Константин Константинович Чирков
Гости
В одной из луж Звягенцев краем глаза увидел небольшой крест; он лежал на ночном, звездном, оттаявавшем от туч небе, и на его фоне выглядел идеально ровным черным пятном, которое иногда искривлялось от капель, падающих с веток берез. Николай поднял голову и увидел перед собой заброшенный храм. В сумерках он был похож на старый замок, про который он читал в сказках; стекол не было, как не было и дверей; сквозь их остаток просачивались кусочки космически красивого неба. Храм был не заметен на фоне ночи, и, наверное, таким бы и оставался, если бы Звягенцев случайно не повернул голову.
К нему, этому замку, мало, кто ходил. Все давно поросло травой, в которой от луны блестели бутылки, банки, фантики. Внутри слышались какие-то стоны, ругань.
Из дверного проема выбежал человек, подошел в прыжках к стене, расстегнул ширинку и стал мочиться на облезшие кирпичи. Вышедший за ним в пьяной походке парень увидел стоявшего недалеко мужчину в длин-ном плаще, очках, с мокрыми волосами и грязными ботинками.
– Че надо, блять. Съебался отсюда живо, – парня шатало в стороны, тело наклонялось то вперед, то назад. – Ты че, интелегенция, не понял, нахуй. Я те щас покажу.
Парень падая и снова вставая, падая и снова вставая, падая и снова вставая подполз к Звягенцеву, который почему-то даже не думал уходить, встал, расстегнул ширинку. Николай толкнул его в плечо, и тот упал на мокрую и грязную землю, поливая себе живот и штаны из своего прибора.
Незнакомец уже собирался уходить, но вдруг ему в лоб прилетело что-то твердое, острое. Звягенцев упал на спину, держась рукой за лоб, из которого по всему лицу растекалась кровь. В расплывчатом изображение он разглядел темную фигуру, державшую в руке открытую стеклянную бутылку.
– Эй, Слон, ты чего там делаешь? – раздался голос возле храма.
– Да мудила тут один гонора навел, – Слон наклонился к лежавшему на земле и ничего не соображавшему Звягенцеву, на груди Николая, что-то блеснуло. Слон шатающейся рукой дотянулся до этого «чего-то», висевшего на цепочке, дернул ее со всей силы и поднялся.
В руке у него лежал небольшой серебряный крест с Христом в центре и ангелами по бокам. На нем блестело несколько капель крови.
Звягенцев положил ладонь на грудь, на ней ничего не оказалось, це-почка была сдернута, а крест он сквозь наплывы крови смог увидеть в руке у Слона. Неожиданно Николай почувствовал прилив сил, он вскочил с земли, схватил за шиворот алкаша.
– Отдай крест.
– Э, слышь, бродяжный. Кореша моего отпустил! – к ним подбегал, запинаясь, падая, куверкаясь и снова вставая, еще один «Слон». Он что-то держал в руках.
– Э, че, не понял. А ну отпусти Слона.
– А то что? – Звягенцев не убирал руки с шеи…
Перед глазами медленно пробегала земля, засеянная лужами, небольшими еле живыми травками…
– Тяжелый говнюк…
…звезды пытались что-то нарисовать в своих неясных отражениях, но их закрывала тень огромного креста. Что-то он говорил, что-то шептал, но этого мало, кто слышал, под звуки где-то ходивших машин, под звуки бьющихся бутылок, постоянного смеха, под несмолкающие звуки чавканья не было слышно того, что говорил Тот, кто навечно вознесся с этим крестом над этим миром.
Звягенцева бросили к какому-то камню, здесь везде воняло бензином, или керосином. Краям глаза он заметил маленький огонек, полетевший на землю. Николая окружило пламя, сквозь треск он смог услышать какое-то пьяное ликование, хохот и медленные шаги.
Пламя увеличивалось… огонь шел из окон, трещин… купол стал обвалиться и на землю полетел огромный деревянный крест… рядом с Звягенцевым лежало вырезанный из дерева человек. Он смотрел на него любящими глазами, в которых на мгновенье появлились слезы.
– Когда это все кончится? Когда? Как же я устал смотреть на этот полный лжи мир, где все играют, как хотят с ценностями, чувствами. Где истина наказуема, посмеяна, осрамлена. Где на каждом шагу, с каждым звуком, с каждым словом ты слышишь несмолкающий, леденящий смех дьявола. Где мертвецы, улыбаясь живут спокойно в своих домах, наполняют улицы. Им выкололи глаза, а они счастливы, думая, что идут на свет. Когда это все кончится?
– Успокойся, дитя мое, все кончится. Скоро пробьют часы рассвет, и свет солнца покажет шаг каждого в грязи и лужах. Терпите, ибо времена близко, терпите, ибо на земле нет никого вечного. Терпите, ибо в вас сила моя. Терпите, ибо слово мое дотронется до каждого уха. Любовь моя дотронется до каждого сердца.
Звягенцев смотрел не отрываясь на это лицо, он не замечал этого огня, запаха, он видел только это лицо, он жил только этим лицом. Лицом, которое стояло здесь одиноко десятилетиями, и наблюдало лишь за иногда пробегающими детяшками. Смотрело, как разваливается эта церковь, как здесь стали обитать лишь как какие-то пьяницы. А сейчас оно лежало в огне, разведенном под звуки непонятного ликования, веселья. Лежало, но не горело.
«После каждой ночи есть рассвет, и после каждой ночи не скроется ни след».
