Коллектив авторов
Культурное пространство «Киммерия Максимилиана Волошина». Вып. 1

Киммерийские сумерки

Константину Феодоровичу Богаевскому

1. Полынь

 
Костёр мой догорал на берегу пустыни.
Шуршали шелесты струистого стекла.
И горькая душа тоскующей полыни
В истомной мгле качалась и текла.
 
 
В гранитах скал – надломленные крылья.
Под бременем холмов – изогнутый хребет.
Земли отверженной – застывшие усилья.
Уста Праматери, которым слова нет!
 
 
Дитя ночей призывных и пытливых,
Я сам – твои глаза, раскрытые в ночи
К сиянью древних звёзд, таких же сиротливых,
Простерших в темноту зовущие лучи.
 
 
Я сам – уста твои, безгласные как камень!
Я тоже изнемог в оковах немоты.
Я свет потухших солнц, я слов застывший пламень
Незрячий и немой, бескрылый, как и ты.
 
 
О, мать-невольница! На грудь твоей пустыни
Склоняюсь я в полночной тишине…
 
 
И горький дым костра, и горький дух полыни,
И горечь волн – останутся во мне.
 

1907 <Петербуру>

2

 
Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель…
По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.
По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,
И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.
Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,
Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,
Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.
Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!
 

1907

Коктебель

3

 
Темны лики весны. Замутились влагой долины,
Выткали синюю даль прутья сухих тополей.
Тонкий снежный хрусталь опрозрачил дальние горы.
             Влажно тучнеют поля.
 
 
Свивши тучи в кудель и окутав горные щели,
Ветер, рыдая, прядет тонкие нити дождя.
Море глухо шумит, развивая древние свитки
               Вдоль по пустынным пескам.
 

1907

4

 
Старинным золотом и жёлчью напитал
Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры
Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.
В огне кустарники и воды как металл.
 
 
А груды валунов и глыбы голых скал
В размытых впадинах загадочны и хмуры.
В крылатых сумерках – намеки и фигуры…
Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,
 
 
Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.
Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?
Кто этих мест жилец: чудовище? титан?
 
 
Здесь душно в тесноте… А там – простор, свобода,
Там дышит тяжело усталый Океан,
И веет запахом гниющих трав и йода.
 

1907

Коктебель

5

 
Здесь был священный лес. Божественный гонец
Ногой крылатою касался сих прогалин.
На месте городов ни камней, ни развалин.
По склонам бронзовым ползут стада овец.
 
 
Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец
В зеленых сумерках таинственно печален.
Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?
Кто знает путь богов – начало и конец?
 
 
Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни,
И море древнее, вздымая тяжко гребни,
Кипит по отмелям гудящих берегов.
 
 
И ночи звездные в слезах проходят мимо,
И лики темные отвергнутых богов
Глядят и требуют, зовут… неотвратимо.
 

1907

Коктебель

6

 
Равнина вод колышется широко,
Обведена серебряной каймой.
Мутится мыс, зубчатою стеной
Ступив на зыбь расплавленного тока.
 
 
Туманный день раскрыл златое око,
И бледный луч, расплесканный волной,
Скользит, дробясь над мутной глубиной,
То колос дня от пажитей востока.
 
 
В волокнах льна златится бледный круг
Жемчужных туч, и солнце, как паук,
Дрожит в сетях алмазной паутины.
 
 
Вверх обрати ладони тонких рук –
К истоку дня! Стань лилией долины,
Стань стеблем ржи, дитя огня и глины!
 

1907

Коктебель

7

 
Над зыбкой рябью вод встает из глубины
Пустынный кряж земли: хребты скалистых гребней,
Обрывы черные, потоки красных щебней –
Пределы скорбные незнаемой страны.
 
 
Я вижу грустные, торжественные сны –
Заливы гулкие земли глухой и древней,
Где в поздних сумерках грустнее и напевней
Звучат пустынные гекзаметры волны.
 
 
И парус в темноте, скользя по бездорожью,
Трепещет древнею, таинственною дрожью
Ветров тоскующих и дышащих зыбей.
 
 
Путем назначенным дерзанья и возмездья
Стремит мою ладью глухая дрожь морей,
И в небе теплятся лампады Семизвездья.
 

1907

Коктебель

8. Mare internum

 
Я – солнца древний путь от красных скал Тавриза
До тёмных врат, где стал Гераклов град – Кадикс.
Мной круг земли омыт, в меня впадает Стикс,
И струйный столб огня на мне сверкает сизо.
 
 
Вот рдяный вечер мой: с зубчатого карниза
Ко мне склонился кедр и бледный тамариск.
Широко шелестит фиалковая риза,
Заливы черные сияют, как оникс.
 
 
Люби мой долгий гул, и зыбких взводней змеи,
И в хорах волн моих напевы Одиссеи.
Вдохну в скитальный дух я власть дерзать и мочь,
И обоймут тебя в глухом моём просторе
И тысячами глаз взирающая Ночь,
И тысячами уст глаголящее Море.
 

1907

9. Гроза

 
Див кличет по древию, велит послушати
Волзе, Поморью, Посулью, Сурожу…
 

 
Запал багровый день. Над тусклою водой
Зарницы синие трепещут беглой дрожью.
Шуршит глухая степь сухим быльем и рожью,
Вся млеет травами, вся дышит душной мглой
 
 
И тутнет, гулкая. Див кличет пред бедой
Ардавде, Корсуню, Поморью, Посурожью, –
Земле незнаемой разносит весть Стрибожью:
Птиц стоном убуди и вста звериный вой.
 
 
С туч ветр плеснул дождем и мечется с испугом
По бледным заводям, по ярам, по яругам…
Тьма прыщет молнии в зыбучее стекло…
 
 
То, Землю древнюю тревожа долгим зовом,
Обида вещая раскинула крыло
Над гневным Сурожем и пенистым Азовом.
 

1907

Коктебель

10. Полдень

 
Травою жесткою, пахучей и седой
Порос бесплодный скат извилистой долины.
Белеет молочай. Пласты размытой глины
Искрятся грифелем, и сланцем, и слюдой.
 
 
По стенам шифера, источенным водой,
Побеги каперсов; иссохший ствол маслины;
А выше за холмом лиловые вершины
Подъемлет Карадаг зубчатою стеной.
 
 
И этот тусклый зной, и горы в дымке мутной,
И запах душных трав, и камней отблеск ртутный,
И злобный крик цикад, и клекот хищных птиц –
 
 
Мутят сознание. И зной дрожит от крика…
И там – во впадинах зияющих глазниц
Огромный взгляд растоптанного Лика.
 

1907

11. Облака

 
Гряды холмов отусклил марный иней.
Громады туч по сводам синих дней
Ввысь громоздят (всё выше, всё тесней)
Клубы свинца, седые крылья пиний,
 
 
Столбы снегов, и гроздьями глициний
Свисают вниз… Зной глуше и тусклей.
А по степям несется бег коней,
Как темный лёт разгневанных Эринний.
 
 
И сбросил Гнев тяжелый гром с плеча,
И, ярость вод на долы расточа,
Отходит прочь. Равнины медно-буры.
 
 
В морях зари чернеет кровь богов.
И дымные встают меж облаков
Сыны огня и сумрака – Ассуры.
 

1909

12. Сехмет

 
Влачился день по выжженным лугам.
Струился зной. Хребтов синели стены.
Шли облака, взметая клочья пены
На горный кряж. (Доступный чьим ногам?)
 
 
Чей голос с гор звенел сквозь знойный гам
Цикад и ос? Кто мыслил перемены?
Кто, с узкой грудью, с профилем гиены,
Лик обращал навстречу вечерам?
 
 
Теперь на дол ночная пала птица,
Край запада лудою распаля.
И персть путей блуждает и томится…
 
 
Чу! В теплой мгле (померкнули поля…)
Далеко ржет и долго кобылица.
И трепетом ответствует земля.
 

1909

13

 
Сочилась жёлчь шафранного тумана.
Был стоптан стыд, притуплена любовь…
Стихала боль. Дрожала зыбко бровь.
Плыл горизонт. Глаз видел четко, пьяно.
 
 
Был в свитках туч на небе явлен вновь
Грозящий стих закатного Корана…
И был наш день – одна большая рана,
И вечер стал – запекшаяся кровь.
 
 
В тупой тоске мы отвратили лица.
В пустых сердцах звучало глухо: «Нет!»
И, застонав, как раненая львица,
 
 
Вдоль по камням влача кровавый след,
Ты на руках ползла от места боя,
С древком в боку, от боли долго воя…
 

Август 1909

14. Одиссей в Киммерии

Лидии Дм. Зиновьевой-Аннибал

 

 
Уж много дней рекою Океаном
Навстречу дню, расправив паруса,
Мы бег стремим к неотвратимым странам.
Усталых волн всё глуше голоса,
 
 
И слепнет день, мерцая оком рдяным.
И вот вдали синеет полоса
Ночной земли и, слитые с туманом,
Излоги гор и скудные леса.
 
 
Наш путь ведет к божницам Персефоны,
К глухим ключам, под сени скорбных рощ
Раин и ив, где папоротник, хвощ
 
 
И черный тисс одели леса склоны…
Туда идем, к закатам темных дней,
Во сретенье тоскующих теней.
 

17 октября 1907

Коктебель

Киммерийская весна

«Моя земля хранит покой…»

 
Моя земля хранит покой,
Как лик иконы изможденный.
Здесь каждый след сожжен тоской,
Здесь каждый холм – порыв стесненный.
 
 
Я вновь пришел – к твоим ногам
Сложить дары своей печали,
Бродить по горьким берегам
И вопрошать морские дали.
 
 
Всё так же пуст Эвксинский Понт
И так же рдян закат суровый,
И виден тот же горизонт –
Текучий, гулкий и лиловый.
 

9 февраля 1910

Коктебель

«Седым и низким облаком дол повит…»

 
Седым и низким облаком дол повит…
Чернильно-сини кручи лиловых гор.
Горелый, ржавый, бурый цвет трав.
Полосы иода и пятна жёлчи.
 
 
В морщине горной, в складках тисненых кож
Тускнеет сизый блеск чешуи морской.
Скрипят деревья. Вихрь траву рвет,
Треплет кусты и разносит брызги.
 
 
Февральский вечер сизой тоской повит.
Нагорной степью путь мой уходит вдаль.
Жгутами струй сечет глаза дождь.
Северный ветер гудит в провалах.
 

8 февраля 1910

Коктебель

«Яры, увалы, ширь полей…»

 
Яры, увалы, ширь полей…
К излогам гор душа влекома…
Всё так печально, так знакомо…
Сухие прутья тополей,
Из камней низкая ограда,
Быльем поросшая межа,
Нагие лозы винограда
На темных глыбах плантажа,
Лучи дождя и крики птичьи,
И воды тусклые вдали,
И это горькое величье
Весенней вспаханной земли…
 

12 февраля 1910

Коктебель

«Солнце! Твой родник…»

 
       Солнце! Твой родник
В недрах бьет по темным жилам…
Воззывающий свой лик
Обрати к земным могилам!
 
 
        Солнце! Из земли
Руки черные простерты…
Воды снежные стекли,
Тали в поле ветром стерты.
 
 
        Солнце! Прикажи
Виться лозам винограда,
Завязь почек развяжи
Властью пристального взгляда!
 

14 февраля 1910

Коктебель

«Звучит в горах, весну встречая…»

 
Звучит в горах, весну встречая,
Ручьев прерывистая речь;
По сланцам стебли молочая
Встают рядами бледных свеч.
 
 
А на полянах влажно-мшистых
Средь сгнивших за зиму листов –
Глухие заросли безлистых
Лилово-дымчатых кустов.
 
 
И ветви тянутся к просторам,
Молясь Введению Весны,
Как семисвечник, на котором
Огни еще не зажжены.
 

16 февраля 1910 Коктебель

«Облака клубятся в безднах зеленых…»

 
Облака клубятся в безднах зеленых
         Лучезарных пустынь восхода,
И сбегают тени с гор обнаженных
         Цвета роз и меда.
 
 
И звенит и блещет белый стеклярус
         За Киик-Атламой костистой,
Плещет в синем ветре дымчатый парус,
         Млеет след струистый,
 
 
Отливают волны розовым глянцем,
         Влажные выгибая гребни,
Индевеет берег солью и сланцем,
         И алеют щебни.
 
 
Скрыты горы синью пятен и линий –
      Переливами перламутра.
Точно кисть лиловых бледных глициний,
      Расцветает утро.
 

21 февраля 1910

Коктебель

«Над синевой зубчатых чащ…»

 
Над синевой зубчатых чащ,
Над буро-глинистыми лбами,
Июньских ливней темный плащ
Клубится дымными столбами.
Веселым дождевым вином,
Водами мутными, как сусло,
И пенно-илистым руном
Вскипают жаждущие русла.
Под быстрым градом звонких льдин
Стучат на крышах черепицы,
И ветки сизые маслин
В испуге бьют крылом, как птицы.
Дождь, вихрь и град – сечет, бьет, льет
И треплет космы винограда,
И рвется под бичами вод
Кричащая Гамадриада…
И пресных вод в песке морском
Встал дыбом вал, ярясь и споря,
И желтым ширится пятном
В прозрачной прозелени моря.
 

13 июня 1913

Коктебель

«Сквозь облак тяжелые свитки…»

 
Сквозь облак тяжелые свитки,
Сквозь ливней косые столбы,
Лучей золотистые слитки
На горные падают лбы.
 
 
Пройди по лесистым предгорьям,
По бледным, полынным лугам
К широким моим плоскогорьям,
К гудящим волной берегам,
 
 
Где в дикой и пенной порфире,
Ложась на песок голубой,
Всё шире, всё шире, всё шире
Развертывается прибой.
 

18 ноября 1919 <Коктебель>

«Опять бреду я босоногий…»

 
Опять бреду я босоногий,
По ветру лоснится ковыль.
Что может быть нежней, чем пыль
Степной, разъезженной дороги?
 
 
На бурый стелется ковер
Полдневный пламень, сух и ясен,
Хрусталь предгорий так прекрасен,
Так бледны дали серых гор.
 
 
Соленый ветер в пальцах вьется…
Ах, жажду счастья, хмель отрав
Не утолит ни горечь трав,
Ни соль овечьего колодца…
 

16 ноября 1919

Коктебель

«Твоей тоской душа томима…»

 
Твоей тоской душа томима,
Земля утерянных богов!
Дул свежий ветр… Мы плыли мимо
Однообразных берегов.
 
 
Ныряли чайки в хлябь морскую,
Клубились тучи. Я смотрел,
Как солнце мечет в зыбь стальную
Алмазные потоки стрел,
 
 
Как с черноморскою волной
Азова илистые воды
Упорно месит ветр крутой
И, вестник близкой непогоды,
 
 
Развертывает свитки туч,
Срывает пену, вихрит смерчи,
И дальних ливней темный луч
Повис над берегами Керчи.
 

Август1912

Коктебель

«Заката алого заржавели лучи…»

 
Заката алого заржавели лучи
По склонам рыжих гор… и облачной галеры
Погасли паруса. Без края и без меры
Растет ночная тень. Остановись. Молчи.
 
 
Каменья зноем дня во мраке горячи.
Луга полынные нагорий тускло-серы…
И низко над холмом дрожащий серп Венеры,
Как пламя воздухом колеблемой свечи…
 

Июнь 1913

<Коктебель>

«Ветер с неба клочья облак вытер…»

 
Ветер с неба клочья облак вытер,
Синим оком светит водоем,
Желтою жемчужиной Юпитер
Над седым возносится холмом.
 
 
Искры света – в диске наклоненном –
Спутники стремительно бегут…
А заливы в зеркале зеленом
Пламена созвездий берегут.
 
 
А вблизи струя звенит о камень,
А внизу полет звенит цикад,
И в душе гудит певучий пламень
В синеве сияющих лампад.
 
 
Кто сказал: «Змеею препояшу
И пошлю»? …Ликуя и скорбя,
Возношу к верховным солнцам чашу,
Переполненную светами, – себя.
 

20 июня 1917

<Коктебель>

«Акрополи в лучах вечерней славы…»

 
Акрополи в лучах вечерней славы.
Кастилии нищих рыцарский покров.
Троады скорбь среди немых холмов.
Апулии зеркальные оправы.
 
 
Безвестных стран разбитые заставы,
Могильники забытых городов.
Размывы, осыпи, развалины и травы
Изглоданных волною берегов.
 
 
Озер агатовых колдующие очи.
Сапфирами увлаженные ночи.
Сухие русла, камни и полынь.
 
 
Теней Луны по склонам плащ зубчатый.
Монастыри в преддверии пустынь,
И медных солнц гудящие закаты…
 

24 октября 1916

<Коктебель>

«Выйди на кровлю… Склонись на четыре…»

 
Выйди на кровлю… Склонись на четыре
Стороны света, простерши ладонь.
Солнце… вода… облака… огонь…
Всё, что есть прекрасного в мире…
 
 
Факел косматый в шафранном тумане,
Влажной парчою расплесканный луч,
К небу из пены простертые длани,
Облачных грамот закатный сургуч.
 
 
Гаснут во времени, тонут в пространстве
Мысли, событья, мечты, корабли…
Я ж уношу в свое странствие странствий
Лучшее из наваждений земли.
 

<11 октября 1924 Коктебель>

Каллиера

С. В. Шервинскому

 
По картам здесь и город был, и порт.
Остатки мола видны под волнами.
Соседний холм насыщен черепками
Амфор и пифосов. Но город стерт,
 
 
Как мел с доски, разливом диких орд.
И мысль, читая смытое веками,
Подсказывает ночь, тревогу, пламя,
И рдяный блик в зрачках раскосых морд.
 
 
Зубец, над городищем вознесенный,
Народ зовет «Иссыпанной Короной»,
Как знак того, что сроки истекли,
 
 
Что судьб твоих до дна испита мера,
Отроковица эллинской земли
В венецианских бусах – Каллиера!
 

18 ноября 1926 <Коктебелъ>

«Фиалки волн и гиацинты пены…»

 
Фиалки волн и гиацинты пены
Цветут на взморье около камней.
Цветами пахнет соль… Один из дней,
Когда не жаждет сердце перемены
И не торопит преходящий миг,
Но пьет так жадно златокудрый лик
Янтарных солнц, просвеченных сквозь просинь.
Такие дни под старость дарит осень.
 

20 ноября 1926 <Коктебелъ >

Двойной венок
Венок сонетов «Сorona astralis»

Елизавете Ивановне Дмитриевой

 
В мирах любви – неверные кометы –
Закрыт нам путь проверенных орбит!
Явь наших снов земля не истребит, –
Полночных солнц к себе нас манят светы.
 
 
Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш горький дух, и память нас томит.
В нас тлеет боль внежизненных обид –
Изгнанники, скитальцы и поэты!
 
 
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,
Тому, кто жив и брошен в тёмный склеп,
Кому земля – священный край изгнанья,
 
 
Кто видит сны и помнит имена, –
Тому в любви не радость встреч дана,
А темные восторги расставанья!
 

Август 1909 Коктебель

1

 
В мирах любви неверные кометы,
Сквозь горних сфер мерцающий стожар –
Клубы огня, мятущийся пожар,
Вселенских бурь блуждающие светы, –
 
 
Мы вдаль несем… Пусть темные планеты
В нас видят меч грозящих миру кар, –
Мы правим путь свой к солнцу, как Икар,
Плащом ветров и пламени одеты.
 
 
Но, странные, – его коснувшись, прочь
Стремим свой бег: от солнца снова в ночь –
Вдаль, по путям парабол безвозвратных…
 
 
Слепой мятеж наш дерзкий дух стремит
В багровой тьме закатов незакатных…
Закрыт нам путь проверенных орбит!
 

2

 
Закрыт нам путь проверенных орбит,
Нарушен лад молитвенного строя…
Земным богам земные храмы строя,
Нас жрец земли земле не причастит.
 
 
Безумьем снов скитальный дух повит.
Как пчелы мы, отставшие от роя!..
Мы беглецы, и сзади наша Троя,
И зарево наш парус багрянит.
 
 
Дыханьем бурь таинственно влекомы,
По свиткам троп, по росстаням дорог
Стремимся мы. Суров наш путь и строг.
 
 
И пусть кругом грохочут глухо громы,
Пусть веет вихрь сомнений и обид, –
Явь наших снов земля не истребит!
 

3

 
Явь наших снов земля не истребит:
В парче лучей истают тихо зори,
Журчанье утр сольётся в дневном хоре,
Ущербный серп истлеет и сгорит,
 
 
Седая зыбь в алмазы раздробит
Снопы лучей, рассыпанные в море,
Но тех ночей – разверстых на Фаворе –
Блеск близких солнц в душе не победит.
 
 
Нас не слепят полдневные экстазы
Земных пустынь, ни жидкие топазы,
Ни токи смол, ни золото лучей.
 
 
Мы шёлком лун, как ризами, одеты,
Нам ведом день немеркнущих ночей, –
Полночных солнц к себе нас манят светы.
 

4

 
Полночных солнц к себе нас манят светы…
В колодцах труб пытливый тонет взгляд.
Алмазный бег вселенные стремят:
Системы звёзд, туманности, планеты,
 
 
От Альфы Пса до Веги и от Бэты
Медведицы до трепетных Плеяд –
Они простор небесный бороздят,
Творя во тьме свершенья и обеты.
 
 
О, пыль миров! О, рой священных пчел!
Я исследил, измерил, взвесил, счел, –
Дал имена, составил карты, сметы…
 
 
Но ужас звёзд от знанья не потух.
Мы помним всё: наш древний, темный дух,
Ах, не крещен в глубоких водах Леты!
 

5

 
Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш звездный дух забвением ночей!
Он не испил от Орковых ключей,
Он не принес подземные обеты.
 
 
Не замкнут круг. Заклятья не допеты…
Когда для всех сапфирами лучей
Сияет день, журчит в полях ручей, –
Для нас во мгле слепые бродят светы,
 
 
Шуршит тростник, мерцает тьма болот,
Напрасный ветр свивает и несет
Осенний рой теней Персефонеи,
 
 
Печальный взор вперяет в ночь Пелид…
Но он еще тоскливей и грустнее,
Наш горький дух… И память нас томит.
 

6

 
Наш горький дух… (И память нас томит…)
Наш горький дух пророс из тьмы, как травы,
В нем навий яд, могильные отравы.
В нем время спит, как в недрах пирамид.
 
 
Но ни порфир, ни мрамор, ни гранит
Не создадут незыблемей оправы
Для роковой, пролитой в вечность лавы,
Что в нас свой ток невидимо струит.
 
 
Гробницы Солнц! Миров погибших Урна!
И труп Луны, и мертвый лик Сатурна –
Запомнит мозг и сердце затаит:
 
 
В крушеньях звезд рождалась мысль и крепла,
Но дух устал от свеянного пепла, –
В нас тлеет боль внежизненных обид!
 

7

 
В нас тлеет боль внежизненных обид.
Томит печаль, и глухо точит пламя,
И всех скорбей развернутое знамя
В ветрах тоски уныло шелестит.
 
 
Но пусть огонь и жалит и язвит
Певучий дух, задушенный телами, –
Лаокоон, опутанный узлами
Горючих змей, напрягся… и молчит.
 
 
И никогда ни счастье этой боли,
Ни гордость уз, ни радости неволи,
Ни наш экстаз безвыходной тюрьмы
 
 
Не отдадим за все забвенья Леты!
Грааль скорбей несем по миру мы –
Изгнанники, скитальцы и поэты!
 

8

 
Изгнанники, скитальцы и поэты, –
Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…
У птиц – гнездо, у зверя – темный лог,
А посох – нам и нищенства заветы.
 
 
Долг не свершен, не сдержаны обеты,
Не пройден путь, и жребий нас обрёк
Мечтам всех троп, сомненьям всех дорог…
Расплескан мед и песни не допеты.
 
 
О, в срывах воль найти, познать себя
И, горький стыд смиренно возлюбя,
Припасть к земле, искать в пустыне воду,
 
 
К чужим шатрам идти просить свой хлеб,
Подобным стать бродячему рапсоду –
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.
 

9

 
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп, –
Смысл голосов, звук слов, событий звенья,
И запах тел, и шорохи растенья, –
Весь тайный строй сплетений, швов и скреп
 
 
Раскрыт во тьме. Податель света – Феб
Даёт слепцам глубинные прозренья.
Скрыт в яслях Бог. Пещера заточенья
Превращена в Рождественский Вертеп.
 
 
Праматерь ночь, лелея в темном чреве
Скупым Отцом ей возвращенный плод,
Свои дары избраннику несет –
 
 
Тому, кто в тьму был Солнцем ввергнут в гневе,
Кто стал слепым игралищем судеб,
Тому, кто жив и брошен в темный склеп.
 

10

 
Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
Видны края расписанной гробницы:
И Солнца чёлн, богов подземных лица,
И строй земли: в полях маис и хлеб,
 
 
Быки идут, жнет серп, бьет колос цеп,
В реке плоты, спит зверь, вьют гнезда птицы,-
Так видит он из складок плащаницы
И смену дней, и ход людских судеб.
 
 
Без радости, без слез, без сожаленья
Следить людей напрасные волненья,
Без тёмных дум, без мысли «почему?»,
 
 
Вне бытия, вне воли, вне желанья,
Вкусив покой, неведомый тому,
Кому земля – священный край изгнанья.
 

11

 
Кому земля – священный край изгнанья,
Того простор полей не веселит,
Но каждый шаг, но каждый миг таит
Иных миров в себе напоминанья.
 
 
В душе встают неясные мерцанья,
Как будто он на камнях древних плит
Хотел прочесть священный алфавит
И позабыл понятий начертанья.
 
 
И бродит он в пыли земных дорог –
Отступник жрец, себя забывший бог,
Следя в вещах знакомые узоры.
 
 
Он тот, кому погибель не дана,
Кто, встретив смерть, в смущеньи клонит взоры,
Кто видит сны и помнит имена.
 

12

 
Кто видит сны и помнит имена,
Кто слышит трав прерывистые речи,
Кому ясны идущих дней предтечи,
Кому поет влюбленная волна;
 
 
Тот, чья душа землей убелена,
Кто бремя дум, как плащ, приял на плечи,
Кто возжигал мистические свечи,
Кого влекла Изиды пелена,
 
 
Кто не пошел искать земной услады
Ни в плясках жриц, ни в оргиях менад,
Кто в чашу нег не выжал виноград,
 
 
Кто, как Орфей, нарушив все преграды,
Всё ж не извел родную тень со дна, –
Тому в любви не радость встреч дана.
 

13

 
Тому в любви не радость встреч дана,
Кто в страсти ждал не сладкого забвенья,
Кто в ласках тел не ведал утоленья,
Кто не испил смертельного вина.
 
 
Страшится он принять на рамена
Ярмо надежд и тяжкий груз свершенья,
Не хочет уз и рвет живые звенья,
Которыми связует нас Луна.
 
 
Своей тоски – навеки одинокой,
Как зыбь морей пустынной и широкой, –
Он не отдаст. Кто оцет жаждал – тот
 
 
И в самый миг последнего страданья
Не мирный путь блаженства изберет,
А темные восторги расставанья.
 

14

 
А темные восторги расставанья,
А пепел грез и боль свиданий – нам.
Нам не ступать по синим лунным льнам,
Нам не хранить стыдливого молчанья.
 
 
Мы шепчем всем ненужные признанья,
От милых рук бежим к обманным снам,
Не видим лиц и верим именам,
Томясь в путях напрасного скитанья.
 
 
Со всех сторон из мглы глядят на нас
Зрачки чужих, всегда враждебных глаз,
Ни светом звезд, ни солнцем не согреты,
 
 
Стремя свой путь в пространствах вечной тьмы,
В себе несем свое изгнанье мы –
В мирах любви неверные кометы!