Кейт Рина
Записки узника: затерянный остров
4 августа
Я не писал несколько дней. Было совершено не до этого – мне пришлось проводить ампутацию ноги. Да, вот так, на затерянном острове, посреди океана, без медицинских инструментов, без препаратов. Да я даже руки нормально вымыть перед операцией не смог! Я был в ужасе от происходящего!
Мало того что я в жизни никогда не проводил ампутацию, так я даже не специализировался в этом направлении. Мы изучали эту тему, конечно, в университете, даже практика была. Но делать это самому! В таких условиях!
Но выбора у меня не было. И не только потому, что вождь просто приказал мне: лечи! Я сам не мог пройти мимо человека в беде.
Дело было так. Едва минул обед, как вернулись охотники. Вышли они только утром, на рассвете, а вернуться должны были на закате. Но вот вернулись гораздо раньше. И по их поведению сразу стало понятно, что что-то не так. Младший брат вождя, искусный охотник Тахо-наклан, попал в зубы тигра. Нога туземца была ужасно изуродована. Его принесли на ветках, сложенных в виде носилок (не перестаю восхищаться этим народом).
Тахо-наклан был абсолютно без сознания. Я только глянул в его сторону, сразу понял – он не выживет. Шансов не было. Но передо мной, как из-под земли, вырос вождь Укалан-тахо и произнёс лишь одно слово, выученное на английском: лечи!
Я уж хотел было сказать, что раненый не выживет, но что-то заставило меня промолчать. Может, это взгляд вождя, в котором теплилась надежда, может, это докторский долг. Так или иначе, я лишь кивнул и указал на решётку, закрывавшую меня в пещере.
Меня выпустили, но строго наблюдали. Я подозвал Кеикилани, которая сидела рядом с дядей, держа его безжизненную руку. Я начал отдавать распоряжения, а девушка переводила. Мне требовался очень острый нож такого размера, которым можно за один раз отрезать изуродованную плоть. Ниже колена у пострадавшего от ноги осталась только разорванная плоть и переломанные кости. Я объяснил Кеикилани, что нужно вскипятить воду. Нож пришлось дезинфицировать огнём, а руки мыть обычной ключевой водой. И если я до этого скучал по мылу, то теперь почувствовал в нём острую необходимость.
Я мысленно пытался вспомнить страницы учебников, выискивая знания по ампутации. Как же мне их сейчас не хватало! А также я вспоминал практическое занятие, на котором присутствовал.
Но мало было просто отрезать плоть, нужно было ещё перепилить кость. Я прекрасно знал, что для этого нужна специальная мелкозубая пила (в голове отчётливо всплыл её образ), но где её взять?
Я попытался объяснить Кеикилани, что мне нужно, и, на удивление, девушка кивнула и тут же куда-то убежала. Она вернулась с большим ножом в руках. Только у этого ножа лезвие было не ровным, а с зубьями, почти такими, как у хирургической пилы. Я в изумлении уставился на туземку. Из объяснения Кеикилани я не совсем понял назначение этого ножа, но сейчас это было неважно. И хотя зубья этой своеобразной пилы были довольно широковатыми, я всё же надеялся на успех.
Не стану описывать все подробности проведённой мной операции, скажу лишь, что прошла она, на удивление, удачно. И брат вождя выжил, хотя я всё же сильно боялся заражения крови – всё-таки о стерильности здесь говорить не приходилось.
В течение следующих нескольких дней Тахо-наклана поили каким-то напитком, и он довольно быстро начал поправляться. Я регулярно осматривал его и был вполне удовлетворён состоянием больного.
После этого дня моё житьё намного улучшилось: мне стали давать больше еды, даже какие-то вкусные фрукты и напитки; подстилку заменили на более мягкую. Я всё ещё жил в пещере, но уже более удобно.
Несколько раз Кеикилани и её мать звали меня для лечения туземцев, но как только это стало известно шаману, моё участие прекратилось.
Из виденного мной я понял, что лечением в этом племени занимается шаман – такой древний старик, украшенный перьями, костями и сетками морщин по всему лицу. Ко мне он отнёсся более чем враждебно. Он долго кричал, обращаясь к племени и вождю, потрясая своим посохом. Особенно когда узнал, что мне позволили лечить Тахо-наклана, а его не позвали (он вроде как был в какой-то дальней пещере, молился Солею. Позвать меня, а не шамана было идеей Нароми, матери Кеикилани).
Кеикилани объяснила мне позже, что шаман категорически против, чтобы чужеземец вмешивался в их жизнь. Их законы не позволяют этого, а бог Солей не одобряет. И только строгое соблюдение их законов обеспечивает им хорошую жизнь и милость Солея.
Несмотря на это, Кеикилани и её мать всё же периодически и очень тайно звали меня для лечения больных. Несколько туземцев были посвящены в нашу тайну, и нам пока всё сходило с рук.
Признаюсь, я лечил туземцев не только из благих намерений, хоть это и было основной причиной моего врачевания. Но заметив связь между помощью туземцам и их отношением ко мне, я стал ещё более усердным и прилежным. Да, я проявил слабость, но кто бы на моём месте поступил иначе? Я даже стал выказывать старание в лечении Кеикилани. Мне кажется, девушка заметила разительную перемену в моём отношении к её «болезни», но не подавала вида. Просто я долгое время пытался убедить девушку, что она вовсе не больна, хотел, чтобы она приняла себя такую, какая есть. Но теперь же я делал вид, что лечу её. Ведь моя покладистость дала мне и другую поблажку – мне разрешили прогулки по острову! Конечно, в сопровождении воинов, но всё же. Что, к слову, снова вызвало гнев шамана, но мать Кеикилани тоже имела свой вес в племени и пока ухитрялась сдерживать напор старика-шамана. Но было видно, что долго он не будет это терпеть.
И когда я попросил Кеикилани передать вождю, что сырость пещеры и длительное заточение ухудшает моё самочувствие и губительно сказывается на врачебных способностях в отношении его дочери, вождь уступил. И мне раз в неделю давали гулять по острову около нескольких часов. Какое это было наслаждение! Как легко начинаешь ценить обычные вещи, едва их лишишься. Кто бы мог подумать, что свежий воздух, яркое солнышко, трава или вид океана могут быть так дороги мне.
Однажды я попросил дать мне посидеть на берегу океана и полюбоваться закатом. Какое это было зрелище! Жаль, что я не поэт, мне хотелось бы описать это изумительное зрелище красивыми словами, эпитетами, метафорами, выразить те чувства, что владели мной в эти минуты.
Но думал я не только о красоте заходящего за водный горизонт солнца. Я думал о побеге. Разумеется, я об этом думал, кто бы не старался сбежать на моём месте? Только вот как? Одного меня совершенно не оставляли. Да и если бы оставили, как мне бежать с острова? Обломки нашего корабля, которые вынесло на берег вместе с нами, туземцы сожгли в ритуальном костре. Но даже если бы не сожгли, смог бы я построить лодку или хотя бы плот? И хватило бы у меня смелости пуститься в плавание? Помимо того, что ни лодку, ни тем более плот я не считаю надёжным средством, чтобы плыть самому по океану, так я ещё и понятия не имею, куда плыть. Мореплаватель из меня никудышный.
Но, может, сделать какой-то сигнальный знак проплывающим кораблям? Если здесь вообще кто-то плавает. Я понятия не имел, где я нахожусь, где находится этот остров. Но попробовать стоило. Только надо придумать, что за сигнал соорудить. Нужен большой сигнал, видимый издалека. Однако сначала надо было заслужить больше доверия островитян, чтобы они отпускали меня гулять одного.
Забыл описать кое-что. В одну из прогулок мы шли с Кеикилани рядом, и я спросил её, как же шаман терпел моего предшественника доктора Ричардсона. На что девушка ответила, что тогда её матери удалось убедить всех, включая шамана, в том, что доктор послан им в ответ на молитвы вождя к Солею – вылечить дочь-дракона. Но время шло, а лечение не помогало. Более того, любые несчастья шаман стал приписывать вмешательству человека из большого мира, как они стали его называть. Шаман противился любым отклонениям от законов племени. Когда доктор Ричардсон научил Кеикилани делать подобие гипса (осадочный материал для этого нашёлся на острове), Кеикилани поделилась этим открытием и его полезным применением. Но шаман наотрез отказался использовать пагубные советы человека из большого мира. Он заявлял, что всё это происки злых духов и Чёрного Тотума, и Солей разгневается на них из-за этого. Тут даже влияние матери Кеикилани не помогло. Хотя, насколько я успел понять, в этом племени не было патриархата, равно как и матриархата. В основном было равенство, хотя последнее слово принадлежало всё же шаману.
5 августа
Вечереет. Я сижу в своей пещере и обдумываю сегодняшний день. Мы с Кеикилани много говорили сегодня. Мне нравится, как она рассуждает, как широки её взгляды. Я не помню, как именно, но речь зашла о жертвоприношениях. К моему удивлению и к радости, девушка не разделяла взглядов своего племени в этом вопросе. Причём она не согласна была как с человеческими жертвами, так и с жертвоприношениями животных.
– Мы много говорили с доктором Ричардсоном, – горячо говорила Кеикилани. – Он сказал, что какие-то древние племена в вашем мире приносили людей и животных в жертву, но потом люди всё больше развивались. Со временем они научились ценить чужие жизни и не только людские. Хотя мне кажется странным, что ваши люди продолжают поедать животных. Если вы поумнели настолько, что уважаете жизни животных, то должны были и научиться заменять их мясо.
Мне нечего было возразить. Я даже в принципе был согласен с туземкой.
– Я говорила с отцом и мамой об этом, – продолжила Кеикилани. – И если мама выслушала мои слова и даже задумалась о них, то отец пришёл в ярость. Он кричал, что я гневаю Солея, и все эти мысли внушил мне Чёрный Тотум. Я объяснила, что это мои собственные мысли, которые возникли у меня после разговора с доктором Ричардсоном. Доктор рассказал мне, что в большом мире очень-очень много людей, и они не только не приносят никого в жертву, но и не поклоняются Солею. В этот момент ярость отца достигла предела, и я решила не продолжать эту тему. Но хотя бы мама была на моей стороне, и мы много говорили с ней об этом. Печально также, что Великий Шаман отказывается от всего, что я ему предлагаю. Доктор Ричардсон много разного посоветовал мне, что помогло бы и в лечении больных, и даже просто в обычной нашей жизни. Но Великий Шаман ни за что не хочет менять нашу жизнь и продолжает приписывать всё новое злым духам и Чёрному Тотуму.
– Просто ваш шаман слишком узколоб и консервативен, – сказал я Кеикилани.
– Кон-сер-ва-ти-вен? – по слогам переспросила девушка. – Что это значит?
Я попытался объяснить ей. Несколько секунд она обдумывала мои слова, а потом произнесла:
– Думаю, он не только кон-сер-ва-ти-вен, но и боится потерять власть. Ведь пока всё идёт, как раньше, в руках Великого Шамана огромная власть. А если люди начнут развиваться, мыслить, их жизни станут проще, то так можно дойти и до ненадобности в Солее, а там и в Шамане.
(Я говорил, что эта девушка очень умна).
– В нашем мире именно так и произошло, – ответил я. – Ведь и раньше у нас были шаманы, жертвоприношения, боги. Боги, конечно, есть и до сих пор, но для многих это просто символ или поддержка. Хотя и фанатики остались до сих пор.
Кеикилани долго обдумывала мои слова, глядя куда-то вдаль.
– Фанатики – это такие, как мы? – сделала вывод девушка. – Те, кто не смотрят шире, а заперлись в своей раковине?
– Да, – с улыбкой ответил я. – Хотя есть разные виды раковин.
– Какие? – тут же любопытные глаза обратились ко мне.
Я снова улыбнулся, так прекрасна она была в этот момент.
– Ну помимо очевидных морских и океанских, есть раковины отшельников. Это когда ты не очень любишь много общаться с другими людьми, тебе уютно и комфортно в своём мирке, а среди людей тяжело.
– Потому что они тебя не понимают, и ты не понимаешь их? – снова задумчиво проговорила Кеикилани.
– Да, – мягко ответил я.
Всё-таки это потрясающая девушка. И, кажется, я понимаю, почему она Дракон.
