Кирилл Шелестов
Смерть Отморозка
Я люблю тех, кто не умеет
жить иначе,
Как чтобы погибнуть…
Ницше. «Так говорил Заратустра».
* * *
От автора. События в романе вымышлены и не имеют отношения ни к нашумевшим «Аквитанским убийствам» во Франции весной 2019 года, о которых много писали местные газеты, ни к тому, что происходило в Саратовской губернии в 90-х. Все совпадения – случайны.
Пролог. Арест
В России выражение «весна красна» звучит насмешкой. Красна она в Европе; у нас она черна, грязна и чавкает.
Пасмурным, слякотным мартовским днем 2003 года к мрачному серому четырехэтажному зданию саратовской городской прокуратуры, разбрызгивая бурые волны грязи, подкатил черный «мерседес» с тонированными стеклами, за которым следовал черный джип. Из джипа бодро выскочили двое рослых откормленных парней в пиджаках, с пустыми физиономиями, по которым сразу узнаешь охрану, и, шлепая в ботинках по грязи, ретиво бросились к «мерседесу».
Из «мерседеса» выскочил еще один и распахнул заднюю дверь, выпуская красивого шатена лет около 40, в черном дорогом расстегнутом пальто и превосходном итальянском костюме. То был Павел Александрович Норов, заместитель мэра Саратова, человек в городе очень известный. Павел Александрович не спешил выходить. Он посмотрел на вход в прокуратуру, затем повернул свое насмешливое лицо с правильными чертами и редеющими короткими волосами к сидевшей рядом с ним помощнице.
–Ну, и где же наш адвокат?
–Должен быть на месте, – ответила она, торопливо набирая номер на мобильном телефоне. -Я звонила ему перед выездом.
–Алло? Вы где? – негромко произнесла она в трубку.
Помощницу звали Анна Полянская, она была совсем молода, лет 23, вряд ли больше. Худая, прямая, она была заметно выше Норова, даже когда сидела. Ее лицо с высокими скулами и большими круглыми глазами неопределенного зеленоватого цвета было бы очень красивым, если бы его не портила мелкая угреватая сыпь.
Из приемной прокуратуры на улицу вынырнул адвокат, полный, круглолицый, улыбающийся, и приветственно помахал рукой Норову, не решаясь, однако, пересечь заградительную полосу из широких луж и талого грязного снега, отделявшегося его от машины Норова.
–Жду вас здесь? – уточнила Анна.
Норов кивнул.
–Предупредить, что мы можем задержаться?
Звонок следователя застал Норова и Анну, когда они уже выезжали на телевидение. Анна обычно присутствовала на встречах Норова с прессой,– она готовила ему документы.
–Вообще-то больше пятнадцати минут я тут торчать не намерен. Как, кстати, фамилия следователя, не помнишь?… Ладно, адвокат наверняка знает.
Норов поискал глазами возле автомобиля место почище, но такого не оказалось. Он шагнул итальянским ботинком на тонкой подошве в грязную жижу и, сразу ощутив ногой холод, произнес с чувством:
–Б…дь!
Толстая пожилая тетка, проходившая мимо по улице с авоськами в обеих руках, услышала его реплику и бросила на Норова подозрительный взгляд, проверяя, не ее ли он имел в виду. Но волновалась она напрасно: своей затрапезной внешностью она под данную категорию никак не подходила; Павел Александрович ее даже не заметил.
Просто в России сквернословят все, кроме разве что кошек; а высокопоставленные чиновники без мата ни молитву не скажут, ни с женами в постель не лягут. Впрочем, с женами большинства из них, может статься, и вы без мата не ляжете.
* * *
–И зачем им понадобилось вас от дел отрывать?– несколько преувеличенно возмущался адвокат, пока они поднимались по лестнице и шли длинным коридором. – Дурь какая-то! Я пытался следователю объяснить, что могу ответить на все его вопросы…
–Главное, чтобы вся эта ерунда не затянулась надолго,– отмахнулся Норов.– Мне на телевидение нужно. Терпеть не могу опаздывать.
–Нет, нет, это чистая формальность,– заверил адвокат.
Некоторое время назад городская прокуратура затеяла проверку в муниципальном предприятии «Наружная реклама». По результатам проверки было возбуждено уголовное дело «против неустановленных лиц по факту хищения бюджетных средств»: директора и главного бухгалтера уже несколько раз вызывали на допросы.
Вообще-то прокуратура регулярно совершала набеги на городское хозяйство, но все они заканчивались полюбовно: подписанием разрешений на строительство для родственников городского прокурора или выделением дополнительных квартир для сотрудников. Серьезных войн с мэрией прокуратура не затевала; она лишь напоминала о себе, но совсем откусывать кормящую руку не входило в ее планы.
Однако на сей раз все зашло дальше обычного, поскольку на городского прокурора давил областной, которого, в свою очередь, натравливал губернатор. Мэрия и областная администрация находились в состоянии войны; губернатор готовился к очередным выборам, видел в саратовском мэре опасного конкурента и принимал меры безопасности. Норова, отвечавшего за политику, он считал своим главным врагом, поэтому удар направлял против него.
Подоплека затеянной губернатором интриги была совершенно ясна, но на что он рассчитывал, ни юристы Норова, ни его адвокат не могли понять. Хотя «Наружная реклама» формально входила в подчинение Норова, она являлась самостоятельным юридическим лицом, так что уголовной ответственности за ее деятельность Норов не нес.
* * *
Следователь был молодым, невзрачным, с каким-то голодным выражением глаз, и заметно нервничал. Молотя по клавиатуре компьютера двумя пальцами, он занес в протокол данные Норова, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний, после чего приступил к допросу.
–Предприятие «Наружная реклама» находилось в вашем непосредственном подчинении?
–Никоим образом! – тут же вмешался адвокат, прежде чем Норов открыл рот.– Это совершенно самостоятельное подразделение. Павел Александрович давал лишь общие указания.
Следователь отстучал ответ, шевеля губами.
–Вы отдавали финансовые распоряжения директору или бухгалтеру «Наружной рекламы»?
–Нет,– сказал Норов.
–Никогда, – подчеркнул адвокат.
–Вы указывали бухгалтеру или директору фирмы или счета, на которые нужно было отправить деньги?
–Конечно, нет! – с возмущением отозвался адвокат.
–Суммы тоже не вы определяли?
–Я же говорю, Павел Александрович не имел отношения к деятельности данного предприятия!
Следователь покивал, потер узкий лоб и посмотрел на Норова в некотором замешательстве, словно не зная, что ему делать дальше. Затем запер документы в ящик, поднялся из-за стола и вышел из кабинета, оставив дверь открытой и сообщив, что он на минутку.
–Пошел начальству докладывать,– ворчливо заметил адвокат.– Могли бы нам и кого-нибудь посолиднее выделить. Кстати, Свету они сегодня тоже вызвали, прямо с утра.
Света Серпер была директором «Наружной рекламы». По просьбе Норова адвокат консультировал и ее.
–Чем у нее закончилось? – поинтересовался Норов.
–Не знаю, еще не отзвонилась. Все-таки странно наш друг себя ведет, не по-товарищески…
Под «другом» он подразумевал городского прокурора, который действительно был приятелем Норова, ездил с ним на охоту, часто получал от него дорогие подарки, о чем адвокат кое-что знал.
–Свинья,– коротко отозвался Норов.
–Прокурор,– поправил адвокат. Оба улыбнулись.
Вернулся следователь и положил перед Норовым отпечатанный лист.
–Ознакомьтесь, пожалуйста…
–Позвольте мне,– сказал адвокат, принимая бумагу.
Он прочел и переменился в лице.
–Что это? – поинтересовался Норов.
Адвокат кашлянул и молча протянул ему документ. Норов взял, пробежал глазами, перечитал и все равно не понял.
–Что за галиматья? – обратился он к следователю.
–Это не галиматья, – возразил следователь, волнуясь и стараясь говорить твердо. – Это… постановление о вашем аресте.
–Вы с ума сошли?!
Следователь сглотнул.
–Нет,– ответил он высоким голосом.– Не сошел. И не надо бы вам так со мной разговаривать…
Часть первая. Мизантроп
Глава первая
В Тулузу рейсы из Франкфурта и Алжира прибывают почти одновременно. В пятницу, в конце марта 2020 года в зале для встречающих тулузского аэропорта толпа арабов ожидала самолета. Их было сравнительно немного для огромного светлого помещения, человек сорок-пятьдесят, но оно казалось черным от черных пиджаков, черных длинных платьев, черных хиджабов, черноволосых мужских голов, небритых мятых лиц, густо подведенных женских бровей и черных глаз.
Этой удивительной способностью – целиком заполнять собой пространство, – обладают, кроме ближневосточных народов и цыган, еще африканцы да мы, русские. Пересели в космос европейцев, и они все осядут на какой-нибудь маленькой планете, которую примутся благоустраивать; но пусти туда нас – и во всей Галактике сразу станет не протолкнуться.
Французов, встречавших рейс из Франкфурта, было совсем мало, они держались поодаль. С цветами был лишь один – невысокий пожилой худощавый мужчина в синей куртке. Расклешенные потертые джинсы и бандана на голове придавали его внешности вид несколько артистический. Небольшой букет, который он держал в руке, был завернут в фольгу и перевязан ленточкой, с кокетливыми французскими бантиками в виде сердечек.
Это был Павел Александрович Норов, заметно постаревший. Прежнего самоуверенного начальника, окруженного толпой телохранителей, узнать в нем было непросто. Впрочем, он все еще был моложав, спортивен, подтянут и по-мужски интересен; во всяком случае, крашеная возрастная француженка, беседовавшая поблизости с седым толстым приземистым мужем, временами бросала на Норова взгляды и неприметно вздыхала большой обвисшей грудью.
Его история, как водится, со временем забылась, да и о нем самом в Саратове уже мало кто помнил, но когда-то его уголовное дело вызвало там много шума. В тюрьме Норов провел недолго, чуть больше месяца, к большому разочарованию местной публики, всегда предпочитающей суровые приговоры арестованным чиновникам. Но вмешалась Москва, и дело замяли. Из мэрии ему, однако, пришлось уйти; это повлекло за собой целый ряд серьезных перестановок в городской администрации и имело далеко идущие последствия для всей саратовской чиновничьей верхушки.
После отставки Норов как-то пропал из поля зрения общественности: нигде не появлялся, встреч избегал, а вскоре и вовсе переехал, кажется, в Москву, где жила его семья. Говорили, что он потом перебрался за границу, но толком никто ничего не знал да и не особенно интересовался – Саратов жил своей жизнью, к которой Норов давно уже отношения не имел.
* * *
Читая что-то в смартфоне, Норов исподволь поглядывал на насупленного крупного мужчину лет пятидесяти, с лысеющим приплюснутым черепом, большим животом, обтянутым красным кашемировым джемпером, светлыми подозрительными глазами и свернутым набок носом, придававшим его неприветливой внешности что-то уголовное.
Поверх джемпера на нем была куртка из крокодиловой кожи, чью стоимость Норов наметанным взглядом определил тысяч в двадцать евро; его модные джинсы тянули от трех до четырех тысяч и светлые замшевые туфли – на две-три. В том, что перед ним соотечественник, Норов не сомневался; только русские одеваются за границей так ярко, дорого и так неуместно, привлекая к себе всеобщее внимание и сохраняя при этом столь недружелюбный вид, будто не сомневаются, что все вокруг только и думают, как бы их обмануть и обокрасть.
Жирная немолодая арабка в шароварах и платке, катя перед собой пустую тележку и громко болтая по мобильному телефону, нечаянно задела русского краем тележки.
–Э, подруга! Потише нах! – сердито проговорил мужчина.
Арабка, не понимавшая по-русски, мимоходом взглянула на него и проследовала дальше.
–Кто ж тебе еб-т, такую страшную? – бросил он ей вслед.
В следующую минуту он поймал на себе насмешливый взгляд Норова, понял, что опознан, и отвернулся. Русские не любят, когда их узнают за границей. Им хочется, чтобы их принимали за европейцев, например, за итальянцев, хотя, откровенно говоря, даже прилично хватив коньяка, невозможно спутать веселую живую итальянскую физиономию с неподвижной надутой русской рожей.
* * *
Норов встречал Анну, с которой не виделся уже больше десяти лет. После его выхода из тюрьмы и отставки, в один из самых сложных периодов его жизни, они были очень близки. Это была странная дружба взрослого сложившегося мужчины с совсем еще молодой девушкой. Потом, как водится, их отношения сделались еще ближе, и это разрушило то, что существовало между ними прежде, и чем он дорожил. В конце концов он уехал из Саратова в Петербург. И хотя к тому времени он уже развелся с женой, Анну с собой не позвал.
Некоторое время они обменивались ничего не значащими письмами, делая вид, что они по-прежнему старые друзья, затем Анна вышла замуж. Фамилия ее мужа была Гаврюшкин, Норов его хорошо знал и считал законченным мерзавцем, о чем, в свою очередь, было известно Анне. Она, правда, оставила себе прежнюю фамилию, но Норова это не смягчило. В самом деле, даже полный гаврюшкин, имей он фамилию «Полянская», десять раз подумал бы, прежде чем менять ее на «Гаврюшкину». Их переписка оборвалась, когда Анна родила сына, о чем Норов узнал случайно, стороной. Поздравлять он ее не стал.
И вот столько лет спустя, в феврале он получил от нее по электронной почте короткую и простую записку; она писала, что хотела бы увидеться. Скрыв удивление, он ответил без промедления, тоже коротко и просто, – что будет рад встрече в Петербурге или во Франции. Она выбрала Францию.
Обычно все обращения к нему бывших знакомых заканчивались просьбами о деньгах, к чему он относился почти без досады: собственно, а чем еще он мог быть интересен окружающим? Но деньги никогда не составляли предмет вожделений Анны, к тому же Гаврюшкин сейчас занимал должность заместителя мэра Саратова, как когда-то сам Норов, так что в деньгах она вряд ли нуждалась. Зачем она летела, Норов не знал.
* * *
Высокие двери из матового стекла, отделявшие зал ожидания от зоны прилета, автоматически разъехались, и показались прибывшие. Первыми, разумеется, шли арабы, груженные чемоданами, баулами и тюками. Французы неспешно и пристойно следовали за ними. Черная толпа, встречавшая арабов, заколыхалась, раздались громкие восклицания, приветствия, шершавая, грубая речь.
В цепочке французов обращали на себя внимание две женщины, двигавшиеся рядом: постарше и помоложе, обе высокие, красивые, хотя совсем непохожие. Красота старшей была неброской, классической: темно-русые волосы, круглые, светлые прохладные глаза, прямой нос и полные губы. Одета она была просто: расстегнутый легкий пуховик, шарф, джинсы, дорожная сумка через плечо и средних размеров чемодан на колесиках.
Ее молодая спутница была очень эффектной голубоглазой блондинкой с длинными густыми волосами, черными клееными ресницами и пухлыми ярко крашеными губами, кажется, не вполне натуральными. В белой куртке и белых сапогах на высоких золотых каблуках, она картинно вышагивала, вращая тугими бедрами, затянутыми в узкие модные джинсы, надменно вздернув изящный подбородок. Перед собой она толкала тележку с двумя дорогими чемоданами и такой же сумкой.
В старшей Норов сразу узнал Анну и поразился перемене в ее внешности. Из угловатой худой девушки она превратилась в красивую, зрелую, уверенную женщину с плавными движениями.
При виде блондинки красно-пузатый русский встрепенулся, его сердитое лицо преобразилось подобием улыбки, и он решительно ринулся вперед, сминая арабское семейство, перекладывавшее прямо на полу какое-то барахло из одного баула в другой. Блондинка увидела его, обрадовалась, и что-то торопливо сказав Анне, ускорилась ему навстречу, тараня тележкой встречных.
Норов помахал Анне рукой, она скользнула по нему ясным, спокойным взглядом и ее круглые глаза просияли. Она порывисто бросилась к нему; через мгновенье они уже обнимались. Она гладила его колючие в щетине щеки, терлась мокрым от слез лицом о его висок в бандане, хотела что-то сказать и не могла. Чувства переполняли обоих.
–Нютка, милая,– растрогано повторял Норов, целуя ее лицо в слезах. – Девочка моя маленькая…
Ни девочкой, ни маленькой Анна не была; чтобы поцеловать ее, невысокому Норову приходилось задирать голову.
–Как долетела? – спросил он, приходя в себя первым и пряча захлестнувшие его эмоции за дежурным вопросом.
–Хорошо… – она промокнула глаза.– Спасибо. А ты?
–А я и не летел. Я на машине приехал.
–Да, понимаю,– кивнула она, все еще не понимая.– Я хотела спросить – вообще.
–Вот… в смятении…
Он спохватился, что все еще держит букет, отдал ей, еще раз поцеловал и, подхватив ее чемодан, покатил к выходу.
–Ты, кажется, подросла? – поглядывая на нее снизу вверх, улыбнулся он.– Как-то неуважительно с твоей стороны, не по-товарищески…
–Вовсе нет, – запротестовала она.– Я все такая же. Просто ты отвык.
–Помнится, я был выше тебя на голову. Куда все делось? Смотри-ка, у тебя синий пуховик!
–Когда я вылетала, в Саратове было холодно…
–Я не о том. Я сегодня тоже в синей куртке, видишь?
–Ой, действительно! Значит, мы – на одной волне, да? Кстати, эта повязка на голове тебе очень к лицу.
–Лысина мне тоже к лицу, только я постоянно ею обо что-нибудь задеваю, и остаются царапины.
–Это потому что ты – высокий.
–Ага. И еще огромный. Просто держусь скромно. У тебя появилось чувство юмора?
–Откуда? Зачем оно мне в Саратове?
* * *
У выхода из аэропорта располагались автоматы, принимавшие плату за парковку. Перед каждым выстроилась небольшая очередь, в хвосте одной из них томилась русская пара. Анна хотела встать за ними, но Норов потянул ее дальше.
–Застряли!– сварливо пожаловалась Анне блондинка.– Все из-за той каракатицы,– она подбородком указала на пожилую толстую арабку, возившуюся у автомата.– Полчаса уже ковыряется. То карту не тем концом сует, то пин-код набрать не может. Вот корова!
–В жопу ей эту карту засунуть, может, поумнеет! – отозвался ее приятель.
–А главное – все стоят, как в рот воды набрали. В России ее бы давно шугнули.
–Во Франции это называется деликатность,– сдержанно заметил Норов.
–Да в гробу я видела такую деликатность! Я что, целый час тут должна из-за этой коровы торчать?
–Дальше еще есть автоматы,– сказал Норов.– Обычно там меньше народа.
–Где? – деловито поинтересовался кривоносый.
–Пойдемте, покажу.
–Кстати, Владимир,– кривоносый сунул Норову крепкую большую руку.
–Павел.
–Ляля,– пропела блондинка.– Вов, а это – Аня. Мы с ней летели вместе.
Анна вежливо улыбнулась, и Владимир под впечатлением ее роста и стати, уважительно буркнул:
–Очень приятно.
Все четверо вышли на улицу, пересекли по переходу дорогу и в толпе других пассажиров направились к стоянке.
–Многовато тут чурок,– проговорила Ляля, озираясь по сторонам.– Прям не Франция, а Чуркистан какой-то.
–Это не чурки, это французы,– возразил Норов.
–Французы! – саркастически хмыкнула Ляля.– Да они по-французски только «шомаж» и знают.
–Че такое «шомаж»? – заинтересовался Владимир.
–Пособие по безработице.
–Ясно, – хмыкнул Владимир.– Работать-то их хрен заставишь. Лезут сюда отовсюду, как тараканы; французы, дурачки, их к себе пускают, думают, они на них пахать будут, а они им на шею садятся.
–И как французы их терпят? – пожала плечами Ляля.
–Вернее спросить, как арабы терпят французов?– возразил Норов. – Мы в мусульманской стране. Самая читаемая книга здесь – Коран, а самое распространенное французское имя среди новорожденных – Магомет.
–Правда что ль? – поразился Владимир.– Во дают! Вконец обнаглели.
Они подошли к автоматам, Норов пропустил Владимира вперед, и тот, достав карточку, принялся расплачиваться.
–А мы привыкли в России: француженки, француженки! – продолжала возмущаться Ляля.– Законодательницы мод! А они – вон какие! Бегемоты беременные! И все сплошь – в хиджабах.
Владимир расплатился и подождал, пока это сделает Норов.
–Живете здесь на постоянке? – поинтересовался он.
–Время от времени.
–В Тулузе?
–Под Кастельно.
–Где это? Далеко?
–Отсюда – семьдесят семь километров.
–Большой город? – спросила Ляля.
–Нет, крошечный, триста жителей, по нашим меркам – деревушка. Но очень красивый.
–А мы неподалеку от Альби обосновались, в Левисе, знаете?
–Знаю. Тоже приятный городок, побольше Кастельно.
–У нас там свое шато! – не утерпев, похвасталась Ляля. – Тридцать гектаров виноградников и замок средневековый. Полный улет!
–Оно еще не наше,– урезонил ее Владимир.– Мы ж его еще не купили.
–Считай, купили! Мы уже компроми де вант подписали! Ну, договор продажи,– пояснила она Норову. – Знаете, да? Приезжайте с Аней к нам, мы вам все покажем. Там вид такой – спасу нет! Красотища неописуемая! Заодно съездим куда-нибудь, отдохнем, а то че тут делать-то?
–Может, пообедаем вместе? – предложил Владимир Норову.
–Можно,– согласился Норов.
–Какой у вас телефон?
Норов продиктовал, Владимир набрал его и подождал, пока раздался гудок.
–Есть,– сказал он.– Сохраню у себя. Павел, да? Созвонимся.
Они пожали друг другу руки на прощанье.
–Ты действительно хочешь с ними пообедать? – спросила Анна, когда они отошли.
–Конечно, нет.
–Но ты дал ему номер своего телефона.
–Я не отказываю, когда просят, просто не беру трубку.
–Ты не отвечаешь на телефонные звонки? Совсем?
–Практически.
–А вдруг кто-то хочет сообщить тебе что-то важное?
–Всегда можно написать,– пожал он плечами.– Ты же написала.
–Кстати, спасибо, что ответил.
–Спасибо, что написала.
* * *
–Ты ездишь на «каптюре»?! – поразилась Анна, когда Норов открыл багажник машины, укладывая ее чемодан.
–А что? Хорошая машина, недорогая. Движок приемистый.
–С ума сойти! Я тебя иначе чем на «мерседесе» и не представляла.
–В деревне на «мерседесе»? В посмешище себя превращать. Французы не любят богатых.
–А у нас – наоборот.
–Ты здорово похорошела, – сказал он, трогаясь с места.
–Спасибо. Ты правда так думаешь?
–Это очевидно.
–А я из-за возраста переживаю.
–Напрасно. Ты очень красива.
Он не кривил душой. Годы смыли с ее лица мелкую угреватую сыпь, кожа сделалась ровной, и ее зрелая красота с легкими морщинками в уголках глаз и грустью, порой невольно мелькавшей во взгляде, проступила в своей бальзаковской последней неподражаемой осени.
–Чем занимаешься? – спросил он.– Работаешь где-нибудь?
–В «Икее». Директором по персоналу.
–О, большой начальник! Нравится?
–В целом, да. А ты?
–Прочерк. Вернее, два прочерка.
–А второй прочерк что означает?
–Семейное положение.
–Живешь один?
–И не жалуюсь.
–Встречаешься с кем-нибудь из прежних друзей?
–Вот с тобой.
–Социальными сетями не пользуешься, это я уже поняла… Не скучно тебе без людей?
–Мне скучно с людьми.
–В Саратове говорили, что ты поселился здесь, во Франции, и поменял гражданство.
–Живя в Саратове, так хочется надеяться, что хоть кто-то переехал во Францию. Нет, я не менял гражданства. Живу то в России, то здесь, в своей деревне.
–В России по-прежнему в Питере?
–Единственный город, где я могу существовать. Архитектура, возможность долгих прогулок.
–Адаптировался к климату?
–Даже полюбил северное лето.
–Там же все время дожди!
–Ну, не всегда. Иногда идет град.
–А здесь ты купил дом?
–Снимаю. Не хочу вновь обрастать собственностью, хватит с меня. Слишком поздно понял, что жить нужно легко, встрепенулся и полетел, куда глаза глядят.
–Ты сюда на лето перебираешься?
–Ну уж нет! Летом тут жара, толпы туристов. Летом я в Петербурге, – прохладно, прогулочно. Китайцев, правда, многовато, но я научился на них не наступать, а то они визжат.
–А наши туристы тут есть?
–Чем им тут заниматься? Ни моря, ни шопинга, ни ночных клубов. Они в Париже да в Ницце. Я здесь один на всю округу. Ле рюс. Можно сказать, местная достопримечательность.
–Ты и одеваться стал проще. Раньше ты выглядел иначе. Костюмы, яркие галстуки, модные туфли…
–Раньше я был тщеславнее. Старости подобает скромность.
–Старости! Скажешь тоже! Да тебе еще жить да жить! Ты доживешь до ста лет.
–Надеюсь, что нет.
–Почему?! Разве ты не хочешь прожить подольше?
–Ни подольше, ни получше.
–А я вот хочу!
–И подольше, и получше?
–Нет, только подольше. Мне и так ужасно хорошо. Особенно сейчас!
* * *
Норов поехал не скоростной магистралью, а деревенской дорогой, – она была живописнее. Светило жизнерадостное французское солнце; легкие облака с тонкой розовой тенью в подкладке висели в высоком небе, переливающемся ясной синевой и голубизной.
Дорога вилась среди холмов, по их вершинам тянулись густые леса, среди обнаженных еще деревьев красовались стройные пихты и лиственницы, ниже шли поля, уже покрытые свежей зеленью; вниз по склонам сбегали ровные остриженные ряды виноградников, еще голых и скрюченных. Деревушки, которые они проезжали, встречали их высокими тонкими, хрупкими шпилями средневековых узких соборов, коричневой черепицей крыш, домами из белого камня с яркими синими ставнями и почерневшими от времени каменными крестами деревенских кладбищ.
–Уже все расцвело! – восхитилась Анна, глядя по сторонам.– Не то что у нас… Грязно, холодно, – хоть не вспоминай! А кто помогает тебе по дому?
–В Питере или здесь?
–И здесь, и там?
–Тут убирает жена хозяина, я тебя с ней познакомлю, думаю, тебе понравится. А в Петербурге у меня трудится дама с высшим образованием, бывший вузовский преподаватель, не вот тебе! Убирает, правда, неважно, зато очень вежливая и с отчетливым правильным выговором, что очень симпатично. «Вы не возражаете, Павел Александрович, если я немного пошумлю?». Это она про пылесос. Половину чашек мне перебила. «О! Простите великодушно! Я все компенсирую…» Прощаю, разумеется, без контрибуций и репараций.
–Не лучше ли найти без высшего образования, но умелую?
–Не уверен, что лучше. Работала у меня прежде огромная, толстая тетка, этакая слониха, добродушная, туповатая. Все сокрушалась, что я «кушаю мало». Я ей, бывало, говорю: Дарья Петровна, я не кушаю, я ем. А она: «А надо кушать! А то от вас совсем ничего не останется. Дайте я вам пельмешки накручу».
–Но это же мило! Такая забота…
–Ну да, пока она не пускалась в рассуждения о политике, что она, надо сказать, очень любила. Как начнет мне пересказывать всю чушь, что слышит по телевизору, про то, как Америка мечтает на нас напасть, я из дома опрометью выскакивал!
–Больше не интересуешься политикой?
–Меньше, чем урожаем бананов в Малайзии.
–Ты действительно сильно переменился.
–Одни дураки не меняются.
–А что ты ешь? Что попало, как раньше?
–Ну уж нет. Что попало – птички клюют. А я ем то, что хочу.
–Я и говорю, что попало! Тебе кто-то готовит, или ты в рестораны ходишь?
–Слушай, давай сменим тему. Столько лет не виделись, а говорим о еде! Смотри, как хорошо вокруг!
–О, да! Замечательно! В себя прийти не могу. У тебя есть помощница?
–Зачем? У меня ни встреч, ни переговоров. Билеты на самолет я себе и сам в состоянии купить.
–Сам покупаешь билеты?! Ты и в магазин сам ходишь?
–Здесь сам. В Питере иногда прошу свою даму купить мне что-нибудь по хозяйству или съездить на рынок. По интернету в основном заказываю, – удобно.
–А какая у тебя машина в Питере?
–У меня там нет машины.
–Совсем нет?
–Была, да я продал. Это здесь, в деревне без машины пропадешь: до ближайшего супермаркета – 16 километров, до городка с аптекой и ресторанчиками – 20. А в Петербурге мне машина без надобности. Живу в центре, в спортивный клуб хожу пешком – примерно полкилометра. Гуляю, разумеется, тоже пешком. Не пробовала? Это довольно просто, надо только не забывать ноги переставлять,– я тебе завтра покажу, как это делается. В аэропорт вызываю такси.
–Без охраны, без «мерседеса», без секретарей, без костюмов!… Конец света! – Анна всплеснула руками.
–Тебе, наверное, надо отодвинуть сиденье, вон там рычажок. А то твои длиннющие ноги не помещаются, хоть в окно их высовывай.
–У тебя было по три охранника в смену! – не могла успокоиться Анна.– Плюс два водителя и еще начальник охраны! Охрана на коттедже. Секретари, домработницы, завхоз, капитан катера, водитель для жены, дежурный водитель для разъездов, – перечислять устанешь, целая армия!
–Правда? А я и забыл. Сколько ж денег я на них тратил!
–Пропасть! Навскидку не скажу, но могу поднять старые записи, они у меня где-то хранятся.
–Ну и дурак же я был!
–Почему? Тебе нравилось так жить.
–Вот я и говорю, дурак был.
* * *
Анну в свое время прислало Норову кадровое агентство, с которым у мэрии существовал договор. Прежняя его помощница ушла в декретный отпуск, он искал ей замену. Анна шла четвертой в списке претенденток, сотрудница агентства предупредила, что особых надежд на нее не возлагает, но посмотреть стоит.
Анне едва исполнилось двадцать два года, она окончила с золотой медалью английскую школу и с красным дипломом факультет иностранных языков Саратовского университета. Она сидела в кресле напротив его стола, худая, прямая, напряженная, неулыбчивая. Косметики на ней не было, ее бледное лицо с выступающими скулами имело нездоровый оттенок, на веках виднелись синие прожилки; щеки покрывала сыпь. Коричневое платье ниже колен ей совсем не шло, к тому же болталось на ней мешком. Прямые тонкие темно-русые волосы были забраны в хвост.
Глядя на Норова ясными круглыми глазами цвета морской волны, Анна рассказывала, что поступила в аспирантуру, но преподавательская работа ее не привлекает, тем более что платят за нее мало. Она хотела бы заниматься чем-то более интересным и полезным, готова работать по двенадцать часов в сутки и решать задачи любой сложности.
–Например, мыть посуду? – подсказал Норов.
Сотрудница кадрового агентства, присутствовавшая при разговоре, угодливо хихикнула. Анна осталась невозмутимой.
–Почему бы и нет? Если понадобится, могу мыть и полы.
Норов уже пообщался с тремя кандидатками. Все они обладали интересной внешностью, были ярко одеты и выглядели довольно сексуально. Ему особенно понравилась одна, в черных чулках, резинки которых дразняще выглядывали из-под короткой юбки. Он с удовольствием провел бы с ней вечер, но для работы ему требовался иной типаж.
Сексуальных девушек ему привозил сутенер, большой специалист по этой части. Далеко не все они оказывались проститутками, некоторым просто требовались деньги. Среди них встречались и персональные помощницы знакомых Норова, которые в постели доверительно выбалтывали ему секреты своих шефов. Норову не хотелось, чтобы его помощница за несколько сотен долларов ныряла в чужие постели и сплетничала о нем.
–Что вы читаете? – спросил он Анну.
Она ответила, что художественная литература представляется ей скучной, ее больше интересует политика и экономика.
–У вас нет воображения? – спросил Норов.
–Не люблю выдумок, – подтвердила она.– Я мыслю конкретно.
В устах юной девушки это прозвучало забавно. Что касается планов на будущее, то, по ее словам, в ближайшие годы замуж она выходить не собиралась, обзаводиться детьми не думала, молодого человека у нее не было.
