Кира Бородулина
Из дома домой. Роман-коллаж

А Славка был живой и теплый. Неидеальный. Русский рок он категорически не воспринимал – только запад, и очень тяжелый.

– Но Мавра все-таки послушай, тебе не может не понравиться, – я всучила ему эту кассету – тогда еще с буклетом. Как от сердца отрывала.

Он обреченно вздохнул. «Арию» он любил, а остального в отечественной сцене знать не хотел.

На следующий день он перезвонил мне и сказал:

– Я послушал Маврика!

– Ну и? – мое сердце замерло.

– Это охренительно!

Пропала моя кассета, – мысленно вздохнула я.

– Я хочу диск найти, такую музыку нельзя слушать в таком качестве.

Он уже давно не покупал кассеты. Студенты-буржуи. Это мы, школота, будто новое блюдо пробовали – если не понравится, кассету можно затереть, а диск и стоит дорого, и никуда его потом не денешь.

Кажется, купил его Слава только лет пять спустя. Раньше нигде не мог найти, хотя мотался даже на «Горбушку». Я так и не съездила туда с ним.

2002

Зеркальный год, как я его вижу. Мне шестнадцать. Что-то уже якобы можно. Наверное, все мы так думаем: вот закончу школу, тогда заживу! Вот поступлю в институт, сделаю то-то! Вот выйду замуж, вот похудею, тогда…

Знакомо?

А смысл в том, чтобы жить сейчас, и эта затертая истина осознается лишь теоретически. По факту мы всю жизнь только готовимся жить. Я знаю мало людей, которые наслаждались настоящим без сожалений о прошлом и без надежды на будущее или без страха перед ним.

Я точно не такая. Я восемь лет жила прошлым, а теперь боюсь будущего. Поэтому так ностальгирую по своим шестнадцати годам, когда в последний раз была счастлива и беззаботна. Когда рядом почти каждый день была лучшая подруга, и на нас лилась шикарная музыка. Когда столько всего случилось в жизни впервые…

Помню, как встречали этот год с мамой, крестной, сестрой и ее тогда еще не мужем, но сожитель – слово так себе, никто его не любит. Папа работал сутки на заправке. Праздник без него был скучным. Дело даже не в песнях под гитару или шутках. Просто его не хватало. Плюс у меня в переходном возрасте жутко скакал сахар, и зачастую я себя чувствовала отвратительно. Немало труда стоило мое смирение с тем, что болезнь – навсегда и с годами лучше не будет. С этим можно жить и внешне даже ничего не заметно – лучше, чем инвалидам-колясочникам. Но качество жизни страдает.

Помню, мне не хотелось наряжаться, быть красивой и вообще быть. После сидра, смешанного с колой, стало легче. Мы уютно сидели при свечах, смотрели вечный телевизор, а часа в три ночи пошли запускать фейерверки. Встретили год в печали, а потом развеселились. Как ни смешно, так он и прошел.

Первая половина была почти комой. И да, внешне никто ничего не видел. Летом стало отпускать. Лето – это маленькая жизнь, даже когда его не любишь.

Мне не нравится лето,

Солнце белого цвета, —

Как пели «Глюки». Согласна, хотя в ту пору лето было синонимом каникул, поэтому любили его почти все, кто пытался учиться. Мои родители никогда не уезжали на юга без нас с сестрой – о таком я только в книгах читала. Маме эти юга на фиг не нужны, а папе хватало местной речки. В последний раз мы выезжали в 1997-м – и все, деньги кончились.

Меня это не сильно расстраивало – я проводила время у бабушки, у меня были книги, и домой я приходила с подругой пообщаться. С Аней то бишь. Но в июле она уехала в лагерь, и мне даже сны кошмарные снились, будто она умерла, а я осталась одна. Три долгих недели без нее. Для юного создания – это вечность.

– Дан, привет! – окликнул меня женский голос, когда я в очередной раз бродила в одиночестве по району.

Это была Рита, Анина подруга. С ней они дружили давно, это ко мне Аня только начала присматриваться. Как обычно в таких случаях, разговор зашел об общих знакомых.

– Скучаешь? – спросила я, рассчитывая, что Марго ответит утвердительно, и я предложу ей скучать вместе.

– Признаться, не особо, – она лукаво улыбнулась, – я с таким парнем познакомилась, просто космос!

Ничего себе новости! Разумеется, я жаждала подробностей, хотя мы с Марго были не настолько близки, чтобы в этом признаваться. Поэтому я робко попросила:

– Расскажи!

И Рита рассказала о Роме. Конечно, сошлись они на музыкальной почве, он еще и аудиопират – диски записывал на заказ, и у него такая коллекция записей, что днем с огнем не найдешь, а компьютер такой мощный, что лучше, наверное, еще не изобрели. Он живет в центре города, поэтому балдеет от наших пустырей. Рита выгуливала его по лесам и хотела уже сводить на речку или озеро, но тут вклинилась ее красавица-подруга.

– Представляешь, явилась, когда он у меня сидел. Сто лет не заходила – у нее теперь другие интересы и своя компания. Только шмотки у меня берет на дискотеку.

Я покивала. Знакомая картина. У меня тоже такая подруга вот-вот отвалится. Пути расходятся, говорить не о чем, но обидно, когда тебе предпочитают кого-то другого.

– И вот он с ней сама галантность – стебался, конечно, а она человек приземленный, не читает вообще ни фига, откуда ей знать эти книжные обороты? Я умираю со смеху, эта краской заливается, а Ромка – сама серьезность и не понять по нему, что он на самом деле чувствует.

– Ревнуешь?

Рита пожала плечами.

– Сама не признавалась себе, что запала на него больше, чем на друга. Но разве он на меня западет, когда рядом такая красота?

– О чем он с этой красотой говорить будет? – я махнула рукой, мол, не переживай, ты вне конкуренции.

– Говорить – одно, любоваться – другое. И он на фоне всех ее дебилов выигрывает. Она даже не знала, что такие люди бывают.

Мы присели на лавочку у какого-то подъезда. Хорошая ведь девчонка, почему мы так редко общаемся? Аня пару раз приводила ее ко мне, но та, что называется, не прижилась. Втроем совсем другое общение, да и Рита любила, чтобы все приходили к ней. По словам Ани, она умела создавать шикарную атмосферу с ароматным чаем и тяжелой музыкой. Теперь благодаря Роме у нее этой музыки завались, а мы будем тихо завидовать или выпрашивать по мере Анькиной наглости.

– Мои отдыхать уехали, может, зайдем ко мне? – предложила Рита, когда мы отсидели пятые точки на лавке.

Вот еще одна сказка. Так прям взяли и уехали, а она пельмени варит и бэпэшки трескает, и никто не указ!

До сего момента у Риты я не была, а квартира ее в том же доме, что и моя, и тоже трехкомнатная. Просторная, чистенькая, но не было таких изысков с паркетом и поклейками обоев на потолке, деревянных дверей с зеркалами и вагонки не кухне. Все просто и опрятно.

– Классно, наверное, одной, – забравшись в кресло с ногами, предположила я.

– Да, сама балдею, – хозяйка поставила диск «Арии», где с каждого альбома было по две песни, начиная с последнего на тот момент, заканчивая дебютным.

– Слушай, у меня есть джин-тоник, не хочешь?

– Во дает! – рассмеялась я. – признаться, у меня небольшой опыт по этой части. Впервые напилась после концерта «Арии» с сестрой, потом на новый год и на папин день рождения. Все в этом году…

– Да у меня тоже опыта никакого, – отмахнулась Рита, – просто у сестры как-то ночевала, мы с ней купили водку с ананасом и вот это. Она мне с собой отдала.

– А водка как? – полюбопытствовала я.

– Она же ее и выпила. Мне кроме колы ничего от жизни не надо!

Мы, посмеиваясь, перебазировались на кухню. Там стоял стеклянный стол, а на нем – несколько тканевых больших салфеток. Я невольно подумала, что такой стол оттирать замучаешься, но смотрится шикарно.

Рита достала из холодильника синюю банку джин-тоника и, поставив ее на стол, огляделась в поисках стаканов.

– Давай праздничные, раз такое дело, – она пощелкала пальцами.

Какое уж такое? Меня тоска заела, а у нее любовь. Я, недолго думая, высказала свои соображения.

– А как мне ему об этом сказать? Или намекнуть? И Ленку слить?

– Что значит слить? Она ж не заходит – увиделись раз и все.

Рита махнула рукой и углубилась в посудный шкафчик. Извлекла два пузатых фужера на тонких ножках и со звоном поставила на стол.

– Она из дома ушла, у меня живет.

Я ахнула. Поинтересовалась, где же она.

– На балконе, лак стирает.

– Тьфу! Я-то думала ты одна, что ж не сказала раньше?

Марго опять отмахнулась – мол, стирать лак она будет еще часа три, потому что жидкости нет, и Лена отдирает его ногтями. По каким-то причинам этот процесс ее увлекает – или больше заняться нечем.

– Дан, – хозяйка закрыла кухонную дверь, но заговорила почти шепотом, – я вообще не понимаю, как можно так жить. Мне нужно тридцать шесть часов в сутки даже наедине с собой, столько в мире интересного!

Я кивнула.

– А Ленка… ногти, косметика, шмотки, причесон – об этом они часами могут говорить. Я тут с ее девками в автобусе ехала, они так живо это обсуждали, убиться веником… а со мной ей скучно, ясное дело. Да и мне с ней. Расходимся, и слава Богу. Будем видеться раз в год, в память об ушедшем детстве.

Я поинтересовалась, почему Ленка ушла из дома и остановилась именно у Риты, раз есть подруги под стать. Марго ответила, что какая-то подруга ее подставила, а поскольку они все в одной компашке, то остановиться больше не у кого. Дома с мамой разругалась, так и понеслась.

– Дурь, короче, пройдет. Но все так не вовремя!

Рита вскрыла банку, и та с шипением пустила белую пену на жестяной верх.

– Ленку позвать не хочешь?

Маргоша скривилась.

– Самим мало.

И правда. Фужеры едва наполнились, а банка опустела.

– Ну давай, чтобы у тебя все разрулилось, – пожелала я.

Мы чокнулись и выпили.

– Не говори. Жизнь весёлая пошла.

– У тебя там «Ария» орет, а дверь у нас закрыта, – напомнила я, – Ленке это странным не покажется?

Рита опять скривилась – мол, не парься.

– Отдать должное, она очень воспитанная: никуда не лезет, тем более без стука. Этим и привлекает – этакая леди. Не то что Анька беспардонная.

Я тихо засмеялась, и Марго меня поддержала.

Закусили мы разделенным по-сестрински апельсином и печеньями. Когда я решила, что пора бы и честь знать, у меня закружилась голова при вставании.

– Я тоже уплыла, – призналась хозяйка, – пойдем в зал, музыку послушаем. Или ты спешишь?

Да уж, спешу – напилась и теперь вдруг заспешила.

– Не, у меня жизнь скучная, меня ждут «Крематорий» и Маврик в бабушкином кассетнике.

– Ну ты крутая! – Марго встала и покачнулась. – Маврика надыбала и молчит!

Пока мы плелись в зал, держась за стенки, я делилась впечатлениями о мавринском альбоме. Хоть были они мутными, Рита заинтересовалась, и я обещала ей занести кассету.

– Кстати о кассетах, у меня тут «Сладкий ноябрь» от сестры приплыл, хочешь посмотрим?

Я заметила, что на это дело можно и Ленку позвать или они могут позже вместе посмотреть, а со мной и поболтать есть о чем. Точнее о ком. Ведь наверняка хочется о нем говорить. Рита согласилась.

– Хочется, еще как. Он такой классный!

2020

Квартира, в которой мне предстоит жить, досталась мне… как бы это сказать? Непросто? С препонами? Не сразу? В общем, путь к одиночеству и самостоятельности был долгим.

В тридцать я решила отпочковаться от предков и попросилась в квартиру деда, которую папа сдавал после его смерти. Окраина окраины, где никогда не работают фонари и дороги разбиты. Потолки цепляешь макушкой, а ванна живет на кухне. Никакой ремонт не поможет ее отгородить или поставить душевую кабину. Мои бабушка с дедушкой переехали сюда в середине пятидесятых из барака – в то время санузел в квартире был роскошью.

– Мы тут с матерью посовещались, – вечером завел разговор папа, – и подумали: может, мы эту квартиру продадим, а тебе купим однушку? Приличную, где захочешь.

Мне и самой эта идея в голову пришла, но я бы не решилась такое высказать – и так обнаглела.

Оценили эту халупу невысоко, и продавали мы ее год. То я копила на бытовую технику – думала, уеду в дедову квартиру, хоть микроволновку надо купить, там плита двухгорелочная; то вдруг нарисовалась поездка в Париж, и все накопленное спустила, не дождавшись, когда же мне повезет с квартирой. Может, ее вообще никто никогда не купит – и что теперь, во всем себе отказывать?

Из Парижа я вернулась с голым задом, зато к хорошим новостям:

– Я нашла тебе хату! – провозгласила сестра.

Разумеется, продали мы дедову еще дешевле, чем рассчитывали, поэтому бюджет наш был строго ограничен. Хватало на студию в строящемся доме.

– А потом всегда можешь ее продать, мало ли как в жизни бывает…

Я рою окоп, а не хожу в разведку. Но если я ничего не переверну, в моей жизни ничего не происходит.

Показали нам студию в тридцать квадратов. Она выглядела так, что, придя домой, я проглотила три колеса валерьянки, дабы не разрыдаться. Мои собирались купить двадцать шесть квадратов. Диван и шкаф. Да конечно, что мне надо по жизни! Самой жизни, кажется, уже не надо. А может, и никогда она мне нужна не была – когда жизнь это поняла, обиженно отвернулась от меня.

Еще полтора года мы ждали, когда достроят дом.

– Ну ты хочешь эту квартиру, мечтаешь скорее уехать? – спросила сестра.

А ты хотела бы жить в шкафу-купе, даже с самым модным дизайном? – подмывало съязвить. Ее почему-то не устраивала трехкомнатная родительская хата, в которой она жила с сыном, а я должна спать и видеть эту конуру! Кажется, вся жизнь нашей семьи вращается вокруг сестры с ее мужиками, браками, разводами и разбитыми надеждами. Младшей достаются обноски, как и положено.

Получив ключи, мы стали искать мастеров – ремонт делать придется по полной, в современных домах нет даже электрики. Однако знакомые были уже заняты, а с незнакомыми связываться мои опасались.

– Ты пока смотри в интернете интерьеры, что ты там хочешь, – советовал папа.

Я буквально заставила себя это сделать. Заставила себя поверить, что чего-то хочу. Что можно как-то организовать пространство даже в такой жопе сурка. Оказалось, там не двадцать шесть, а двадцать три и четыре – это кто-то балкон посчитал! Шикарно. Спасибо, что удобства не на этаже.

Однако ремонт начать было не суждено. Моя сестра, окунувшись в риэлтерскую сферу, предложила студию продать – когда дом сдан, она стоит дороже, нежели на этапе строительства.

– А вырученные деньги можно внести в однушку в строящемся доме. Да, придется еще год подождать, но зато у тебя будет нормальная квартира на всю жизнь. Думаешь, мне приятно жить в трешке, зная, что ты будешь ютиться в этой клетке?

Признаться, мне стало стыдно, что я думала о сестре плохо. У нее, конечно, был свой интерес: родительскую трешку она хотела продать и перебраться поближе к центру, но предки не позволяли. А вот если бы это все уладить через меня – скажем, не хватит мне вырученных за студию денег даже на однушку, тогда и пригодятся остатки от продажи трешки.

– Чем тебе так там не нравится?

Сестра долго рассказывала о непомерной плате за ЖКХ, которая не соответствует условиям, о долбанутых соседях, которых я знала с пятилетнего возраста, о дурацкой школе, в которой вынужден учиться ее сын, о гнилом районе, о лишней комнате… короче о полном несоответствии этой квартиры ее требованиям.

Самое сложное – убедить родителей. Им уже за шестьдесят, а в таком возрасте к переменам не готовы и относятся к ним настороженно. Наши были категорически против, но, на мой взгляд, это лишь потому, что сестра была слишком взвинчена, когда излагала свои претензии. Да и какие претензии! Мы с предками свалили из этой квартиры, уступив ее сестре с племяшкой, когда она вернулась в отчий дом после первого развода. Сами перебрались в двушку покойной бабушки, потратив на ремонт все имевшиеся у папы сбережения.

– Я предлагала родичам продать эту трешку и дедову квартиру, поделить пополам и купить квартиры тебе и мне, чтобы никому не обидно было, но они не захотели, – писала она мне.

Охотно верю. Родичам комфортнее думать, что все, что мне надо от жизни – сидеть у них под крылом, уткнувшись в монитор. На фоне запросов старшей дочери это, должно быть, уравновешивает картину и вносит в жизнь справедливость.

Родителей мы уговорили. Точнее сестра беседовала с папой, пока я отвлекала маму от влезания во взрослые разговоры. Мама за отцом как за каменной стеной, и у нее ни разу не было повода в нем усомниться – так что решения принимал он, преподнося их как обоюдные.

Выставив студию на продажу, мы с сестрой стали смотреть однушки. Буквально первая мне так приглянулась, что больше никуда ехать не хотелось. Считай, две большие комнаты (одна из них кухня, но можно ее совместить с гостиной, а спальню – с кабинетом, как в итоге и получается), огромная ванная, приличных размеров балкон. Тихий район, но уже не на окраине – бывший военный городок. Ноябрь, середина рабочего дня. Солнышко в безжизненных комнатах. Этот дом уже год как сдан, а на квартиру много претендентов, поэтому даже если мы продадим студию дороже, нам не хватит.

В конце ноября мы продали студию. В середине декабря я купила квартиру, а в марте сестра продала трешку и приобрела себе апартаменты в городе, провернув внесение и получение задатков буквально в два дня. Такие авантюры выгорают одна на миллион. У наших скептически настроенных родителей глаза полезли на лоб. Папа, конечно, многое понял о жизни, а потому никуда и не лез больше. Прошли те времена, и прошли как-то мимо.

– Что ж я такой тупой! Все своим горбом, руками, силой! Все одним днем! Ни дома не построил, ни денег не скопил, так…

Я молчала. Надоело всякий раз повторять: зато ты прекрасный муж и отец. Была сотня возможностей, но папа словно боялся больших денег, не ведал, как ими распорядиться. Я его не виню. Когда почти все твои друзья в лихие девяностые либо сели, либо жизни лишились, либо в казино проигрались, либо семьи развалили от шальных денег, будешь держаться за самое дорогое. Не в той стране живем, чтобы расслабиться. Всегда будет стрем и все будет не так, как запланировано.

Все это я рассказывала Славке, сидя в его машине.

– Не боишься со мной общаться? – имелось в виду, что коронавирус к нам привозят москвичи.

– На все Божья воля, – заметила я, – да и было б, за что цепляться!

Жить я так и не научилась, но и умирать не готова.

2003

Кассета с альбомом Iron Maiden «Piece of mind» приплыла, когда мне было семнадцать. Альбом этот давно записан на тот же диск, что и «Смутное время», и «Химический сон». Кусок моей дикой и умной юности. Любили мы на музыке мозги сворачивать. Прочтя «Легенду о динозавре», захотели послушать «Мэйден», но это случилось лишь через год. В нашей школе металлистов почти не было, а старшие братья и сестры были на диво цивильными. Откуда мы такие взялись?

– Говорят, «Ария» у них все содрала, – сообщала я по-западному настроенному Славе.

– Врут все. «Ария» мелодичнее и серьезнее. Кипелов поет без всякого напряга, а про Дикинсона такого не скажешь. У них совершенно разный тип голосов. Прикалываться наши начали только на «Пытке тишиной», а те еще в 1982-м, когда о проститутке написали, к которой, видимо, всей группой ходили.

– У тебя есть записи? – я решила от слов перейти к делу.

– Нет, они мне вообще не нравятся.

Признаюсь, тогда он меня потряс – обычно такие суждения человек выносит после первых аккордов, а не после дотошного разбирательства в текстах. Вот уж мнение так мнение.

Услышав «Мэйден» на той самой кассете, мы с Анькой тут же начали устанавливать параллели. А, там есть песня «Полет Икара» – ну, конечно же, соответствует «арийскому» «Икару»! Revelations похожа на «Искушение». Чуть позже приплыл диск под названием «Рок ин Рио», и Анька тут же услышала, как похожа The evil that men do на «Рабство иллюзий».

Кажется, был последний день февраля, в воздухе пахло весной. Мы хотели куда-то съездить – в кино что ли, точно не помню. Но поход сорвался, и Анька вернулась со встречи с прошаренными металлистами. Привезла этот диск и видеокассету с каким-то концертом. Мы погоняли чаи и тут же кинулись смотреть. Кажется, ничем тогда нас «Мэйден» не впечатлил. Или качество было паршивое, или настроение не то. Помню только фразу Show them no fear, show them no pain.

– О, это ж как в «Тореро»! «Пусть не знает никто, что творится в душе»! – обрадовались мы.

Смех смехом, а до сих пор ютуб кишмя кишит видосами в стиле: «Ария» и «Мэйден» – найди десять отличий. А ведь Славка был прав.

– Почему ему-то не нравится? – поинтересовалась Аня.

– Вокал его бесит.

Мы согласились, что сам по себе он не так уж и хорош и, вероятно, ничем бы нас не пленил, но мы всегда судили о группе в целом, не расщепляя на ударные, гитары, тексты, ноты, вокалы и аранжировки.

На мой семнадцатый день рождения Аня подарила мне четыре альбома «Мэйден», нарезанные на компакт-диски – компьютера у меня не было, так что полным собранием сочинений хэви-легенды наслаждалась только она. Зато я переводила тексты, переписанные ею вручную, и мы гомерически хохотали над нашим уровнем английского. Недавно переслушала все эти альбомы и в очередной раз подумала – на какой же классной музыке мы росли!

Моему племяннику сейчас пятнадцать. Ему этот рок глубоко фиолетов, музыкальный центр ему не нужен, поэтому сестра предложила мне забрать его в новую квартиру. Я возьму, с радостью. У них вся музыка в ВК, они вешают блютус-колонку на рюкзак, чтобы все вокруг угорали от «битов». Что это такое – в душе не представляю. Видимо, это нужно, когда нет нормального ударника. Новые подростки – как инопланетяне, я совершенно не знаю, что о них сказать. Они сидят в телефонах и хотят много денег просто так и сразу. У них по пятнадцать каналов на ютубе, они берутся учить всех фотошопу, лепке из пластилина, прохождению игр и танкам. Нет, я не брюзжу, не говорю, что мы были лучше. Мы были другими, а те, кто был до нас – еще другее. Просто грустно, что у них нет такой любви, такого фундамента, таких фраз, запавших в душу, которые не дадут спасовать перед трудностями всю последующую жизнь.

 
Встань, страх преодолей…
Самоубийство – это уже не война…
За честь короны мы умрем…
Всем не под силу бремя свобод…
Здесь для слабых места нет…
Воля и разум – сильнее всяких войн…
Лучше быть одному всю жизнь, чем найти свой дом и жить в нем с кем попало…
 

Ведь если полировать мозги год за годом, да еще с музыкой – разве не повлияет это на личность? Будь у тебя заячье сердце, его не переделать во львиное, но задумаешься непременно. У нас были учителя, искусство для нас было не синонимом развлечения, а скорее – работы ума, интеллектуальным удовольствием. Быть может, это есть и сейчас, не все же любят музыку. Кто-то любит компьютерные игры, кто-то фильмы. Просто, глядя на юного родственника, я сомневаюсь, что они умеют так любить. Привязываться, прикипать, учиться, думать. Ведь он тоже растет один и у него есть своя боль по жизни. Он зол на отца, который инсценировал свою смерть и ушел из их с матерью жизней. Ему страшно потерять маму, потому что она – единственное, что у него есть. Он ее жалеет, видя, как ей тяжело, и пытается где-то и как-то подработать. Он хороший парень, но, вероятно, со временем люди станут полуроботами. Это неизбежно, как банковские карты и сотовые телефоны. Наверное. И это ужасно грустно.

Сложила хлам в мешок. Очередной кусок моей жизни отправляется на помойку. Как долго после меня пролежат в моей будущей квартире никому не нужные вещи? Год, два? Или племяш выкинет их сразу, как только забьют мой гроб? Так же повертит в руках старую кассету и спросит вслух:

– Что это?

Что это за дичь? Бумажные книги… компакт-диски, напечатанные фотографии. Тогда понятно, как люди будут помещаться на восьми квадратах – говорят, такие квартиры в Москве уже проектируют. С инструкциями по применению, должно быть: сюда не поворачивайтесь и не разжирайтесь. На одиннадцать квадратов вы еще не заработали.