Кира Бородулина
Из дома домой. Роман-коллаж

2005

«Она как солнца свет, ей девятнадцать лет…»

А мне тридцать четыре. Уже исполнилось. Поздравили, как всегда, четыре подруги, два учителя, родственники и несколько знакомых. И Слава.

Но когда мне исполнилось девятнадцать, мои мысли были заняты другим человеком. Он был полной противоположностью моего парня: высоким, тощим, длиннолицым и надменным. Интересовался магией, религией, мифологией, много и пространно говорил. Никогда мне такие не нравились – ни внешне, ни характером. До сих пор не пойму, чем он меня пленил. Я не разорвала существующие отношения, но была близка к этому. В тот год Славе было не до меня – он писал диплом. Летом у него госы и все – взрослая жизнь.

Весь тот день рождения я ждала звонка этого типа, надеялась, что он обо мне вспомнит. А с какой стати? Тогда не было соцсетей, и напомнить некому. К тому же, он знал, что я несвободна. В какой-то момент меня разозлило это рабство, будто вся жизнь расписана по нотам и никакому случаю, приключению, повороту в ней места нет.

– Ну как ты, свет мой? – поздравив меня с днюхой, спросил Слава. – Надо хотя бы вместе поужинать, как ты на это смотришь?

Я сообщила, что настроения никакого, собираюсь к бабушке, а вечером посидим с родителями.

– Ясно, – он вздохнул, – тогда завтра?

– Завтра я хотела девочек позвать, – я уже позвонила Рите утром. Тет-а-тет мы с ней общались мало – либо вчетвером с парнями, либо втроем с Аней. Последняя отругала меня, что я так поздно пригласила Риту – мол, не успеет она подарок тебе сообразить. А мне и не нужно. Правда, на редкость поганое настроение.

– Тебе же учиться надо, не буду тебя отвлекать, – сказала я.

– Да какой отвлекать!

Я испугалась, что вот-вот он скажет: это я тебе стал не нужен и прочая. Но парни до таких вещей не допирают. Ничего не сказал. Просто приехал к бабушке и потащил меня гулять, одарив концертными ди-ви-ди, своими любимыми духами и бутылкой вина с какой-то закусью.

– С собой возьмем или вернемся и отметим?

– А где мы это распивать будем? – полюбопытствовала я.

– Вот ты чудачка! Всю жизнь тут живешь и не знаешь, где притулиться?

В бабушкином районе и негде. Это родительская квартира почти напротив леса, туда мы ныряли по любому поводу, но от бабушки далеко идти.

– Здесь есть яблоневый сад, я присмотрел уже, – он подмигнул мне, загружая снедь и вино обратно в рюкзак.

Бабушка не успела предложить ему пообедать или чаю – мы выпорхнули слишком стремительно.

В мои детские годы гуляла в этом саду с большой компанией соседей и собачников. Откуда у нас было так много народу и куда все делись? Тетя Света со своим Бретом – серым шнауцером с козлиной бородкой. Подруги старших девчонок из нашего двора. Много-много людей и собак.

Штопор не понадобился – вино было в картонном пакете. Слава притащил пластиковый стаканчик и походную кружку. Она железная и ручка обмотана скотчем, чтоб не горячо было, если чай пьешь. Посеревший хвост скотча мотался из стороны в сторону от ветра, пока Слава разливал вино. Я сидела на траве и смотрела на него – хмурая и безразличная.

– Не волнуйся, щас полегчает, – он протянул мне кружку, – мне вот скоро двадцать два и ничего, жив до сих пор.

Я знала, что его не пугает взрослая жизнь. Он с пятнадцати лет где-то подрабатывал сначала летом, а потом и по вечерам после института. Удивительно, как у него на меня времени хватало.

Мы выпили за меня. Он пожелал мне хорошего настроения и смелости. Я поблагодарила и влила в себя сразу всю кружку. Над головой цвели яблони, трава резала глаза насыщенно зеленым. Все-таки дивное время! Одуванчики уже с кулак, скоро распустится сирень. Жаль, отцвели тюльпаны и нарциссы.

– Ты не волнуешься? – спросила я, когда в голове слегка зашумело.

Слава непонимающе посмотрел на меня.

– Как диплом защитишь, госы сдашь – и что потом? – пояснила я.

Он запустил руку в пакет с чипсами и какое-то время молча хрустел.

– Как будет, так и будет. Что волноваться? Достоял очередь за дипломом и получу его. Цвет никогда не волновал. Меня больше волнуешь ты.

Я вскинула на него пьяные глаза.

– Через месяц после окончания меня официально оформят. Давай осенью поженимся?

Я потянулась к коробке с вином. Мы обсуждали это не раз. И каждый раз после интима возвращались к этой мысли. Молча, но я знала, что и он молчит о том же. И вроде как мы все решили. Только бы дождаться! Сначала моего совершеннолетия, потом его толкового трудоустройства, потом окончания вуза. Что теперь? Ждать, когда я закончу?

– Ромка с Маргошей в сентябре собираются, – он сел напротив и посмотрел мне в глаза, – можем вместе. Прикольно будет, да?

Я усмехнулась. Пожалуй, и не так затратно.

– Ты пока не забивай себе голову. Готовься, сдавай, – я поболтала вино в походной кружке.

– Да сдам, куда денусь…

Мы чокнулись без тоста. Похрустели чипсами, заели булочками. Я привалилась спиной к большому дубу, а Слава улегся в траву и положил голову мне на колени. Воздух напоен цветением и надеждами. Вино сделало свое дело – мне стало веселее и теплее. В конце концов, правда, из-за какой-то бабьей блажи я готова пустить под откос всю жизнь! Готова отказаться от любимого и любящего человека, с которым мне легко и надежно, и ради чего, ради кого? Неужто я разрушу все, что лелеяла три года, заявлюсь к этому велеречивому философу, который гвоздя забить не умеет и делает все исключительно по настроению, и скажу: милый, я свободна, я твоя! Да и второй раз – это как разогретый кофе. Была глупость в прошлом году, но благо, о ней так никто и не узнал.

Все было бы проще, если бы не вкрадчивая гадюка подозрений. Я готова была поклясться, что он выделяет меня из толпы и еще тянется ко мне. На фоне общего безразличия к низменным радостям это сводило с ума. Кажется мне или нет? Накручиваю или нет? Либо у него какая-то странная игра, свой интерес, либо банальный эксперимент. Или он вовсе ни о чем таком не задумывается? Верится с трудом после его апологии подлости, если порядочность не срабатывает. Они с друзьями любили поспорить о высоких материях.

– Пойдем погуляем, а то я засну, – Слава повертел головой на моих затекших коленях.

– Спи. Куда нам спешить?

– Ложись рядом.

Он кинул под свою голову рюкзак, а я устроилась на его плече. Куда же делись собачники? Вроде выходной, погода дивная. Неужели здесь больше никто не гуляет?

– День поселка сегодня, – Славка зевнул, – на центральной площади все. Может, тоже сходим?

Я спросила, что там интересного. Он ответил, что кто-то выступает – крутит обруч, поет песни, машет саблями, толкает речи. В общем, кто во что горазд.

– Ну, поваляемся и сходим, – я устроилась поудобнее. Правда, что я нюни распустила с утра? Шикарно ведь получилось…

На какое-то время я, должно быть, отрубилась. Просыпаться было муторно, и голова кружилась. Видимо, почувствовав свободу и холод, Славка тоже зашевелился.

– Ну что, пойдем? Я бы чаю выпил, там должны продавать.

Я махнула рукой: что с тебя взять, пойдем. Он куда общительней меня, все ему надо. День поселка какой-то…

На центральной площади не протолкнуться. Вокруг сцены, установленной недалеко от рынка, толпилась вся поселковая молодежь. Из паршивого динамика гремела эпическая музыка, а на сцене скакали облаченные в исторические костюмы парни с деревянными мечами. Интересно, Анька тут не участвует? Она этим занималась, как раз с компанией предмета моих вожделений. Называли они это то боевками, то показухами. Репетировали в ДК и кинотеатрах. У Ани были связи в обществе, ее мама – работник культуры, и у нее куча подруг в этой сфере. В последнее время у показушников испортились отношения с Аней, потому что до нее начало доходить, что ее используют. Неземные создания настроены только творить, а договариваться и пробивать должны за них другие – такие как Аня. Она это умеет и не возражает, но и творить ей тоже хотелось, а ее мнения в грош не ставили.

– Кого ты там выглядываешь? – Слава появился рядом, держа в руках два стакана с чаем.

Я машинально взяла один и перекрикивая музыку сказала, что здесь может быть Аня.

– Не признаем ее в костюме, – рассудил он.

Чай был обжигающе горячим и несладким, но после вина привел голову в порядок.

День пасмурный, видно хорошо. Я предложила подойти поближе к сцене, не сказав Славе, что я могу знать и других ребят из этой сферы. Рома и Маргоша окунались в это дело, ездили на ролевки, реконструкторские фестивали, а мы скучно жили музыкой и друг другом. Я не умела шить и не желала изображать из себя кого-то или жить в другой эпохе. Я даже историю внятную не могла придумать и персонажа прописать, поэтому в те времена заявляла, что эта банальщина уже себя изжила, а будущее за краткой и авангардной формой.

Вдруг на сцене мелькнул знакомый тощий длинный силуэт в черном одеянии. Он любил отыгрывать всяких священников, монахов, колдунов, некромантов. И кажется, у него одна эта хламида на все образы. Точно.

– Вот того парня я знаю, – сказала я Славе.

Тот угукнул в ответ и вернулся к своему чаю. Махач копьями его не слишком занимал, а что делал в этой постановке черный человек, я пока еще не поняла. Должно быть, не протрезвела. Музон гремит – что-то типа «Эпики», парни в атласных тряпках и кроссовках «Адидас» машут деревянными мечами и должно быть, это дико технично, круто и все такое. Должно быть, в этом что-то есть, но я не понимаю. Я многого не понимала в юности, а теперь понимаю еще меньше. Чем дольше живу, тем меньше понимаю.

– А, блок коряво поставил, – Славка заинтересовался происходящим на сцене.

– Ты в этом разбираешься? – хмыкнула я.

– По логике вещей.

Ой, мужики! Во всем доки, куда ни плюнь.

Черный человек кивнул мне со сцены. Я улыбнулась в ответ. Парня-то моего он помнит, но Слава его ни в какую не узнавал.

– Слав, пойдем, посидим, – я потянула его за рукав.

– Щас, досмотрю эту фигню, – он как прирос к сцене.

Черный человек пропал из виду, а через минуту смешался с толпой зрителей. К нему подошла высокая блондинка и начала что-то щебетать. Он улыбался ей и активно жестикулировал.

– Слав, пойдем отсюда, – я первой отвернулась от сцены и пошла в гущу толпы. Он не последовал за мной. Я села на парапет работающего фонтана и подумала, что это худший день рождения. Выйду замуж осенью, нарожаю кучу детей и все, иного смысла в моей жизни и быть не должно, правда ведь? Что еще остается, когда встречаешь любовь в шестнадцать…

На следующий день у меня сломался компьютер. Как всегда в мае – рефераты-курсовые, все надо. Настроение упало ниже ватерлинии, поэтому с девчонками мы выпили две бутылки вина на троих, а утром отец назвал меня пьяницей.

Рита пришла раньше Ани, и поначалу нам было как-то неловко вдвоем. Разговор скакал с Аньки на ребят и обратно. Мы сидели в моей солнечной комнате за маленьким столиком на колесиках. Был крабовый салатик, нарезка и фрукты. Анька пришла уже под шафе – со дня рождения мамы. Я старалась не думать ни о сломанном компе, ни о Славе с его предложением руки и сердца, ни о предмете моего обожания и его блондинке. Кажется, мне было хорошо и весело, насколько это возможно, когда стараешься о чем-то не думать. Девчонки обсуждали общую знакомую, с которой у Анны разладились отношения, а Рита только начала с ней общаться. Аня поражала меня то своей осознанностью, то буквализмом. При ее незаурядном уме и эрудиции, она казалась человеком приземленным. Во всяком случае, в стихах и песнях она не видела десятого дна и толковала их на редкость примитивно. Что до осознанности, она выдала фразу, которая до сих всплывает у меня в голове: замуж выйду, детей воспитаю, а когда буду им уже не нужна – монашество приму. Кажется, у нас с Марго отвисли челюсти. Вот это видение! Вот это планирование! А я не знаю, что будет завтра, как жить и о чем мечтать. Мы не обсуждали это с Ритой, но я чувствовала – ее волнуют те же мысли. У нас похожие ситуации, и это пресловутое замужество замаячило перед носом. Еще жизни не было, всего девятнадцать, а уже такая кабала!

Аня же стала рассуждать о том, какой она была бы требовательной мамой, потому что ребенка надо как можно большему научить до десяти лет, чтобы он мог выбирать. Сама она чем только ни занималась – и танцами, и шитьем, и графикой, и языками. Все ей удавалось, все до конца доводила, всему время уделяла. Только со стихами как-то не шло, и она все еще печалилась по этому поводу. И по поводу влюбленностей тоже. Зато – сразу замуж.

Дли Риты фраза «полжизни отдать за» была более характерна. Признаюсь, она тоже не вызвала у меня понимания. Лишнее доказательство того, что дружба – не про понимание. Это, по сути, такая же химия, как любовь, только слабее. Мы зачем-то нужны друг другу на определенном этапе. И все дается нам на время, включая саму жизнь, поэтому я решила не унывать из-за расставаний и невозможности удержать людей. Теперь я Рите нужна куда больше, чем в юности, и смысл тут чисто практический. Во взрослой жизни именно восторженная раздолбайка Рита оказалась человеком практическим и приземленным. Это имеет мало общего с эрудицией, умением логично рассуждать и убедительно звучать. Тут скорее дело в смелости и быстром принятии правильных решений. Риту этому научило материнство.

Тогда же мы ничего этого о себе не знали. Нам было по девятнадцать, мы учились на втором курсе и кажется, до конца вуза можно было и не волноваться ни о чем, но…

– А пойдемте погуляем? – предложила я.

Погода чудесная. И мы по привычке пели песни «Арии», хотя, как мне казалось, Марго этого стеснялась. Прохожие на нас косились, мальчишки что-то кричали, а пьяные дядьки недоумевали, но отвешивали комплименты. Утро понедельника наступит только завтра, а дома еще есть бутылка вина.

2020

Брюс Дикинсон пел о «перемене сердца». До сих пор не ведаю, как перевести это красиво, но мысль я, кажется, уловила. Быть может, ошибаюсь. А дальше все грустнее «Скорпы», в обновленном на тот момент звучании, пели о том, каким холодным стал бы мир без мечтателей вроде тебя. Тему продолжали Aerosmith, а дальше…

– Мне она всегда нравилась, – Слава увеличил громкость на песне Элтона Джона You’ll be blessed, – а ведь не положено, правда? Он же не рокер и вообще голубой!

Я расхохоталась. Интересно, много ли у нас таких тайных любимых песен?

Мы сидели в его машине и слушали мою подборку. Я не могла пригласить его к себе, а у него в этом городе нет собственного дома. На улице слишком холодно и дождливо, чтобы гулять.

– Одуванчики такие огромные! Никогда не успеваю налюбоваться этим временем – оно так быстро улетучивается!

Мне всегда казалось, что май слишком ярок для меня. К моим упадкам духа скорее подошел бы ноябрь или март, но теперь я передумала: они бы на меня еще больше тоски нагнали, тут хоть красота вокруг и ароматы дивные.

Как-никак у меня день рождения, а мне даже некуда деть старого друга. К родителям? – одно дело за сараем, другое дело – в комнату. В свою подростковую, эклектичную комнату. Плакатов там поубавилось, но гробы-колонки и одноместная кровать говорили обо мне больше, чем слова. Да и как мои к этому отнесутся? В качестве кого он пришел? Зачем вы встречаетесь?

– А это кто, «РЭМ»?

– Нет, Фил Коллинз.

Он тоже не потрудился сказать «ар-и-эм», такой же ленивый как я.

– На самом деле, мама была бы рада тебя видеть, – сообщил он через минуту.

Я спросила, как она. Он ответил, что все, слава Богу, хорошо. Стинг интеллигентно ввернул свою сердечную песню (Shape of my heart).

– Слав, скажи… – я повернулась к нему насколько было возможно, – если бы не карантин, ты бы уже уехал?

Он молча глядел, как ползут капли дождя по стеклу. Сумрачный день из серого превратился в свинцовый с отблеском синевы.

– Ты не представляешь, как все изменилось после нашей встречи, – промолвил он, наконец, – да и эта эпидемия вскрыла многие нарывы, прояснила многие загадки, сообщила правду о людях. То, что казалось важным, обернулось пылью. Не знаю, что сказать. Мир уже не будет прежним. И глобально, и локально.

Я услышала его. Так же мне думалось и про песню Дикинсона – передать не могу, но смысл поняла.

– Мой мир тоже не будет прежним. И это не возвращение, хотя в первые минуты мне так казалось. Возвращение в прошлое, лет на пятнадцать назад. Но нет, туда нам уже не вернуться. Все равно будет по-другому.

Он вздохнул, а я поспешила объясниться:

– Не в смысле у нас что-то будет… в смысле… просто, будет… у меня, у тебя, неважно. Может, кризис дня рождения? Такая невнятная цифра и такой же страх, как в юности. Хочется на что-то опереться. На время, когда была счастлива с учетом пройденного опыта, что ли…

– Я понял, – он усмехнулся и опустил глаза, – А почему не у нас?

Тишина.

– Ты разве не думала о нас? – он положил руку мне на колено.

Как я могла не думать? Ни о чем другом и думать не могу с тех пор, как увидела его.

– А как же грабли? Одна река и прочее?

– Грабли… грабли – это сурово! – он рассмеялся.

Rasmus заблеяли Sail away, и Славка возмутился: что, мол, они тут делают. То же, что и Элтон Джон. Будь я одна, лежала бы на полу в своей комнате и ревела. А с ним смешно слушать самый депрессивный депресняк.

– Жизненный опыт – это когда наступаешь на грабли, а ты уже в каске! Подумай, подумай.

Я поинтересовалась, что думает он. Было бы логично завести про разность наших жизней, про кучу прожитых отдельно друг от друга лет, про разные города, наконец, про старые обиды. Но все это казалось таким несущественным, таким пошлым, надуманным и мелким на фоне надвигающейся неизвестности и угадываемой за ней катастрофы. Может, это просто страх? В моем случае вполне понятный бабий страх одиночества, нищеты и старости. А он? Чего боится он? Тяжелые времена одному пережить проще, когда ни о ком душа не болит. Война со всех сторон, а я опять влюблен… что ты будешь делать? – звучал в моей голове «Сплин».

Но на этом диске русскоязычных нет и тему сердечности и мечтательности продолжили Forgive-me-not.

– Ты какая-то нервная и мрачная, – заметил Слава, – впрочем, ты и в юности особой веселостью не отличалась, но ребята мне говорили, что ты изменилась. Полюбила яркие цвета, стала иначе одеваться.

Я пожала плечами – мол, да, было такое, и до эпидемии, до этой непонятной ситуации у меня были какие-то планы и надежды. Не скажу мечты – они давно превратились в цели и их просто достигаешь. Теперь же и на работе не поймешь что, и с личным все глухо, и книги мои как были нужны только мне, так и остались. А жизнь проходит. Кто знает, сколько времени осталось…

– Да брось ты! Пусть другие помирают, а ты даже не думай об этом.

– Я всегда чувствовала, что времени мало и мне надо многое сказать. Поэтому я написала впрок – можно теперь заняться изданием. Ну да ладно, это все ярмарка тщеславия и вопли выжившего ребенка.

Он спросил, что с работой – ведь работаю я в Минздраве и на нас эпидемия должна повлиять благотворно. О чем мне волноваться?

– Сейчас врачи вновь стали героями, им платить надо и много. А простых сотрудников сокращают. Боюсь, попаду. И на что тогда жить в этой новой квартире? Ой, Слав, я нашпигована страхами под завязку! Я всего боюсь… никогда бы не подумала.

– Чего же еще?

Этот вирус многие иллюзии развенчал. Особенно иллюзию безопасности. Безопасность якобы обеспечивают деньги. Пока есть работа – все будет хорошо. А чтобы работа была всегда, надо делать карьеру, быть нужным. И где-то в интернете есть счастливые люди, которые вышли из говна и теперь живут в Майами, зарабатывая сколько-то там миллионов в год и за умеренную плату готовые всех этому научить. Ведь хорошо же иметь просторную квартиру, заниматься любимым делом, а не таскаться на каторжную работу; хорошо дать лучшее образование детям, носить одежду, которая действительно нравится. Все это хорошо, и я в какой-то момент поверила. Считала себя неудачницей, потому что этого в моей жизни нет, и стала внушать себе и людям, что все можно изменить, главное – захотеть. Но вот одна бактерия – и мир остановился. Где работа, где деньги, да и кому теперь нужны тряпки, если некуда пойти? А лучшее образование – если не знаешь, что будет завтра и как жить дальше? Радует, что есть сбережения и хоть год или два можно прожить на них. Копила я на ремонт в новой квартире. Моей квартире. В городе, чтоб на работу удобнее было ездить и перед друзьями не краснеть, что с родителями живу. Теперь все резко утратило ценность. Все это кажется таким пшиком, таким фуфлом!

Может быть, у людей в интернетах есть капиталы во всех банках мира, может, и карантин легче пережить в большом доме, чем в крохотной квартире, может, онлайн-бизнес по-прежнему приносит доход, но эти люди где-то там и я больше им не верю. Где-то здесь есть одинокая мать, у которой вот-вот умрет отец, и она останется одна в огромном старом доме. Где-то здесь и многодетная мать, у которой ребенок болен ДЦП, и она попросту забыла о своей жизни и своих желаниях. Еще одна мать с двумя пацанами осталась одна на библиотечном жаловании. И еще одна – тоже с двумя – на детсадовском. Инвалиды с высшим образованием, вынужденные работать на квотированных местах за унизительную зарплату. Вдовы, посвятившие себя любимому делу, которое перестало приносить доход, а накоплений не было – только сдавать металл, что у мужа в гараже завалялся. Бездетные старухи. Вот какие люди меня окружают. Работая в Минздраве, я видела тысячи жаждущих и страждущих, и почти всем нужны хорошие врачи и качественные лекарства.

– Сейчас всем страшно, – резюмировал Слава, – даже одиноким мужчинам, которым нечего терять. Зато мы вновь почувствуем вкус жизни и научимся ценить здоровье и свободу передвижения.

Я кивнула. В конце диска остались только женские голоса – Nightwish, Celtic spirit, Милен, Селин.

– Это песня из «Титаника» что ли? – он рассмеялся.

– У меня тоже есть свои секреты, – главный заключается в том, что я над ней постоянно реву. То ли голос такой мощный, то ли текст, то ли музыка нервы щекочет. Наверное, все вместе.

– Вижу, ты в соцсетях постишь «арийское» старье, сам с удовольствием посмотрел. Жалел, что без тебя.

– Я бы тоже хотела посмотреть это с тобой.

Я скучаю не по себе-подростку, не по старым добрым временам. Я скучаю по себе счастливой. По той, которая верила, что все впереди и все будет хорошо. По той, которая не боялась жить и для которой не существовало неопределенности. До института было еще далеко. «Ария» еще не распалась. Друзья рядом. Родители молодые. И каждый день подарок, ожидание чуда и вера в то, что это чудо непременно случится. Я скучаю по той себе, которая умела так ярко чувствовать и так бурно радоваться, в дневнике которой частоколом стояли восклицательные знаки. Я скучаю по себе нужной и любимой. По себе беззаботной. Вопрос денег меня не касался и, возможно, для дальнейшей жизни было бы лучше, если бы я еще подростком начала работать. Определенно, я бы ценила деньги, умела бы зарабатывать. И теперь не скучала бы по той, которая во всем этом не нуждалась… или все равно скучала бы, потому что в шестнадцать лет любой опыт впечатывается навеки лишь потому, что он первый.

– Слав, если бы не ты, я не знаю, как жила бы, – быть может, зря я? Ведь мы уже чужие люди, между нами пропасть лет, а я говорю с ним так, словно мы только вчера попрощались, – я не верила, что в моей жизни будет что-то хорошее. И вдруг снова увидела тебя и осознала, как много уже было, а я не умела ценить. Наверное, большего мне не причитается.

Он, конечно, стал вправлять мне мозги – мол, что за глупости, ты молода и красива, все эти нагнетенные страхи пройдут вместе с эпидемией и все станет как прежде. И не такое переживали – чума, холера, войны, а уж как нашему народу досталось, да как тебе не стыдно!

– Мне кажется, это и есть война. Просто раньше все было ясно, а теперь – все это к чему-то идет, и все это чувствуют. Если раньше мы жили ради светлого будущего, верили в это – хотя бы наши родители, если уж не мы, то теперь всем очевидно, что дальше будет только хуже. Даже дети это понимают. А потому ничего не хочется, ни в чем не видишь смысла. Тем более, когда настоящим жить не дают. Человечество устало.

– Это ты начиталась всякого шлака в интернете, – отмахнулся Слава, – оппозиция и прочее, многие недовольны. Это справедливо. Но давай решать проблемы по мере их наступления. Раньше ведь ты так и делала, откуда вдруг паника?

Он улыбнулся и пристально посмотрел на меня. Стало легче и теплее.

– Ты всегда готов был ринуться в бой за правду – с чего вдруг стал таким конформистом?

– Я не стал, – он усмехнулся, – просто не вижу смысла себя накручивать. Прибереги энергию, когда надо будет что-то решать и действовать. Пока отдыхай. На самом деле, для многих это спасение. Я и сам понял, как умотался.

Мы работаем теперь с десяти до семи и научились дышать ушами. После перчаток весь вечер кажется, что руки чем-то воняют. Я бы и рада отдохнуть, но не так, чтобы сидеть в четырех стенах.

– Ладно, давай не будем об этом, – предложил Слава, – моя мама телевизор смотрит бесперебойно и потом начинает на меня все это выливать. У меня уши набухают, мозги уплывают, а она меня ругает, что я ни во что вникать не хочу.

Это на него не похоже.

– Как видишь, наша встреча и на меня произвела сильное впечатление. Стало не до ерунды всякой.

Хороша ерунда – жизнь и здоровье. Впрочем, мне тоже не до этого. Если раньше думала – заболеешь так и сдохнешь быстрее, не за что цепляться. А теперь в хорошее верится. Не надо ставить крест на своей жизни – вдруг что-то еще ждет за поворотом?…