Роберт Кемпбелл
Алиса в Хуливуде
Он не умолкал, заказав себе, а заодно и всем остальным, ужин. Почти все взяли бифштекс с печеной картошкой и салат, потому что таков был выбор самого Твелвтриса.
Дженни распорядилась по-другому. Состроив милую гримаску и вслух ужаснувшись тому, что люди убивают себя тяжелой пищей, она заказала фирменный салат.
Спиннерен сидел обособленно, поигрывая чайной ложечкой. Не заказал он ничего, кроме кофе. Это было еще одним способом подчеркнуть собственную индивидуальность, и Бама подумал о том, что не мешало бы присмотреться к этому человеку: а вдруг с него можно будет срисовать персонаж?
Официантка безупречно справлялась с раздачей тарелок, хотя ей и мешал постоянный шум на заднем плане, производимый Твелвтрисом с его бесконечной болтовней. Однажды он на миг улыбнулся ей – улыбнулся словно бы призывно. Когда он отвернулся, официантка поймала взгляд Бамы и удивленно приподняла бровь: мол, что ему нужно от меня? Неужели он ждет, чтобы я улеглась тут на пол и раздвинула ноги?
Спиннерен понял, почему она выделила из всей компании сценариста – из сочувствия. Тот и впрямь выглядел самым жалким.
Бама ответил ей многозначительным взглядом, что, по мнению Спиннерена, было нелепой ошибкой.
Но Твелвтрис ничего этого не замечал, да и заметив, не понял бы, что оно должно значить. Не принадлежащие к высшему классу общества женщины обязаны были падать к нему в объятия по его первому зову, что вообще, как это ни странно, присуще многим знаменитостям в их мыслях о простых людях. А любопытно это потому, что вследствие такого подхода простые люди чувствуют себя проигравшими, даже не дав согласия на то, чтобы войти в игру.
Когда подали салат, все набросились на еду, а Твелвтрис продолжал разглагольствовать.
Всем было известно, когда кивать, когда ахать, когда закатывать глаза, а когда покатываться со смеху. Это умение быстро становилось второй натурой, иначе твой шанс на выживание в этих кругах был равен нулю.
И сам Твелвтрис прекрасно понимал это. Строго говоря, ему было наплевать на то, как окружающие реагируют на его слова. И вовсе не к разговору он стремился. Его даже не волновало, слушают его или нет. Подлинное удовольствие он получал оттого, что его спутникам смертельно надоели его монологи и отпускаемые далеко не по первому разу шутки – и тем не менее они были вынуждены хохотать и поддакивать. Это придавало ему ощущение собственного величия, заставляло чувствовать себя выше всех этих ничтожеств, втайне воображающих, будто они на самом деле выше и умнее его, не боящихся и глазом моргнуть, чтобы не выдать подлинного отношения к тому, что должно было раскатываться перед ними сплошною россыпью перлов.
– Все это было и прошло и быльем поросло, – сказал он. – Было и прошло и быльем поросло.
Он сделал паузу, будто ожидая каких-нибудь замечаний в связи с только что произнесенной сентенцией. Его взгляд вопросительно устремился в сторону Спиннерена.
– Вот именно, – пробормотал Экрон.
– Самая суть, – поддакнул Каддо.
Кто-то пустил тихого шептуна. Спиннерен подумал, что это – лучший комментарий к словам Твелвтриса. Потом увидел, что Дженни посматривает на него с несколько растерянной улыбочкой.
– Что за злоебучая свинья это сделала, – провозгласил Твелвтрис. – Фу-ты, ну-ты, ну и мерзопакость!
Он ухмыльнулся клоунской улыбкой и уронил голову в тарелку.
– Роджи пукнул, мамочка!
И тут же поднял голову и оценивающе посмотрел на Спиннерена.
А тот, в свою очередь, гадал о том, когда же Твелвтрис примет решение и даст ему знать об этом.
У Твелвтриса весь рот был еще по-прежнему заляпан майонезом, когда официантка пришла убрать тарелки. Все, за исключением самого Твелвтриса, со своим салатом уже управились. Официантка встала у него за спиной, не решаясь ни забрать тарелку, ни оставить ее на столе. Он посмотрел на нее так, словно она ненароком наступила ему на яйца.
– Можно убрать ваш салат?
– А тебе как кажется?
– Я не знаю, сэр. Поэтому и спрашиваю. Как вам будет угодно. Можете поступить хоть так, хоть этак.
– Ах ты, сучка! Нет, вы слышали, что она сказала? Можете, говорит, хоть так, хоть этак. Интересно, что она имеет в виду?
Все, кроме Дженни и Спиннерена, расхохотались. Каддо принялся бить себя по колену. Бама, когда на него упал взгляд Твелвтриса, выдавил из себя трусоватый смешок. Слабак ты, парень, да и дурак тоже, подумал, глядя на него, Спиннерен. Правда, для сценариста за этим маленьким унижением маячили грядущие миллионные гонорары.
– Ладно, детка. Мы просто пошутили. Можешь забирать, – сказал Твелвтрис.
Официантка улыбнулась, хотя Спиннерен видел, что она была бы рада перерезать Твелвтрису глотку, и убрала салат. Быстро и аккуратно разложила по тарелкам бифштекс с картошкой, принялась вслед за этим раздавать соусы и приправы.
Все взялись за ножи и вилки. Все, кроме Твелвтриса, вновь принявшегося разглагольствовать. Так и проговорил все время, понадобившееся остальным, чтобы расправиться и с мясом, и с гарниром, вытереть рты салфетками и откинуться на спинки кресел в ожидании кофе. Так и проговорил, пока еда, к которой он так и не притронулся, остывала у него в тарелке. Так и проговорил, пока официантка не убрала со стола грязную посуду. И вот она вновь застыла рядом с ним, так и не поняв, как обращаться с человеком, который заказывает обильный ужин, а затем не притрагивается к нему. Твелвтрис полез в карман и извлек лист бумаги.
– Бама, вы слушаете меня?
– Да, сэр.
Твелвтрис разложил на столе лист бумаги, отодвинул тарелку и указал на диаграмму, изображенную на листе.
– Я хочу, чтобы вы написали сцену в винном погребке.
– Что?
– Винный погребок. Вот план помещения, который вам пригодится. Сделайте копии для художника и плотников. Вы только поглядите, Ред. Я не люблю два раза повторять одно и то же.
– Эта сцена разыгрывается на парковой аллее и в тире.
– Вы меня не слушаете, Бама. Я же говорю вам, что хочу, чтобы все это было выстроено на самом деле. Никаких картонных стен. Самый настоящий погребок. Мне наплевать, снимем мы там хотя бы один кадр или нет. Но я хочу, чтобы его выстроили и обставили…
– Если вы замышляете то, что вы, как мне кажется, замышляете, то, по-моему, это лишнее, – заметил Экрон.
Твелвтрис проигнорировал его слова. Он смотрел на Баму, подавшись вперед, словно собираясь пригласить сценариста на танец или на поединок.
– Напишите мне сценку. Напишите вставную сценку в романтическом стиле. Дайте волю воображению. Не могу же я все делать сам. Просто внесите эту сценку в сценарий. Если кто-нибудь спросит, есть ли у нас в сценарии сценка в винном погребке, смело отвечайте, что есть. Вы понимаете, что я вам говорю? Я излагаю вам свое требование: эту сценку надо включить в сценарий. Будь у меня время, я бы написал ее сам. Но у меня нет времени. Что я, по-вашему, его рожаю, что ли?
– Нет. Конечно же нет, Роджер. Я так не думаю.
– Или я тебя хорошо знаю, а, парень? Я практически гожусь тебе в отцы. Мы с тобой встречались всего пару раз. Так с какой стати ты называешь меня Роджером?
– Все в этом городе называют друг друга по имени, – пробурчал Каддо, единственный, кому пришло в голову придти на помощь молодому сценаристу.
Остальные подливали в кофе сливки и подсыпали сахар, а потом самым тщательным образом размешивали.
– Ты что, социолог? Или ведешь журнал хороших манер? Или я определил тебя в протоколисты?
Твелвтрис зловеще уставился на Каддо.
– Мистер Твелвтрис, – начал было Бама.
– Слушаю.
– Не понимаю, почему…
Официантка, обнаружив, что Твелвтрис отодвинул тарелку, потянулась за ней, как обезьяна за кокосом.
Твелвтрис, резко развернувшись, уставился на нее.
– Какого хуя тебе надо?
– Вы отодвинули тарелку. А я подумала…
Она запнулась. Вопреки всему она почувствовала страх и разозлилась на себя за это.
– Что ты подумала?
– Подумала, что вы кончили.
– Ага, значит, ты подумала, что я кончил?
– Выглядело дело так, будто вы кончили.
– Ну, раз ты говоришь, что я кончил, значит я, наверное, кончил.
– Прошу вас, сэр. Если вы…
– Ты, на хер, сказала, что я кончил, значит, я, на хер, кончил.
Каждое слово Твелвтрис чеканил, пропитывая его желчью.
Официантка забрала его тарелку и поставила ее верхней в стопку тех, что уже стояли на тележке. Укатила тележку прочь. Спиннерену было видно, что подбородок у нее дрожит от ярости и отчаяния. Он отхлебнул остывшего кофе.
– Пиздища, – сказал Твелвтрис. – Пиздища только что потеряла работу, но об этом еще не догадывается.
Дженни обвела взглядом сидящих за столом мужчин, мысленно оценивая каждого. Она посмотрела даже на Спиннерена с его невозмутимым взглядом палача, которого ничто из происходящего здесь не касается. Сделай что-нибудь, сказал ему ее взгляд, или, уподобившись остальным, лижи моему отцу ноги. Уподобившись всем этим засранцам.
Спиннерен подался вперед и негромким голосом доверительно произнес:
– Мистер Твелвтрис, эта девушка прибыла сюда откуда-нибудь из Нью-Джерси или из Огайо – одному Богу известно, откуда, – и ей удалось получить работу в этом ресторане. И вдруг однажды вечером с компанией друзей вваливается Роджер Твелвтрис, он же Мистер-Полуночная-Америка. Ах ты, Господи! Она пугается до смерти. – (Твелвтрис начал было улыбаться.) – Она пугается того, что может что-нибудь не так сделать. Что опрокинет салат ему на колени, что подаст ему недожаренный бифштекс. Да и откуда ей знать, какие еще ужасы могут случиться? – (Твелвтрис окончательно расслабился.) – Я хочу сказать, она боится того, что сама загубит самый прекрасный день во всей своей жизни, – и, черт побери, так оно и есть!
– Нет-нет, – пробормотал Твелвтрис таким тоном, словно внушал адвокату приговоренного, что вовсе не обязательно собирается сжигать смертника заживо. Он поглядел на Экрона, потом на Каддо и, наконец, на Баму. – Может, поручить этому парню заняться сценарием? Эдакий ведь он мастер все расписать! Правда ведь, он мастер все расписать?
– Я хочу сказать, что все это вертится в мозгу у несчастной девушки буквально сию секунду, – со стопроцентной уверенностью в собственной правоте добавил Спиннерен.
– Мне нравится, парень, твой образ мыслей.
– Если вам угодно, я подключу Конни к работе над сценарием. Заключу с ним контракт, – сказал Экрон.
– Да к чему он ему нужен, твой контракт? Этот парень, похожий на девушку, он, хотите верьте, хотите нет, частный сыщик. Ищейка. Топтун… Подайте мне счет!
Экрон поднял руку, и официантка исхитрилась сунуть счет ему под мышку. Экрон подписал его, воспользовавшись кредитной карточкой новой киностудии.
– Вам нужна сцена в винном погребке, значит, я напишу вам эту сцену, мистер Твелвтрис, – сказал Бама.
– Что это за херня с мистером Твелвтрисом, а, Джонни? Мы с тобой как-никак собираемся снимать кино. Наше кино. Я для тебя Роджер, и никак иначе! – Он достал из бумажника сотенную и сунул ее под блюдце, давая официантке понять, что это персональные чаевые от Роджера Твелвтриса. – Только проследи за тем, чтобы потом погребок можно было перенести ко мне в дом – ион бы там отлично смотрелся.
Когда все вышли на улицу, Твелвтрис взял Спиннерена под локоток и отвел в сторонку.
– Чем-нибудь конкретным занимаетесь на данный момент?
– Ничем таким, чем я не мог бы пожертвовать.
– И сколько?
– Пятьдесят.
– Боже мой!
Спиннерен начал аккуратно обходить его.
Твелвтрис схватил его за руку, поглядел через плечо, чтобы убедиться в том, что никто не сможет их перебить.
– А эта услуга, которую вы готовы оказать…
– На вас никто ни за что не выйдет.
– И это будет выглядеть как несчастный случай?
– Такое бывает только в книгах, а иногда в делах, имеющих политическую подоплеку. Обычные задания решаются куда прямолинейней. Когда по городу бродит столько психопатов, готовых прирезать каждого, о ком пишут в газетах, вам нужно позаботиться только о двух вещах: чтобы на вас не смогли навесить оружие и чтобы у вас было алиби.
– А если они выйдут на вас?
– Против меня ничего не будет, а оружия не найдут.
На верхней губе у Твелвтриса выступили капельки пота, рука, теребящая кадык, задрожала.
– Вам не о чем беспокоиться, мистер Твелвтрис. Я знаю: чем проще, тем лучше. И у меня нет ни малейшего желания – у меня, похожего на девушку, как вы изволили выразиться, – садиться за решетку. Так вот, к вопросу о моем гонораре.
– Вы хотите наличными?
– Да, наличными. И на вашем месте я бы приготовил их уже завтра. Я зайду за ними, закончив дело.
– Так быстро?
– Чем быстрее, чем лучше. Ничего фантастического придумывать не придется.
– Я понимаю: чем проще, тем лучше.
– Верно. Сделаю дело, приду за деньгами. Только без всяких свидетелей.
– Мы можем встретиться…
– У вас пляжный дом в Малибу, не так ли? Будьте там в одиночестве следующую ночь. И, на всякий случай, еще одну.
– И никого со мной? А быть с моим алиби?
– Вас впустит охранник, не так ли? Вот это и станет вашим алиби.
Глава двадцатая
Свистун и Нелли прибыли в мотель «Бье Ривеж» со стороны океана, пройдя через Палму и по Главной набережной.
Кто-то из числа бесноватых художников, решив, как видно, покрасить главное здание, расписал каждую его стену и любую второстепенную архитектурную деталь в особый цвет. Вход в дом был на углу: две ступеньки крыльца и двойная дверь с застекленными вставками, настолько грязными, что они тоже казались расписанными.
Сперва Свистун решил, что Нелли вдруг оступилась. Ухватил ее за локоть, чтобы не упала. И только тут понял, что она узнала человека, сидящего в шезлонге в дальнем конце Дадли-корт – он глазел на обнаженную красотку, которую кто-то написал нитрокраской на кирпичной стене здания на другой стороне аллеи.
Видывал Свистун старых актеров и писателей, упустивших в далеком прошлом стопроцентный, казалось бы, шанс. Пивал с ними кофе, выслушивал их рассказы о том, как с ними уже начинали здороваться за руку самые главные знаменитости и как все сорвалось в самую последнюю минуту. О том, как они пропили, просадили, профукали верную удачу. На Четырех Углах и «У Милорда» таких было полным-полно. И не надо ему было ехать так далеко, чтобы встретиться с их точной копией.
Человек, похожий на кучу тряпья, повернул голову в их сторону, Глаза у него оказались молочно-голубого цвета, и на мгновение Свистун решил, будто старик слеп в результате двойной катаракты. Но нет, в этих глазах жила горечь поражения.
– Папа, – еле слышно пробормотала Нелли. А потом позвала вслух: – Папа! Папа! Это я!
Старик встал, джинсы висели на его тощем теле так, словно карлика втиснули в наряд великана.
– Нелли, – сказал он. – С матерью приехала повидаться, верно, Нелли?
Голос был как бы с твердой сердцевиной, но с мягкою оболочкой – голос мечтателя, которому хочется быть героем, но у него ничего не выходит.
Но тут из глубокой сени деревьев послышался другой голос, нежный и чуть насмешливый.
– Солнышко, – позвал он. – Солнышко, солнышко.
На светлое место вышла несколько неопрятно выглядевшая женщина. На ней был отдельный купальный костюм, благодаря чему во всей красе представали чрезвычайно худые шея, руки и плечи. Грудь ее, казалось, была позаимствована у другой женщины – куда большего формата, чем эта. Грудь была не только большой, но и высокой – поразительно высокой для женщины ее лет. Живот и бедра, конечно, вяловаты, а вот ногам могли бы позавидовать многие юные красотки, даже если сейчас эти ноги были в грязных и мокрых пятнах. У нее было тело того типа, которое в одетом виде кажется более обнаженным, чем раздетые тела других женщин.
Волосы ее когда-то были такими же рыжими, как у Нелли, но, судя по всему, в попытке сохранить этот цвет, когда он начал блекнуть, она вовсе погубила их. Теперь ее волосы были похожи на рифленую бумагу, попавшую под дождь. Небрежные пряди свисали на щеки и шею.
В руке она держала большой стакан, до половины налитый красным вином. Другой рукой откинула волосы со лба и убрала их за ухо.
Нелли прошла мимо отца, который почему-то при этом от нее отвернулся.
Она взяла мать за руку, ощутила под пальцами вялую плоть и хрупкую кость, скользнула рукой выше, обняла за плечо и оставила там свою руку, словно прося поддержки вместо того, чтобы оказывать ее. Мать, подавшись вперед, прикоснулась к щеке Нелли. На мгновение они и впрямь показались сестрами: обе выглядели сейчас предельно молодо, хотя видок при этом был у них диковатый.
Они обнялись по-настоящему. А потом, разомкнув объятия, но продолжая держать друг друга за талию, повернулись к Свистуну и к старику.
– Это моя мать, Флоренс Рейнбек, – сказала Нелли.
– Фло, – пояснила та.
– А это мой отец, Джесси Рейнбек.
Свистун повернулся к мистеру Рейнбеку и пожал ему руку. Он увидел в глазах у старика слезы. Поняв, что его слабость заметили, старик мотнул головой в сторону океана.
– Сильный ветер, – пояснил он, хотя стояло полное безветрие.
– Ну что, можешь рассказать мне что-нибудь любопытное? – спросила Перчик.
– Откуда мне знать, могу или нет, если мне неизвестно, что именно тебя интересует?
– Просто расскажи мне, что ты нарыл, и нарыл ли ты хоть что-нибудь.
– Твой парень ведет активную светскую жизнь.
– Что это значит?
– Он был на большом приеме, который устраивал Роджер Твелвтрис в честь совершеннолетия дочери.
– Ну, он весьма представительный молодой человек. Может быть, познакомился где-нибудь с этой девицей. Вот и стал вхож.
– Может быть. А временный охранник у ворот – это твой парень?
– К сожалению, Роджер Твелвтрис не входит в мою клиентуру.
– Спиннерен там долго не задержался. Больше было похоже на то, что приехал и уехал.
– Значит, он там не работал.
– А ты что, подумала, что его могли взять туда телохранителем?
– Мне пришла в голову такая мысль.
– Он ушел раньше, потому что ему надо было заехать на службу за своим соседом.
– А у него есть сосед?
– А ты этого не знала?
– Он очень скрытный парень, а повода вторгаться в его личную жизнь у нас не было.
– До сегодняшнего дня.
– Да, нас кое-что заинтриговало.
– Ты решила выяснить, не хочется ли ему открыть собственное дело.
– С чего ты взял?
– Это нетрудно вычислить.
– Он очень настаивал, чтобы мы заплатили ему за работу еще перед тем, как с нами рассчитался заказчик. А как только твой служащий начинает настаивать на авансе, тебе становится любопытно, с какой стати ему это понадобилось.
– Так дело обстоит практически в любом бизнесе, – заметил Риальто. – Так тебе неинтересно про соседа?
– А это важно?
– Тебе известен пассивный пидер, которого зовут Ян Савода?
– Я уже давно не держу конюшню, Майк. И картотеку на них не веду тоже.
– Ну вот, этот трюкач задирает болт до пупа и берет между ног, как женщина.
– Операция, – сказала Перчик.
Она сказала это вовсе не Риальто. Просто с языка сорвалось.
– Не понял?
– Спиннерен сказал, что ему нужны деньги, потому что его другу необходима операция.
– Ну вот, все и выяснилось.
– Ты очень помог, Майк.
– И сделал это с радостью.
– Я заплатила тебе за три дня.
– Но никакого возврата!
– Знаешь, Майк, это не слишком честно.
– А что, по-твоему, честно, Перчик?
– Честно, если ты отработаешь на меня еще два дня.
– И чем мне надо заняться?
– Будешь следить за Спиннереном. Какого черта! Может, еще что-нибудь нароешь.
– Просто, Перчик, ты не любишь проигрывать.
– А я, Майк, никогда и не проигрываю.
– Хотите выпить? – предложила Фло, глядя прямо на Свистуна, и наверняка ей хотелось, чтобы он ответил утвердительно.
– Нет.
– Что значит нет? Такой большой мальчик, как вы?
– Нет, потому что я завязал, – ответил Свистун.
– Ага, значит, вы из этих, – сказала Фло.
– Почему вы живете здесь, мама? – с ужасом спросила Нелли.
Стены были расписаны кое-как. Лесенка вела на антресоли, на которых был набросан десяток подушек и разложены в качестве столов две-три сорванные двери.
– Кто-то запустил в окно камнем, – сказала Фло.
– И Гетти решила съехать, – добавил Джесси.
Фло улыбнулась ему как собственной нелюбимой собаке, которую однако же не дозволяется гладить никому, кроме хозяйки.
– А Джесси не хотел, чтобы Гетти съехала, верно, Джесси?
Внезапно в этом убогом полуразрушенном помещении повеяло лютой злобой. Свистуну захотелось смыться отсюда, но он, понятно, не смел сдвинуться с места.
Джесси вышел на солнышко.
– Ему не на кого стало бы дрочить, – сказала Фло.
– Что тут происходит, мама?
– В каком смысле, что происходит? Хочешь стакан вина?
– Ладно. Я хочу спросить, почему вы живете здесь, а не в верхней половине дома?
– Я же объяснила. Кто-то запустил камнем в окно. С Гетти случилась истерика. Она заявила, что съезжает, а Джесси объявил ей, что мы можем поменяться с ней этажами, пока стекло не будет починено.
– Ну, и когда вы собираетесь вставить его? – Да знаешь…
Не договорив, Фло улыбнулась.
– Знаю что?
– Страховой агент пришел на следующий день. Увидел ущерб. Мы с ним поговорили с глазу на глаз. Безо всяких споров. Он мне выписал чек.
– Ну и?
– Я потратила деньги.
Она подошла к цветному телевизору с диагональю в двадцать пять дюймов и погладила его полированную крышку.
– Потратила на телевизор?
– Но у нас же не было телевизора!
– А куда делись деньги, которые я вам прислала на целый год?
– Ну, сама понимаешь. Деньги кончаются. Вы останетесь на ужин?
Нелли посмотрела на Свистуна. Что-то отвалилось от потолка и грохнулось на пол прямо ему под ноги.
Фло подошла и босой ногой наступила на гигантского таракана.
– Они не кусаются.
Свистун знал людей такого типа. Каждое замечание имело, как минимум, два смысла. Во всем чувствовалась сексуальная подоплека. Такова была ее природа, и уж тут ничего не поделаешь.
Он посмотрел на потолок. Кто-то в порыве откровенного безумия расписал нитролаком картонные упаковки из-под яиц и обклеил их разорванными крышками весь потолок.
– Знаешь, как оно бывает. Морят тараканов на третьем этаже, а они переходят на второй. Морят на втором, они перебираются сюда. Выморим здесь – и они опять начнут подниматься наверх. Есть вещи, бороться с которыми бесполезно.
Фло посмотрела на Нелли. Каждая фраза имела двойное дно, в каждом слове была сексуальная начинка. Речь Фло раздваивалась: ей хотелось, чтобы люди услышали от нее одно, и она боялась, что они услышат нечто совсем иное.
– Значит, ужинаем. Я приготовлю спагетти.
– Ну, и как тебе? – спросил Твелвтрис. Дженни стояла молча, испытывая странное беспокойство.
– Ради Бога, скажи же наконец, нравится тебе или нет.
А она и не знала, что сказать. Не знала, что все это должно было означать и когда он успел провернуть дело. Вид этой спальни нервировал ее – точно так же, как появление родного отца в дверях ванной.
– Я просто поражена, – пробормотала она. Спальня был огромной. Свет, просачивающийся из зимнего сада, окрашивал ковер в песчаный цвет.
Прямо отсюда через арку можно было выйти к бассейну, не видному из спальни.
Кровать была в форме раковины. Шелковые покрывала казались морскими волнами, бьющимися о берег. Мебель напоминала черепаший панцирь. Все вокруг было изготовлено из ракушек или стилизовано под них. Даже телефон.
Твелвтрис подошел к ночному столику и выдвинул ящичек, в котором находилась панель управления, инкрустированная перламутром. Нажал на кнопку – и в углу, из пола, выдвинулся на ножке телевизор. Нажал еще на одну, и стенная панель отъехала, явив взору стереомагнитофон. Он нажал на третью – и раздвинулись сперва занавески, за которыми скрывался платяной шкаф, а потом и дверцы самого шкафа. Показав ей, как все это функционирует, он сказал:
– А теперь иди сюда. Вот на что тебе надо полюбоваться.
Дженни подошла к нему. От открыл дверь в ванную. Дженни замерла. Ванная комната и сама ванна были выложены изумрудно-зеленым мрамором Твелвтрис нажал на кнопку. Ванна (скорее, бассейн) начала наполняться водой.
– Ванну можно наполнить, даже не вставая с постели, – пояснил Твелвтрис.
– Не знаю, что и сказать, – заметила Дженни. А хотелось ей сказать: а чего ради все это?
– Та спальня была хороша для девочки. А ты теперь взрослая женщина.
Повернувшись, она увидела себя в огромном зеркале над кроватью. Она стояла, недоуменно подняв брови, надув губки, выставив одну ногу вперед.
– Это стоило целого состояния, – пояснил Твелвтрис.
Вид у меня как у наложницы в гареме, подумала Дженни, и эта мысль ее напугала.
Фло слила воду из-под спагетти. Прямо поверх купального костюма она надела домашнее платье. Ближе к вечеру повеял легкий бриз. Стало прохладней, но то и дело проносились жаркие порывы ветров Санта Аны.
– Вечерок выдастся вроде тех, что бывали летом у нас в Айове, – сказала Фло. Взяла стакан и отхлебнула вина. – Все никак не могу привыкнуть к ночному холоду в Калифорнии.
– А многим это нравится, – заметил Свистун. Она посмотрела на него.
– Да что они понимают?
Свистун надеялся на то, что сентиментальные воспоминания прервутся столь же внезапно, как и начались.
– Сходи-ка за отцом, – сказала Фло.
– А где он?
– На скамье в конце аллеи. Пялится на девчонок в купальных костюмах.
Нелли вышла.
– Кто вы ей? – резко спросила Фло.
– Друг.
– Я вам не верю.
– А почему?
– За все время что вы здесь к ней ни разу не притронулись. Я вам, должно быть, кажусь развалиной, но с головой у меня по-прежнему все в порядке. Мужчина вроде вас и женщина вроде Нелли непременно принялись бы ласкаться.
– Ну хорошо, но если я ей не друг, то кто же я, по-вашему?
– Не надо отвечать вопросом на вопрос. Я с вами не шутки шучу. Мне надо знать.
– Мы друзья, но мы друг до друга не дотрагиваемся.
– Вы ее просто охраняете, верно?
– Ладно, вы правы. А как вы догадались?
– Вы оглядываетесь через плечо каждый раз, когда промелькнет какая-нибудь тень.
– Это просто привычка.
– А что, этот сукин сын угрожает ей?
– Словесным образом. Вы ведь знаете, как оно бывает.
– Да, знаю… Одни грозят убить женщину, но это пустые слова. А другие сперва грозят, а потом убивают.
Джесси и Нелли появились на пороге.
– А третьи даже не грозят, – сказала Фло, и Свистуну показалось, что она при этом горько вздохнула.
