Кира Бородулина
По лезвию струн. Ностальгический рок-н-ролльный роман

Потом втянулся и даже начал рисоваться своим талантом. Подкармливать эго.

Но вот ты один. Вокруг темно. Ты закрыл глаза, давая возможность музыке рисовать картины, ни на что не отвлекаясь. Это твои картины – ты создал их своими руками и красками из семи нот.

Перед тобой проносились луга и леса, вода и небо, блики огня, весна и осень, вереница лиц, и ветер, и дождь, и голоса… шорохи, шепот, шелест, шипение. Ты выпал из реальности. Перестал существовать. Ты сам превратился в нечто эфемерное и парил над миром, сливаясь со своей музыкой высоко, в призрачном эфире, и таял с отголоском последнего аккорда…

Ничто на свете не бесит меня так, как звонок в дверь (и по телефону), когда я играю. И остается каких-то два соло до конца! Это как вспышка света среди ночи, когда мирно спишь. Наверное, я даже зарычал от досады и отбросил гитару на кровать. Щас урою того, кто пришел!

На пороге стояла Катя! Ррррр!!! Я старался быть воспитанным. Что ей понадобилось, да еще в такое время?

– Просто захотелось тебя навестить… Я думала, здесь, как всегда, полно народу, и я не помешаю.

– Я один, – буркнул я.

Я знал, что никакого смущения она не чувствует – просто пытается состроить из себя скромницу.

– Заходи, – я отошел от проема и пропустил ее.

Весело смотреть, как она нарочито медленно разувалась и изящно снимала куртку. Я даже простил ей вторжение в музыкальные пространства.

Свет горел только на кухне, где мы и расположились. Я налил чая. О чем будем говорить? Что у нас общего? О «настоящих людях», о Сене, о музыке? Я узнал, к «настоящим людям» Катя попала случайно: пришла вместе с парнем, с которым потом рассталась, но ходить к философам не перестала – прижилась. Сеня Кате нравился только как друг – она призналась, что они и не целовались ни разу. В музыке Катюша предпочитает готику, дум-готику или что-то типа этого: Macbeth, Sunterra, Evenfall… Из великого множества моих любимых групп она знала только Metallica и Nirvana – их, наверное, невозможно не знать. Чуть более легендарные Rainbow, Sabath и Led остались для Кати неизвестными. Такое впечатление, что человек не сам выбирает музыку, а слушает то, что ему навязали либо мода, либо компания.

Она попросила сыграть что-нибудь. Оказалось, это легко и приятно – она абсолютно не слышит ошибок, таращится на мои руки с видом знатока. Уморительная девчонка. Я играл кое-что из репертуара Армика и Сантаны – она о таких не слышала. Конечно, я не выдавал чужие работы за свои, но видимо, мои лекции ее утомили. Она засыпала на моей кровати.

Я отставил гитару в угол, сел рядом с Катей. Мы долго смотрели друг на друга молча. Она улыбалась – немного кокетливо, а я почти беспристрастно и нагло разглядывал ее.

– Сколько тебе лет? – Не хочу, чтоб меня привлекали за совращение малолетних.

– Восемнадцать, – ответила она, – можешь не волноваться, Дрончик.

Была мысль сказать, как меня на самом деле зовут – передумал. Зачем? Еще перепутает с кем-нибудь.

Так она и осталась у меня. И всю ночь я слушал про себя только хорошее, был согрет чужим теплом и кому-то нужен…

15 марта, пятн.

Катя проснулась рано и разбудила меня, собираясь на работу. Я даже не знаю, где она работает! Подумал об этом сквозь сон и не придал значения. Надо ли вставать, чтобы ее проводить? Не знаю, но ужасно не хотелось – я и так спал три часа. Слышал, как она возилась на кухне, зажигала газ, гремела посудой… освоилась! Шустра, ничего не скажешь.

Часа в три зашел Сеня – ему интересно, почему я в универ не пришел. Не знаю, стоит ли ему сказать, что «его» девушка затащила меня в постель. Решив, что мы все-таки друзья, я рассказал. Сеня сотрясал смехом стены моей квартиры битый час:

– Ну, Катька! Во дает! А я всегда говорил, что девкам только одного надо! И что она теперь, жить у тебя будет?

Я поперхнулся чаем. Жить?! У меня?!! Катя?!!! Да чтоб мне…

– Ну лана, не кипятись. У нее с родителями проблемы, дома че-то не ладится, вот, может, она и надеется к тебе перебраться – у тебя же хата свободная. Тока мы тут иногда тусуемся.

До меня начало доходить. Осёл я! Девкам только и надо, что нас в постель затащить, а мы, идиоты, «затаскиваемся»! Ну, нет, так дело не пойдет!

– А что, соблазнил девицу – теперь отвечай! – хохотал Астахов.

– Скажи еще – женись, – буркнул я, – не мог раньше предупредить насчет ее семьи?

– Откуда ж я знал, что вы так быстро… э-э… сблизитесь!

Вечера я ждал, будто смертной казни. Мне чудилось, что вот-вот в дверь позвонит Катя и с чемоданом в руке войдет в мою холостяцкую хибару. Сеня, видя мое напряжение, гоготал и приговаривал:

– Ну лана тебе, ты же с детства был добряком – всех бездомных собак и кошек домой тащил, на радость маме. Вот и приюти бедное дитятко, несчастную девочку…

– В каждой девочке еще с колыбели зреет хитрющая баба, – вспомнил я цитату из «Валькирии», – если б она по-человечески попросилась пожить недельку-другую – неужто я бы ее не пустил? Нет, обязательно надо таким способом добиваться своих целей!

– Ах, она бессовестная!

Ему смешно, а мне противно – будто сам себя предал. Любовь свою предал – чистую и настоящую. И нечего оправдываться, что физиология, инстинкт и прочее все равно возьмут верх над разумом. Идиот я, короче.

Катя не пришла. Она умнее, чем я думал – выжидает.

16 марта, субб.

Утром в дверь позвонили. Я подпрыгнул, как ошпаренный. Какое-то время думал, открывать или нет.

Это мама с Женькой. Вот так номер!

– Мы даже телефона твоего не знаем, – сказала мама, – вот и наведались без приглашения. Женька соскучилась.

Эх, по Женьке я и сам соскучился – подхватил ее на руки и закружил, а она смеялась до визгу. И хорошо посидели, попили чая с принесенным тортиком. Вот был бы прикол, если б они пришли, а тут Катя в моей кровати лежит, ноги из-под одеяла торчат! Я дал маме номер телефона, чтоб она звонила перед тем, как прийти – на всякий случай.

17 марта, воскр.

На меня снизошло озарение – точно решил записать сольный альбом, определился с песнями, некоторые даже понял, как делать. Не в силах сдержать эмоций, позвонил Линде, разбудил ее, но она меня тактично выслушала и обещала помочь, чем может. Она может! Кто кроме нее?!

Вечером, как обычно в воскресенье, вся тусовка собралась у меня. И Катя пришла, одна. Сеня хитренько так заулыбался, а у меня аж сердце зашлось. Видно, не получится с Лин пообщаться – она явно что-то заподозрила, даже не подходит, не навязывается якобы. Эх, до чего ж проницательный человек! Лучше б она у меня на шее повисла.

Когда все начали дозированно расходиться, осталась в числе немногих Катя. Так, ночевать надумала. Лин и Сеня ушли вместе – значит, Астахов расскажет ей все по дороге. Вскоре об этом будет знать весь институт (хотя, там моя личная жизнь никого не интересует) и ребята в гараже у Данчера – те судачить начнут. Если б Катя была из музыкальной среды или знакомой чьей-нибудь – так нет, приблуда какая-то! Да если б я ее любил – не волновало б ничье мнение.

Когда мы остались вдвоем, не она стала мне рассказывать о проблемах – сначала высказался я. Сказал, что не хочу продолжать наши отношения, что все произошедшее – случайно и т. п.

– Я так и поняла, не маленькая уж, – кивнула Катя.

Помолчали. Я не знал, что сказать, а Катя сидела с подавленным и отрешенным видом.

– Ну а сегодня переночевать у тебя можно? – спросила она. – А то отец опять нажрался, как свинья – противно домой возвращаться…

Ну что тут скажешь? Она осталась – я же добрый, как заметил Сеня.

18 марта, пон.

Утром она свалила на работу, а я все-таки пошел в институт ко второй паре. Отсидел на двух семинарах, поболтал с Сеней и Лин в столовке – ненавижу их заговорщицкие взгляды и то, как Лин опускает глаза и улыбается, когда спрашивает: «К тебе можно зайти-то?». Раньше заходили без приглашения, хотя у всех мобильники. Мы жили по старой моде, когда в гости к друзьям ходят без предупреждения.

Видимо, перетерли они с Астаховым вчера меня и Катю. Боже мой, я до сих пор не знаю, где эта Катя работает, какая у нее фамилия, что у нее с семьей! О чем Сеня с ней говорил – ума не приложу. Он, без сомнения, болтливее меня. Вот вчера Катя рассказывала о том, как сдавала экзамены, как прошел выпускной в школе – воспоминания свежи, а для меня школа – нечто далекое и мелкое. Никогда ее не любил и надеялся поскорей смотаться оттуда. Если б я ей рассказывал про то, как сдавал экзамены в институте (а приколов можно вспомнить немало) – она бы до утра не заснула. Но эти темы исчерпываются за один-два разговора.

Домой не хотелось. Я шлялся по городу бесцельно и почти не различая дороги. Зашел в гараж, от которого у меня есть ключи – Данька доверял как самому дисциплинированному. Он знал, что мне не придет в голову устроить там оргию или переломать инструменты.

Удивительная атмосфера в этом гараже – уютная, спокойная. Торжественно блестит Сенькина установка. Данькина басуха в черном чехле, а Дэнова гитара – в джинсовом. А вот и моя темно-синяя старушка «Aria Pro-2», как всегда, без чехла – вечно как попало бросаю, не дорожу милым сердцу старьем. Не раз Данька мне говорил об этом – мол, надо гитару в чехле держать, мало ли что… все без толку. Мама всегда говорила, со мной невозможно.

Я вскипятил незаменимый электрочайник и сел на диван. Давно не был здесь один. Забыл, как тут здорово. Можно даже ночевать остаться – Катя, небось, придет. Не дал ей дубликат ключей. И не дам.

Выпив чай, я прилег на диван – старый, но удобный. Эх, Данька, пропадут твои таланты руководителя с такими оболтусами! Ты б за собой полмира повел – их только накорми и создай условия для работы, а уж они для тебя что хочешь сделают. Не приказывай, а попроси по-хорошему – вообще на руках носить будут. И знал это Данька получше моего да умел как никто найти подход к человеку, сам при этом оставаясь человеком, ни под кого не прогибаясь, не подстраиваясь. Умница малый, что сказать…

Неудивительно, что Энди не хотел уходить. Нет, не надо об этом думать! Только не сейчас!

Незаметно я задремал. И дивные сны мне снились! Весна, лес, зеленое все вокруг, яркое. Солнце меж деревьев лучами путается, сияет, зовет куда-то… Я шел за ним, шел – только руки свои вижу, как ветки отодвигают, не со стороны, а будто наяву. И вдруг вышел на поляну, а на поляне той – озеро. Вода синяя, как лепестки васильков, чистая, как хрусталь. И хотел я прыгнуть в эту воду, да заметил вовремя, что на солнце она как-то странно блестит. Подошел, посмотрел и ужаснулся – вода покрыта тонкой корочкой льда. Так я и сел на берегу, изумленный диву неслыханному – как же так, все цветет, а вода замерзшая, да под самым солнцем? Провел ладонью по ледяной пленочке – и обожгло руку холодом, ясно почувствовал, хоть и во сне. Не играли лучи в волнах замерзших, а отражалось в воде солнце, как в зеркале – неподвижно и мертво.

Я проснулся внезапно и резко. Хорошо, в воду не прыгнул – расшибся бы в лепешку!

Ключ повернулся в замке. Данчер явился.

Мы попили чая, поболтали. Ни про Питер, ни про Энди даже не заикнулся, хотя Данька очень располагал к откровенности. Он умел слушать и давал советы, только если его об этом просили. Полгода назад ребята приняли меня в тот же гараж, в ту же теплую компанию, будто ничего не произошло – будто не было ни Энди, ни моего кидалова. Сам никогда не решился бы прийти.

Кому нужно, чтоб его целиком понимали? Любой здравомыслящий человек знает, что это невозможно. А вот чтоб принимали – желание реальное. И меня принимали. Таким, каков есть —угрюмым молчуном, амбициозным и вспыльчивым, с переменчивым, как апрельский ветер, настроением.

Через полчаса пришли остальные, включая Сеню. Он покосился на меня, но я отвел глаза. Небось, волнуется, что я его Даньке заложу! Чудо в перьях. Концертов в ближайшее время не предвиделось, поэтому играли для себя – что хотели, то и воротили. Свое и чужое, старое и новое…

Когда я возвращался домой, Катя ждала меня на лавке у подъезда. Видно, придется дать ей дубликат ключей. Жаль ее. Хуже нет, когда в семье проблемы – сам знаю. Я вдруг поймал себя на мысли, что отношусь к ней, как к ребенку или к младшей сестре. «А зачем спишь с ней?» – спросил внутренний голос – моя совесть и мораль, еще не до конца потерянные. «Зачем? Как зачем? Козе понятно, зачем, да и всего пару раз…» – это был явно не ангел-хранитель.

Мы поднялись ко мне. Поужинали. Готовить для себя несложно – я не прихотливый, а вот что с Катей делать?

– Кать, ты вообще у меня надолго? – прямо спросил я.

– Ну, не знаю… а на сколько можно?

Понятно, хоть навсегда. Такой ответ не порадовал. Ладно, если что, выгнать я ее всегда смогу – это просто, когда не любишь.

1 апр., пон.

Любимый праздник нашего населения. Давненько ничего не записывал – нечего было сказать. Катя жила у меня все это время. Сейчас ушла – сказала, что жить со мной не так легко, как она наивно полагала. Ежевечернюю тусовку, частые визиты Сеньки, гитарный рев и настройки, проигрывание одних и тех же минусовок по сто раз – не каждая выдержит, хоть и назвалась готической чувихой. Как я и думал, она оказалась человеком незамысловатым. Кроме теплой постельки общение с этой девушкой не дало мне ничего.

Долг за квартиру повис за два месяца – зачастую мне удавалось платить аккуратно, а тут пришлось купить микрофон, будку и поп-фильтр для записи вокала. Миди-клава настолько раздолбанная, что выжать из нее нечто пристойное трудно. Ударные все-таки решил записывать сам, на компе. В идеале доверить бы Сеньке, но соседей жалко и технически сложно дома, а на студию денег нет.

Я ознакомил Линду с материалом моего будущего мега-хита, изложил свои соображения. Она принесла басуху, поселила у меня синтезатор – говорит, на моей миди-клаве далеко не уедешь – и даже флейта осталась у меня. Единственная комната теперь завалена так, что к кровати не подберешься.

Из гаража не ушел, но совмещать оказалось труднее, чем я думал. Изначально решил так: играть свои песни в группе не хочу – надо скинуть груз с души, а не реализовываться, утягивая команду на дно хилыми текстами. Но потом у меня словно третий глаз открылся. Я стал думать о таком, что раньше было для меня непостижимым – об аранжировках собственных песен. О том, чего хочу я, а не команда или заказчик минусовки. У нас все партии писал Данька, аранжировки мы просто обсуждали, но в итоге и над ними корпел Черкасов. А тут – все мое и только мое. Только так, как я хочу. Мне снесло крышу. Я бежал домой из института, чтобы повозиться со своим творчеством. Играя с ребятами, я расслабился до наплевательства: у меня появился надежный тыл. Мне больше не хотелось спорить и что-то доказывать, отстаивать свое видение, экспериментировать. Я легко соглашался на то, что предлагают ребята, и с удовольствием играл. Практически превратился в сессионного музыканта.

Разумеется, великий Данчер не мог этого не заметить. И я раскололся.

– И как ты, бросишь нас?

Я горячо заверил, что нет. Данька предостерег, что сольными проектами хорошо бы заниматься, когда в основной группе затишье или дела идут плохо. Я вспомнил об Энди и пообещал, что мои сольные амбиции никак не отразятся на творчестве группы.

– Что мне лезть, Дань? Ты молодец и все делаешь классно. Я всегда доверял твоему вкусу.

– Так и я всегда дорожил твоим мнением. А теперь его из тебя не вытащишь…

Он все понимал, будто пережил на собственной шкуре. В который раз поражаюсь. Он понял, как мне важно разобраться со своими демонами и как в этом помогает творчество. Понимал и то, что свое так захватывает, что чужое становится неважным. Понимал, видимо, и то, что не стоит обижаться на меня, дурака, но это было выше его сил.

2 апр., вторн.

Ладно бы я химичил в одиночку – нет, у меня же мини-группа собралась! Сенька, в отличие от меня, не тяготился игрой на два фронта и пообещал взять ударные на себя.

– Дронов, неужто ты думаешь, я позволю тебе записывать этот тыц-тыц, будто школьник бьет по кастрюлям?!

У Астахова в момент сформировалось грандиозное видение: и арт обложки, и выбор лейбла, и организация концертов, и рассылка демо-версий на радио…

– Дружище, остынь, это некоммерческий проект. Никаких пряников не могу предложить. Кроме чувства неглубокого аморального удовлетворения.

Арсений и не нуждался в моих пряниках. Мне ж самому должно хотеться двигаться дальше, разве нет?

Я лишь вздохнул мысленно. Пока что мне хочется вот так же вздыхать – легко и свободно, чтоб сердце не щемило. И как ни смешно звучит, каждая песня, каждый стих, а для кого-то – каждая картина или книга – всего лишь пополнение кислородного баллона.

Я решил, что необходимо полное взаимопонимание в моей маленькой группе. Они имеют право знать факты из моей биографии, которые отражены в текстах хотя бы косвенно. Самое сложное было рассказать о Ланке. А еще сложнее – о том, как я по-скотски с ней поступил. Сеньке рассказать проще – он парень, поймет хоть как-то, а вот Лин… Я заранее настроил себя, что не буду оправдываться и пытаться себя обелить, что бы она ни говорила. Приготовился выслушать множество «приятных» слов в свой адрес, внушил себе, что это будет справедливо.

Лин слушала молча, не перебивая, не останавливая, ничего не переспрашивая. Я испугался, не заснула ли она.

– Ну что ты теперь обо мне думаешь? – завершив излияния, спросил я.

Помолчав немного, она ответила:

– Что ты очень тонкий и чувствительный человек, Вадим. Просто иногда слишком торопишься. Слишком импульсивно действуешь. Иной раз излишне много думаешь над вопросом, который того не стоит, а порой… не думаешь ни о чем – ни о себе, ни о других.

Я сидел, как пришибленный. Чувствительный, тонкий… я? Неужели обо мне она говорила сейчас? И ведь понимаю, что обо мне – кто б еще так четко сформулировал мое состояние и поведение? Кто еще так понимал меня?

– И ты не откажешься записывать альбом с такой сволочью? – почти шепотом спросил я.

Лин рассмеялась – звонко и заразительно.

– Дрох, я профессионал, понимаешь? Я могу работать с любой сволочью. Качество не пострадает, обещаю. Да и вообще, не очень врубаюсь, что ты такого криминального сделал. Я бы на месте твоей возлюбленной на тебя не злилась. Скорее, переживала бы, что ты из-за меня так поступил со своей жизнью.

Будто камень с души. И я снова начал переводить бумагу. Жизнь продолжается, рано гнить в хандре. Надо делом заняться. Серьезно и основательно.

3 апр., среда.

Мы с Лин пошли ко мне после института, работать с клавишами. Я уже записал ритм-секцию к паре песен. Синтезатор для меня – загадка, поэтому его я доверю Лин. Сначала, конечно, чаю попили, поболтали – никак не наболтаемся. О репертуаре моем говорили. Еще немного, и я перестану здороваться со всеми знакомыми. Лин активно растлевала мою душу похвалой – и стихи ей нравились, и музыка. И меня это удивляло – после ее сольника мои потуги кажутся плаваньем игрушечного кораблика в ванне.

– Дрох, в так называемом русском роке три темы: наркота, любовь и одиночество. Это так заколебало! А таких образов я уже давно ни у кого не слышала – это я тебе как филолог говорю.

Я помолчал, потом расплылся в улыбке. Приятно, конечно. Так важно, когда тебе не обрубают крылья, а наоборот – верят в твои силы больше тебя самого. Тем более, когда говорит об этом человек, который разбирается и в музыке, и в стихоплетстве. Мы с Лин давние друзья, поэтому она могла открыто сказать мне обо всех недочетах. Бывало даже, я просил ее исправить речевые ошибки в рассказах. Давно это было. Исправляла. Не так уж много было. А я потом хохотал – каким дураком надо быть, чтоб таких ошибок наляпать!

4 апр., четв.

Гитаристы празднуют день рождения Гари Мура в гараже у Данчера. Я присоединился, выпил пивка. Надо бы пойти домой, работать над записью. У меня куча идей, руки чешутся. Но я так прилип к уютному дивану в гараже, что не мог встать целый час. Соскребся кое-как и поплелся домой. По дороге напоролся на Лин с Дэйвом, вернул отвисшую челюсть в исходное положение и пошел дальше. Он еще здесь?! Он еще жив?!

Работа не клеилась. То ли воодушевление долго не держится, то ли я просто устал – играть и там, и тут, да еще учиться кое-как. Порой жалею, что не пошел на заочку. Нет, я ж крутой! Я ж поступил не по льготам, а по уму! Не абы куда, а в СПбГУ. Тут учиться в сто раз проще, а настрой давно пропал. Надо было что-то более практичное выбрать, вроде юриспруденции или экономики, а то выйду историком и что? Музыкант, историк… Перспективы головокружительные. От стакана к песне или голодать под мостом. И мостов не так много, как в Питере…

6 апр., субб.

Вчера зашел к своим, мама предложила остаться на ночь – отец куда-то смылся.

В кои-то веки нормально поел – мама приготовила завтрак. Давно забытый домашний вкус, приправленный заботой. Странно, раньше она не готовила – когда я тут жил, питались, как попало. Подростком я был вечно голодным, слабым и тощим. Только у бабушки отъедался и с дедом тренировался. Всегда так: стоит только уехать – жизнь в покинутом тобою месте налаживается.

Лин позвала на встречу с «настоящими людьми». Я согласился, до конца не понимая, зачем. Ничего нового, ни уму ни сердцу…

Сенька пришел с новой девушкой. Во, дает! Интересно, этой-то не нужна моя жилплощадь? Нет проблем в семье? На всякий случай я пошел на кухню к Маше и Володе, мы попили чайку, мило поболтали. Володя преподает химию в нашем вузе, на ЕНФ. Не встречал его там, хотя, неудивительно – ЕНФ в другом корпусе.

Чуть позже, наговорившись с супругами, я продрался сквозь толпу философов в гостиной, ловя обрывки фраз типа: «жизнь – это любовь и война: первое – её высший смысл, второе – её ярчайшая суть» или «интуиция есть метафизика разума». Нашел Лин и Дэйва, тихо попрощался – благо, не надо никого провожать. Поймал себя на мысли, что выискиваю взглядом потертую кожаную жилетку Энди. Он с ней не расставался, она стала его визитной карточкой. Впрочем, он парень большой и видный, не заметить сложно. Слава Богу, на сей раз его нет.

Как я и полагал, вечер прошел бездарно. Зачем я втискиваюсь в любую компанию? Ведь понимаю, ничего она мне не даст, а все ищу, жду чего-то… Как лишняя деталь любого механизма.

7 апр., воскр.

Хочется закрыться от всех и не выходить до самой весны. Уж солнце светит вовсю, и слышатся, пусть отдаленно, голоса птиц, что-то витает в воздухе, но зима так упорно сопротивляется крепкими морозами! Всю зиму не было, а в конце – ни дня без них.

Наступив на горло гордости, я позвонил Сене спросить у него номер телефона Кати. Она говорила, к ней можно обратиться, если захочу с ней переспать. Не прошло и часа, как она была у меня. Я сразу сказал ей, что она нужна мне только на эту ночь, а не на ПМЖ. Она не обиделась, не плюнула мне в рожу и не ушла. Сказала, что и сама не осталась бы дольше.

– А почему тебе плохо? – спросила она.

– А не знаю, – буркнул я.

– Может, поговорим?

Ну, мне хоть со стенкой говори, когда плохо. Я вывалил на Катю отрывки из своей полной приключений жизни, поделился бессвязными мыслями. Она оказалась прекрасным слушателем – кивала и не перебивала. Я знал, она думает о чем-то своем, не то, что Лин, но меня это мало заботило. Когда слова за душу не тянут, всегда легче.

На ночь она, конечно, осталась – избавила меня от мыслей о моем «духовном кризисе». Спасибо ей большое.

10 апр., среда.

Настроение – паршивее некуда. Ничего делать не хочу, даже записывать этот гребаный альбом. Дурацкая была затея. Переслушал то, что написал, и чуть не удалил безвозвратно.

Лин пришла часа в четыре и разубедила меня умело, в двух словах, как у нее одной получается. Иным людям требуются пламенные речи, чтобы донести до кого-то свои мысли, а Лин всегда хватало пары тезисов.

– Подумай, что твоя рана так и не заживет, если ты ее не промоешь и не перебинтуешь. Так и будет саднить, кровоточить, гноиться и смердеть. Вспомни свой зимний хандроз!

Значит, все-таки меня трудно было выносить даже ей? Хорошо, что прошлой осенью мы особо не общались – тогда я сам себе был противен. Отчасти потому и начал писать дневник, чтобы посмотреть на себя со стороны и посмеяться над своими проблемами. В письменном виде они выглядят мелко.

– Но если тебя и это не убеждает, задай себе вопрос: где ты будешь через десять лет, если сейчас не пнешь себя доделать начатое? В лучшем случае там же, где и сейчас, но зачастую мы откатываемся назад, когда не движемся вперед, правда? Потому что все вокруг-то движется!

– Убеждает, убеждает! – я примирительно поднял руки. – Рано говорить о демо, лейблах, концертах, деньгах и славе!

Лин пожала плечами – мол, как хочешь. Но потенциал есть!

– Кстати, у меня еще для тебя новость – собственно, я пришла тебе ее сообщить, а ты тут опять сопли жуешь…

– Все, прожевал уже, говори!

– Тебе нужен подержанный маршаловский усилок? Знакомый из универа продает, хочет себе процессор новый купить.

Черные мысли мигом вылетели из головы. Усилок мне нужен в принципе – свой я продал, когда вернулся домой, а в гараже играю на Данькином. Дома обхожусь как-то, то в наушниках, то в компьютерных колонках, пока не затошнит. Для записи он тоже не нужен, да и денег нет до отчаяния. Но… но, но, но!

Я помчался за блокнотом, чтобы записать номер этого парня. Позвонил ему и договорился о встрече, чтоб посмотреть и потестить это чудо с ламповым предусилением, якобы собранное в Англии. Чуть слюни на ковер не пустил, но виду не подал.

– А в рассрочку не отдашь? – обнаглел я.

– Можно.

Я выдохнул. Оказалось, рано – он назвал сумму, которая нужна ему «вот прям щас». Мне уже померещились банковские коллекторы и нанятые хозяйкой квартиры головорезы, которые, поколотив меня, выволакивали мое недорогое, но жутко ценное имущество, а меня самого отпиночили на улицу. Под мифический непитерский мост.

13 апр., субб.

Лин одолжила мне приличную сумму. К своим на поклон идти не решился – еще не предел. Ещё есть, кому делать минуса. Да и аранжировок позаказали ребята из «Фантома» (спасибо Линде за рекламу – признаться, не ожидал, что они платежеспособны). Летом Сеня предложил подработать грузчиком на рынке – работа тяжелая, но прибыльная, особенно, если ни с кем не делиться.

Покупки моей Сеня, правда, не одобрил – даже такой раздолбай, как он, решил, что я действую необдуманно и ведусь на эмоции. Возразить нечего, но мне этот усилок уже сниться начал. Как посмотрел на него, поиграл… до чего шикарно звучит!

Мы с Лин ничего не записывали – просто играли, как никогда раньше, вдвоем. Она на синтезе, я на гитаре. Получалось, по-нашему, неплохо. Я просто схожу с ума от своей покупки – звук стал невероятным. Уже забыл, на что способна моя гитара.

15 апр., пон.

Странные мысли рисуются на рассвете. Я все чаще просыпаюсь часов в пять, что-то записываю и снова ложусь – особенно по выходным, когда торопиться некуда. Хочется думать о чем-то прекрасном, хотя пару дней назад о нем не думалось. Нравится вспоминать о любимой. Эти воспоминания, как драгоценные камни, которые приятно перебирать, любоваться ими, перекладывать из одного угла сознания в другой, будто перекидывать из ладони в ладонь… Шлифовать стихи, посвященные ей. Когда представляешь, какие из них получатся песни, требования возрастают. А если не воспринимать как поэзию, а лишь как тексты песен – в чем-то проще. Порой редактура доводит до помешательства.

Утро понедельника никогда не было радостным, а сегодня выдалось прямо-таки угнетающим. Вспомнил, что у меня скоро день рождения, и поежился. Чувство не ново, конечно – чем старше становимся, тем менее радостен этот «праздник». Но такого безразлично-тягостного ощущения я не помню.

Лин никогда не спрашивала, что мне подарить – она знала. Сенька чутьем не отличался, поэтому спросил. Я честно сказал, что не знаю. Да что мне надо-то? Во, доживешь! Мира в душе, пожалуйста, – можно без акций и скидок, можно авиапочтой – я бы подождал и не поскупился. Какой бренд это производит, кому заплатить?

– А я знаю, что тебе надо, – Астахов рассудил по-своему, – любимую девушку, контракт с «Реал-рекордс» и чемодан валюты. Но извини, это мне не по силам. Диски-книги – пожалуйста.

17 апр., среда.

Ну вот, мне двадцать три. Все равно, что двадцать два или двадцать четыре? Ничего не изменилось.

В универ не хотелось. И не пошел – уважительная причина, день рождения. Уже после одиннадцати мобильник начал плавиться от гневных звонков Лин и Сени. «Ты че не пришел? Ты дома? Мы зайдем – не спрячешься!»

Они явились в три. Такие радостные, веселые, будто и впрямь праздник.

– Эй, старик, не вешай нос! – хохотал Сенька. – Все не так страшно. Вон, Данчеру скоро двадцать шесть и ничего, живет себе…

– Спасибо, друг, утешил, – рассмеялся я.

Линда обняла меня, втянув в свою душистую ауру. Запах ее духов опять напомнил о весне, которая никак не наступала. Лин подарила мне книгу стихов Джима Моррисона – на английском, естественно. Где она это нашла?! Я же весь Питер излазил! Сенька подогнал диски с концертами Therion, Tristania, Theatre of Tragedy – подрядил знакомого закупиться на «горбушке».

Вино и торт у меня, конечно, есть – я верил, что меня не забудут. Чуть позже привалили Данчер, Дэн и Риз. Обвинили меня в том, что я не ценю старых друзей, но они обо мне помнят, поэтому пришли без приглашения. Принесли еще вина, водки, коньяка, чипсов, сухариков, корейской морковки, нарезанной ветчины и сыра… В общем, у меня замечательные друзья, знают, что я гол как сокол из-за покупки усилка и микрофона.

Дальше мой день рождения пошел, как обычно проходят праздники в нашей компании: гремела музыка, народ разбивался на группки и беседовал, кто-то терзал мою гитарку, тихонько подпевая, потом запели все, поддерживая музыку, а еще чуть позже магнитофон выключили и стали горланить без поддержки из динамиков.

Когда мне надоела эта муть и заела тоска, я ушел на кухню, сел у окна и глянул в небо. Как все достало! Предсказуемость, сам ход этой дурацкой жизни! Я даже доброту друзей принял как должное, и мне абсолютно все равно, обидятся они, что я их не пригласил, или нет. Самим хотелось потусить, а днюха – всего лишь повод.

– Дрох, тут можно покурить? – дверь открылась и показалась белобрысая голова Риза.

Я кивнул. Конечно, завязался разговор. Ризу интересно, почему я «такой». Отбился общими фразами. Почему-то именно в день рождения накатывает чувство бесполезности и глупости всего происходящего. Вместо того чтобы благодарить Бога за очередной год жизни, с ужасом представляешь, сколько таких еще впереди. Ума не приложу, что делать со своей жизнью, кроме мышиной возни. Альбом этот – попытка оправдать свое существование, сублимировать либидо в музыку. Сейчас трудно поверить, что время лечит или учит жить с болью, что любовь угаснет. С одной стороны, это обнадеживает, с другой – пугает. Чем тогда жить? Останется ли музыка – моя собственная, а не игра чужих партий? И хватит ли ее одной, чтобы наполнить жизнь смыслом? Или только в юности кажется, что мы здесь для чего-то большего, а на самом деле все просто: суета, деньги, продолжение рода?