Коллектив авторов
Иосиф Кобзон. Мгновения…
Он завоевал непререкаемый авторитет. Был избран депутатом Верховного Совета СССР, стал депутатом Государственной Думы России. Успевал все, чтобы помочь людям.
Мама была бы счастлива видеть своего сына, который пользовался таким авторитетом, добился успеха в творчестве, стал народным артистом СССР, почетным гражданином многих городов, в том числе и Москвы, в которую приехал когда-то в солдатской форме.
Я горжусь, что мой брат спас многих людей, попавших в сложные жизненные ситуации, добивался справедливости, помогал материально. Особое место в его биографии занимает участие в переговорах с террористами на Дубровке. Он смог уговорить бандитов отпустить детей, беременную женщину и иностранцев. Ходить к смертникам несколько раз, рискуя жизнью, – это подвиг.
О чем я еще не сказала? Я не сказала ему спасибо за жизнь, которая шла по пути, начертанному им, за счастье быть его сестрой, за любовь, которую я ощущала всегда и везде, за то, что я была его Гелуней.
Сколько мне отпущено Богом, я буду молиться за тебя, мой дорогой, мой любимый брат.
Андрей Кобзон
сын
Многие годы не переставал удивляться энергии отца. Однажды я попробовал пожить одну неделю в его режиме, решил за ним поездить. Результат – я слег. Это невозможно! В таком графике не живут никакие президенты стран, что уж там говорить про остальных.
На таких, как он, держатся моральные устои и нравственность. Поэтому любые нападки на него считаю не то что обидными, а вне всякого закона. Желаю каждому дожить до его лет и сохранить такую же детскую непосредственность, юмор, но при этом стать хотя бы наполовину таким же мудрым и правильным. Он был очень добрый, иногда даже слишком. Не хочу и не представляю жизни без папы…
Он прожил десять жизней за одну. Она у него была настолько насыщенная, он получил так много разных впечатлений, сколько не получит ни один человек и за несколько жизней. Поэтому опыт у него, можно сказать, лет на триста.
…Помню один случай. Дело было летом 1992 года в Москве. Я тогда как раз вернулся из Америки, где учился в музыкальном институте, на который, кстати, сам заработал. До этого я восемь месяцев гастролировал по США с московским цирком, где работал барабанщиком в оркестре. Это был первый бизнес моего отца: концертно-зрелищная дирекция «Москва».
Я тогда еще не понял, что же стало с моим папой. То он мне все запрещал и был невероятно строгим, иногда даже чересчур. А тут вдруг отправил меня в 16 лет одного со взрослыми мужиками (его музыкантами) в Америку жить взрослой жизнью! Спустя много лет я узнал, что, оказывается, его пугали, что меня украдут. Пугаться у него очень плохо получалось, и он отправил меня от греха подальше.
По возвращении я еще какое-то время жил вместе с родителями. Тем более что они очень часто тогда уезжали из Москвы, и я был совсем один в большой квартире. Мама тогда где-то отдыхала с моей сестрой, папа уехал на гастроли и должен был приехать через два дня. А я на следующий день пошел к дантисту удалять зуб. Меня никак не брал наркоз, и врач поставил лошадиную дозу, после чего я не чувствовал не то что зубов, даже затылок был обезболен. Вечером друзья мне посоветовали снять последствия от лечения зуба коньяком. А я не пил тогда почти совсем. После алкогольного «лечения» я пошел спать, предварительно заткнув уши берушами.
Ах, как же хорошо спалось в 18 лет… И снится мне, что со мной в комнате много людей, и они мне все что-то говорят. Потом меня стали трясти, я открыл глаза и понял, что это не сон. Больше всего я удивился, что это были пожарники. А еще с ними был Фимочка. Вернее, это он со мной общался.
Фимочка был старинный папин друг. Он был вылитый Дэнни Де Вито, только еще «красивее». И он был тоже в пожарной каске, которая доходила ему почти до носа. Поэтому я его не сразу узнал, а когда узнал, то подумал, что сплю. Он орал на меня благим матом, при этом не выговаривал практически ни одну букву: «Что ты натворил? Как ты мог?!» Я был шокирован и не понимал, что происходит. Но Фима кричал: «Папа, папа!» – и показывал пальцем на входную дверь. Я ничего не понимал: «Что, что?» А он орал: «Иди, иди!» Ну я прямо в трусах и побежал к двери.
Сначала испугался, что с папой что-то случилось. И никак не мог понять, что же я мог сделать. За дверью было человек двадцать. Врачи в белых халатах, полиция, какие-то папины друзья, соседи, лифтерша. Увидев меня, папа замахнулся, но не смог меня ударить. Он почти потерял сознание и упал на колени, его поймали друзья. Я никогда не видел раньше, чтобы отец плакал. Я еще потом долго всех спрашивал, что же произошло. Но тогда я больше удивился странной реакции отца.
А произошло вот что. У отца возникли срочные дела в Москве, и он приехал на один день раньше. Мобильных телефонов тогда не было, и он не смог меня предупредить или не захотел. Может, думал проверить заодно. А я закрыл дверь на щеколду изнутри. Ну и конечно, не слышал звонок. И телефон – стационарный – тоже не слышал, потому что у меня была самая дальняя комната. И я был в берушах. Папа звонил в дверь много раз, пока не придумал, что со мной что-то случилось. Он до этого на меня ругался и думал, что я из-за своего характера способен покончить жизнь самоубийством.
Мы жили на 10-м этаже, и в моей комнате был балкон. Когда приехали пожарники, Фима вызвался полезть первым. Папу от шока обездвижило. Сейчас бы наверняка ни за что не разрешили, риск-то какой – лезть по лестнице на 10-й этаж! А тогда Фима вперед всех забрался на балкон, выбил стекло в моей двери и зашел ко мне в комнату, а за ним еще десять пожарников…
Только после того, как у меня появились собственные дети, я понял чувства отца к себе в то время.
Наталья Рапопорт-Кобзон
дочь
Я всегда была очень любима отцом и, конечно же, его просто боготворила! Понимаю, что нужно рассказать о нем, но пока мне очень тяжело говорить о папе в прошедшем времени и даже трудно вспоминать самые лучшие дни моей жизни, проведенные с ним…
Большое счастье, что я могу сегодня слушать его проникновенное исполнение «Я тебя люблю, доченька» и с ностальгией смотреть наши фотографии и видеозаписи. В такие моменты больно осознавать, что его уже нет, поэтому я всегда стараюсь думать, что он просто уехал на очередные гастроли…
Очень скучаю по тому времени, когда мы были вместе. Я любила просто посидеть с ним рядом, пока он разбирал свои бумаги в кабинете или собирался на работу. Он занимался своими делами, а я с блаженством ощущала его присутствие. Иногда он на мгновение отвлекался от своих документов и звонков, возмущался чем-то или, наоборот, смешил нас с мамой анекдотами или песенками. Ему нравилось, чтобы все домочадцы были в поле его зрения. Мама вечно что-то разбирала в шкафах, переставляла всякие штучки с места на место, а я ходила с чашкой чая по их покоям и любовалась всеми маленькими предметами, которыми мама очень искусно украшала интерьер нашего дома.
Отец любил нам высказать все, что накопилось на душе, например, на кого обижен, чем разочарован или, наоборот – от чего был под хорошим впечатлением. Он был экстраверт и уж точно в себе ничего не держал. Наоборот, он был как ребенок непосредственный – нехитрый и очень искренний. К великому счастью, я не помню ни одного случая в моей жизни, за который могла бы затаить на отца обиду. Зато он все время обижался по пустякам, особенно ругал меня, если я опаздываю, а опаздывала я хронически.
Подростковый возраст был большим испытанием для моих родителей. К моему стыду, я часто с мамой «грызлась», а он за это обрушивался на меня и возмущался моим плохим характером. Конечно, я язва и отвечала так отцу: «Ничего не могу поделать, гены твои, папа!» В семье есть мнение, что у папы «чижолый» характер, как говорил один наш общий друг, и еще – что я «вся в отца». Вот и я любила использовать это оправдание – что же, разве я виновата, что унаследовала кобзоновский характер?
Но, несмотря на мой крутой нрав, отец был для меня абсолютным авторитетом. Я могла немного побурчать, но в итоге всегда поступала так, как он хотел. Вообще, мы с ним заводились с пол-оборота, но и так же быстро забывали все обиды. Зла мы с отцом не держали ни на кого. А если оно скапливалось, то сразу его выплескивали в атмосферу – и нам тут же становилось легко! А всех вокруг потом долго колбасило от нашей взрывной энергии. Мама всегда жаловалась, что мы с отцом – настоящие энергетические вампиры, а папа называл меня «кишкомотательницей». Еще его дико забавляло, как я приходила на ревизию в мамин гардероб и отбирала у нее наряды. Папа на это говорил: «Неля, опять твоя „рэкетирша“ пришла», и они оба смеялись.
Меня часто спрашивают, не хотелось ли мне пойти по стопам отца – на сцену? А мне от одной только этой мысли всегда было не по себе. Дело в том, что я тоже, как и отец, должна чувствовать – то, что я делаю, должно получаться безупречным. Мысль о том, что я могу хоть одну ноту соврать, бросает меня в дрожь! Ведь я таким образом подвела бы тот высочайший уровень профессионализма, который так достойно пронес мой отец через всю свою жизнь.
Зато я с радостью проявляю совсем другие качества, которые унаследовала и от отца, и от мамы. Я умею так же преданно дружить и очень легко вхожу в контакт с людьми. Отец всегда умел собрать вокруг себя большой и интересный круг общения, и мне тоже очень комфортно в шумной тусовке или в большом коллективе. Эх, жаль, что я не успела вступить в комсомол, наверное, дослужилась бы до самых почетных должностей. Шутка!
А если серьезно, то отец был стержнем, на котором держалась и наша семья, и все окружение. Отец не просто решал за нас все проблемы, а буквально руководил всеми микропроцессами. Более того, когда он ушел, в полной растерянности остались не только мы, его семья, но и его друзья, коллеги. С ним было всем всегда спокойно. Как говорится, все мы жили не тужили. А если возникали какие-либо вопросы, то тут же обращались к нашему Волшебнику, и не было такой задачи, которую он не мог решить. Ну, по крайней мере, на моей памяти таких случаев не было.
А жили мы в настоящей сказке, где и я, и моя королева-мама, и вся наша семья, и все наши друзья, и целый великий творческий цех Советского Союза, и многие отдаленные, случайные люди, которым удалось к нему обратиться, – жили как за каменной стеной.
Долгое время после его ухода мы не могли сориентироваться, как жить дальше. Ведь отец был вездесущий руководитель – нам и думать не приходилось о самостоятельных решениях. Каждый день я просыпалась от звонка по телефону… «Алло, Кузьма (так он меня называл), ты что, до сих пор спишь?!» – грозным голосом спрашивал меня отец. Ощущение было такое, что как будто на меня, спящую, выливали ведро воды – я буквально подпрыгивала от его звонков, а дальше все было почти как в армии… Все были при исполнении своих обязанностей, и я в том числе…
Все вокруг отца выстраивались по стойке смирно и были готовы получить свою дозу критики и нравоучений. Очень странно, но, несмотря на его порой очень даже резкие высказывания, мы не обижались. Или обижались совсем ненадолго. Мы знали, что он, во-первых, очень нас любит, а во-вторых, он был еще более строг и суров по отношению к самому себе. Я бы даже сказала, что он был беспощаден к самому себе. Даже когда он тяжело болел, то через боль вырывался из больницы и буквально доползал до сцены, чтобы подарить свой волшебный голос людям, или уезжал на встречи, чтобы исполнить какое-то нужное, по его мнению, дело…
Порой возвращаясь мыслями в свою счастливую сказку, я вспоминаю свое детство. Мне была отведена жизнь избалованной принцесски. Я видела, что мой отец был всем нужен, а мне тогда еще было непонятно – что же они все пристали к нему?! Не успевал он открыть глаза, а у нас в гостиной уже сидела целая очередь людей, которым что-то было нужно. Стоило папе выйти на кухню и начать завтракать, как к нему выстраивалась очередь.
Я тогда еще не понимала, почему все они лезут к нам на кухню и даже позавтракать спокойно не дают?! Вредничала и висела на папиной шее, беспардонно перебивала взрослых, не понимая, что многие из них были великие деятели искусства, академики, всемирно известные и выдающиеся личности, гении, наконец.
Папа мне позволял множество шалостей, наверное потому, что у него было очень мало времени, чтобы выполнять свои отцовские обязанности: отвозить меня в школу, ходить на родительские собрания, проверять дневник, делать со мной уроки и тому подобное. Зато если ему удавалось вырвать время из своего занятого графика, то он выполнял свой долг, как все рядовые папы. Например, в школе, при подготовке к 1 сентября, он, закатав рукава, принимался мыть окна в классе. Меня, конечно, переполняли радость и гордость, что у меня тоже папа есть и пришел наконец-то в школу. Но понять никак не могла, почему весь женский состав сотрудников школы шепчется, глядя на отца, охает и ахает от того, как он моет окна.
А один раз, во время летних каникул, когда мы отдыхали в Ялте, он проснулся не в духе. Отругал нас с братом за то, что мы лодыри и совсем не делаем уроки, и маме заодно досталось. Он посадил нас всех троих писать диктант и очень долго потом нас позорил, рассказывая всем вокруг, что каждый из нас в слове «яичница» сделал как минимум по одной ошибке, да еще и все разные.
Кстати, об отдыхе. Отец понимал, что все хотят на курорт, а он не умел расслабляться. Но ради своих близких все-таки вытаскивал нас и весь свой ансамбль «Время» с женами и детьми в Крым или в Сочи на так называемый «отдых», а на самом деле – на гастроли. Наш коллектив был почти как цыганский табор! Любимая Неля, мы с братом, самая любимая теща Полина Моисеевна, администратор, звукорежиссер, музыканты, их жены и дети. Куча багажа, концертных костюмов, коробов с инструментами и звуковым оборудованием. Шум и гам сопровождали нас всегда и везде.
Самый звездный курорт был в Ялте. Ох, какие же там были веселые и дружные компании! Одновременно с нами гастролировали известные артисты эстрады, знаменитые классические оркестры и музыканты, звезды кино и театра, спорта и балета. Все отлично друг с другом общались. Отец был одним из «главарей». Он всем командовал – когда и где сбор и какая будет программа.
Утром после завтрака все семьи выходили на пляж. Борис Брунов, Махмуд Эсамбаев, Владимир Спиваков, Лев Лещенко, Владимир Винокур, Янош Кош, Герой Советского Союза Руслан Аушев особенно хорошо запомнились мне с тех давних лет – восьмидесятых.
Так называемый «отдых» проходил у папы до обеда. Пока мы, дети гастролеров, резвились на солнышке, наши папки резались в карты, играли в нарды, рассказывали друг другу байки и анекдоты. Стоял вечный хохот. Тем временем жены собирались на зарядки и прогулки, на заплывы, ну а главное – обсудить все остросюжетные романы и интриги.
После обеда мужчины уходили на репетиции, а мы шли в номер на «тихий час». Пока наши мамы дружно пили кофе, думая, что дети спят или прилежно читают полезную литературу, мы занимались полным безобразием. Перелезали друг к другу на балконы и скидывали сверху так называемые водяные бомбочки – воздушные шарики, наполненные водой. Нам казалось, что это так забавно! Слава богу, что никто из нас не убился, перелезая через балконы, и никому из прохожих внизу мы не попали на голову своими «снарядами». Хотя когда шар с водой разрывался у людей прямо перед ногами, то они чуть ли не падали в обморок от страха, а потом, задрав головы, бранились на чем свет стоит. А мы в это время, конечно же, отходили от края балкона, чтобы прохожие не вычислили нас по этажу и номеру. Вот такой у нас был «тихий час», а скорее – «тихий ужас».
Вечерами все дамы наводили марафет и шли на концерты, в луна-парки или в кино, пока мужья давали концерты. А после концертов, когда уже все было закрыто, компашки собирались в номерах. Мамы нарезали бутерброды, помидоры и огурцы, арбузы и дыни, намывали фрукты и ягоды. Пока взрослые баловались алкоголем и сигаретками, мы, дети, объедались вкусностями и засыпали везде, где только голову могли приклонить. Но наутро каким-то чудом просыпались в своих номерах. Правда, смутно в памяти всплывало, как мы под утро брели по длинным коридорам в свои гнездышки.
Этот рай нас сопровождал из лета в лето до появления ГКЧП в 1991 году (Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР – самопровозглашенный орган власти, существовавший с 18 по 21 августа 1991 года. – Ред.). Потом начались совсем другие времена, но об этом я расскажу позже в моих будущих мемуарах.
Мишель Рапопорт
внучка
Мне часто родственники рассказывают истории о том, как я в раннем детстве боялась своего дедушку Иосифа. Я иногда даже плакала, встречая его, несмотря на то что у него на лице всегда была добрая улыбка, а в руках – игрушка или сахарный петушок.
Несмотря на мои детские капризы, я никогда не чувствовала, чтобы от дедушки шла угроза наказания. Я понимала, что этот человек, несмотря на его физическую и энергетическую мощь, которая интуитивно смущала не только маленькую девочку, но и многих взрослых, любит меня бесконечно и хочет со мной подружиться. Когда я немного повзрослела, мой страх быстро прошел. Эту историю привыкания дедушка даже выразил в своей песне, которую посвятил мне: «С дедом робела, но повзрослела и поняла, что он самый лучший друг!».
Действительно, так оно и было. Хотя я выросла и училась в другой стране с пяти лет, мое сердце полно воспоминаний о чудесном, сказочном детстве, созданном моим дедушкой. Помню, как летом в солнечной Испании все внучки, гуляя с дедушкой по рынку, боролись за то, кому из нас выпадет честь держать его за руку. А дедушка просто улыбнулся, и мы сразу утихли, зная, что каждую ждет своя очередь.
Я также помню посещения дедушки с бабушкой Нелли в Лондоне, где мы со своими сестрами и совсем еще маленьким братиком ждали их с нетерпением, чтобы показать им нашу школу, нашу площадку… И говорили им, как нам их не хватает.
Дороже всего мне воспоминания о даче. Дедушка создал там для нас «райский сад», и каждый раз, когда я туда приезжаю, ароматы, особенно хвои, возвращают меня обратно в детство. Я надеюсь, что тот клен, который посадил дедушка на даче несколько лет назад, увидит еще много праздников и семейных вечеров, напоминая нам о времени, где мы сотни раз собирались за длинным столом в беседке и чувствовали дедушкину глубокую любовь и гордость за всех нас.
Художники
Зураб Церетели
президент Российской академии художеств, народный художник РФ
Я счастлив, что у меня был друг, который стал мне братом. Среди многочисленных воспоминаний особенно дороги для меня в Иосифе необыкновенная чуткость, внимание, человечность и верность дружбе, которые я особо оценил в трудный для меня момент жизни. Грузия переживала тяжкие времена, когда умерла моя мама. В день похорон Иосиф нашел способ переслать моей маме последний знак внимания. Это была огромная корзина роз, которую невозможно было внести в дверь. Ее красота выражала всю силу сыновней любви и скорби.
…Он всегда был со мной рядом – и в радости, и в горе. Букет моего друга навсегда остался на холсте, написанном мной в память об этом дне. Я думаю, что это очень символично, что его творчество началось в музыкальном и поэтичном крае – Грузии, и хотел бы надеяться, что и это определило как его большой музыкальный талант, так и его великую человечность.
Когда человек талантлив, то он талантлив во всем – много делалось для отечества в Комитете по культуре, возглавляемом Кобзоном в Государственной Думе, широко была известна его общественная деятельность…
Убежден, что заслуги мужчин – всегда дело рук женщин, которые рядом. У Иосифа замечательная семья, чудесные дети. Этот мощный тыл создан удивительным человеком – Нелли, его верной спутницей. Мы, друзья, озорно называем ее Нелькой. Умная, тонкая, обаятельная, потрясающе красивая женщина, которая всегда рядом, готова понять, поддержать, разделить всю полноту радостей и горестей, вдохновлять на новые свершения.
Никас Сафронов
народный художник РФ
Иосиф Кобзон – абсолютно уникальная личность! Он всецело был невероятным воплощением советской песни. Родился на Украине, в Донецкой области, по национальности еврей, но каждая республика считала его своим.
Он человек огромного творческого диапазона. В его репертуаре – несколько тысяч песен. Никто не мог сравниться с ним по тому, как его песни вошли в жизнь народа. Пел он всегда разножанровые произведения: лирические, патриотические, военные. Когда ездил в Израиль, исполнял их на иврите. В других странах – на их национальном языке.
Был до конца настоящим патриотом нашей страны. И все, что его родина переживала, не обходило его стороной. В ее самые тяжелые и ответственные моменты он был всегда с ней. Пел в Афганистане, когда там шла война, на Чернобыльской АЭС после аварии, на стройках БАМа, на Байконуре для космонавтов… Его любили люди совершенно разных категорий: и спортсмены, и школьники, и ученые… Девушки были без ума от его голоса.
Он был очень щедрый и отзывчивый человек. Если собрать всех людей, которым он лично помог получить квартиру, устроить ребенка в институт, оказать материальную помощь, то таких людей наберется на целый стадион Лужники.
Он всегда пользовался огромным заслуженным уважением. Многие годы был депутатом. Удостоен всех высших званий в нашей стране и не только. На родине, в Донецке, ему при жизни был возведен памятник.
Мощь Кобзона, его темперамент и артистическая выносливость порой являлись предметом шуток и эпиграмм. Так, поэт-сатирик Александр Иванов написал в свое время такую эпиграмму: «Как не остановить бегущего бизона, так не остановить поющего Кобзона».
Иосиф Давыдович был невероятным рассказчиком историй и анекдотов. Но самое главное, он был примерным семьянином. У него прекрасная жена Нелли, большая семья. Он был счастливым человеком, прожившим всю жизнь в любви. Его любили все: и семья, и друзья, и страна.
Я дружил с ним долгие годы. С конца 1980-х – начала 90-х годов. Сегодня уже не помню, кто нас познакомил. Возможно, Гафт или Олег Табаков. Возможно, Станислав Говорухин, с которым они были дружны. А я познакомился со Славой еще в конце 70-х. Это мог быть кто угодно из них и не из них. Историй, связанных с Иосифом, много. Например, однажды зимним вечером я был на одной благотворительной вечеринке. Кобзон должен был там выступать. Но в этот же день, ранее, он выступал в другом месте – около 1000 км от Москвы. И так как человек он был обязательный, я бы даже сказал – педант в обещаниях, то он поехал на машине, так как самолеты из-за плохой погоды в этот день не летали. И всем водителям в этот день рекомендовали не выезжать на личном транспорте. Пошел на риск, поехал и успел…
…На одном из празднеств в честь юбилея Нелли Кобзон, которое проходило в Хаммеровском центре – самом крупном на тот момент зале Москвы, – собралось множество гостей. Замечательно, что есть такие счастливые люди, которые могут собрать в один вечер весь московский бомонд. Драматические артисты, политики, эстрадные и телевизионные звезды… Такие тусовки создают иллюзию постоянного общения. Посидели вечер, перемолвились словом, обменялись новостями, кого-то пригласили на выставку… Вечер шел своим чередом, звезды сменяли одна другую, все поздравляли Нелли. Мужчины восхищались ее красотой, женщины – мужем, благодаря которому эта красота так сохранилась. Концертная программа была в разгаре. И вот на сцену вышли Левон Оганезов и Аркадий Арканов. Они были, как всегда, оригинальны и остроумны, а в финале выступления предложили вниманию собравшихся свое сочинение, исполняемое на мелодию российского гимна. На эту шутку все отреагировали по-разному.
И только Иосиф Давыдович и Нелли встали. Такими были большими патриотами.
Помню, как-то Кобзон сказал: «Сцена – это храм». После таких слов я понял, почему этот святейший храм искусств позволил ему себя покорить. Почему звуки его голоса, пропитанного отдохновением и благодатью, были способны насыщать зачарованного слушателя жизненной энергией и светом. Иногда, с первыми нотами, казалось, несложной мелодии каждая клеточка тела искреннего слушателя словно начинала петь вместе с ним. Помимо всех прочих достоинств Иосифа Давыдовича было у него еще одно – особенно завораживающее, околдовывающее, пленяющее: он пел сердцем, от души, и делал это естественно и легко.
Индивидуальный голос этого певца невозможно было спутать ни с чем иным. Он стал фоном жизни не одного поколения, в том числе и моего. Его проникновенные песни касались самого сердца, потому что представляли собой гимн добру, любви, победе, благородству, доблести, братству. Он воспевал славу нашей многострадальной, но бесконечно красивой страны.
Свой путь на сцену, нелегкий, но достойный, Кобзон проделал сам. Но покорить аудиторию – это одно. А приобрести всенародную любовь, продлившуюся на полвека, – это воистину подвиг, вызывающий уважение к певцу и его искусству.
Иосиф Давыдович вкладывал в свое творчество все больше любви, отрады, доброты и жизненной энергии. Приятно было видеть, как на сцене он всегда был бодрым, энергичным, полным идей и стремлений, направленных на созидание чего-то нового и, как всегда, великого.
Для своих почитателей, круг которых ежегодно только увеличивался, Кобзон являлся не просто источником духовной пищи, ярким примером, ведущим по жизни, но и своеобразным Ангелом-хранителем, заступником перед злом и несправедливостью. Каким большим жизнеутверждающим подспорьем для людей были его выступления в Афганистане, Чернобыле и многих других «горячих точках» нашей планеты. Иосиф Давыдович, рискуя жизнью, не побоялся заступиться и за беззащитных детей в Беслане, принять участие в трагических событиях на Дубровке (Норд-Ост).
Я до сих пор восхищаюсь этим уникальным человеком, гением общения, ставшим для России целой эпохой. Целой культурой для всего мира, ведь его голос и сейчас звучит в самых отдаленных частях нашей планеты.