Кира Витковская
Cемейные узы не в счет
45.
Домой Ксюша и Лера возвращались поздно, когда уже темнело. Они побывали в школе, где раньше училась Ксю, а теперь Лерка. И Ксю была не только во дворе и на площадке, но и в самой школе: в коридорах, школьном музее… Сколько было воспоминаний!
Они выходили из школьного двора, когда рядом притормозила машина марки «Ауди». Маркова. Дверца открылась, и выглянул Марк. На этот раз он сидел сзади, потому что за рулем был Лешка.
– Девчонки, запаковывайтесь, – велел Лешка.
«Запаковывайтесь» – было как раз то слово, которое точно характеризовало ситуацию, потому что кроме братьев Римшицов в машине находились и их родители – дядя Юра и тетя Марина. То есть в салоне уже было четыре человека. Лера втиснулась между Марком и тетей Мариной, а вот Ксюше места уже не оставалось.
– Леха, ка это называется? – возмущенно воскликнула Ксю. – Полезай, Ксюшенька, в багажник или дуй домой пешком наперегонки с вами?
– Ничего-ничего, в тесноте да не в обиде, откликнулся Леша, посмеиваясь. Марк втянул Ксюшу за руку в машину и закрыл дверцу.
– Вот спасибо, а я только думала, что домой придется тащиться, – сказала Ксю и посмотрела на Марка. – Марк, тебе удобно меня держать? – спросила она.
– Конечно, – ответил Марк. – Стал бы я тебя на коленях у себя держать, если бы неудобно было!
– Эй, Марк, ты мою сестренку там не обижай! – притворно нахмурился Лешка.
– Она, между прочим, и моя сестренка тоже, откликнулся Марк.
Машину тряхнуло, и Ксюша, не удержавшись, упала головой на плечо Марка. Ей стало не по себе, захотелось, чтобы они поскорее приехали, чтобы можно было выйти. А то Ксю могла сорваться и выдать охватившие ее чувства.
Но когда они приехали и зашли в дом, Ксюша подумала, что лучше бы им не приезжать. Катя и Карина обменивались «любезностями» и, похоже, готовились перейти в драку. В комнате были бабушка, дедушка, папа, какая-то женщина – по-видимому, Лариса – но никто не пытался прервать будущих сестер.
– Гена, одна из твоих дочерей дурно воспитана, интересно, какова другая? – задумчиво сказала Лариса так, будто Ксюши здесь не было или она была ребенком и не понимала, о чем речь.
– А другая, моя многоуважаемая мачеха, другая дочь такая же невоспитанная, как и первая, – ответила Ксю. – Только у этой другой нрав куда более взрывной, чем у первой, поэтому если она разбушуется, то вам и вашей старшей дочери придется худо.
– Между прочим, надо еще доказать, что вы – папины дочери, – вызывающе сказала Карина. У Ксюши внутри все заклокотало, но она взяла себя в руки, промолчала, только бросила на зарвавшуюся испепеляющий взгляд. Катя же не выдержала.
– Я свидетельство о рождении показать могу – что я – Кличенко! – крикнула она. – А вот тебе и правда надо доказать свое происхождение.
– Послушай, я ничуть не меньше Кличенко, чем ты и твоя сестрица!
– Да кто бы спорил! – откликнулась Ксю. – Будь себе хоть трижды Кличенко – меня это не ломает. Но не старайся отнять у меня семью или фамилию, не выйдет.
– Да кому ты нужна! – закричала было Карина, но Ксюша ее уже не слушала. Она повернулась к отцу и спросила:
– Папа, а где мы с Катей будем жить? У тебя?
Отец замялся. Видно, он об этом не подумал. Ясное дело, он не мог привести дочерей в дом сожительницы.
Ксюша угадала его нерешительность.
– Прекрасно! – расхохоталась она. – Пап, ты так стремился уязвить маму и увезти нас с Катей, что забыл подумать, где нас поселишь!
Молчавший до сих пор Марк нашел, что Ксю зашла слишком далеко, и попытался остановить ее:
– Хватит, Ксю…
Ксюша отмахнулась:
– Нет, не хватит, Марк! Я вообще не понимаю, что здесь делаю! Мало того, что меня с места сорвали, так теперь выясняется, что мне жить негде!
– Почему негде? – удивился отец. – У бабы с дедом поживешь…
– А ничего, что я к папе ехала? Вернее, папа меня к себе вез? Это ничего?
– Ксюшка, перестань, – вмешался Леша. – Не устраивай бурю в стакане воды!…
– Бурю в стакане воды? – от этих слов Ксюша вспыхнула. – Нет, это не буря в стакане воды! – усталость и напряженность последних двух дней пересилили отчаянную последнюю попытку сдержаться и вырвались наружу. Ксю вскочила с места. – Ненавижу, когда мной распоряжаются, а мой папуля так и поступает! А если еще мне всякие Карины будут на нервы действовать… А ну вас всех! Вы все одинаковые, все заодно! Вроде, в лицо улыбаетесь, а как коснется, так ничего от вас не добьешься! Все как один! Хоть бы кто возмутился, сказал, что папа не прав… Никакого толку от вас! Вам только чтобы все было шито-крыто!
Ксюша со слезами выбежала из комнаты. Все ошарашено переглянулись.
– Какая нервная, странная девочка, – сказала Лариса.
– Моя дочь не странная, – возразил Гена, схватил куртку и тоже выбежал, только на улицу. Лариса последовала за ним.
– Катя, поговори с сестрой, – обратилась тетя Марина к племяннице.
– Ну нет, – сказала Катя. – Ксю не любит, чтобы видели ее слезы, она просто прогонит меня.
Семья умолкла. Эта фраза «специалистки по Ксюше» дала понять, что в комнату девушки лучше не соваться. Но ведь и оставить все как есть было нельзя.
– Марк, а что если тебе поговорить с Ксюшей? – внезапно сказал Леша. – Раньше ты всегда умудрялся ее переубедить…
– Раньше было раньше, Леха, – ответил Марк. – Теперь Ксю очень изменилась…
– Но тебе она действительно доверяет! – продолжал настаивать Леша.
– И правда, Марк, попытайся, – поддержал Лешку дядя Юра. – Вдруг что-нибудь да выйдет…
– Ну да, послушает она меня сейчас! Сначала графином каким запустит – что поувесистее, а потом послушает! Я же не самоубийца. Сказано вам – для Ксю мы все одинаковы. И если по совести, она права. Мы все между собой говорим, что дядя Гена ведет себя неправильно, но почему-то никто не может высказать это вслух! Потому Ксюша нам не верит.
– Но мы не можем позволить ей сидеть там и плакать! Кто-то должен пойти…
Лера чувствовала себя здесь лишней. Она и раньше, когда Карина говорила, что вернет себе все, отнятое Катей и Ксюшей, не поддерживала сестру. Она не любила вести войну. А сейчас тем более была против Карининой «политики». Лерке нравилась Ксюша – смешная, искренняя, внушающая доверие. Поначалу сходство Карины с девчонками-близняшками казалось удивительным, но теперь Лерка, пообщавшись с Ксю, ясно увидела разницу между ними. Карина вечно старалась подавить Леру, все время напоминала, что Лера некрасива, постоянно унижала ее. Ксюша же держалась свободно, на равных, дружелюбно, чем вызвала Леркину симпатию.
А теперь Ксюша убежала в комнату, там плачет, и не в последнюю очередь по их вине – Леры, Карины и их мамы. Лерка посмотрела на сестру, но в глазах у нее увидела злость, нетерпимость. На Карину никак не повлияло всеобщее волнение по поводу Ксюшиной истерики. Лера поняла, что Карина никогда не станет жалеть или сострадать Кате или Ксю. Она их ненавидит.
Но пока все судили да рядили, кому следует поговорить с Ксюшей, девушка вышла сама.
– Извините меня за мою резкость, я никого не хотела обидеть, – сухим, ровным голосом сказала она.
– Да что ты, Ксюшка, никто на тебя не обижается, – откликнулся Лешка. – Иди сюда, садись.
– Нет-нет, я пойду чай сделаю, – покачала головой Ксюша.
– Ксенечка, давай я сделаю, – сказала тетя Марина, вставая. – Ты садись.
Ксюша позволила за собой поухаживать. Она устроилась с ногами на диване – кстати, ее любимый способ сидеть: вот так, забравшись с ногами на что-нибудь мягкое и теплое – и пила приготовленный тетей чай.
– А все-таки, Ксю, умеешь ты к себе внимание привлечь, – посмотрев на сестру, сказала Катя. – Говоришь, что не любишь выглядеть слабой, а тут…
– Слушай, Кэт, иди лучше Владику позвони – давненько ты его не слышала, как бы от рук не отбился… – ответила Ксюша, снова загораясь. Если ее поведение и было немного театральным для кого-то, но у нее и в мыслях не было разыгрывать из себя несчастную, чтобы «привлечь внимание». Поэтому слова Кэт Ксюшу обидели. Сестра, называется!
– Ну-ну-ну! Какие мы занозистые!
– А я как ты.
Внезапное появление папы прервало намечавшуюся ссору, но дало начало новой. Он явился, по старому выражению мамы «на соплях», то есть очень и очень пьяным. И вроде ведь недолго погулял…
Следом за ним вбежала запыхавшаяся Лариса и с порога заголосила:
– Ой людцы мои, вы ж послушайте, что он надумал! Насилу я его нашла – с друзьями пил – так он поднялся и говорит: «Вешаться пойду! Никому я не нужен, так пойду повешусь!»
– О Господи! – воскликнула бабушка. – Что ж гэта ты! Зусiм ума тронуўся?
– Отстань, мать, дай веревку! Надоело мне!
– Дядька, у тебя что – крыша поехала? Ты с ума сошел? – вмешался Марк, поднимаясь.
– Дядя Гена, не выдумывай!
Поднялся переполох. Бабушка, дедушка, Лариса, тетя Марина, дядя Юра, Марк, Леша, Катя, Карина и Лера наперебой убеждали Геннадия ничего не делать. А Ксюша осталась на месте. Казалось, она даже не слышала. Хотя, ей и не нужно было слышать – девушка знала эту сцену наизусть. В ушах ее стояло давнее, но такое похожее на сегодняшнее: «Утоплюсь! – Гена, не надо, Не сходи с ума! – Надоела мне вся жизнь! – Папа, папочка, пожалуйста, не надо!» Слезы, звон стекла и сильный удар входной дверью. Ночь без сна, а потом отцовское возвращение как ни в чем ни бывало.
– Люди, а чего вы его держите? – неожиданно громко сказала Ксю. – Пускай идет…
Повисла гробовая тишина. Все с изумлением, даже со страхом уставились на Ксюшу. Девушка понимала, что выглядит чудовищно жестокой в глазах родных, но в эту минуту она почти ненавидела своего отца. Ее душила невыносимая обида. Когда подросток вроде нее хочет покончить жизнь самоубийством – это еще можно считать нормальным. Неокрепшая психика может так протестовать против несправедливости окружающего мира. Но вот когда взрослый человек не в состоянии справиться со своими проблемами и просит помощи от подростка… Ксюша не собиралась решать проблемы отца. В этот момент она желала ему смерти.
– Он хочет убить себя – это его законное право, при чем тут мы? – повторила она и посмотрела на отца: – Давай, папуля, вперед и с песней. Веревку выбирай покрепче и дерево повыше – чтоб наверняка. Или лучше на речке в полынью нырни, благо лед еще не сошел.
Марк бросился к Ксюше.
– Что ты говоришь, Ксю? Замолчи…
– Не хочу. Я хочу, чтобы он повесился. Пусть идет, – как заклятие повторяла Ксю. В нее словно бес вселился.
– Марк, уведи ее в комнату, – взмолилась бабушка, видя, как дико изменился в лице Гена. Марк кивнул и потянул девушку за собой.
– Пошли.
Ксюша не сопротивлялась. Она испытывала ужасную слабость. И когда Марк привел ее в комнату и перестал удерживать, Ксю бессильно опустилась на кровать.
– Ты с ума сошла? – накинулся на нее Марк. – Ты понимаешь, что делаешь? Он же пьяный, он все что угодно может сделать…
– Ничего он не сделает, он слишком себя любит. Просто играет на публику.
– Нет, не играет…
Из кухни донесся чей-то крик, потом грохот. Марк вскочил, как подброшенный пружиной.
– Сиди здесь и никуда не уходи. Я скоро вернусь, – сказал он и быстро вышел.
Из кухни доносились крики, стук… Ксюша не усидела в комнате, выглянула посмотреть, что происходит там. Отца повалили на пол и той самой веревкой, на которой он хотел повеситься, Лешка скручивал ему руки. Рядом бегала и голосила Лариса. Катя плакала на плече тети Марины, Марк успокаивал деда.
Ксюша равнодушно оглядела эту картину и ушла в комнату.
46.
Когда вернулся Марк, Ксюша сидела на кровати и смотрела в одну точку. Если честно, Марк даже засомневался, нормальна ли она. Но лишь только Ксю подняла глаза, Марк увидел, что она плачет.
– Бессовестная девочка, – сказал Марк, стараясь казаться суровым. Не вышло. Тон получился слишком мягким. – Ксюша, ты вообще соображаешь, что делаешь?
– Не надо, – прошептала Ксюша и прижалась к его плечу. – Не ругай меня, Марк, пожалуйста.
– Ну… – Марк сдался. Ксю этим простым жестом подкупила его суровость и строгость, он просто не мог осуждать ее сейчас. – Хватит, Ксю. Не плачь, – он обхватил рукой вздрагивающие плечи. – Перестань. Успокойся и объясни, почему ты так себя вела? Ведь ты же не злая, ты не способна желать кому-то смерти…
– Но я желала. Я хотела, чтобы он умер. Я не понимаю этого сама, но это правда. Я хотела, чтобы он умер.
Марк поднял ее лицо за подбородок и серьезно взглянул на нее.
– Почему? Почему, Ксю? Ты понимаешь, что могло бы произойти, если бы папу твоего не удержали?
– Я не верила, что он что-то с собой сделает. Я это слышала много раз. Он только пугает – хочет, чтобы около него бегали и упрашивали. А я устала от этого. Мне самой бы сейчас впору вены вскрывать или вешаться…
– У тебя проблемы?
Ксюша отбросила волосы за спину.
– Да у кого их нет, этих проблем? Марк, помню я одну вещь… Мне семь лет было… Шли летние каникулы, Катя была у бабушки в Барановичах, а я в пришкольник ходила, потому здесь была. И вот один раз папа как-то напился, они с мамой поругались, и он сказал, что топиться пойдет… Я тогда очень испугалась, плакала, просила, чтобы папа не уходил… А он ушел. Мама всю ночь не спала, ходила по комнате – думала, я не слышу. А я все слышала. Как я могла спать, если… А утром папа заявился как ни в чем ни бывало – будто и не он вовсе топиться собирался… Веселый такой, довольный…
– Я ничего не знал об этом, – сказал Марк растерянно.
– Конечно. Никто не знал. И не мог знать, потому что я никому ничего не говорила. Я не люблю плакаться кому-то. Я не знаю, откуда это взялось, но я всегда скрывала свои печали. Я всегда плакала в уголочке, если у меня что-то случалось, так, чтобы никто не слышал…
Марк погладил Ксюшу по щеке, задумчиво вгляделся в черты лица девушки: в линии губ, щек, носа, бровей… Так непривычно видеть на всем этом печать грусти! Обычно Ксюшино личико излучает радость, тепло, интерес к людям – даже когда Ксю задумывается и, не улыбаясь молчит, все равно ее лицо оживлено. Значит, дело здесь не в улыбке и не в мимике. Дело в глазах. У Ксю глаза грустные, печальные, поэтому все кажется печальным – взгляд, голос, черты лица…
То, что Ксюша высказала минуту назад, для Марка было не ново. Те же мысли приходили к нему самому не один раз, не один раз он и вел себя так же – плакал в уголке, чтобы никто не слышал. Само собой, плакал в детстве, когда был маленьким. Не всем везет получить при рождении счастливый билет в жизнь в виде привлекательной наружности и приятного окружающим характера. Чаще всего людям дается что-то одно – внешность или характер. Случается, конечно, что не достается ни того, ни другого, но у Марка не этот случай. Внешность у него очень и очень даже ничего, да и характер, в принципе… Все на месте вроде в характере: и чувство юмора, и настойчивость, и решительность, и умение сострадать… Но все как-то неустойчиво, разрозненно – словно подточено или изломано. С детства Марк чувствовал себя неуверенно, несвободно, что-то мешало ему быть таким открытым и искренним с людьми. Он не врал, конечно (во всяком случае, врал не больше других ребят), да и занудой не был… Но было что-то… Наверное, чрезмерная скрытность и недоверие к людям. И не всегда Марк отваживался отстаивать свое мнение, противопоставлять себя окружающим и, в случае чего, применять силу. Поэтому ему часто доставалось от приятелей, из многих драк мальчик выходил битый, с плачем.
Теперь, конечно, Марк знал, чего хочет, и не шел на поводу у компании, и мог хорошенько «навтыкать» тому, кто отважится что-то сделать ему. И среди друзей о нем говорили: «Лучше быть с Марком на гребне его волны, чем становиться ему поперек дороги». Волшебная перемена путем закаливания произошла в Марке после развода с женой. Он понял, что перед чьей-то силой нужно не отступать, а искать силу побольше, что если кричат на тебя – надо кричать еще громче, что если бьют – надо бить в ответ, а если с тобой говорят – нужно отвечать внятно и отчетливо. Открыв для себя эту нехитрую истину, Марк приобрел какую-то цельность натуры; качества характера стали переплетаться теснее.
Но и теперь еще под ногами не всегда была твердая земля, не всегда Марк понимал поступки, которые совершал, решения, которые принимал, и чувства, которые испытывал. Та скрытность, категоричность и резкость суждений, что отличали Марка в детстве, сохранились и оказывали свое влияние, и от этого влияния не спасала ни приобретенная цельность характера, ни принципы, ни жизненный опыт.
Марку было знакомо и чувство одиночество. Как ни странно, сильнее всего оно ощущалось в семье. Очень, очень часто Марк чувствовал себя чужим среди Кличенко, иногда, в разгар семейных праздников – по-кличенковски шумных – его охватывала тоска и желание оказаться за тысячи километров, как можно дальше отсюда. Почему так, Марк не понимал, но так было. Он любил свою семью: вместе всех и по отдельности каждого, но все двадцать шесть лет жизни парень чувствовал себя отстраненным, далеким от всего этого, просто наблюдателем.
И он понимал Ксюшу сейчас, когда она говорила, что скрывала свои печали, потому что сам поступал так же. И точно так же не любил жаловаться.
Выходит, те особые чувства, которые он испытывал к Ксении в прошлом и испытывает сейчас, основаны не просто на плотском желании. Скорее, это желание родилось на основании этих чувств и на старании Марка в них разобраться. И самая природа их лежит в том, что он и Ксю – родственные души. Ведь если разобраться – между ними много общего. Примерно одинаковые принципы, похожие качества характера, похожий способ решать проблемы, та же скрытность и недоверие к людям…
– Ксюш, я не хотел. Прости, – произнес Марк. – Я не знал…
– Да как ты мог узнать? Ведь я этого даже маме не говорила, даже Кате… По сути, мы с Кэт – абсолютно чужие друг другу. Только название, что сестры… – сказала Ксюша грустно и вдруг посмотрела на Марка как-то странно. – Знаешь, Марк, а ведь мне грех жаловаться на судьбу! У меня есть папа, мама, сестра, большая семья… У меня никто не умер, я не больна смертельной болезнью… Вот подрасту, окончу школу, заработаю профессию, замуж выйду… Ведь все есть? Только почему-то это самое все неизвестно где. Как я в детстве когда-то сказку читала, и там строчки были: «Все стало как на загадочной картинке. Все тут и никого не видно…» – Ксю помолчала и заговорила снова: – Я всегда хотела иметь большую семью, много родственников, которые собирались бы в праздники все вместе и всегда было бы много подарков… А у меня? Что есть у меня? Вроде и родни много, и в то же время никого, все разъехались. Вот и получается – у меня большая семья, но в то же время я одна. Никого нет… Ты сейчас скажешь, что все было бы иначе, если бы мы не уехали? Ведь ты, как и все здесь, считаешь, что мама неправа? Нет, ничего не изменилось бы, наоборот, было бы еще хуже. Я была бы еще более одинока, потому что не была бы важна и нужна. Сейчас, по крайней мере, когда я приезжаю, все рады мне. Живи я здесь, меня бы даже не замечали. Я была бы не нужна.
– С чего ты взяла, Ксю? Почему ты думаешь, что была бы не нужна?
– Почему? А была я нужна, когда жила здесь? Скажи мне, Марк, вот ты часто обо мне думал, когда я жила в Березино? А когда уехала – часто ты вспоминал меня? Вот видишь, ты молчишь! Я была слишком тихой и незаметной, чтобы для кого-то что-то значить! Но неужели такие уж непомерные требования: чувствовать себя нужной своей семье, сознавать, что родные о тебе думают! Я же не требую чего-то сверхъестественного, я не хочу становиться Мисс Мира или мультимиллионершей… Мне не нужны богатства и слава. Мне нужна любовь и понимание! Многие семьи распадаются, но дети не чувствуют себя такими одинокими и не нужными. Они бывают и у отца, и у матери, свободно общаются со всеми родственниками… Но только не я. Я не могу просто так позвонить тебе или Лешке, не могу прийти, потому что боюсь показаться навязчивой. Мне нужен предлог, повод… хотя здесь должно все быть просто. Я гораздо меньше боюсь чужих, посторонних людей, потому что их мнение обо мне для меня не важно… Это все впечатления детства, когда каждый старался от меня избавиться, а я, вместо того, чтобы обидеться или возненавидеть, во всем винила себя. Родных не выбирают, и если я не могу пробудить в ком-то интерес к себе, то тут виновата только я… Иногда и теперь, когда у меня есть друзья, когда я более-менее научилась жить, я опасаюсь ответной холодности и непонимания и поэтому замыкаюсь в себе. Горько, но я сама себе внушила, что все в порядке, что жизнь хороша и так, что я эгоистка, если такой несчастной себя возомнила – ведь живут на свете калеки и сироты, живут нищие, голодные… Вот у них горе, а у меня так… ерунда и не стоит внимания. Но иногда находит… вот как сейчас… кажется, ничего хорошего в жизни нет, кругом одни сволочи, которые думают только о том, чтобы унизить тебя, оскорбить или сделать больно… И ни одного человеческого, дружеского взгляда! Как в черную дыру проваливаешься!…
Марк слушал и убеждался, что они с Ксю действительно похожи. Нет, конечно, он мог возразить ей во многом: семья любит ее, думает, помнит. Да и сам Марк и во время ее жизни в Березино, и во время ее отсутствия много думал о ней, гораздо больше, чем хотел бы… Но в Ксюшиных словах об одиночестве, боязни людского непонимания, черной дыре звучали сокровенные мысли Марка, те, которые он боялся и не умел высказать. Ксю говорила о себе, но словно читала все, о чем думал Марк.
– Ксюша, я не знаю, что сказать тебе… Не хочу говорить пустые слова утешения, потому что хорошо знаю цену этим словам. Их нетрудно сказать, но они бессмысленны – они не облегчают боль и ничего не выражают… Холодности и непонимания боятся все, и «черные дыры» у каждого свои… Научно это называется депрессия или приступ меланхолии, но я фиговый психолог… Но ты неправа, Ксю. Ты имеешь значение. Какой бы маленькой, тихой и незаметной ты ни покинула город, тебя помнили. Тебя ждали, о тебе думали… Ты неправа, когда говоришь, что я совсем не вспоминал свою младшую сестричку или вспоминал редко! Это неправда. Сколько раз мы с Лешкой, идя на дискотеку, заходя к бабушке, разговаривая с Лизой или собираясь на семейном празднике, вспоминали тебя и Кэт; представляли, что вы могли бы быть с нами… Конечно, мы не звонили и не ездили в Барановичи, да и здесь не особенно с вами контактировали… Это плохо, я, по прошествии времени, сам понимаю, что зря считал мелких людьми второго сорта… у меня самого ведь теперь дочь… Но я никогда не хотел обижать тебя или Катюшу, даже если подшучивал над вами чересчур ехидно…
– Да нет же, Марк! Я вовсе не упрекаю тебя и не собираюсь предъявлять счет за старые обиды! Мне это не нужно. Просто я хочу, чтобы ты понял, что мои поступки – не просто какой-то каприз. Если я делаю что-то плохое – чаще всего это из-за срыва. Я не выдерживаю накопления эмоций, устаю скрывать свои переживания… и у меня в какой-то момент сгорает предохранитель. Вот и сегодня с папой, – Ксюша снова вернулась к тому поступку, который ее тревожил. – Я устала. Я столько раз слышала папины речи о самоубийстве, столько раз пугалась и волновалась впустую, что сегодня не сдержалась.
– Ладно, ладно, Ксю, я уже понял. Конечно, могло случиться страшное, но не случилось. Срывы у всех бывают. Тебе нужно отдохнуть – лечь и хорошенько отоспаться, иначе ты еще кого-нибудь на смерть отправишь, – пошутил Марк, вставая с кровати. Ксюша улыбнулась краешками губ и тоже поднялась.
– Марк, – позвала она уже собравшегося выходить парня. Марк обернулся. – Спасибо, что выслушал, – сказала Ксю. – Мне было очень-очень мерзко на душе, а ты удачно сыграл роль «Стены Плача».
– Ксю! – Марк растрогался. – Иди сюда, жалостница!
Он обнял девушку, и Ксюша доверчиво прижалась к его плечу. Так, обнявшись, они простояли несколько минут.
– Я иногда себя такой слабой чувствую… – произнесла Ксю тихо. – Кажется, что кто угодно может меня сломать…
– Нет, Ксю, ты у нас сильная. Но даже сильным людям иногда бывает плохо. Но всегда можно попросить помощи. Рядом есть люди, для которых ты очень много значишь. Помни об этом.
Марк вышел из комнаты, а Ксюша решила последовать его совету и лечь спать. Уже лежа в постели, девушка думала о том, что сказал ей Марк. Конечно же, он прав. Семья любит ее – это видно. Видно по всеобщей радости по поводу ее приезда, по волнению за нее, когда у нее что-то случается. И Марк сказал правду о том, что помнил ее. Ведь вспоминает же о нем и остальных Ксюша и вспоминает часто. Почему же другие должны вести себя по-другому? В конце концов, хватит прибедняться и жалеть себя. Сегодня просто плохой день, какие иногда случаются со всеми, поэтому не стоит ставить на себе крест.
Через несколько минут Ксю уже спала.
Марк в это время разговаривал с Лешкой в передней комнате бабушкиного дома, там, где недавно буянил дядя Гена. В данный момент он с Ларисой, Кариной и Лерой отправился домой.
Парни разговаривали тихо, хотя в комнате никого не было. Бабушка и дедушка еще где-то хозяйничали, Катя ушла к себе, а родители Марка и Алексея повезли домой вышеупомянутую семейку, обещав вернуться за ребятами.
– Я от Ксюшки такого не ожидал, – задумчиво сказал Леша. – Все тут дядьку упрашивают ничего с собой не делать, а она удачи желает, советы дает…
– Но ее можно понять, Леш. Она от своего папули мало хорошего видела. Мы даже и отдаленно не представляем, как она жила.
– Да я ее и не осуждаю вовсе! Мы многого о Ксюше не знаем, ведь она намного младше нас… Но Ксю очень ранимая, хоть этого и не показывает. Она не подает виду, что обижена, хотя обижается часто.
– Сложно это все. И странно – раньше о Ксю не думали. А еще говорят, что чем больше разница в возрасте – тем лучше. Ничего подобного.
– Так уж и ничего? – поддел Марка Леша. – У вас с Ксеней разница большая, но тем не менее вы хорошо ладите…
– На что ты намекаешь? – взвился Марк.
– Ни на что… Успокойся, Марк, я просто говорю, что Ксюша тебе доверяет… только и всего… Чего ты ерепенишься?
– Да нет, ничего, – Марку стало стыдно. Сорвался, как с цепи. Леша засмеялся.
– До чего сейчас братья и сестры боятся быть заподозренными в инцесте! Кому ни скажи, что излишне близкие отношения с сестрой или братом… Реакция всегда бурная. Какие выводы нужно делать?
– Закрой рот, а то взгрею как следует…
– Ладно, молчу-молчу, – сказал Леша. – Но все равно выводы напрашиваются…
– Заткни варежку со своими выводами. Проглоти их, потому что ко мне они отношения не имеют! – не на шутку разозлился Марк. Лешка с удивлением и недоумением посмотрел на него.
– Марк, ты чего? Шуток не понимаешь? Шучу я…
– Ну тебя с твоими шутками, Лешка! У тебя дурная мода шутить серьезными вещами!
– А чего ты, собственно, переживаешь? Ведь к тебе же это не имеет отношения, ты сам сказал… Чего ты заводишься?
– Ничего. Погода на улице хорошая. А вообще отвяжись от меня со своими меткими замечаниями!
– Так, так, мы не в настроении. Что ж, молчу, не буду нервировать. Сегодняшний день допек всех… Слышишь, Марк, я замолчал, – смеясь, сказал Алексей. – Специально, чтобы сделать тебе приятное… Видишь, перестал шутить серьезными вещами…
Марк сердито посмотрел на брата.
– Нет, слушай, ты перестанешь меня сегодня доводить? – раздраженно сказал он. – Или мне оплеуху навесить?
– Ну, давай-давай, братец, займись моим воспитанием! – продолжал дразниться Лешка, который, похоже, сегодня был в ударе. – Ладно, молчу. А вообще, пойду покурю. Ты за компанию не пойдешь?
– С тобой? – Марк сделал досадливое движение бровями. – Я лучше брошу, чем с тобой за компанию…
Лешка вышел из комнаты. Марк прошелся из угла в угол, затем сел на диван, подпер голову руками… «Что с тобой происходит, Марк? – мысленно спросил он себя. – О чем ты только думаешь? Леша прав, я реагирую слишком бурно на его безобидные замечания-шутки. Это подозрительно».
А вообще Марк думал явно не о том, о чем надо. Мало того, что в жизни уже давно ничего не происходит, так теперь и мысли неизвестно где бродят. Ладно, уж если думается о Ксюше, то пускай бы что-то нормальное думалось, так нет… В голову какой-то разврат лезет. И хоть Антон говорил, что это фантазии, которые появляются у всех… Все-таки это не нормально – видеть в этих фантазиях свою кузину. Изредка, конечно, можно, но не так же… Марк же видел Ксюшу в эротических снах, к тому же в таких снах, которые шибко напоминают крутые порно-фильмы, в разговорах с ней или о ней часто забывал о нити разговора и задумывался абсолютно о другом. Представлял всегда оживленную, по-детски непосредственную Ксю в таких ситуациях, в каких бывали его многочисленные любовницы. Какой бы была в их роли эта милая, юная девушка? Маленькая очаровашка – какова она в любви? Что она испытывала, что прошла, что знает и умеет, а чему ее еще нужно обучать? Ксюша ведет себя уверенно, не теряется в общении с парнями, не боится пошлостей – может запросто дать ответ на них, не стесняется ругательств… создается впечатление, будто она все-все познала, но ей только шестнадцать лет…
Наблюдая за этой юной девушкой, практически ребенком по внешнему виду, но такой уверенной в поведении, Марк часто ловил себя на недозволенных мыслях. Тонкие пальчики, держащие сигарету, вызывали в представлении те прикосновения и ласки, которые рождаются под такими пальчиками. Стройное, гибкое тело так и манило к себе; особенно тот образ Ксюши, недавно вставшей с постели, той Ксюши, которую он нарисовал… этот образ был первозданно свеж, как-то девственен… и он так влек Марка, непреодолимо влек… Эта девушка была нужна, необходима ему…
Но ведь кругом полно других – красивых, уверенных, опытных… Но нет, Марка тянет именно к Ксении, его сестре, при каждом взгляде на нее у парня закипает кровь. Даже сегодня, когда она бросала в лицо отцу жестокие слова, а потом плакала и словно исповедовалась Марку, когда стояла, доверчиво прижавшись к его плечу – какой-то частью мозга, краем извилин Марк не мог полностью сосредоточиться на мысли, что Ксю его сестра, и ей нужна его помощь. Он продолжал фантазировать. Это было как идея-фикс.
«Господи! – вздыхал про себя Марк, расхаживая по комнате, как тигр по клетке. – Господи, что со мной? Что это такое? Почему я никак не могу выкинуть Ксюшу из головы? И сколько я еще сумею держать себя в руках?»
