Кирилл Тиунов
Мыш
Алеша в эти минуты сидел с нами в детской и глупо улыбался, а мы пытались понять, как у такой красивой тети Веры мог родиться такой дебилоид.
Потом тетя Вера уезжала, а Алеша оставался, и это было несправедливым. Несправедливость могла продолжаться неделями, а иногда и месяцами. Но если раньше мы воспринимали это, как необходимое зло, досадную грань беззаботного бытия, то тогда, летом девяносто четвертого, при виде Алеши я отчетливо испытал смесь злобы и стыда.
– Алёшакамышов, – помню, представился он впервые, пять лет назад. Неуверенно, невнятно, пряча глаза, точно боясь, что его накажут. Неудивительно, что первый же собеседник, а это был Пыня, вычленил из длинного шепелявого приветствия короткое – Мыш.
Сначала Антоша с Михой чуть не подрались из-за этого, но Алеша сказал, что ему не обидно, и даже нравится, и так искренне пустил слюну, что Антон снисходительно махнул рукой.
Мать заставляла Антона везде брать Алешу с собой, и он был настоящей обузой. По деревьям лазать мог с грацией мешка с картошкой, бегать по трубам, срывать с них гудрон и палить его с дымом и каплями или переплавлять свинцовые решетки в красивые полумесяцы в старых кастрюлях было неподвластным его примитивному уму, велосипед, самокат, ролики – все это существовало вне Мышовой вселенной. Раньше нас это веселило, а теперь вдруг стало раздражать. Мыш бросал тень на всю нашу компанию, опуская и без того не самый могучий ее авторитет. Поэтому едва завидев стоящих у подъезда Антона с Мышом, мы все поняли без слов.
Лето шло своим чередом. Олег Саленко уже заклепал пять голов в ворота сборной Камеруна, каждый из которых мне довелось посмотреть на цветной Березке, а не на черно-белом Рекорде с плоскогубцами вместо сломанного переключателя каналов. Роберто Баджо успел ответить ему своей пятерней, с той только разницей, что все свои голы он забил в плей-офф, а до эпичного промаха в финале оставалось еще несколько дней.
Предприимчивые вьетнамцы на Сортировке подвезли паленых футболок, одну и которых батя купил мне, выбравшись по делам в Свердловск. Он торжественно вручил мне ее, как вручают новичкам в клубах – на спине красовалась фамилия Баджо.
– Вьетнамцы не знают, кто такой Саленко, – пожал плечами отец.
Удивительной была дальнозоркость хитрых вьетнамцев – это была футболка Интера, в котором Баджо впервые окажется только через четыре года. Она была синтетической, отвратительного качества, но я носил ее, не снимая.
После неожиданно снежного июня июль оказался неимоверно знойным.
Единственным спасением от жары был котлован. Он находился у самой трассы Екатеринбург – Пермь, в нескольких километрах от нашего военного городка. Прямо у котлована предприимчивые местные бизнесмены открыли заправку, но нам это никак не мешало. Купаться – запросто! Десять минут на велосипеде, и вот ты уже разбегаешься и прыгаешь в холодную воду с деревянного помоста.
Главной проблемой в тот раз оказалось доставить к котловану Мыша. Он что-то бубнил себе под нос, даже близко боясь подходить к велосипеду Антоши. А велосипед был отличный – красная Кама – складной, с легким ходом, без рамы – в общем, мечта, а не велосипед. У меня был ярко зеленый Кросс, вообще единственный на весь городок, а у Пыни был старенький Уралец давно уже непонятно какого цвета, который он делил с батей, сменами работающим в котельной и к месту работы предпочитающим добираться педальным способом. Пыня был самым мелким из нас, а рама Уральца – максимально высокой, но справедливости в жизни искать не стоит, и Пыня долгое время катался под рамой, а сейчас, когда дорос до метра с кепкой, просто не пользовался седлом.
– Не очень-то и хочется, – отмахивался Пыня. Оглядываясь назад, могу сказать, что вся его жизнь прошла по этому принципу.
В общем мы с Пыней посадили Мыша на багажник Антоше и держали, пока тот не тронулся, и даже некоторое время бежали следом, не отпуская дурачка, пока Антоша не набрал скорость, при которой боязнь Мыша упасть перевесила его страх езды на адской колеснице. Он крепко схватился за Антошу и зажмурился.
