империи, которую мы потеряли», скорее, веселые воспоминания обо всем хорошем, что было в той жизни, ныне называемой «Совком».
Рассказки удалось объединить в определенные циклы: «Друзья», «Родня», «Однокашники», «Наш Гурзуф», «Странствия», «Служба», «Моя Москва и ее обитатели» – события и персонажи в которых тесно переплетаются.
Дневник предполагает некоторую историческую последовательность, рассказки же «пляшутся» от героя, поэтому время и место в них – факторы переменные.
У читателя опусов может сложиться впечатление, что я и мои друзья никогда нигде не работали и не учились, так сказать, не созидали, а только выпивали, веселились и «занимались любовью».
Но это совершенно не соответствует истине!
Все мы упорно и серьезно учились, позднее честно и напряженно работали «на благо построения…» в соответствующей времени обстановке, со всеми определенными существовавшим строем условностями.
В предисловии я особо подчеркнул, что в дневниковых рассказках описываю только то хорошее, веселое и смешное, что сохранила память из уже далекого периода «развитого социализма».
Даже в «эпоху застоя» и, как теперь пишут, в эру «полного отсутствия свобод» «заколюченные» от всего мира, мы хотели и умели радоваться жизни.
В рассказках я «бытописую» жизнь друзей, знакомых и родственников в период с 70-х до 90-х годов прошлого века. Все забавные случаи происходили в реалиях Советской власти в Великой Стране, называвшейся Советским Союзом.
В отличие от Сергея Довлатова, на творчество которого я ориентируюсь, у меня в друзьях не состояли Иосиф Бродский и другие, не менее известные личности того периода.
Мне не довелось опохмелять великого А. К. Саврасова, сиживать в кабаках и трактирах со знаменитыми российскими актерами и издателями или «ручкаться» с «сильными мира сего» своего времени, как это удалось величайшему знатоку московского быта «Дяде Гиляю», еще одной путеводной звезде моего творчества.
Но для меня и моих сверстников, надеюсь также, что и для представителей других поколений, герои опусов и события, происходившие с ними, не менее интересны. Тем более что большинство персонажей являются неординарными личностями с интеллектом существенно выше среднего и сильно развитым чувством юмора, что особенно ценно во все времена и эпохи!
Эту книгу и все последующие я предваряю стандартным авторским предостережением:
в книге используются вымышленные имена героев, и автор не несет никакой ответственности за их совпадение с реальными персонажами и деяниями оных в любых интерьерах.
Опять же, знаменитое определение Уинстона Черчилля: «Реальность – это галлюцинация, вызванная недостатком алкоголя в крови!» – отлично вписывается в общую канву моих опусов.
Чтобы окончательно «умыть руки», дополняю вышеприведенный абзац:
«Тождественность всех событий и их участников с действительностью – чистая случайность!».
Цикл: моя Москва и ее обитатели
Пьеса. 18+.
Присутствуют сцены применения алкоголя и упоминается курение и употребление наркотиков (с осуждением, в отрицательном контексте).
Славка «КПСС», или Ужин, переходящий…
Посвящается потерянному «брежневскому» поколению.
В трех действиях
Действующие лица:
1. Виктор «Афганец» – 23 года, бывший студент МГИМО, безработный.
2. Станислав «Фил» – 29 лет, бывший хиппи, художник-авангардист, числится сторожем в «Уголке Дурова».
3. Григорий – 28 лет, сотрудник закрытого НИИ.
4. Елена – 21 год, сестра Виктора, студентка 4-го курса экономфакультета МГУ.
5. Бабушка Виктора – 70 лет, пенсионерка.
Место действия – кухня в однокомнатной квартире Деда и Бабки Виктора, где-то на Каширке.
* * *
Действие первое
Сцена первая
Время действия – утро 31 декабря 1983 года.
Е. Привет, Ба! Я на минутку. (Целуются.) С наступающим!
Елена проходит на кухню и ставит полные сумки на стол. Достает миски-кастрюльки, консервы, бутылки и ставит в холодильник.
На стене бубнит радиоточка о достижениях трудящихся к новогоднему празднику.
Е. Вот от родителей гостинцев привезла вам с Дедом и Витьке. А они где?
Б. Дед в магазин потопал хлеба свежего купить. А Виктор – кто ж его знает. Наверное, у друзей-музыкантов застрял. Уже три дня не видно.
Е. Ну все, я побежала. Деду и Витьке привет!
Сцена вторая
Поздний вечер 1 января 1984 года. На кухню входят Григорий и Виктор.
Г. Ну и занесло тебя. Глухомань – волки воют, едва добрались.
В. (С сарказмом.) Деду с Бабкой за ударный труд всей жизни государство однушку выделило в новом доме «улучшенной планировки».
Г. А где старики-то?
В. У нас обособленное мирное сосуществование. Они в комнате, а я на кухне, зато с балконом.
Виктор начинает доставать продукты из холодильника: среднего размера тазик с «оливье», трехлитровую банку домашнего засола огурцов и помидоров, батон сырокопченой колбасы, объемную кастрюлю сливового компота, две бутылки водки, шпроты, грамм триста пошехонского сыра и даже маленькую баночку черной икры. Заставляет весь стол.
Г. Ничего себе, да тут на целый взвод – дастархан под завязку. За неделю не одолеть!
В. Я ж тебе говорил: родители откупаются. Любовь и заботу проявляют. Издалека!
Г. Давай позовем стариков.
В. Ни в коем случае! У нас раздельное ведение хозяйства. А им отец от щедрот из своего спецпайка вдвое больше прислал – холодильник ломится.
Г. Испортится все! Ты же не употребляешь ничего. Одну дрянь свою!
В. Ладно. Давай Славке «Филу» позвоним. Тем более живет недалеко.
Г. Как он, все хиппует?! Рисует еще?
В. Ладно, ты тут распоряжайся: колбасу, сыр порежь, тарелки расставь, а я в ванную, поправиться надо.
* * *
Через десять минут.
В. (По телефону.) Алло, Слав, как дела? Что поделываешь? Приезжай в гости – посидим, музыку послушаем. Мне тут предки новогодних деликатесов прислали, а мы вдвоем с Григорием не осилим. С каким Григорием?
Г. Дай-ка трубочку. (В телефон.) Здравствуйте! Жив еще курилка?! Давно не виделись! Ну что, приедешь?
Г. (Кладет трубку.) Сказал, через час будет. Ну, приступим, что ли, а то если его ждать, то и меня ломать начнет. (Наливает и быстро выпивает две рюмки подряд).
Да выключи ты эту дребедень! (Повторяет за диктором.) «Передовой коллектив ЗиЛа завершил трудовую вахту досрочно, за неделю до конца календарного года, перевыполнив план на пятнадцать процентов!». Достали уже! Пятилетку за два дня! Давай музычку какую-нибудь послушаем!
В. Что тебе завести?
Г. А то ты не знаешь! Jethro Tull, конечно! Только не очень громко – у меня на громкие звуки идиосинкразия.
В. Ты вбрасывай, вбрасывай и ешь активней. Сейчас «Фил» приедет, а у него аппетит – мама не горюй.
Г. Он что, выпивать начал?
В. Да нет! Зато на еду жор страшный.
Г. Ну, это понятно. На траве, небось, сидит.
В. Придет – узнаем. Тебе Макеевские сестры не звонили?
Г. Нет. С того осеннего визита ни слуху ни духу. Обидно, конечно, что вы с Иркой тогда толком не пообщались.
В. Если бы ты мне потом не рассказал, я бы даже не вспомнил, что мы виделись. Там, в «Ганушкина»[1], совсем неплохо с колесами[2] дело обстояло.
Г. Это я понял, как только тебя в окне увидел. Первое ощущение, что ты меня вообще не узнаешь. Даже испугался. Думаю, залечили насмерть! Ты сам Ирке позвони, у меня телефон сохранился.
* * *
Звонок в дверь. Появляется Станислав.
Г. Здорово, Старый! Сто лет – сто зим!
Садятся за стол. Григорий выпивает, закусывает. Славка накладывает в тарелку салата, начинает лихорадочно есть. Виктор в полудреме слушает музыку.
Г. Ты сейчас на чем?
С. Заступил на траву[3]. Долго сидел на всяком разном. Потом настоящую кислоту подтащили. Улетная штука: сознание расширяет мощно. Эх, раньше время было. В семидесятые. В аптеке без чекухи свободно можно было вырубить таблетки от кашля на опиатах.
С. (Григорию.) Ты кого-нибудь из наших с Варшавки видишь?
Г. Только Рашенского. А больше не осталось никого. «Чиж» под Олимпиаду от передоза крякнул, «Чарли» – год назад, «Цур» – от заражения крови. Помнишь, в «Веселых ребятах»: «Граждане, имейте сознание! Катафалк не резиновый!»? Так вот, мне кажется, еще какой резиновый: всех забирает, под гребло!
B. Слав! А ты чего на траву перешел?
C. Сижу под кислотой на Таганке, в метро. Жду «Сэма». Он мне обещался со своей делянки под Загорском маковых головок привезти. И вдруг вижу: пыль на полу складывается в потрясающие фантастические узоры. Поднимаю глаза – на меня идет Ангел! Когда стали жить вместе, я пообещал, что кроме травы – ничего.
Г. И как трава? Смешная или задумчивая? Помню, у меня на флэту Мама обнаружила «Нильсона», заходящегося над Umma-Gumma[4]. Ничего не могла понять.
С. Нет, со смешной рисовать не в кайф. Мне из Туркмении чувачок привозит. Задумчивая и цепляет… и ломок никаких!
Г. Как в вашем анекдоте? Чувак пришел покупать траву: «Ребят, а трава хорошая? Я много возьму!». Они отвечают: «Хорошая, пробуй!». Он забивает косяк, пыхнул раз, пыхнул второй: «Чего-то не цепляет!». Втянул пяточку и вещает: «Не, чуваки! Слабая! Не цепляет! Я пошел!», – и открывает дверцу тумбочки.
С. Ну, алкогольные тоже попадаются прикольные. Про одеяло.
В. Про что?
Григорий выпивает.
Г. Мужику не везло с милицией. Как выпьет, сразу в «трезвяк». Решил пить только дома. Получил получку, по дороге домой купил водки. Пришел, разделся, лег в кровать, накрылся одеялом и засосал бутылку. Просыпается снова в вытрезвителе: «Как же так?! Я же пришел домой, разделся, залез под одеяло и…». А менты ему: «Вот-вот, ты в нем за второй и пришел!».
В. А что, смешно!
Г. Конечно! И что ценно – всем понятно. Хотя мне про «Полонез Огинского» больше нравится. Два приятеля с вечера как следует дали в штангу. И оба отрубились, где сидели. Один – на диване, второй – в кресле около радиолы. Второй просыпается, по привычке включает радио, оттуда голос: «Сейчас по заявкам трудящихся будет исполнен Полонез Огинского». Он вскакивает и начинает трясти приятеля: «Вставай, Вась! Пора! Уже половина одиннадцатого».
С. У нас вообще весь народный фольклор связан с алкоголем. Водку начинают продавать в «час Волка». А почему? В Образцовском театре кукол на Садовом кольце ровно в одиннадцать из своего окошка Волк выглядывает! Дескать, пора уже: магазины открылись.
Г. Алкогольный юмор – самый доходчивый. А ваши все – «Гусь свинье не товарищ!». Всю молодость стебали: «Человек, пьющий портвейн, кроме Bad Company, другой музыки не поймет, не то что дующие ганджубас![5]». Кстати, про «Гуся».
С. Серёгу? А он жив еще?
Г. Я его много лет, со стрита, не видел, а он вдруг в Гурзуфе объявился. Ты же знаешь, он всегда норовил на шару выпить. Так вот, бредем мы с «Нильсоном» по «Артеку» и вдруг видим диковинное растение. Там же что только не растет: все приезжающие делегации высаживают. Высокий такой кустарник, а на нем натуральные огурцы в пупырышках. «Нильсон» сорвал, надкусил, чуть челюсть не треснула – внутри ребристая хреновина из железного дерева. Он надрал пяток и вечером в «Коке» на тарелку выложил. «Гусь» подошел угоститься, хлобыстнул на халяву «Гуцульского», увидал дармовую закусь, обрадовался и куснул что есть силы. Хруст от зубов музыку перекрыл.
Виктор уходит в ванную.
С. Ты все там же, на Автозаводской?
Г. По соседству, в своем дворе, в примаках.
С. А Борька?
Г. Дома у родителей.
С. А сейчас он где?
Г. Мы вместе Новый год у друзей на даче встречали. Он остался в Переделкине, догуливать, ему на службу не надо, а я домой спать поехал. Оттуда меня Витька и сдернул.
Виктор возвращается, слышит последние слова.
B. У меня ломки начинались, трясло как осиновый лист. Да и шуга во всю голову. Нужно было помочь в вену попасть.
C. Помог?
Г. За плечи подержал. А Витька мне – алаверды – со здоровьем поспособствовал.
B. У них там через два дома отличная рюмочная с такой симпатичной татарочкой на разливе. Его там все знают. Живет как артист! Даже в долг пить может.
Г. Да, с алкоголем в стране проблем никаких, не то что с кайфом.
C. Алкоголизм у нас приветствуется, а наркомании вообще до 75-го года как социального явления не было. Помнишь, Гриш, 224-ю[6] разделили и «пипла» посажали показательно, страшное дело.
Г. «Нильсон» тогда едва соскочил, но в «Матросской тишине» две недели отлежал. Что-то я подустал. «Товарищ, нет силы мне вахту держать!» Прилягу слегка.
Виктор выходит, приносит раскладушку и расставляет ее наполовину в кухне, наполовину в коридоре. Григорий ложится.
Г. Нет, все-таки мое средство ухода в параллельную реальность существенно безвредней, а главное – ненаказуемо. Про него даже с экрана вещают. (Декламирует.)
«Все знают, болит от вина голова,
Опять же, с ево произносишь слова.
Хоть горькой напиток, а мы ево пьем,
И вроде приятность какая-то в ем».
(С чувством повторяет.) С его произносишь слова! А что важнее искренности общения?
Засыпает.
* * *
Далее беседа двое суток ведется с периодическими походами Виктора в ванную – поставить укол – и выходами Славки на балкон – курнуть, а также разговоры перемежаются эпизодическим сном каждого из участников.
Фоном непрерывно все время едва слышно играет Jethro Tull, Led Zeppelin, Genesis, King Crimson, Free, Steppenwolf.
Время от времени на кухне незаметно, как привидение, появляется бабушка Виктора, пользуется плитой, раковиной и холодильником, но никто внимания на нее не обращает.
* * *
Станислав спит, Виктор с Григорием за столом.
В. Гриш! А тебе там страшно было?
Г. Где?
В. В Африке.
Г. Не то слово! Если тебе кто скажет, что ему не было страшно – не верь: врет! Совсем страшно было только сначала, потом наступило полное отупение пополам с безумием, сменявшееся вспышками берсерка, когда я чувствовал себя бессмертным.
В. Не зря Борька утверждает, что ты все-таки другой. Говорит, что у тебя даже похмелья не бывает и голова не болит.
Г. Ну, это он неправ. Голова и правда не болит. Отбил во время занятий боксом. А похмелье – еще какое, только вида не подаю.
В. А я там понял, что такое животный страх. Это когда боишься не мозгами, а совершенно жуткое чувство именно в животе. Все подсели на траву. Первым делом мертвых духов[7] обшаривали – нет ли кайфа. А покуришь – и вроде не страшно, опять же, аппетит прет. А так и есть не хотелось.
Г. Я там и выпил-то всего пару раз. Жара жуткая, да и не лезло.
В. А я думал, ты там пить начал, как я – курить.
Г. Нет, выпивать я начал раньше, у нас во дворе вся компания пьющая была. Но, что странно, если раньше я вбрасывал только при каком-нибудь положительном событии, типа сейшена или бёсдея[8] для внутреннего подъема и раскрепощения, то теперь без напитков вообще никакие чувства не проявляются.
* * *
В. (С чувством.)
«Не в Сарапуле и не в Жиздре –
Жил в Москве я, в столице мира,
А что видел я в этой жизни,
Окромя веревки да мыла?»
Правильно Галич написал: что мы здесь видели?! Все диски – с опозданием на годы, а то и пятилетки. Фильмы иностранные – одни соцдемократы, а капиталисты – только на фестивалях, да и то прогрессивной тематики, а первоклассные – ни в какую. Книги переводят только классиков или писателей-коммунистов. На настоящий рок-концерт мы никогда в жизни не попадем! Вон в Голландии вообще наркота свободно, а у нас водка до семи.
Г. Вить! Ты уж очень мрачно смотришь на вещи: А сейшена[9]?! Помнишь, Славка, рок-фестиваль в Токарево в 74-м? А подмосковный «Вудсток» в 78-м?! А «джемы» на Чулочной фабрике? Мы туда прямо из Пельменной со стрита подтянулись. Кто только не играл! «Скоморохи» с Градским и Фокиным, Солоповское «Вечное движение» с Вадиком «Заморской обезьяной», «Второе дыхание» Дегтярюка, «Удачное» с Беловым, младший Саульский. Вот это драйв был! «Нильсон» шестерых старшеклассниц-француженок по школьному обмену приволок и с двумя на антресолях таинство осуществлял. «Это им наука – иностранцам!»
С. А Гурзуф! Территория свободы! Со всего Союза пипл приезжал оттянуться. Питер, Киев, Минск, вся Прибалтика. Я потом с осени по весну у своих лабасов в Вильнюсе неделями зависал. А как июль – все в Гурзуф. Чего там только не отчебучивали?! Ты, Вить, сам вспомни, как резвился. По обкурке чуть на пирсе не сорвал торжественное премьерное исполнение Гимна Гурзуфа.
B. Тогда очень смешная трава попалась. Я еще час по набережной выгуливался, чтобы отхохотаться.
C. Зачетниц у тебя там немерено осталось. Всех мастей и объемов. Одна Ирка чего стоит.
В. Ирина не зачетница! У нас любовь была, настоящая. Если бы я в «Ганушкина» не оказался, когда она в Москву приезжала, мы бы сейчас вместе были.
Г. А сколько в Гурзуфе, да и в Москве таинств не случилось из-за портвейновой недееспособности к вечеру. Да и друзья помогали. Как ты, «Фил», тогда с «Нильсоном» мне всю романтику обломали.
В. Это когда?
Григорий выпивает.
Г. Году в 80-м. На аллеях объявилась потрясающая миниатюрная барышня интеллигентного вида. Из Питера. Западали все. Но она сильно выкобенистая была. И поголовный отлуп. Мне, уж не помню, каким-то чудом, удалось уболтать ее пройтись. И вот за совершенно невинной беседой прогуливаю ее в направлении зарослей дикой сливы. Весь в предвкушении. А эти двое в джинсах и черных рубахах с длинным рукавом, этакие рыцари печального образа, восседают на лавке на самом солнцепеке и задумчиво передают друг другу косяк. И жары совершенно не ощущают. Когда мы с ними равняемся, «Фил» тихо, как ему кажется, спрашивает у «Нильсона»: «Куда это Гришка с этой маленькой лахудрой наладился?». А тот уже укурился в дым, в полный голос вещает: «Да в гонобобель повел – белок пристраивать!». И все! Как отрезало! Дама возмущена и негодует! Никакой любовной идиллии! А как хотелось! (Славка и Гришка хохочут.)
В. Циники! (С чувством.) Я про настоящую любовь говорю, а не про «собачьи свадьбы».
* * *
Григорий спит. Слава и Виктор за столом.
B. «Фил», как думаешь, почему Гришка спокойный такой всегда, уравновешенный?
C. Нервная система хорошая. И по натуре такой. Опять же, никогда ни на чем не сидел.
B. Но он же пьет всю сознательную жизнь. И сколько!
C. Во-первых, наследственность. Ты их отца видел? Железобетонный. Никогда голос не повысит. Плюс силища и уверенность в себе. «Нильсон» рассказывал, когда он у Гришки квартировал, отец играючи раскладушку вместе с ним на руках из одного угла в другой переносил, чтобы утром шкаф открыть. И разговаривал с ним на «Вы». И Гришка такой же – уверенный. Он всегда такой был, сколько его помню. И на стриту в самом начале, и в Гурзуфе. Оттуда ездить начал с 9-го класса, с начала 70-х. Одним из первых наших.
B. Но Борька же совсем другой. А ты говоришь, наследственность.
C. А индивидуальность? Все люди разные. Даже однояйцевые близнецы. Борька – творческий, тонкий, чувствительный… И переживательный очень. А Гришка намеренно, мне кажется, себя выжег напитками, да и командировкой этой. Так ему жить легче. Ты хоть раз человека видел, который говорит, что лучшее, что у него было в жизни, – это война? Безумие какое-то.
В. Не приведи господи!
Виктор уходит в ванную.
* * *
Григорий спит на раскладушке. Виктор и Слава беседуют.
B. Я с 7-го класса рок-музыкантом хотел стать, а Отец категорически запретил: «Играйся в школе сколько хочешь, но дальше пойдешь по серьезной линии. Сначала отслужишь где-нибудь в дальнем гарнизоне вполсилы, там же в кандидаты вступишь, дальше в МГИМО и прямая дорога в светлое будущее». А тут Афган начался, и весь погранотряд прямо туда. И все!
C. «Тяжела и неказиста жизнь советского артиста!» Еще не вечер, Вить! Друзей-музыкантов полно. Хоть Игорь Дегтярюк, хоть Ванька Смирнов. Да вон «Ра» возьми. Он за гитару взялся уже после армии, а сейчас как пиляет! Желание и упорство.
B. Так что ж ты с желанием и упорством сам никак в мэтры не выбьешься?! Который год.
C. Не равняй волчий хрящ с гусиной шеей. Все, что касается изобразительного искусства, – шаг вправо, шаг влево – расстрел. Загнали в жесткие рамки. Не дернешься! Все, что не соцреализм, не катит категорически. Авангардисты – не люди! Вспомни бульдозерную выставку! А мне не нравится соцреализм. Хренотень какая-то. Допрос коммуниста.
Г. (Просыпается, садится на раскладушке. С чувством выпивает.) Что вы, хлопцы, приуныли? Хватит горе горевать! Здесь, «Фил», ты неправ! А как же другие «жанры»? Русский авангард, концепционный пейзаж, советский монументализм, наконец. «У каждого свой вкус!» – сказал кот, облизывая яйца.
Славка взрывается смехом.
Г. Ты что, никогда не слышал?
С. Да слышал, слышал. Только сейчас зримо оценил глубину натурализма. (Заходится и сквозь гогот.) У! Каждого! Яйца! Свой! Вкус!
Все ржут.
С. Ярко, выпукло! Не то что «вся жизнь великого вождя передо мной идет!». Бред какой-то!
Г. Я русские народные вообще очень люблю. На все случаи жизни. «Обжегся на молоке – всю жизнь дует водку!»
B. Ну эта ясно, чем тебя привлекает. «Чем хорош алкоголизм? Тем, что он неизлечим!»
Г. Золотые слова!
Г. Я и на другие темы могу. «Пошутил солдат с девкой, она и родила».
C. Тоже понятно: «К женщинам холоднокровен!» – к тебе не относится. Потом, это направление близко каждому ветерану гурзуфского отдыха. «Скорее волк откажется от мяса, чем девушка – от ласки моряка».
Г. Ладно. Следующая попытка: «От осинки не родятся апельсинки!».
