Кира Страйк
Шерловая искра
Глава 6
Замок Хальдад, владение ридгона Мелькора.
Величественное сооружение из серого и красноватого камня, окружённое высокой стеной, застыло в клубах предрассветной дымки на острове в центре озера Беор. Впрочем, хозяева замка строили этот монументальный комплекс в столь живописном месте не ради того, чтобы иметь возможность любоваться красотами природы, а исключительно в стремлении превратить свой дом в неприступную крепость. И не прогадали. За всю историю своего существования Хальдад ни разу не был захвачен врагами.
К стенам его протянулся длинный мост. Само же родовое гнездо ридгона Мелькора состояло из двух частей: предзамка и дворца с последним убежищем на случай осады – квадратной башней-донжоном*.
В просторном первом внутреннем дворе разместились необходимые хозяйственные постройки. От жилой половины его отделял ров и второй подъёмный мост**.
В трёх углах защитной стены молчаливыми стражами высились круглые смотровые башни с глазами-бойницами.
Когда-то все эти надёжные, проверенные веками сооружения хранили жизни и покой членов многочисленных семей предков Мелькора. Теперь же стены замка берегли лишь их портреты и своего одинокого владельца. Слуги, окружавшие своего ридгона заботой и неотступным вниманием, не могли спасти того от тоски, поселившейся в этом доме и пожиравшей сердце его хозяина последние годы.
В большой рабочем кабинете, лениво разливая приглушённый жёлтый свет, тихо потрескивали немногочисленные свечи в позолоченных трёх рожковых канделябрах. С некоторых пор ридгон перестал любить яркое освещение и тогда же потерял сон. Сквозь стекло окна робко пробивались самые первые лучи просыпающегося солнца.
Вот один из них медленно пополз по идеально полированной поверхности тёмно-коричневого прямоугольника стола, затейливо украшенного искусной резьбой по бортику столешницы. Вот опасливо скользнул по расслабленной руке, выше, задержался на опущенном вниз усталом лице немолодого уже мужчины, вынуждая его поднять голову и обратить взор на чудо зарождавшегося утра.
Некогда смоляные, а нынче густо забеленные сединой волнистые волосы огладили широкие, горестно опущенные плечи. Ещё несколько минут карие глаза Мелькора слепо смотрели в окно, затем его рука потянулась к лежавшему на столе листу новомодной бумаги, дорогой, отливающей шелковистым блеском, скомкала недописанные строчки и отправила в угол, где уже валялось штук шесть подобных покалеченных страниц.
Вот уже два с лишним часа ридгон мучил перо, пытаясь в очередной раз подобрать слова, способные вернуть ему потерянного сына. Он не знал, находили его мальчика предыдущие письма, или нет. Как и не знал, доживёт, дождётся ли того дня, когда снова сможет обнять своё строптивое, но беззаветно любимое дитя.
Ссора. Глупая, нелепая ссора стала причиной того, что единственный наследник Мелькора хлопнул дверью и уехал поступать в легион, отправлявшийся в места приграничных стычек с Мархаратом.
– Ронан, сын… Когда же ты успел вырасти в такого же непокорного упрямца, как твой отец? – в тысячный, наверное, раз себе, небу, этому шкодливому солнечному лучу, танцующему за окном ветру он обращал свой безответный немой вопрос.
В тот злополучный день молодой и пожилой, похожие, как две капли воды, мужчины впервые не смогли договориться. Не нашли в себе сил остановиться в кипевшей страсти спора, не услышали друг друга, не сказали нужных слов.
И всё из-за чего?! Как же он сейчас корил себя за горячность, за то, что не имел мудрости убедить сына в неправильности его взглядов, за то, что не удержал от необдуманного порыва, за что угодно … Но только не за то, в чём крылась причина вспыхнувшего разногласия.
А ею стала та самая пресловутая помолвка, которую они с Хунгором сладили для своих детей много лет назад. Когда ещё была жива Аурра – любимая жена и мать Рона, а место Элоры, покойной мамы Тиннариэль, рядом с другом ещё не заняла эта чванливая охотница за титулами и чужим благосостоянием. Да и сам Хунгорд уже два года, как ушедший за крайние пределы, был здрав и крепок телом и духом.
Почему возмужавший мальчишка так яростно воспротивился родительскому решению, Мелькор до сих пор понять не мог. Где сын успел нахвататься вольнодумных идей – тоже крылось за пределами его разума.
– Отец! Ты меня не слышишь! Вся эта слепая помолвка, вопреки твоему святому убеждению в благости ваших намерений, продиктованных на твой взгляд исключительно любовью, на деле не что иное, как насилие. – полыхая гневными молниями из таких же карих, как у родителя, даже почти чёрных очей, взывал к нему Ронан.
Ридгон помнил каждое сказанное тогда слово, на сотни сотен раз прокрутил в голове каждый оттенок интонаций. Сын действительно яро верил в то, что говорил. И его сопротивление было вызвано не скверностью характера, а именно вот этой самой убеждённостью.
– Я отказываюсь делать девочку несчастной просто потому, что вы приняли такое решение за нас. И свою жизнь не согласен положить на алтарь чужого выбора. Мы не знаем друг друга. С чего вы взяли, что этот шаг – единственно верный? Всё, что я помню о Тиннариэль, это образ смешного дитя с тоненькими ручками и царапиной на щеке, которую она заработала, падая со стула в пыльной библиотеке твоего старинного товарища. Может я ей окажусь противен. Или она выросла в скучную, злобную, костлявую стерву. А я хочу так, как у вас с мамой, понимаешь?
– Но ты не можешь отказаться, Ронан! Это – до-го-вор! Это слово, данное другу, в конце концов! – гремел в ответ Мелькор.
– Могу. – почти спокойно ответил тогда сын, – Я никому такого слова не давал.
– Маленький беспечный дурак. В такого коня вырос, а ума не нажил! Как же ты не поймёшь, что так, как у нас с мамой, это одинокая, благословенная богами хрустальная капля, доставшаяся нам с Ауррой из бездонного моря менее счастливых судеб.
– Значит, я разыщу свою каплю. И буду искать, пока не найду.
– Безумец!
– Твой сын!
– Ты не посмеешь!
– Как знать!
– Но приданное?!
– Верни.
– Ронан! Не заставляй меня действовать жёстко!
– Не стану, отец. Я просто не стану жить в доме, где из меня пытаются сделать покорного бычка, с любовью отправленного на закланье.
И всё. Он ушёл в тот же день.
Ведь можно было найти решение. Хотя бы дать детям шанс увидеться. Возможно, эта встреча смогла бы поколебать упрямое несогласие Рона. Но ридгон Мелькор просто не поверил в то, что его мальчик действительно способен выполнить такое опрометчивое, ведущее к опасным последствиям, обещание. Рыкнул, стукнул напоследок для убедительности кулаком по столу и ушёл к себе. А утром стало уже поздно что-то менять.
Это случилось три года назад, когда подходило время исполнения обязательства, и отцы решили поближе познакомить детей.
Надо было, наверное, что-то делать. Может быть действительно расторгать помолвку, возвращать девочке её… Ох… А что тогда делать с испачканным добрым именем, с опороченной репутацией? Сынок – сынок… Если бы всё действительно было так просто.
Мелькор тянул и тянул, не решаясь сделать этот непростой шаг. Скорее всего, он просто всё-таки надеялся на то, что Рон проветрит горячую голову вдали от дома, одумается, вернётся. Ведь наследник пошёл в отца не только внешностью и вспыльчивостью характера, верно?
– Сын, мы всё исправим. Мы найдём ответы на любые вопросы. Только вернись. Только живой.– ледяными пальцами обрывая жизнь огня свечи и не чувствуя боли, снова, как молитву, прошептал седой, заметно постаревший за эти чудовищно долгие годы мужчина.
*Донжо́н – главная башня в европейских феодальных замках. В отличие от башен на стенах замка, донжон находится внутри крепостных стен (обычно в самом недоступном и защищённом месте) и обычно не связан с ними – это как бы крепость внутри крепости.
Глава 7
– Ридгон Мелькор! Ридгон Мелькор! – запыхавшийся секретарь хозяина замка и его главный помощник ворвался в кабинет, кажется, даже забыв от волнения постучать в дверь.
Мужчина вздрогнул от неожиданности и посмотрел на него с недоумением. Махтан, хоть и был одним из лиц наиболее приближённых к господину, никогда не позволял себе подобных вольностей.
– Простите, ри Мелькор. – верный слуга осознал оплошность и замер с повинной головой.
Впрочем, лишь на секунду. В следующий миг он снова поднял на хозяина глаза размером с суповую тарелку, полные слёз и густого замеса самых противоречивых чувств, от страха и неверия до мольбы, надежды и самой безграничной радости.
В ходивших ходуном руках Махтана подрагивала какая-то бумага.
– Да что с тобой?! – раздражаясь на непонятность ситуации и нежеланное постороннее присутствие, спросил ридгон.
– Письмо. – сам боясь окончательно поверить в происходящее, изменившимся до сипа голосом произнёс помощник и порывисто протянул драгоценное послание Мелькору, – Гонец привёз письмо от… вашего сына.
Все и каждый в замке до последнего мальчишки-полотёра знали, как страдает их господин, как ждёт любой вести о наследнике, как не спит ночами и молится о его благополучном возвращении. Поэтому, когда стража моста только услышала, с какой целью явился вестник, того едва ли не на руках внесли в крепость вместе с загнанным вусмерть конём, а послание молниеносно передали Махтану.
– Эрина милостивая, Асфита милосердная… услышали мои мольбы… – онемевшие пальцы ридгона никак не могли справиться с печатью. Лицо отца сковала каменная маска, грудь судорожно вздымалась, дыхание не успевало за разогнавшимся в бешеной скачке сердцем.
Наконец, глаза мужчины побежали по строчкам. Но ему не удавалось различить, уловить смысла написанных слов. Только увидев знакомый, хоть и непривычно неровный почерк, Мелькор уже не мог думать ни о чём, кроме того, что сын его жив и да, именно он писал это письмо. В десятый раз сквозь пелену мутного тумана вглядываясь в характерные завитки, он начинал читать послание с начала и не мог проникнуть в его суть.
– Махтан, прочти. – он сдался и протянул листок обратно в руки помощника.
– Слушаюсь, ри. – тот протёр мокрые ресницы и начал складывать прыгающие перед лицом буквы в предложения, – "Отец, прости…"
Тем временем где-то на пути к замку Хальдад.
– Отец, прости. Прости, молю, мне мою бессердечность и гордыню. Как бы я хотел сказать об этом преклонив перед тобой колени. Жаль, что понимание того, как дороги родные люди, как ужасны могут быть упрёки, сказанные им в горячке, сколько боли могут принести необдуманные поступки, приходит только в тот момент, когда осознаёшь, что может быть у тебя больше не будет возможности произнести покаянные слова… – молодой человек, лежавший в тихо поскрипывающей повозке скрючившись в позе зародыша и уставившись в одну точку, прокручивал в памяти строки, написанные и отправленные домой.
В этом исхудавшем теле, в лице с по-стариковски иссохшей кожей и плотно сжатыми серыми губами сложно было узнать ридгана Ронана, сына и наследника Мелькора.
Он обречён. По крайней мере Рон был в этом уверен. В последнюю вылазку они в составе отряда из десяти человек были направлены в самые глухие леса приграничной зоны, где засела группа из противоборствующей стороны и тиранизировала ближайшие поселения. Только это была их территория. Топкие вонючие болота, сонмище насекомых-кровопийц, непроходимые заросли лехандры, увивавшей тесные ряды тонких, но высоких стволов деревьев, как будто стремящихся туда, наверх вырваться из мрачного удушливого ада, глотнуть воздуха, поймать хоть малую долю солнечных лучей – обычному человеку здесь не выжить.
Однако, они и не были обычными. Они – одни из лучших. Мелькор в своё время не жалел ни средств, ни времени на обучение Рона боевому искусству. А за годы участия в военных действиях мятежный сын ридгона дослужился до звания эренгана* и возглавлял сейчас небольшую команду отчаянных бойцов, хранимых самими богами. Свидетелями тому – многочисленные шрамы на телах сорвиголов, но сохранённые жизни.
Каннаган** Асталадо дал приказ раз и навсегда разобраться с подобной жестокому смертоносному призраку бандой, действующей умело и хитро. Совершив набег на спящую деревню, выбранную жертвой, они тут же убирались в глухую чащу своего мрачного леса. Никто не знал, где они появятся в следующий раз.
Сколько достойных воинов полегло, пытаясь преследовать и уничтожить неуловимого врага. В этот раз решено было отправить карательный отряд в логово "зверя" для того, чтобы найти тихих убийц и истребить. Для выполнения столь сложной операции выбрали летучую десятку Рона
Главной трудностью являлось то, что в этом лесу, носившем говорящее название Проклятого, противники чувствовали себя хозяевами. Так оно и обстояло на самом деле.
Это воины из отряда Ронана были здесь чужаками. Местные жители с нашей стороны границы все поголовно и носа боялись сунуть в это гиблое место. Стать провожатым согласился лишь один человек – угрюмый дровосек из деревни Ринсвилд, похоронивший убитыми всю свою семью. Больше ему терять было нечего, а следопытом бородатый могучий мужик, глядевший с тех пор на мир бирюком, оказался неплохим.
Они нашли тех, кого искали. По беспечности, свойственной людям, опьянённым многочисленными победами, свято верующим в собственную удачливость, враг просто не допускал мысли, что кто-то отважится на подобный безумный шаг – прийти с мечом к ним. И этот фактор неожиданности сыграл ключевую роль. Тела убитых истязателей пожрали гнилые болота.
А потом они нашли древнее капище Хирга – самого жестокого бога этого мира. Случайно. Просто пошли на зов тонкого, какого-то божественно-прекрасного аромата и набрели на странное место, самое красивое в гиблой чаще и самое омерзительное. В окружении нежно-зелёного кустарника, усыпанного в одних местах мелкими цветами глубокого фиолетового цвета, а в других – тёмными налитыми ягодами, на поляне, которую вся другая растительность как будто обходила стороной, стояла невысокая статуя отвратительного чудовища.
В чертах лица изваяния угадывалось некое подобие человеческих, но это был не человек – монстр с клыкастым разинутым ртом-пастью, извергающими лютую злобу зрачками в проваленных глазницах…
А у ног, вывернутых по-волчьи, в землю врос прямоугольный, бурый от застарелых и свежих следов крови камень с углублением в виде чаши посередине. Здесь служили тёмные мессы. Сладкий аромат цветов дурманил голову, от мысли о том, что вытворяли со своими жертвами поганые идолопоклонники – тошнота мощной волной подступала к горлу.
– Бежать! – кричало всё естество Рона. Почему? Он и сам не мог объяснить, просто каждой клеткой инстинктивно чувствовал, что отсюда надо убираться.
Ещё эти проклятые цветы… Они теперь совсем не казались божественными. Густой, приторный запах уже буквально бежал по венам, убаюкивал сознание, ослаблял рассудок. Преодолевая накатившую сонливость, ридгон выбил из ладони застывшего рядом разведчика горсть упругих ягод, что тот, как и другие, собрал на подходе к поляне, а теперь продолжал сжимать в кулаке.
Подгоняя солдат, отдал приказ уходить.
Только их это уже не спасло. Из десяти человек одного тогда потеряли убитым, и ему потом позавидовали живые, ушедшие с поганого места.
Весь отряд теперь терзал страшный недуг. Внутренности жгло огнём, они не могли есть – проглоченная пища, как и вода тут же выворачивались обратно. У кого-то раньше, у кого-то позже наступало полное истощение и обезвоживание. Они умирали. Один за другим.
Никто не мог сказать, в чём причина подобного состояния. Лекари, так и не найдя объяснения болезни, разводили руками и обвиняли во всём идола проклятого леса. Из девяти воинов осталось только двое – Рон и Сальмер – умный, крупнотелый, гибкий и ловкий, похожий на дикого гигантского кота разведчик.
Молодой ридгон, как и его товарищи – многоопытные отважные воины, не боялся самой смерти. Не желал её, не торопил, но и не трусил. Но, как любой, даже самый смелый и сильный человек, боялся неизвестного. ПрОклятое посмертие – вот что его страшило. А ещё огнём жгла мысль об обиде, причинённой отцу, и то, что не успел попросить у него прощения.
Потому, не очень надеясь доехать живым, отправил своё покаянное письмо.
*Эренган – младший офицер
**Каннаган – главнокомандующий
Глава 8
В замке Хальдад.
Как только содержание письма стало известно хозяину крепости, все живущие в ней были подняты на ноги с единственной целью – снаряжать транспорт, необходимые вещи и средства для того, чтобы отправить их навстречу обозу, везущему в глубь страны раненых. Молодого ридгона во что бы то ни стало следовало срочно доставить в замок и обеспечить нормальным уходом.
Тяжело отцу дались вести от сына. Но Мелькор и в прошлом никогда не пасовал перед трудностями, не сдавался на волю судьбы, тем более теперь, когда стало известно, где находится Рон, не собирался хоронить его досрочно даже в мыслях и делал всё возможное, чтобы повысить шансы на его спасение.
Ульмо – замковый врач – худощавый, угловатый и очень серьёзный сорокасемилетний мужчина, сосредоточенно собирал и сортировал мешочки, коробочки и склянки с микстурами, травами и порошками, пытаясь предположить, что из его арсенала сможет понадобиться для оказания помощи в дороге. На возничих сейчас возлагалась великая ответственность успеть довезти его до наследника господина, а ему предстояло применить всё своё мастерство, совершить, может быть, невозможное, но сохранить жизнь Ронана по меньшей мере до встречи с отцом.
Гонца, вымотанного не меньше, чем его конь, осыпали золотом и снова погрузили в повозку, мольбами и угрозами вынудив взять на себя роль проводника. В ночь, не дожидаясь утра, "спасательная экспедиция" выдвинулась в путь.
Пять рундин* спустя, показавшихся Мелькору равными трём прошедшим годам, его Ронан, его мальчик вернулся в родной дом. Больной, слабый, обессиленный, но живой.
Не зря старший ридгон торопил своих людей ему на помощь. У обозных врачей было слишком много забот, чтобы уделять необходимое персональное внимание каждому больному или раненому, даже если он ридгон. И тем не менее, Рону повезло дожить до приезда отцовских посланников.
Дело в том, что он ещё до прибытия семейного эскулапа понял одну полезную закономерность, позволившую ему продержаться так долго. Пища, хоть и со сбоями, но всё-таки "приживалась" в измученном желудке, если поступала очень мелкими дозами и в максимально разжиженном, расщеплённом виде.
Всё это время Ронан буквально по крупицам рассасывал то, что обозники готовили на привалах, подолгу держал под языком кусочки грубого вяленого мяса, пока оно не распадалось на мягкие волокна, а потом не превращалось в безвкусную однородную кашицу.
Никто не знал, сколько времени жизни добавит ему такое, язык не поворачивается сказать, питание, но сразу по приезде Ульмо в первую очередь заперся с главной кухаркой замка и долго наставлял на предмет индивидуального меню для наследника. Понять действительную причину его странной болезни доктор, при всём своём немалом опыте, не мог. Всё, что пока получалось – лишь облегчить страдания.
Как ни готовил себя старший ридгон к любому исходу, сколь ни было в нём мужества принимать любые удары судьбы достойно, в этот раз силы едва не покинули его, когда Ронана на руках понесли в дом. Его мальчик был жив, но жизнь эта висела на волоске – такие вещи бывалый воин видел явственно.
Острая, как халетский клинок, боль зародилась в солнечном сплетении, иглой впилась в позвоночник, расползлась под лопатки, но он не позволил и мышце дрогнуть на своём лице.
– Отец… – блуждающий, затуманенный обезболивающим зельем взгляд Рона искал глаза Мелькора, – Отец, хвала милостивым богам, я смогу… Прости…
– Молчи. – ридгон приподнял и обнял сына за исхудавшие плечи, от чего голова того безвольно откинулась назад. Прижал к себе и зашептал в самое ухо, – Молчи Ронан. Простил давно, ещё тогда… И ты прости. И не будем об этом. Настанет время разговоров, когда поправишься, а сейчас молчи и береги силы. Ты дома, я не позволю тебе умереть. Верь мне, сын.
Он сам не знал, откуда в нём сейчас крепла вера в собственные слова. Сердце мужчины, скованное ледяным кулаком, обливалось жгучими слезами от вида страдающего дитя. Но руки только крепче обнимали похудевшее, ставшее, казалось, по-детски хрупким тело, отдавая тепло и силу. Да он жизнь свою сейчас… Ладно. Каждый родитель знает, что он сейчас готов был заплатить любую цену за одну надежду на то, что ребёнок справится с недугом и встанет на ноги, и проживёт долгие, счастливые годы.
Только когда Рона унесли в комнату, где тут же в несколько пар рук взялись раздевать, отмывать, и создавать все прочие необходимые условия, Мелькор позволил себе упасть в кресло и обратить внимание на собственную боль. В груди сбоило. Ульмо спешно пришлось перенаправить своё внимание на старшего господина. На этот раз ридгон даже не стал раздражённо отмахиваться от врача и, как обычно это делал, грозно гнать его от себя.
Ну, в случае со старшим господином доктор знал, что нужно делать. А вот что касается младшего…
Несколько дней спустя Ульмо перестал опаивать Ронана обезболивающим настоем, погружающим молодого человека в почти непрерывный сон. Сознание, наконец, начало проясняться, возвращалась чувствительность тела. Качественные условия жизни и особый режим питания по капле возвращали силы в измождённый организм.
И всё же он не разделял оптимизма отца насчёт своих перспектив.
Невозможность прояснить причины болезни и найти ей рациональное обоснование, убеждённость медиков, которым выпало его лечить, в том, что корни зла кроются в мистических сферах, наводили на мысли о том, что временное улучшение – всего лишь отсрочка. Маленький шанс успеть сделать то, что должно, прежде чем его со всей неизбежностью накроет проклятие, расправившееся с его товарищами.
Поэтому он решил, что ему сейчас важнее всего набраться сил, чтобы хоть немного ещё продержаться и исполнить волю отца. Отдать долг его дружбы и спасти репутацию ни в чём не повинной девушки, которую в противном случае ждёт весьма печальная судьба. Если все вокруг от этого станут немного счастливее – так тому и быть. Всё равно ему самому долго не протянуть.
Захочет ли невеста пойти за него – такого немощного и убогого – решать ей. Но он обязан постараться исправить то, что по его воле затянулось для обеих семей на лишний год позора.
В общем, так или иначе, уходить из этого мира Ронан твёрдо вознамерился с очищенной совестью и оплаченными долгами. О чём и заявил отцу, вызвав того к себе для откровенной беседы.
Мелькор, в свою очередь, с одной стороны, категорически не желал ничего слышать про негативные сыновние прогнозы на жизнь, и даже мыслям подобным не позволял зародиться (только, хвала Эрине, сердце в нормальном ритме заработало), с другой был несказанно рад тому, что наследник согласился исполнить родительский договор и рвался теперь к невесте едва ли не с тем же упорством, с каким три года назад бежал от одного упоминания о ней.
Здоровье, хоть и малюсенькими шажками, по крошечной крупинке, но возвращалось в тело сына. Пусть состояние его оставалось не самым лучшим, кожа по-прежнему не обрела свежего вида, а ноги не готовы ещё поднять своего хозяина с постели, но губы утратили пугающий пепельный оттенок, а мучительные спазмы боли стали реже. Слишком мало времени прошло, чтобы ожидать большего. Слишком мало.
Старший ридгон отмечал каждое самое незначительное изменение и теперь был почти спокоен. Дело в том, что в глубине души он уже нашёл для себя все ответы и определился с тем, во что ему следует верить или не верить.
Например, он сильно сомневался в том, что древний бог зла и ненависти действительно может забрать у него Рона. Люди давно забыли Хирга, сейчас его имя если и поминалось, то лишь как часть ругательных выражений. А боги слабеют, когда о них забывают. Какое-то одинокое капище не возродит в нём прежней мощи. И даже то, что семь человек из тех, кто оказался в том месте умерли, не убеждало его в обратном. Ронан до сих пор жив, а значит там, за пределами этого мира, у него нашлись заступники. Значит его Аурра силой материнской любви отстояла их сына у смерти. И точка.
А он уж здесь тоже постарается сделать всё, чтобы вернуть Рона в жизнь. И будет так, как он мечтал. Сын женится. Разгоняя пустоту, в замке зазвучат детские голоса, род хозяев Хальдада будет крепнуть новыми маленькими ридгонами и ридгандами. А суровый, но справедливый, счастливый дед будет всех их любить.
По его указанию, в доме начались работы по благоустройству жилых комнат, а в замок Хунгора полетел гонец с вестью о скором прибытии жениха.
*Рундина – аналог нашей недели, равна девяти дням
