Коллектив авторов
Психология – наука будущего. Материалы VI Международной конференции молодых ученых. 19-20 ноября 2015 г., Москва
С. С. Емельянова, С. Ю. Коровкин (Ярославль)
Состояние фрустрации в инсайтных задачах[17]
В последние годы в области исследования инсайтного решения задач ученые часто обнаруживали взаимосвязь инсайтного решения и эмоций (как позитивно, так и негативно окрашенных) (Isen, Daubman, Nowicki, 1987; Kaufmann, Vosburg, 1997; Люсин, 2011). Однако, несмотря на активные исследования по данной тематике, такой вид негативных эмоций, как фрустрация, остался малоисследованным в контексте решения задач. Между тем фрустрация может оказывать большое влияние на решение задач: зафиксированы случаи, когда отрицательные эмоции помогают в решении задач «выйти за рамки» структуры заранее заданного решения, что является важной частью решения творческой задачи (Нюттен, 2004). Также фрустрация может быть одним из этапов в решении задачи: как отрицательная эмоция, она может «отсеивать» неверные решения. Такая функция фрустрации может помочь не только в «забывании» непродуктивного решения, но и в поиске более подходящего варианта (по контрасту с положительными эмоциями от более удачного ответа).
В инсайтных задачах одним из ключевых этапов в решении является состояние «тупика». На этом этапе происходит осознание неправильности стандартных подходов к решению задачи, но функционального решения еще нет. «Тупик», таким образом, способствует возникновению состояния фрустрации.
Но эмоции в процессе решения есть не только в момент «тупика». Весь процесс решения сопровождается интеллектуальными эмоциями (Васильев, Поплужный, Тихомиров, 1980). В стадии первичного обследования задачи эмоции связаны с процессами целеобразования (подцели). На стадии формирования конкретных попыток эмоции взаимодействуют с реализацией способов решения, здесь активны интеллектуальные эмоции успеха/неудачи. После того как решатель попал в состояние «тупика», появляется состояние фрустрации. В момент нахождения функционального решения – эмоция предвосхищения и инсайт, после – эмоции связаны с реализацией функционального решения.
Исходя из этой идеи, нами были выдвинуты две гипотезы.
Гипотеза № 1: В инсайтных задачах в момент тупика присутствует состояние фрустрации.
Гипотеза № 2: Чем ярче выражено состояние фрустрации, тем ярче будет выражена эмоция инсайта после нахождения верного решения задачи.
В нашем исследовании приняли участие 30 чел. (М=20,27; σ=0,89), студенты разных учебных заведений. В ходе эксперимента испытуемым было необходимо решать инсайтные и алгоритмизированные задачи (по 4 задачи от каждого вида), оценивая свои шансы на успешное решение на разных этапах эксперимента (сразу после прочтения задачи, до момента взятия подсказки (т. е. в момент «тупика») и после решения задачи). Таким образом, независимыми переменными у нас были инсайтные и алгоритмизированные задачи. Зависимыми переменными были оценки успешности своего решения по 10-балльной шкале на всех выделенных нами этапах решения (от 1 – «не решу точно» до 10 – «задача легкая, точно решу»); оценки после решения задачи по критериям внезапности решения, неожиданности, эмоциональности решения (также по 10-балльной шкале – «сложная – легкая задача», «внезапное – поэтапное решение», «неожиданное – ожидаемое решение»). Данные были обработаны с помощью двухфакторного дисперсионного анализа (ANOVA), коэффициента корреляции Спирмена, Т-критерия Вилкоксона.
По данным дисперсионного анализа, было получено, что фактор задачи (F(1,120)=27,18, р<0,001, ηp²=0,056) и фактор оценок сложности задачи до и после решения (F(1,120)=27,18, р<0,001, ηp²=0,053) по отдельности значимы, однако их взаимодействия не было обнаружено, что может говорить о том, что эти два типа задач были качественно разными для испытуемых (F(1,120)=0,056, р=0,813, ηp²=0,0001).
Были обнаружены качественные различия в оценках до решения и «в тупике» (т. е. до подсказки) (Т(70)=291, р<0,001) и «в тупике» и после решения (Т(76)=177, p<0,001) в инсайтных задачах; также оценки до подсказки оказались более низкими, по сравнению с оценками до и после решения. Этот факт подтверждает нашу гипотезу о том, что в инсайтных задачах в момент тупика есть состояние фрустрации. Состояние фрустрации в качестве эмоции неуспеха может выполнять регулирующую функцию в решении задач. В начале решения инсайтной задачи испытуемый пытается действовать по определенному шаблону и для этого ему необходимо постоянно осознанно контролировать и отслеживать свои действия. Как только наступает состояние тупика, человек испытывает фрустрацию, которая указывает ему, что он решает неверным способом. Решатель уже не может осознанно полностью отслеживать ход решения, как, например, в алгоритмизированных задачах, поскольку он испытывает сильные негативные эмоции. С этого момента, возможно, главную роль в последующем решении задачи играет эмоциональный контроль, т. е. контроль, опирающийся на те эмоции, которые испытывает испытуемый при дальнейшем генерировании попыток в решении задачи. Эмоциональный контроль в таком случае направлен на то, чтобы решатель нашел верное «направление» в решении задачи.
В алгоритмизированных задачах не выявлено значимых различий между оценками задачи до решения и в «тупике» (T(20)=64,5, p=0,131), в «тупике» и после решения (T(28)=145, p=0,187). Возможно, это было вызвано тем, что решатель действовал по определенному алгоритму решения, который успешно сработал практически с первого раза.
Была обнаружена обратная корреляция неожиданности решения с оценками задачи в «тупике» (rs (89)=–0,301, p=0,004) и после решения (rs (120)=–0,234, p=0,01) в инсайтных задачах. Мы не обнаружили значимой корреляции между оценкой задачи «в тупике» и эмоциональностью (rs (119)=–0,634; p=0,448). Эти данные опровергают нашу вторую гипотезу. Возможно, несмотря на эмоциональный контроль решения в стадии инкубации, решатель после нахождения функционального решения может перейти к осознанному контролю своих действий и решать задачу как алгоритмизированную.
Таким образом, можно заключить, что в момент тупика в инсайтных задачах выражено состояние фрустрации, и оно оказывает существенное влияние на ход решения задачи. Наша первая гипотеза подтвердилась. В то же время наша вторая гипотеза, согласно которой чем сильнее выражено состояние фрустрации, тем более выражена эмоция инсайта, не подтвердилась.
Литература
Васильев И. А., Поплужный В. Л., Тихомиров О. К. Эмоции и мышление. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980.
Люсин Д. В. Влияние эмоций на креативность // Творчество: от биологических оснований к социальным и культурным феноменам / Под ред. Д. В. Ушакова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2011. С. 372–389.
Нюттен Ж. Препятствие и фрустрация // Общая психология. Тексты. В 3 т. Т. 2. Субъект деятельности. Кн. 1. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2004. С. 561–564.
Isen A. M., Daubman K. A., Nowicki G. P. Positive affect facilitates creative problem solving // Journal of Personality and Social Psychology. 1987. V. 52. № 6. P. 112 2 –1131.
Kaufmann G., Vosburg S. K. «Paradoxical» mood effects on creative problemsolving // Cognition and Emotion. 1997. V. 11. № 2. P. 151–170.
В. А. Заикин (Москва)
Эмпирическое исследование характеристик реального субъекта в ситуации принятия групповых моральных решений
Одной из основных проблем практического приложения когнитивного и эволюционного подходов к исследованию морального функционирования групп является их абсолютная центрированность на индивидуальном, причем изолированном субъекте. Для любой науки о человеке такая выхолощенная позиция недопустима и может критически сказаться на эмпирических фактах, получаемых на ее основе (Андреева, 2005). Но, какими бы острыми ни были критические замечания в адрес когнитивного подхода, следует помнить, что именно в его рамках была разработана самая распространенная и валидная методика оценки уровня развития индивидуального морального сознания – тест моральных дилемм Л. Колберга (Lapsley, 1996).
В своей работе Дж. Хайдт (J. Haidt) намечает основные предпосылки для переоценки модели субъекта, указывая на противоречия между когнитивным подходом и исследованиями социальных эффектов и группового влияния, которые предпринимались в рамках социальной психологии (Haidt, 2007). Однако Дж. Хайдт (J. Haidt) не делает значимых выводов по данному вопросу, и нам представляется важным обобщить эти данные с целью их эмпирической проверки.
Одну из попыток определить, с каким же субъектом мы имеем дело в социальных науках, предложил отечественный экономист А. Аузан. С его точки зрения, человек обладает множеством черт и особенностей, не позволяющих ему соответствовать тем требованиям, которые предъявляют к нему общество и экономические законы нормативного поведения (Аузан, 2011). Рассмотрим значимые для нашего исследования черты реального субъекта.
Первой чертой субъекта является его ограниченная рациональность. В когнитивном подходе к морали субъект, напротив, представляется абсолютно рациональным. Так, исследователи данного направления считают, что, если человек, находящийся на более низкой стадии морального развития, выслушает все доводы и рациональные аргументы, он переосмыслит основания своих моральных суждений, и его уровень морального развития повысится. Заметим, что данное утверждение может быть критически переосмыслено с позиций психологии социального познания. Из основных положений данной области социальной психологии хорошо известно, что человек не может быть абсолютно рациональным. Наибольшую погрешность в процесс социального познания вносит влияние социального контекста и группы (Андреева, 2005).
Второй чертой реального субъекта является склонность к оппортунизму. В когнитивном подходе утверждается, что человек не может регрессировать от более высокой стадии морального сознания к более низкой. Однако в социальной психологии существуют примеры, когда групповое решение оказывало значимое влияние на характер индивидуального решения и при этом как повышало его качество, так и, наоборот, снижало его (Зимбардо, 2011). Однако, как правило, изучение этих фактов не затрагивало моральных решений группы, а также их влияния на индивидуальный уровень морального функционирования субъекта.
Третьей чертой является пассивность реального субъекта. В когнитивном подходе к моральному функционированию утверждается, что человек направлен на поиск новой информации с целью повышения уровня своего морального сознания и формулировку всеобщих принципов нравственности. Однако в психологии социального познания существует противоположенный этому тезис. Г. М. Андреева приводит обобщенный анализ мета-исследования К. Гергена на эту тему. Он проанализировал основные стратегии познавательной активности субъектов, описанные в литературе, и провел ряд собственных исследований, в результате чего делает вывод о том, что люди вообще не склонны к поиску новых данных, а, скорее, стремятся к подтверждению своих исходных убеждений. Особенно выделяется тип «когнитивный скряга», который вообще не склонен к познавательной активности после того, как его представления достигли когнитивного баланса (Андреева, 2005).
Выдвинутые выше характеристики субъекта не претендуют на опровержение существующих взглядов или концепций в психологии морали. Но мы считаем, что они свидетельствуют о возможности альтернативных подходов к моделированию и интерпретации реального поведения субъекта, тем более что собственно групповое решение моральных дилемм слишком редко становилось предметом социально-психологических исследований. В целом, данные характеристики субъекта не являются принципиальным нововведением для социальной психологии, они имплицитно представлены во многих социально-психологических концепциях, и наша цель – это акцентировать на них внимание как на возможных интерпретациях и объяснительных механизмах поведения человека.
Цель исследования: изучить феноменологию процесса принятия группового морального решения, поведение индивидуальных субъектов в контексте группы.
Объект исследования: моральное сознание, моральные суждения и решения.
Предмет исследования: процесс принятия группового морального решения.
Выборку основной части исследования составили 86 чел., которые были разделены на шесть групп. В выборке основной части исследования было 35 % мужчин и 65 % женщин, возраст респондентов находился в диапазоне от 18 до 24 лет, средний возраст респондентов составил 21,9 года. Как мы видим, выборка в достаточной степени уравнена по полу, средний возраст респондентов соответствует цели исследования и методикам сбора эмпирических данных. Экспериментальные и контрольные группы также уравнены между собой по возрасту, полу и количеству респондентов.
Гипотеза исследования: поведение субъекта в рамках групповой дискуссии более согласуется с реальной моделью субъекта, чем с моделью, предложенной в рамках когнитивного подхода.
Результаты процесса принятия группового морального решения были крайне интересны и неоднозначны. В группах 1, 2, 5 и 6 было достигнуто единое групповое моральное решение, соответствующее третьему уровню развития морального сознания, что можно оценить по структурным элементам решения: Хайнц должен украсть лекарство, только если любит свою жену, и не должен понести наказание за этот поступок. Группы 3 и 4 не смогли принять единое групповое моральное решение, поскольку активные участники группы отстаивали решение, соответствующее второму уровню развития морального сознания: Хайнц не должен украсть лекарство, поскольку это ему навредит, и каждый должен заботиться о своем благополучии, не нарушая закон.
Ограниченная рациональность проявлялась в том, что участники более низких уровней не могли в полной мере ориентироваться в аргументах и позициях участников более высокого уровня. В целом их познавательная активность была направлена на сохранение баланса, а не на поиск новой информации. В совокупности с феноменом моральной регрессии данная характеристика подтверждает, что моральное сознание не является исключительно когнитивной структурой.
Характеристика склонности к оппортунизму проявила себя в том, что участники более высокого уровня с удивительной легкостью отказывались от своих аргументов при принятии группового решения. Причины этого могли быть различны: одним было важно сохранить отношения в группе, другим повысить свой статус. Но подобное положение вещей явно противоречит когнитивным теориям морали и позволяет с уверенностью сказать, что ситуация может быть значимым фактором, влияющим на уровень развития морального сознания и его проявления.
Характеристика пассивности проявилась в том, что участники дискуссии были не склонны искать дополнительные причины и основания своей позиции. Их удовлетворял более доступный, а не более верный тип аргументации. Несмотря на то, что дискуссии протекали достаточно оживленно, участники очень редко выделяли в аргументах позицию оппонента, критически оценивали ее и возвращали суждения более высокого уровня, тем самым повышая когнитивную сложность суждений.
Таким образом, основой интерпретации поведения и суждений субъекта в ситуации принятия группового морального решения могут быть такие характеристики, как ограниченная рациональность, склонность к оппортунизму и пассивность. Данные характеристики проявляют себя только на групповом уровне взаимодействия субъекта и позволяют более точно описывать групповые процессы и моделировать поведение людей на групповом уровне принятия моральных решений.
Безусловно, предложенные нами интерпретации могут быть специфичными для нашей выборки и дизайна исследования, но этот и многие другие вопросы должны найти свое продолжение в нашей исследовательской работе в дальнейшем.
Литература
Андреева Г. М. Психология социального познания. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Аспект-Пресс, 2005.
Аузан А. Институциональная экономика. Новая институциональная экономическая теория. М.: Инфра-М, 2011.
Зимбардо Ф., Ляйппе М. Социальное влияние. СПб.: Питер, 2011.
Haidt J. The New Synthesis in Moral Psychology // Science. 18 May 2007. V. 316. № 5827. Р. 998–1002.
Lapsley D. K. Moral psychology. Boulder, CO: Westview Press, 1996.
Ю. С. Зарубин (Калининград)
Контент-анализ психологических аспектов личности персонала, потенциально компрометирующих информационную безопасность организации: опыт применения метода
Можно предположить, что постоянно возрастающая сложность информационных систем в современном мире должна приводить к повышению требований к профессиональным навыкам как компьютерных преступников, так и специалистов в области информационной безопасности, углублению их специализации и разделению труда, возникновению профессиональных групп как с одной, так и с другой стороны. Но сейчас мы можем наблюдать картину, когда ведущие компании в сфере обеспечения компьютерной безопасности заявляют о том, что на данный момент, наоборот, снижается уровень технических знаний и навыков злоумышленников, специализирующихся на информационных преступлениях (Zecurion, 2013). Эта тенденция наблюдается на фоне увеличения доли атак, направленных не на техническую инфраструктуру, а на использование человеческого фактора. С другой стороны, можно отметить рост доли целенаправленных нападений на различные организации, связанный со стремительным развитием информационных технологий, их внедрением и монетизацией и, соответственно, повышением потенциального ущерба от осуществления успешного промышленного шпионажа или диверсии (Zecurion, 2015).
Цель данного исследования: выявить наличие или отсутствие факторов уязвимости у сотрудников организации при имитации таргетированной атаки и предложить методы противодействия ей.
Гипотеза исследования: психологические особенности пользователей как субъектов деятельности, а именно: склонность к азартным играм, употреблению алкоголя, наличие выраженных стереотипов и предрассудков (этнических, гендерных, политических, классовых), а также конфликтность и алчность могут выступать факторами уязвимости информационных систем и актива организации в целом.
Аудит информационной безопасности проводился в двух калининградских группах компаний, основным видом деятельности которых является разработка и внедрение программно-технических решений и информационных услуг, а также имеющих в своей организационной структуре федеральные и международные филиалы. Наличие последних, с точки зрения злоумышленника, значительно упрощает осуществление таргетированной кибератаки на предприятие за счет растянутости линий связи и наличия малознакомого персонала в различных, разнесенных локально офисах организации. Таким образом, выборку составили 82 сотрудника компании «Один» и 39 сотрудников компании «Локи». Весь постоянный персонал обеих компаний (подпадающий под скрининг) имеет высшее образование и находится в возрастном диапазоне от 22 до 45 лет, что, вероятно, обусловлено деятельностью компаний.
В ходе текущего эксперимента мы проанализировали порталы исследуемых компаний и выявили ключевой персонал организации. Это в значительной степени было упрощено в обоих случаях самими организациями, содержащими список контактов ключевого персонала на своих корпоративных порталах. На следующем этапе мы выделили аккаунты выявленных пользователей в социальной сети «Вконтакте».
Последующий этап представлял собой выявление единиц контент-анализа, применяемого нами для изучения продуктов деятельности сотрудников организаций, а именно: фотографий, рисунков, собственных записей, а также материалов, отмеченных и выделенных пользователями из множества других. На этом этапе было необходимо учитывать смену воспринимающего лица, действующего лица или категории. С учетом всего вышеописанного нами были определены тематические категории и подкатегории, выступившие единицами счета. Дальнейшая обработка полученных данных проводилась методом факторного анализа при помощи специализированного статистического программного обеспечения.
Единицами контент-анализа стали: темы сообщений, фотографии, репосты сообщений аффелированных и публичных лиц, видео- и аудиозаписи, созданные пользователем в различных социальных сетях, на форумах и в иных сообществах.
Единицы счета представляют собой тематические категории, обобщенные по изучаемым по предмету нашего исследования, а именно: склонность к азартным играм; склонность к употреблению алкоголя; конфликтность, алчность; выраженные этнические, классовые, политические или гендерные стереотипы. В связи с тем, что при анализе социальных сетей достаточно трудно достоверно разделить изображение и текст, сохранив смысловое содержание сообщения, мы обозначили за единицу частоту возникновения категории как продукта деятельности индивида.
В результате первого этапа контент-анализа нами было выявлено 77 599 тематических сообщений, из них 27 106 сообщений в виде фотографий и 50 629 сообщений в виде записей в аккаунтах социальной сети «Вконтакте». Подавляющая часть из них представляют собой сообщения, скопированные на «стену» своего аккаунта чужие сообщения – «репосты». Исключение составляет тематическая подкатегория «Гендер» во второй выборке, представленной сотрудниками группы компаний «Локи». Эта картина объясняется наличием выраженных гендерных стереотипов у нескольких сотрудников, которые суммарно образуют данный показатель.
В результате факторного анализа подкатегорий наблюдения персонала группы компаний «Один» методом главных компонент было выявлено четыре агрегированных фактора, описывающие 42,29 %, 59,71 %, 74,07 %, 85,94 % выборки соответственно. Первый фактор в три раза превышает порог выделения компонента, остальные три имеют значение, близкое к пороговому. Первый и наиболее выраженный фактор включает в себя тематическую категорию «алчность» целиком. Полагаем, что именно так его и возможно определить. Второй фактор можно определить как комплексные «классово-этнические стереотипы», «политические стереотипы» и «гендерные стереотипы», однако вес последних трех указанных факторов не столь велик.
Для того чтобы было возможно проведение факторного анализа, нами были исключены подкатегории с нулевой дисперсией. После чего был выявлен единственный значимый компонент, описывающий 83,78 % дисперсии.
Этот фактор влияет на две из трех подкатегорий, связанных со склонностью к употреблению алкоголя (собственные фотографии и мотивирующие картинки), выделение (репост) записей, связанных с этническими, классовыми и гендерными стереотипами, а также публикацию собственных суждений, содержащих политические предрассудки. Мы полагаем, что это сложный комплексный фактор и для его более точного определения требуются дальнейшие исследования.
В ходе эксперимента также были выявлены два тематических сообщения, соответствующие категориям «конфликтность», и дополнительный аккаунт одного из пользователей, предназначенный для участия в различных лотереях и иных призовых играх, что свидетельствует о выраженной склонности к азартным играм. При использовании номотетического подхода этот факт не имеет достаточного веса для влияния на результат эксперимента.
В двух из семи случаев углубленный анализ собственных сообщений сотрудников показал наличие выраженных стереотипов и предрассудков: гендерных, классовых и политических. В трех случаях можно говорить о выраженности у пользователя категории «алчность» в той или иной мере.
Полученные, а затем уточненные данные позволили построить 13 уточненных персонализированных векторов атаки на сотрудников компаний, пользователей информационных систем.
В ходе экспериментального исследования методом структурного контент-анализа был обработан значительный объем данных, который в дальнейшем был распределен на тематические категории и подкатегории. Результаты были обработаны с помощью факторного анализа методом выделения главных компонентов. Было выделено четыре компонента для данных сотрудников ГК «Один»: «склонность к употреблению алкоголя», «классово-этнические стереотипы», «политические стереотипы» и «гендерные стереотипы» – и один выраженный экономический компонент для персонала ГК «Локи».
Было составлено 13 (5 и 8 по организациям соответственно) уточненных векторов атаки. Мы полагаем, что необходимо проведение дальнейших исследований с фокусом на анализе непосредственно продуктов деятельности пользователей и более широком применении идеографического подхода.
Литература
Zecurion Analytics и Ассоциация российских банков: Информационная безопасность в российских банках 2013 // Zecurion. 2013. URL: http://www. zecurion.ru/upload/iblock/115/Zecurion_ARB_Banks_research_2013. pdf.
Zecurion Analytics: Отчет об утечках конфиденциальной информации в 2014 году // Zecurion. 2015. URL: http://www.zecurion.ru/upload/ iblock/80e/Zecurion_Data_Leaks_2015_full.pdf.