Колин Маккалоу
Цезарь, или По воле судьбы
– Публий Клодий, – ответил Метелл Сципион.
Помпей кивнул:
– Плохо, если слухи правдивы.
– Они правдивы. Молодой Курион беседовал с Клодием и передал содержание разговора отцу.
– Я слышал, старый Курион болен, – сказал Помпей.
– Рак, – коротко отозвался Метелл.
Помпей сочувственно пощелкал языком и умолк. Гость тоже молчал.
– Так почему ты пришел ко мне?
– Другие не захотели.
– Кто эти другие?
– Бибул, Катон, Агенобарб.
– Это потому, что они не знают, кто Первый Человек в Риме.
Аристократический нос чуть задрался.
– Я тоже не знаю, Помпей.
Помпей поморщился. Хоть бы один из них иногда назвал его Магном! Так приятно слышать, как тебя именуют Великим те, кто выше по рождению! Цезарь называл его Магном. Но будет ли так называть его Катон, или Бибул, или Агенобарб, или этот твердолобый тупица? Нет! Всегда – только Помпей.
– И что же, Метелл? – спросил он, намеренно употребляя плебейское имя.
– У меня есть идея.
– Идея – это прекрасно, Метелл.
Метелл Сципион бросил на него подозрительный взгляд, но Помпей, потягивая вино, спокойно сидел в своем кресле.
– Мы оба – очень богатые люди, Помпей. Мы можем откупиться от Клодия.
Помпей кивнул.
– Да, я тоже думал об этом, – сказал он и печально вздохнул. – К сожалению, Клодий не нуждается в деньгах. Его жена баснословно богата и станет вдвое богаче, когда умрет ее мать. И он хорошо нажился на посольстве в Галатию и теперь строит дорогущую виллу. Причем быстро, я это знаю, ибо порой наезжаю в собственное поместье на склоне Альбанской горы. Строится на стофутовых колоннах с фасада, выступает над краем стофутового утеса. Великолепный вид на озеро Неми и Латинскую равнину до самого моря. Он получил землю почти даром, потому что все думали, что участок непригоден, и поручил стройку Киру. И вот вилла почти готова. – Помпей энергично покачал головой. – Нет, Сципион, это не сработает.
– Тогда что же нам делать?
– Приносить жертвы и воздавать почести всем богам, каких можем вспомнить, – усмехнулся Помпей. – Кстати, я послал полмиллиона весталкам для Bona Dea. Этой богине Клодий тоже не нравится.
Метелл Сципион изумленно вытаращил глаза:
– Помпей, Bona Dea – богиня женщин! Мужчины не могут к ней обращаться.
– Мужчины не могут, – весело согласился Помпей. – Я послал свой дар от имени моей покойной тещи Аврелии.
Метелл Сципион осушил свою чашу и встал.
– Может быть, ты и прав, – сказал он. – Я мог бы сделать весталкам пожертвование от имени моей бедной дочери.
Понимая, что от него ждут сочувствия, Помпей незамедлительно его проявил:
– Как она? Ужасно, Сципион, просто ужасно! Овдоветь такой молодой!
– Ничего, держится, – сказал Сципион, покидая кабинет. – Ты тоже недавно овдовел, – продолжил он, грузно шагая по мозаичному полу ведущего к выходу коридора. – Может, заглянешь к нам отобедать? Посидим по-семейному. Ты, я и она.
Помпей просиял. Приглашение от Метелла Сципиона! Он бывал у Метелла на официальных приемах в его ужасном и слишком тесном доме, но приглашения на семейный обед не получал никогда.
– С удовольствием, Сципион, – сказал он, самолично распахивая тяжелые двери. – Буду рад еще раз побывать в твоем доме.
Но Метелл Сципион домой не пошел. Он направился к небольшому скромному особняку, в котором проживал Марк Порций Катон – ярый враг роскоши и всего показного. Там был и Бибул.
– Ну что же, я сделал это, – сказал Метелл Сципион, тяжело опускаясь в кресло.
Парочка переглянулась.
– Вы говорили о Клодии? – спросил Бибул.
– Да.
– А понял ли он истинную причину визита?
– Думаю, да.
Подавив вздох, Бибул пристально посмотрел на пожилого сообщника, потом подался вперед и похлопал его по плечу.
– Ты молодец, Сципион, – похвалил он.
– Замечательно, – сказал Катон, одним глотком осушил свою чашу и вновь наполнил ее, подтянув к себе керамическую бутыль. – Хотя мы и не очень любим этого человека, нам следует привязать его к себе. И столь же крепко, как это некогда сделал Цезарь.
– Используя мою дочь? – спросил Метелл Сципион.
– Ну не мою же! – заржал Катон. – Помпею нравятся только патрицианки. С ними он чувствует себя очень важным. Чуть ли не Цезарем, а?
– Она не захочет, – произнес Метелл Сципион убитым голосом. – Публий Красс был очень знатным. Ей это нравилось. И еще ей нравился сам Публий Красс. Правда, они толком и не пожили. После свадьбы он убыл к Цезарю, а потом в Сирию вместе с отцом. – Он поежился. – Я даже не знаю, как ей намекнуть, что собираюсь выдать ее за Помпея Пиценского. За сына Страбона!
– Скажи ей правду, – посоветовал Бибул. – Скажи, что это нужно для дела.
– Но я, право, не все понимаю, Бибул.
– Тогда повторю специально для тебя, Сципион. Мы должны перетянуть Помпея на нашу сторону. Это тебе понятно?
– Думаю, да.
– Хорошо. Идем дальше. Обратимся к событиям четырехлетней давности. К тем, что происходили в Луке. Цезарь устроил там совещание с Помпеем и Марком Крассом. Поскольку Помпей был влюблен в дочь Цезаря, тот убедил своего зятя помочь узаконить для него второй наместнический срок. Если бы Помпей отказался, Цезарь был бы теперь вечным ссыльным, лишенным всего, чем владеет сейчас. А ты, Сципион, был бы великим понтификом, не забывай. Цезарь подкупил Помпея и Марка Красса, пообещав им второе консульство, но ему не удалось бы этого сделать, если бы не Юлия. Хотя что помешало бы Помпею выдвинуть свою кандидатуру на второе консульство?
– Юлия мертва, – заметил Метелл Сципион.
– Да, но Цезарь все еще держит Помпея! И пока Помпей у него в руках, есть шанс, что ему удастся продлить свое наместничество в Галлии вплоть до второго выдвижения в консулы. Через четыре года ему это позволит закон.
– Но почему ты все время толкуешь о Цезаре? – выразил удивление Метелл Сципион. – Разве сейчас не Клодий представляет опасность?
Катон так стукнул чашей о стол, что Метелл Сципион от неожиданности подпрыгнул.
– Клодий! – вскричал он презрительно. – Что бы ни затевал наш дружок Клодий, это Республике не повредит. Кто-нибудь его остановит. Но только мы, boni, можем остановить подлинного врага boni, Цезаря.
Бибул вновь принялся объяснять:
– Сципион, если Цезаря не осудят до повторного консульства, мы уже никогда не свалим его! Он проведет через собрания законы, которые не позволят привлечь его ни к какому суду! Потому что теперь Цезарь – герой. Сказочно богатый герой! В первое консульство у него не было почти ничего, кроме имени. А по прошествии десятка лет ему будет дозволено делать все, что угодно, ибо в Риме полно его ставленников. Рим считает его величайшим из римлян. Цезарь не ответит ни за одно из своих преступлений – даже боги к нему повернутся, отвернувшись от всех остальных!
– Да, все это мне известно, Бибул, но я помню, сколько раз мы пытались расправиться с ним, – упрямо сказал Метелл Сципион. – Каждый очередной заговор стоил нам массу денег, и каждый раз ты говорил одно: Цезарю пришел конец. Но выходило иначе!
– Лишь потому, что у нас не имелось достаточного влияния, – кротко пояснил Бибул. – А почему? Да потому, что мы презирали Помпея. Мы отворачивались от него, а Цезарь вступил с ним в союз. Он, безусловно, тоже его презирает, с такими-то предками! Но он использует этого выскочку. Обладающего огромным политическим весом. Претендующего на звание Первого Человека в Риме. Как вам это нравится?! Ха! Цезарь отдал ему свою дочь, которая могла выйти замуж за любого патриция. У нее в родословной и Юлии, и Корнелии – все. Она была помолвлена с Брутом, самым богатым аристократом с огромными связями. Но Цезарь разорвал эту помолвку. Сервилия пришла в ярость, все родичи – в ужас, но Цезарю было на это плевать! Он поймал Помпея в свои сети и сделался неуязвимым. А если мы поймаем Помпея, он сделает неуязвимыми нас. Вот почему ты предложишь ему свою дочь.
Катон слушал, не сводя глаз с Бибула. Лучший, самый испытанный, самый преданный друг. Такой миниатюрный. Волосы, брови, ресницы белые, почти незаметные. Даже глаза белесые. Острое личико и острый ум. Вот за что Цезарю можно выразить благодарность. Этот ум оттачивался в противостоянии с ним.
– Хорошо, – вздохнул, поднимаясь, Метелл Сципион. – Я сегодня же поговорю с ней. Ничего не могу обещать, но, если она согласится, я сведу их с Помпеем.
Проводив Сципиона, Катон вернулся.
– Вот и славненько, – сказал Бибул.
Катон поднес к губам простую глиняную чашу, хлебнул вина. Бибул укоризненно покачал головой.
– Катон, стоит ли? – спросил он. – Раньше я считал, что вино не влияет на ясность твоего ума, но это уже не так. Ты пьешь слишком много. Вино погубит тебя.
Действительно, в последние дни Катон выглядел неважно, хотя былой стати не потерял; как и прежде, он был высок и хорошо сложен. Но лицо его, некогда живое и чистое, стало землистым, морщинистым, несмотря на то что ему исполнился лишь сорок один год. Нос, выдающийся даже здесь, в городе большеносых, теперь сделался главной достопримечательностью его лица, а когда-то это были глаза, широко открытые, серые, светящиеся. А коротко подстриженные золотисто-каштановые, слегка вьющиеся волосы побурели.
Он пил и пил. Особенно с тех пор, как отдал Гортензию свою Марцию. Бибул знал, конечно, почему он так поступил, хотя Катон никогда не обсуждал это с ним. Любовь не то чувство, с которым Катон мог справиться, особенно с любовью столь пылкой и страстной, какую он питал к Марции. Она мучила его, она грызла его. Каждый день он думал о Марции. Каждый день он думал, сможет ли жить, если она умрет, как умер его любимый брат Цепион. Поэтому когда вонючий Гортензий попросил, он увидел выход. Быть сильным, снова принадлежать себе! Отдать ее. Отделаться от нее.
Но это не помогло. Теперь он проводил свои ночи с философом-приживалой – Афинодором Кордилионом. Тот охотно бражничал с ним, проливая горючие слезы над каждой напыщенной и самодовольной сентенцией Катона Цензора, словно автором ее был сам Гомер. А под утро, когда все добрые люди вставали, они погружались в оцепенение, в сон.
Не будучи по натуре чувствительным, Бибул не понимал глубины терзающей друга боли, но он любил его, и главным образом как несгибаемого бойца. Катон противостоял всему и всем, от Цезаря до Марции. Никогда не сдавался, всегда шел до конца.
– Порции скоро исполнится восемнадцать, – сказал вдруг Катон.
– Я знаю, – несколько удивленно отозвался Бибул.
– А у меня нет для нее жениха.
– Ты, помню, прочил ей Брута…
– Он в Сицилии.
– Но вот-вот вернется. Аппий Клавдий ему больше не нужен. Поэтому с Клавдией он, скорее всего, разведется, если получит новое предложение.
Раздался смех, похожий на ржание.
– Только не от меня! У Брута был шанс. Он женился на Клавдии, и кончим на том.
– А как насчет отпрыска Агенобарба?
Катон наклонил бутылку. Тонкая темная струйка полилась в опустевшую чашу. Глаза в красных прожилках лукаво блеснули.
– А как насчет тебя, старина?
Бибул ахнул:
– Меня?
– Да, тебя. Домиция умерла, так почему бы…
– Я… я… я никогда не думал… о боги, Катон!
– Разве она тебе не подходит, Бибул? Я понимаю, у Порции нет приданого в сто талантов, но она далеко не бедна. С хорошим происхождением, прекрасным образованием. Верная, прямодушная. – Он повертел в руках чашу. – Жаль, что она девушка, а не юноша. Она стоит тысячи римских юнцов.
С глазами, полными слез, Бибул протянул другу руку.
– Марк, конечно, я возьму ее! Для меня это честь.
Но Катон не ответил на жест.
– Ладно, посмотрим, – проворчал он и допил вино.
В семнадцатый день января Публий Клодий оделся для верховой прогулки, прикрепил к поясу меч и пошел к жене. Фульвия с отсутствующим видом полулежала на мягкой кушетке. Ночная сорочка из тончайшего шелка облегала ее роскошные формы. Увидев, во что одет муж, она выпрямилась:
– Клодий, в чем дело?
Он сделал гримасу, сел на край ложа и поцеловал ее в лоб:
– Душенька моя, Кир умирает.
– О нет! – Фульвия уткнулась в плотную льняную рубашку супруга, потом удивленно вскинула голову. – Но ты едешь куда-то! Почему? Разве Кир умирает не в Риме?
– Да, он в Риме, – сказал Клодий с искренней горечью в голосе, и не только потому, что умирал лучший римский архитектор. – Мне необходимо съездить на стройку. Он вбил себе в голову, что в его расчеты вкралась ошибка. Он никому не поверит, кроме меня. Я должен все проверить на месте. Завтра вернусь.
– Клодий, не оставляй меня!
– Придется, – сказал с грустью Клодий. – Тебе нездоровится, а мне надо спешить. Врачи говорят, что Кир долго не протянет. Мне хочется успокоить несчастного старика.
Он крепко поцеловал жену в губы, поднялся.
– Будь осторожен! – выдохнула она.
Клодий усмехнулся:
– Я всегда осторожен. Со мной едут Скола, Помпоний и вольноотпущенник Гай Клодий. А также тридцать вооруженных рабов.
Красавиц-лошадей вывели из конюшен, расположенных за Сервиевой стеной в долине Камен. На узкой улице, куда выходила дверь дома Клодия, отъезжающих окружила толпа зевак. Впрочем, для столь бурных времен в подобном зрелище не было ничего необычного. Знать никуда не ездила без охраны. Но это была внезапная, незапланированная поездка, и Клодий надеялся вернуться раньше, чем об его отсутствии станет известно. К тому же рабы-охранники умели обращаться с оружием, хотя в этот раз им не выдали кирас и шлемов.
– Куда направляешься, Друг Солдат? – спросил человек из толпы, широко ухмыляясь.
Клодий остановился.
– Тигранокерт? Лукулл? – спросил он.
– Нисибис, Лукулл, – ответил мужчина.
– Славные деньки были, а?
– Почти двадцать лет прошло, друг! Но все наши помнят Публия Клодия, будь уверен.
– Он теперь постарел и присмирел, солдат.
– Куда направляешься? – опять спросил человек.
Клодий вскочил в седло, мигнул Сколе.
– К Альбанской горе, – сказал он. – Но только на одну ночь. Завтра я опять буду здесь.
Он повернул коня и поскакал по аллее в сторону Палатина. Трое спутников и тридцать вооруженных рабов двинулись следом за ним.
– Альбанская гора, на одну ночь, – задумчиво повторил Тит Анний Милон.
Он протянул через стол небольшой мешочек с серебряными денариями человеку, который окликнул Клодия из толпы.
– Благодарю, – сказал тот, поднимаясь на ноги.
– Фавста, – резко бросил через минуту Милон, врываясь в покои супруги. – Я знаю, тебе это придется не по нраву, но завтра с утра ты едешь со мной в Ланувий. Упакуй свои вещи и будь готова. Это не просьба, а приказ.
Для Милона женитьба на Фавсте явилась маленьким торжеством над Публием Клодием. Она была дочерью Суллы, а ее брат-близнец Фавст Сулла принадлежал к кругу Клодия, как и пользующийся дурной славой племянник Суллы Публий Сулла. Сама Фавста не входила в эту компанию, но связей с ней не теряла. Прежде она была замужем за племянником Помпея Гаем Меммием, пока тот не застал женушку в недвусмысленной ситуации с очень молодым и очень мускулистым мужчиной. Фавсте нравились мускулистые мужчины. А Меммий, несмотря на смазливую внешность, был худосочным, занудным и до противности преданным своей мамаше, сестрице Помпея, а теперь жене Публия Суллы.
Поскольку Милон был мускулист, хотя и не очень молод, ему не составило труда очаровать Фавсту и жениться на ней. Поднялся крик. Пуще всех вопил Клодий, даже громче, чем Фавст или Публий Сулла! Признаться, Фавста так и не излечилась от влечения к молодым и физически развитым ухажерам. Дошло до того, что однажды Милону пришлось высечь некоего Гая Саллюстия Криспа. Рим был доволен, хотя и не знал, что Милон выпорол и Фавсту, обуздав ее нрав.
К сожалению, Фавста пошла не в отца, в юности записного красавца. Нет, она походила на своего двоюродного деда, знаменитого Метелла Нумидийского. Грузная, коренастая, сварливая. Но все женщины одинаковы в темноте, поэтому Милон получал от нее точно такое же удовольствие, как от красоток, с которыми развлекался.
Помня о порке, Фавста не пыталась возражать. Она с тоской посмотрела на мужа и, хлопнув в ладоши, позвала своих слуг и рабынь.
Милон ушел и закрылся в секретной комнате со своим вольноотпущенником Марком Фустеном, который не носил имя Тит Анний, потому что стал клиентом Милона после освобождения из школы гладиаторов. Фустен было его собственное имя. Он был римлянином, приговоренным к гладиаторским боям за убийство.
– Планы несколько изменились, – отрывисто заговорил Милон. – Мы едем в Ланувий по Аппиевой дороге. Какая удача! Все знают, что я уже второй месяц собираюсь в мой родной город, чтобы предложить кандидатуру нового фламина. Никто не сможет сказать, что у меня не имелось причины оказаться на Аппиевой дороге. Никто!
Фустен, почти столь же крупный, как и его патрон, промолчал, но кивнул.
– Фавста решила ехать со мной, поэтому нам нужна большая повозка.
Снова кивок.
– Найми еще несколько повозок для слуг и для багажа. Мы там задержимся на какое-то время. – Он помахал запечатанным свитком. – Отправь это Квинту Фуфию Калену. Поскольку я еду с женой, хорошая компания не помешает. Кален нам подойдет.
Фустен кивнул еще раз.
– Нам также нужна полная охрана. – Милон кисло улыбнулся. – Фавста, несомненно, захочет взять все свои драгоценности, не говоря уже о столе из тетраклиниса, который она обожает. Сто пятьдесят человек, Фустен. Все в кирасах, шлемах, с оружием.
Фустен кивнул.
– И немедленно пришли ко мне Биррию и Эвдама.
Фустен кивнул и ушел.
Близился вечер, но Милон все еще хлопотал, отдавая распоряжения. Только когда совсем стемнело, он позволил себе удовлетворенно откинуться на подушки, чтобы насладиться запоздалым обедом. Все было сделано. Квинт Фуфий Кален пришел в восторг от предложения проветриться с другом, Марк Фустен подготовил лошадей для эскорта, а у повозок и просторной двуколки проверили каждую ось.
На рассвете явился Кален. Милон и Фавста неспешно дошли с ним до назначенного места за Капенскими воротами. Там толпились конники и стояла двуколка.
– Чудесно! – промурлыкала Фавста, усаживаясь на мягкое сиденье спиной к мулам.
От этих животных можно ждать всякого, на что воспитанной женщине смотреть неприлично. Напротив нее сели Милон и Кален, с удовольствием обнаружив перед собой небольшой столик для игры в кости и походной трапезы. На остальных местах возле Фавсты устроились ее служанка и слуга для Милона и Калена.
Как и все римские повозки, двуколка не имела рессор, чтобы сгладить дорожную тряску, но дорога между Римом и Капуей была практически ровной, покрытой слоем хорошо утрамбованной цементной пыли, которую в знойную пору время от времени поливали. Неудобство езды заключалось в непрерывной вибрации, а не в толчках. Естественно, челяди, разместившейся в менее комфортабельных транспортных средствах, приходилось хуже, чем господам, но все были рады сменить обстановку и в приподнятом настроении доехали до развилки в полумиле от Капенских ворот, где свернули на Аппиеву дорогу, оставив Латинскую в стороне. Фавста взяла с собой всех своих служанок, парикмахеров, банщиц, прачек, а также музыкантов и другую челядь. Милона сопровождали слуги, виночерпий, повара и пекари. У всех рабов, занимавших высокие должности, имелись собственные рабы. Всего, включая охрану, к Ланувию двигалось около трехсот человек. Колонна перемещалась со скоростью пять миль в час, было весело, и никто не сомневался, что путешествие благополучно закончится где-то часов через семь.
Аппиева дорога являлась одной из самых древних римских дорог и принадлежала Клавдиям Пульхрам – роду, к которому относился и Клодий, – ибо она была построена Аппием Клавдием Слепым и обязанность содержать ее в порядке между Римом и Капуей легла на его потомков. Вдоль этой дороги всех патрициев Клавдиев и хоронили. Поколения покойных Клавдиев лежали по обе ее стороны, – разумеется, были здесь представители и других родов. Памятники стояли не особенно кучно, их линия не была сплошной и порой прерывалась на целую милю.
Публий Клодий с удовлетворением убедился, что умирающий Кир беспокоился понапрасну. Не было сомнений, что величественное строение, спроектированное старым греком, будет неколебимо стоять над отвесным обрывом. О, какое место для виллы! Ее горделивый и дерзостный вид еще заставит задохнуться от зависти Цицерона, этого интригана и сплетника, этого cunnus, осмелившегося воздвигнуть себе новый дом такой высоты, что тот заслонил в доме Клодия вид на Форум. Поскольку Цицерон был страстным любителем загородных вилл, скоро он проедет по Аппиевой дороге и прокрадется к Бовиллам, чтобы посмотреть, что делает Клодий. И когда он это увидит, то от злости станет зеленее лугов Лация!
Проверка расчетов старого грека много времени не заняла, и Клодий мог уже к утру попасть в Рим. Однако ночь выдалась темной, безлунной, так зачем рисковать? Не лучше ли заночевать на собственной вилле недалеко от Ланувия, а когда рассветет, отправиться в путь? Тамошняя челядь найдет чем накормить хозяина и Сколу, Помпония и Гая Клодия, а рабы, у которых всегда есть что-то в загашнике, позаботятся о себе сами.
С восходом солнца он уже несся по Аппиевой дороге в сторону Рима. Его подстегивало стремление поскорее увидеться с Фульвией, без которой он редко куда-либо выезжал. Но она занедужила, и Клодий гнал скакуна, а эскорт опечаленно поспешал за ним следом. Нет, без Фульвии Клодий делался просто невыносимым! Все это знали, но приходилось терпеть.
Клодий легким галопом проскакал мимо Бовилл, не обращая внимания на отпрыгивавших к обочинам жителей, равно как и на их овец, лошадей, свиней, кур и мулов. День был базарным, но уже в миле от этого гудящего города местность казалась необитаемой, хотя до Сервиевой стены Рима было всего тринадцать миль. Земля по обе стороны дороги принадлежала молодому всаднику Титу Сертию Каллу, у которого хватало денег, чтобы не прельститься многочисленными предложениями о продаже этих роскошных пастбищ. В полях паслись красивые лошади, которых он разводил. Но великолепная вилла стояла так далеко от дороги, что ее не было видно. Единственной постройкой на обочине была небольшая таверна.
Впрочем, вдали виднелось что-то еще.
– Кто-то едет, их много, – сказал давний друг Клодия Скола, настолько давний, что они уже и не помнили, где познакомились и когда.
– Хм, – буркнул Клодий, взмахом руки приказывая своим людям посторониться.
Те мигом подались на обочину. Когда на дороге встречались две кавалькады, меньшая обыкновенно уступала путь большей, а к ним сейчас приближался приличный обоз.
– Наверное, Сампсикерам везет свой гарем, – пошутил Гай Клодий.
– Нет, – возразил, щурясь, Помпоний. – О боги, это же маленькая армия! На них кирасы!
В тот же миг Клодий узнал переднего конника. Марк Фустен!
– Дерьмо! – воскликнул он. – Это Милон!
Скола, Помпоний и Гай Клодий вздрогнули, лица их побелели, но Клодий пришпорил коня.
– Скорее! Гоним во весь опор! – крикнул он.
Двуколка с Фавстой, Милоном и Фуфием Каленом двигалась в середине процессии. Клодий, проносясь мимо, зло покосился на них и успел краем глаза заметить, что Милон высунулся и с ненавистью глядит ему вслед.
Поезд был длинным, но Клодий почти его миновал. Неприятности начались, когда он поравнялся с арьергардом охраны. Вооруженные конники пропустили первую четверку всадников, но потом развернулись и перегородили дорогу рабам. У некоторых из них были копья. Они тут же пустили их в ход, подкалывая чужих лошадей. Те мигом вздыбились, и несколько рабов Клодия упали на землю. Остальные, изрыгая проклятия, выхватили мечи. Клодий и Милон ненавидели друг друга, но эта ненависть была ничем в сравнении с взаимной ненавистью их слуг.
– Не останавливайся! – крикнул Скола, когда Клодий осадил скакуна. – Будь что будет! Мы уже проскочили!
– Я не могу оставить своих людей! – разворачивая коня, крикнул Клодий.
Арьергард охраны Милона замыкали самые верные его прихвостни, бывшие гладиаторы Биррия и Эвдам. И как только Клодий привстал в стременах, чтобы скакать к своим людям, Биррия поднял копье, прицелился и метнул.
Листовидный наконечник копья воткнулся в плечо Клодия с такой силой, что выбил его из седла. Он упал на дорогу и опрокинулся на спину, вцепившись обеими руками в тяжелое древко. Трое друзей, спрыгнув с коней, подбежали к нему.
Не теряя присутствия духа, Скола оторвал большой кусок от полы своего плаща и свернул его в плотный ком. Он кивнул Помпонию и, когда тот выдернул копье, приложил тампон к ране. Гай Клодий с Помпонием, подняв Клодия и подхватив под руки, бегом потащили его к придорожной таверне.
Поезд Милона остановился. Милон выскочил из коляски и выхватил меч. С рабами Клодия было покончено. Одиннадцать из них лежали недвижно, столько же еще дергались в предсмертных судорогах, остальные бежали через поля. Подъехал Фустен.
– Они утащили его в ту таверну, – сказал Милон.
Сзади него в двуколке было очень шумно: крики, визг, вопли. Милон сунул голову в окно и увидел, что Кален и его слуга возятся с Фавстой и ее служанкой. Отлично. Кален хорошо выполняет свою работу: он занят Фавстой и не увидит, что происходит.
– Оставайся здесь, – коротко бросил он товарищу, которому некогда было даже голову поднять. – Клодий затеял драку. Ее надо закончить. – Он отступил и кивнул Фустену, Биррии и Эвдаму. – Идем.
Как только на дороге вспыхнула ссора, хозяин таверны велел жене, детям и троим рабам бежать через заднюю дверь. Завидев раненого, он затрясся, его глаза от испуга едва не выскочили из орбит.
– Постель, быстро! – крикнул Скола.
Трактирщик дрожащим пальцем указал на дверь боковой комнатушки. Клодия уложили на тощий соломенный тюфячок. Ткань тампона, прижатого к ране, сделалась ярко-алой, с нее уже капало. Скола посмотрел на трактирщика.
– Найди еще тряпок! – бросил он, вновь отрывая кусок от плаща, чтобы заменить намокшую ткань.
Глаза Клодия были открыты, он тяжело дышал.
– Все нормально, – сказал он, бодрясь. – Я выживу, Скола. Но шансов у меня будет больше, если вы поспешите в Бовиллы за помощью. Здесь со мной все будет в порядке.
– Клодий, нет! – прошептал Скола. – Поезд Милона остановился. Они найдут тебя и убьют!
– Они не посмеют! – воскликнул Клодий. – Ступайте, ступайте!
– Двое справятся. Я останусь с тобой.
– Уходите все трое! – приказал Клодий сквозь зубы. – Я настаиваю, Скола! Вперед!
– Хозяин, – обратился Скола к трактирщику, – смени меня. Прижми тампон к ране и держи так. Мы скоро вернемся.
Через минуту за стенами хижины послышался стук копыт.
Голова кружилась. Клодий закрыл глаза, стараясь не думать о том, что с ним будет.
– Как зовут тебя, человек? – спросил он, не открывая глаз.
– Азиций.
– Что ж, Азиций, постарайся прижимать плотнее и составь компанию Публию Клодию.
– Публию Клодию? – с дрожью в голосе переспросил Азиций.
– Именно так. – Клодий поднял веки и усмехнулся. – У меня неприятности! Представляешь, я встретил Милона!
В дверях показались тени.
– Да, представляешь, он встретил Милона, – подтвердил с порога Милон.
Клодий с презрением посмотрел на него:
– Если ты убьешь меня, Милон, тебя осудят. Ты станешь изгнанником до конца своих дней.
– Я так не думаю, Клодий. Меня оправдает Помпей. – Милон пинком опрокинул Азиция на пол и наклонился к ране. – Ну, это не смертельно, – сказал он и кивнул Фустену. – Тащите его на улицу.
– А с этим что? – спросил Фустен, косясь на Азиция.
– Убей его.
Один стремительный взмах – и голова трактирщика развалилась надвое. Биррия и Эвдам сдернули Клодия с ложа, повлекли к выходу и бросили на Аппиеву дорогу.
– Разденьте его, – усмехнулся Милон. – Я хочу проверить, верны ли слухи.
Острым как бритва мечом Фустен распорол одеяние Клодия от паха до подбородка, потом рассек и набедренную повязку.
– Взгляните-ка! – расхохотался Милон. – Он и вправду обрезан!
Концом меча он подбросил вверх пенис Клодия, блеснули капельки крови.
– Поднимите его!
Биррия и Эвдам послушно поставили Клодия на ноги, голова того вскинулась и упала на грудь. Он не видел ни Милона, ни его прихвостней. Он видел только груду камней на обочине. В венчающем ее красном камне было вырезано отверстие в форме женских половых органов. Bona Dea… Простой придорожный алтарь в несчастливых тринадцати милях от Рима. У его основания лежали цветы. Рядом стояли блюдце с молоком и небольшая корзиночка с яйцами.
– Bona Dea! – прохрипел Клодий. – О Bona Dea!
Из широкой щели вульвы богини показалась головка змеи. Холодные черные немигающие глаза священного существа уставились на богохульника, дерзнувшего своим присутствием нарушить ход тайного ритуала в день чествования Благой Богини. Змея не моргала, мерно поблескивал лишь ее черный раздвоенный язычок, то появляясь, то исчезая. Меч Фустена глубоко погрузился в живот раненого и, задев позвоночник, вышел наружу, но тот словно не ощутил боли. Ничего не почувствовал он и тогда, когда Биррия вновь пронзил копьем его грудь, а Эвдам вывалил его внутренности на пропитанную кровью дорогу. И до тех пор, пока жизнь еще теплилась в истерзанном теле Публия Клодия, он и змея неотрывно смотрели друг на друга.
– Дай мне твою лошадь, Биррия, – сказал Милон, вскакивая в седло.
Его поезд уже приближался к Бовиллам. Фустен причмокнул, Биррия вскочил на широкую спину кобылы Эвдама, и все четверо устремились за кавалькадой.
Священная змея убрала голову и удовлетворенно свернулась в клубок в вульве Bona Dea.
Семья Азиция и рабы возвратились с полей. Обнаружив хозяина мертвым, они выглянули за дверь, увидели тело Публия Клодия и опять убежали.
В светлое время суток Аппиева дорога всегда полнилась путниками. Не был исключением и восемнадцатый день января. Одиннадцать рабов Клодия были мертвы, еще одиннадцать медленно умирали. Но никто не остановился, чтобы помочь им. Когда Скола, Помпоний и вольноотпущенник Гай Клодий вернулись к таверне в сопровождении наемной повозки и группы селян, они сгрудились вокруг тела товарища и зарыдали.
– Нас тоже убьют, – сказал Скола. – Как убили трактирщика. Милон не успокоится, пока не перебьет всех свидетелей.
– Тогда мне тут делать нечего! – сказал владелец телеги, развернулся и укатил.
После краткой неловкой заминки его примеру последовали и все остальные. Клодий продолжал лежать на дороге в луже крови, среди своих внутренностей. О Bona Dea! Его остекленевшие глаза были устремлены на алтарь.
К полудню движение по дороге усилилось. Путники с ужасом озирали последствия кровавой бойни и торопились уйти. Наконец к одинокой таверне медленно приблизился паланкин старого римского сенатора Секста Тедия. Недовольный тем, что носильщики остановились, он выглянул из-за занавесок, и взгляд его упал на лицо Клодия. Он с трудом выбрался из паланкина, опираясь на прочный тяжелый костыль. У него не было одной ноги. Он потерял ее под началом Суллы в боях против царя Митридата.
