bannerbannerbanner
полная версияЦена рока

Катерина Траум
Цена рока

Ну, конечно. Так не нужна, что когда она нежно скользит пальцами по мягкой щетине, касаясь его лица, у него сжимается каждый нерв от осознания глубины чувств к ней. Его девочка. Которую не сможет ни оставить, ни предать, ни отпустить. Физически не способен.

– Скажи, – шёпот у самого уха, горячий и торжествующий. Сью едва сдерживает улыбку, видя его напряжение, чётче проступающие венки на шее. Удовольствие от ощущения своего – в кои-то веки – контроля над ним ударяет в голову, как шипучий лимонад. Пальцы скользят к его волосам, а правая рука ниже, к краю футболки. Поцелуи становятся всё более настойчивыми, влажными, выпрашивающими.

– Блять… Я просто сдохну без тебя, – шипит Кей свою капитуляцию, только это не заканчивает того, что творит безумная девчонка. Не останавливает её ладони, подобравшейся под ткань и гладящей всё сильней напрягающийся от частых вдохов пресс. А ему и не хочется это прекращать: даже интересно, с чего она вдруг решила, что может вот так безнаказанно жаться к нему, обдавая жаром лёгкие. Смыкает руки на её талии, рывком впечатывает в себя маленькое тельце, вышибая из Сью длинный выдох. Чуть наклоняется в попытке найти её губы, но она не даёт ему такого шанса и лишь дальше просовывает пальцы под футболку, пока не накрывает тёплой ладонью всё быстрей стучащее сердце. Словно говоря «моё», впивается ногтями.

Ей до безумия нравится эта иллюзия контроля. Настолько, что Сью с предвкушающим покалыванием по позвоночнику ловит зубами пульсирующую вену на его шее, наслаждается ответной реакцией – свистящим шипением и сильней сжавшимися на талии руками. Кей не отстаёт, требовательно тянет её майку вверх, уже на сто процентов осознав, что после таких откровений, которые тут прозвучали, им нужно чуть больше, чем приковывающий намертво взгляд. Но даже он ужасно долгий и требовательный, прерывающийся только на то, чтобы отбросить обе футболки на деревянные ящики. В подвале прохладно – но когда Сьюзен вновь прижимается к нему всем телом, бёдрами к паху, попутно поглаживая торс – становится нестерпимо жарко.

В каждом её движении, в уверенных касаниях губ непривычная решительность, разжигающая любопытство. И Кей сдаётся во власть этих жадных рук, вслед за которыми кожа покрывается мурашками. Девочка явно хочет поиграть. Или отомстить, потому что её поцелуи спускаются всё ниже вдоль его тела влажно-раскалённой тропинкой. Щекотно. Дёргается, как от удара тока, когда Сью втягивает в себя кожу под его рёбрами, через приятно покалывающую боль оставляя красный след. Но когда она опускается перед ним на колени, голову прошибает понимание.

– Сью…

Её взгляд снизу вверх вспыхивает какой-то новой дьявольщинкой, не дав ему сказать что-то ещё. Её саму удивляет собственная смелость, но попробовать хотя бы ненадолго полностью перехватить контроль хочется настолько, что в животе пульсирует тяжёлый комок. Долгие, томительные и горячие поцелуи чуть ниже ямки пупка, обводя её языком и наслаждаясь свистящим выдохом Кея сквозь зубы. В воздухе нарастает гул напряжения, отдающий в виски.

– Будь хорошим мальчиком, – шёпотом просит она, чуть дрожащими пальцами расстёгивая пряжку его ремня и спуская джинсы.

– Блять, – обречённо закрывает он глаза, вжимаясь лопатками в стену, словно пойманный в капкан. Пытается дышать глубже, хоть немного расслабить сжатые кулаки, но одно лишь ощущение нежных рук на твердеющей плоти заставляет лёгкие гореть без кислорода.

Она словно маленькая девочка, которая впервые включила мамину кассету с порнушкой – робкая, боящаяся сделать неверное движение, но удивительно целеустремлённая, когда осторожно оголяет головку его члена и пробует языком вкус. Чувствует, как он пульсирует и наливается кровью в её ладони, а затем смело обхватывает его ртом, нежно посасывая и смакуя момент. Ей безумно нравится – нравится солоноватость на языке, нравится дурящее голову ощущение своей власти над ним, нравится то, как он непроизвольно толкается бёдрами ей навстречу, и нравится это заглушаемое хрипение. В её касаниях трепет неопытной школьницы, когда она отодвигает крайнюю плоть до конца, а затем проводит языком по всей длине, порхающим раздразниванием. Снова вбирает его в себя, сколько получается, попутно размазывая слюну и поднимая вверх взгляд из-под трепещущих ресниц.

Кей сдавленно стонет. Он ощущает её тёплое горло, и выдержка упорно лопается к хренам. Невъебически-охуенно-горячо. На безумную секунду хочется намотать на кулак хвостик на её голове и показать ей, какой темп будет правильным. Не настолько мучительно медленно, что от возбуждения уже сводит мышцы. Нельзя делать это так нежно, так издевательски жарко водя по краю. Понимание прошибает каплей испарины на спине – она и не собирается доводить дело до конца, а просто играет с ним. Открыв пересохший рот, смотрит, как Сью, закрыв глаза, снова лишь посасывает багровую головку, своими пухлыми губами превращая его кровь в жгучий кипяток. Словно нечаянно царапает кончиком ногтя у основания, взрывая у Кея красные пятна перед глазами.

– Чёрт! – с хрустящим по рёбрам низким рыком он вырывается из её рук, чтобы нагнуться и подхватить её подмышки, словно заигравшегося ребёнка, ставя на трясущиеся ноги. Сью впивается ногтями в его плечи, сдирая корочку со вчерашних царапин, и наконец-то он захватывает её рот, слабо ощущая собственный вкус, смешанный с карамельной сладостью.

Она глухо стонет в поцелуй, когда его руки сжимают талию, тут же уходя вниз и стаскивая с неё шорты вместе с бельём и оставляя их болтаться у коленей. Иллюзия контроля осыпается осколками – и как бы ей ни понравилось быть главной несколько минут, но ощущать себя податливой глиной, сминаемой опытными ладонями мастера, куда приятней. Кей явно больше не настроен на игры, только на месть: напоследок прикусив её губу, властным движением толкает её на стоящую в полушаге колонку и слегка нагибает Сью вперёд, вышибая весь воздух из груди. Она со скрипом ногтей впивается в чёрный пластик, сжимая бёдра в предвкушении.

Крепкое тело прижимается сзади, шершавая адски горячая ладонь грубо сминает кожу ягодицы. Уходит дальше, вынуждая послушно расставить ноги, и его пальцы надавливают на пульсирующий комок нервов, срывая тонкий вскрик:

– Кей!

– Попалась, – жарко выдыхает он ей на ухо, вжимая её в себя. И такими же издевательски медленными круговыми движениями поглаживает клитор, мысленно торжествуя на то, как Сью дёргается, пытаясь усилить давление. Теперь в капкане она. И из этой хватки ей уже не вырваться. Не сбежать от его губ, впивающихся в шею, от жадно смявшей грудь ладони, пальцев, сдавливающих проступающий даже через тонкое кружево белья сосок. Она дышит громко и рвано, как загнанный зверёк, и он чувствует, насколько она мокрая и горячая – в глазах мутнеет от необходимости ощутить себя внутри.

Сью жалобно всхлипывает, бёдрами прижимается к его члену, буквально умоляя, чтобы он дал его ей. Себя. Целиком. Его руки сразу везде, его твёрдое тело обжигает. Но он даже не пытается усилить такое необходимое давление, а затем вовсе убирает пальцы и размазывает влагу по внутренней стороне её бедра, сминая нежную кожу. Издевается, доводя её до лёгкой степени помешательства, и она постыдно хнычет:

– Пожалуйста…

– Пожалуйста? – участливо подсказывает Кей и прикусывает мочку её уха, требуя ответ. Её срывающийся голос отзывается музыкой под рёбрами, лавой в животе.

– Трахни меня! – выдыхает она, тут же громко ахнув, когда он рывком входит в неё до самого основания.

Звон в ушах. Грязный подвал погружается в вакуум, где слышно только два бешеных пульса и два рваных дыхания. Но с первым толчком к нему присоединяется скрип ногтей по пластику, Сью непроизвольно наклоняется вперёд, пытаясь держаться за колонку и устоять на ватных ногах. Закусив пересохшую губу, зажмуривается, видя только искры перед глазами, ощущая Кейда каждым вибрирующим нервом. Мир рябит, схлопывается до оголённых инстинктов, до сжирающей её пульсации, до дрожи от глубины его проникновения. И когда он наматывает на кулак её хвостик, подтягивая Сью на себя, она лишь послушно выгибается, подчиняясь каждому его желанию. Словно в благодарность такой безропотности – набирающий обороты темп, с которым он врывается в её тело, и жадные губы, припавшие к шее, посасывающие следы собственных укусов.

К херам пропадает вся неспешность, сжигаясь трением тел, утонув в женских стонах. Кейд дуреет от того, как плотно она сжимает его собой, как выгибается до предела, не боясь сломаться: а стоило бы, потому что напор уже невозможно контролировать. Он яростно вколачивается в неё, впивается зубами в её плечо, глуша собственный хрип клокочущего горла. Её пульс так близко, в его собственных ушах. В кончиках пальцев. Желание вышибать из неё стоны, выбить всю дурь, какая только способна прийти в эту голову, граничит с сумасшествием. Как она вообще могла подумать, что не нужна ему, если от высокого вскрика Сью на очередной рывок его едва не разносит в сверкающую осколками пыль. И эта нотка злости – то немногое, что он ещё способен вынести. С рычанием, с боем едва не остановившегося сердца, он вдалбливается так глубоко, что в ответ слышит победный стон:

– Даа…

Её окатывает разрядкой, этой тугой волной, которая сосредотачивается в животе и разрывается по всему телу бесконтрольной дрожью. До подворачивающихся пальцев на ногах, пробежавшей по бёдрам судороги. За этим абсолютным туманом Сью лишь смутно ощущает, как Кей покидает её тело, и как ягодицы обожигает горячей влагой. В уши врывается его сиплый стон. Трясёт. В поиске точки опоры откидывается на его плечо, так и не открыв глаз – дышать нечем совсем. Его пальцы бездумно размазывают по её коже сперму, словно он хочет, чтобы она впитала его в себя. Собственник. И Сью улыбается, потому что его губы уже совсем иначе, мягко целуют шею.

– Я люблю тебя, – на выдохе мурлыкает она, покоряясь этим успокаивающим ласкам. Поняв, что именно сказала, резко распахивает глаза и замирает. Вот и точка. Никакой дороги назад. Теперь или вместе, или никак.

 

– Моя девочка…

Он не хочет повторяться. И так уже сказал слишком много сегодня. То огромное и всепоглощающее, что сейчас искрит под кожей, далеко от обычных слов на букву «л». «Я умру без тебя». «Я умру за тебя». «Я убью за тебя». Так куда точней, но пусть это останется на интуитивном уровне понимания: она всё равно слышит это в стуке его сердца за собой. Сью слегка поворачивает голову для короткого, ласкающего губы поцелуя, бархатного и абсолютно отличающегося от всего, что было минутой раньше. Только отголоски дрожи ещё гуляют от тела к телу.

Оторвавшись, Сью открывает глаза и натыкается взглядом на яркую коробку высоко на полке стеллажа. Смех разбирает выходом её сверкающего внутри счастья, и, не удержавшись, она хохочет от их абсолютной глупости – надо было только руку протянуть. Заметив, на что она смотрит, Кей тоже улыбается, продолжая прижимать её к себе:

– Мэй, конечно, предусмотрительная дама. Но мне было некогда пялиться по сторонам в надежде найти резинку.

– Кажется… Пора таскать их с собой. Вдруг в следующий раз на сцене приспичит?

Смех становится громким и обоюдным. В том, что они будут на сцене вместе ещё не раз, уже никто не сомневается.

***

В этот воскресный вечер было решено не открывать бар для лишних посетителей. Парни уговорили Мэй на эту поблажку, потому что настроение у всех было отличное, и хотелось играть дальше, несмотря на поздний час. Грязный, старый «Клык и коготь» никогда ещё не казался таким уютным и гостеприимным. На деревянный помост вынесли всё оборудование, в полную силу пробуя трек за треком из пожеланий подписчиков. На коротком перерыве Мэй уселась на коленки к Данди, надев его шляпу и покуривая одну сигарету на двоих. К удивлению Кея, она даже не стала ехидничать, когда они со Сью вышли из подвала в мятых майках и с новой порцией засосов. В баре стремительно кончалось пиво и витал стойкий табачный дымок, когда решено было пробовать что-нибудь из репертуара Моторхэд. Кей надел ремень гитары и подтягивал не вовремя показавшиеся разболтавшимися струны, Нил начищал краем футболки хэты, а Джейк напряжённо вглядывался в бумажку с аккордами. Сьюзен всполошилась и соскочила со стула:

– Давайте заснимем? Хотя бы эпизодами, – она вопросительно взглянула на Кейда, и тот кивнул: уже понемногу начинал понимать, как работает общение с новым поколением публики. Им нужно давать затравки постоянно, чтобы интерес не угасал.

– Сфальшивлю – вырежешь, – усмехнулся он её энтузиазму. Вновь наклонился к струнам, смутно услышав, как она брякнула ключами от машины.

– Сейчас, только камеру принесу.

– Эй, а вы в курсе, что Лемми, вообще-то, басист? – подал голос Данди, уже неплохо заливший в себя пива и приобнявший сидящую у него на коленях Мэй за талию. – Так что давай-ка, Кей, двигайся от микрофона. Будет соло отбитых.

– Пофорсишь перед Милли в следующий раз, – шутливо поддел его Кейд. Но знал, что хотя бы одну песню будет отдавать ему. В конце концов, вчера на крыше Данди зажёг не хуже него самого. Закончив с настройкой гитары, он поднял голову, непроизвольно выискивая взглядом чёрный и слегка потрепавшийся хвостик. Не видно. Куда убежала? А, пошла за камерой. Но ведь камера…

– Чёрт! – догадка окатила льдом. Парни смотрели на него, как на психа, а он уже спешно скидывал с себя ремень, на ходу кидая «Гибсон SG» в руки Мэй.

– Эй, что случилось?

Тревога нарастала, била в затылок. «Не спускать с неё глаз». Задача предельно проста. До смешного. Кейд стремглав бросился в коридор, и уже оттуда услышал пронзительный крик боли, разорвавший уши и перевернувший ужасом кишки.

– Сью! – в панике заорал он, выскочив в тёмный проулок у бара. Его на миг ослепили жёлтые автомобильные фары, и чёрный Джип умчал прямо перед носом, взревев движком и оставив его глотать пыль из-под колёс. – Нет-нет-не-е-ет!

Секунда шока, звенящей тишины. Верить не хотелось. Что вот так, за несколько минут, пока он просто отвлёкся, всё рухнуло в ад. Её крик ещё гудел в затылке, и Кейд в ужасе сжал руками голову, вцепляясь в волосы, жмурясь, чтобы перестать его слышать. Её не просто забрали, ей причинили боль. Двое суток. Он не знал, что отсчёт буквально по часам, и не минутой больше. Воздуха не хватало, пекло горло. С бессильным скрипом зубов заставил себя открыть глаза и увидеть припаркованную у бара синюю машину с распахнутой настежь водительской дверцей. Камера была в рюкзаке. А рюкзак – вот он, валяется теперь на зассанном асфальте. В свете фонаря на сиденье что-то виднеется, и приходится подойти ближе, чтобы рассмотреть. Ему страшно это видеть, но от правды не сбежишь. Ноги тяжёлые, непослушные.

Кажется, что по миру вокруг, по всей картинке побили молоточком, и теперь изображение трескается какими-то кругами. Как стекло, мутное и грязное.

На водительском сиденье сиротливо брошен маленький женский палец с накрашенным чёрным лаком ногтем. Из него ещё сочится кровь, заливая кофейную обивку. Ледяная волна ухает вниз, и мутное стекло перед глазами дребезжит, грозя рассыпаться на осколки. В ярости сжимает кулаки и со всей дури бьёт ими по крыше «Форда», хрипя болью осознания. На металле остаются две вмятины.

Хочется бить, орать, душить тварь, которая это посмела сделать. Кейда трясёт от этой ярости, и только моргнув несколько раз, он видит рядом с отрезанным мизинцем Сью кривой листок с рваными краями. Хватает его, чуть не порвав, и вчитывается в начирканные буквы, практически забыв, что такое дышать.

«Мидлтаун-8, товарняк до Нью-Йорка пройдёт в 22:46, не останавливаясь. Догадайся, кто будет стоять на рельсах. Время вышло, Кей. Придёшь не один, и я сразу вышибу ей мозги».

20. Мидлтаун-8

Хлопок двери настолько резкий, что сыплется с потолка штукатурка. В баре повисает тишина: всем достаточно только посмотреть на Кейда, чтобы понять – случилось нечто ужасное. В каждых глазах вопрос и недоумение, и только Данди позволяет себе подать голос:

– Кей… Что…

Не слышит. Не дышит. Не чувствует ничего, кроме ярости и страха, безумного, стучащего молотками в висках. Кажется, что в затылке заведён часовой механизм, отсчитывающий драгоценные минуты с раздражающим тиканьем. Отсчитывает её минуты. Но голова на удивление ясная, а шаги хоть и дёрганные, но уверенные. Некогда биться башкой о стену и корить себя за то, что просто не досмотрел, что допустил всё это. Потому что минуты тикают. Он позволил себе закричать всего раз, ещё там, в тёмном вонючем проулке, сжимая зубы до скрипа, прислонившись вспотевшим лбом к помятой крыше «Форда». Зарычать, горя заживо от понимания, что грядущего часа Баттерсу и его дружку хватит, чтобы сделать со Сьюзен всё, что только захотят.

Нет. Только холодная голова, или у неё не будет шансов пережить эту ночь.

– Джейк, Нил, – глухо зовёт он переглядывающихся парнишек, и те несмело подходят ближе. Не глядя суёт в костлявую руку смятый платок, найденный в бардачке машины. Джейк резко выдыхает и бледнеет, когда нащупывает в руке нечто маленькое и продолговатое. – Возьмите лёд. Это нужно сохранить в холоде, ясно?

Его тон сейчас не просто просящий, а приказной. А голос слышится потусторонним эхо себя самого. Молоточки громче, горло сжимается сухостью – твою мать, как сильно сушит глотку. Так, что кажется, будто нажевался песка.

– Что… это, Кей? – шёпотом спрашивает Джейк, в ужасе раскрытыми глазами уставившись на смятый платок в пятнах свежей крови.

– Это… это ей пригодится, если сохраните, – Кейд срывается на хрип, и наконец-то ловит взгляд Данди, который наблюдает за ним с немым шоком. Последний запас кислорода тратится со свистом: – Она у него.

– Ёб вашу мать, – друг со стоном запрокидывает голову к потолку, шипя ещё какую-то ругань, но слушать её некогда. Только. Холодная. Голова. Как мантра, ведь просто нельзя иначе, потому что у неё есть всего один шанс, и этот шанс – он сам.

– Вы меня поняли? – Кей снова смотрит на трясущихся парнишек, но сейчас нужно пользоваться всем и всеми, кто тут есть. – Это – в лёд, да поживей. А потом тащите в госпиталь. Там найдёте медбрата-азиата, зовут Хиро. Скажите… скажите ему, чтобы сегодня ночная смена скорой не ложилась спать, – Нил смотрит на него всё более потерянным взглядом, и приходится рявкнуть, на секунду выпуская отчаянно бьющегося в груди демона, который уже с удовольствием жрёт его кишки и тянет кривые пальцы к самому горлу: – Живей, мать вашу! Хули вы ещё здесь?!

Они уносятся в подвал за льдом, следом за ними тащится напряжённо хмурящаяся Мэй. Мимоходом хлопает Кея по плечу, но он даже не ощущает этого касания:

– Я прослежу. И хэй, эта девчушка… Она сильная и смелая. Кейд, ты вытащишь её. Или я оторву тебе яйца, – она пытается его подбодрить, но вряд ли до него доходит хоть слово. На самом деле, от старой подруги ему нужно только одно, и это не участливый тон:

– У тебя двустволка ещё живая? Что в ней, дробь?

– Картечь. С такой можно хорошего гризли завалить, – Мэй вздыхает, качая головой и рассыпая рыжую гриву по плечам: – Прошу, Кей, только не делай глупостей.

– Да, – коротко бросает он, а сам выцепляет взглядом часы на её запястье. Чёрт, он слишком медленный. Тик-так, тик-так, тик-так: до помешательства колотит в затылке.

Мэй уходит за парнишками, и теперь за отрезанную часть тела Сью хоть немного спокойней. Кажется, он читал где-то, что палец можно пришить обратно в течение двенадцати часов, если правильно его сохранить. Беда лишь в том, что для этого нужно не быть трупом, раздавленным колёсами поезда. Резкий выдох от одной мысли, и Кейд несётся к барной стойке, выуживая из-под неё старое потёртое ружьё.

– Какой план? – деловито складывает руки на груди Данди, доставая из кармана сигареты, и пониже надвигает шляпу на глаза.

– Заставить эту мразь жрать свои кишки, так сойдёт? – движения дёрганные и нервные, когда Кей складывает пополам ружьё, открывая магазин и убеждаясь, что внутри виднеются патроны. Картечь? Это хорошо… Валить надо крупную сволочь. И только руки предательски дрожат, а горло уже печёт. На секунду прикрывает веки, пытаясь дышать хоть немного ровней, сохранять спокойствие.

Какое, какое к хуям спокойствие, когда его девочке, его маленькой искре, отрезали палец, а сейчас делают с ней любое дерьмо, какое только придёт в отбитые дурью бошки?!

Нет, эта сушь в горле невозможно отвлекает, не даёт сохранять уплывающий в чистую и слепую ярость рассудок. И Кейд кладёт ружьё на стойку, а сам тянется ниже, не глядя подхватывая за горлышко открытую бутылку виски. Всего глоток. Ему нужна холодная голова и вся сила воли, чтобы впервые отнять чью-то жизнь – немного храбрости и уверенности. Немного меньше дрожи в пальцах. С хрустом проворачивает пробку, и запах щекочет ноздри: знакомая терпкая горечь. Не до стакана. Просто поднести горлышко к высохшему до пустыни рту.

В челюсть прилетает неожиданный резкий удар, вышибая дух и отбрасывая Кейда к стене. Бутылка падает из рук и громко стучит об пол, разливая лужу виски на полу. Хрип и стон боли от будто обожжённой кости, но эта боль здорово выбивает бесячие часики из затылка – особенно когда этот самый затылок смачно впечатывается в стеллаж позади.

– Охуел, да?! – орёт Данди, и его лицо перекашивает злостью. Тяжело дыша, он трясёт отбитым кулаком, смотря на жмурящегося от боли Кея с откровенным презрением: – Давай, блять, нажрись! И пусть её там на куски разорвут за твои же старые грешки!

Он схаркнул на пол, кривясь, когда взгляд упал на выпавшую бутыль. Кей вдохнул ртом, и запах пролитого вискаря осел горьким вкусом на языке, смешиваясь с кровью из прикушенной щеки. Заставив себя моргнуть, он едва удержался, чтобы самому себе не двинуть сжавшимся кулаком по правой стороне лица. Выдержка ломалась, трескаясь по всем так долго склеиваемым швам. Мир перед глазами снова дребезжал стеклом, и на секунду дало слабостью в колени.

– Я не знаю, что делать, – тихо признался он, плохо шевеля онемевшей от удара челюстью.

– Зато я знаю, – хмыкнул Данди, подхватывая со стойки ружьё. – Мы пойдём и вытащим твою малявку. А если я ещё хоть раз увижу в твоих руках бутылку, то порох на жопе словишь уже ты, – он вздохнул, пожевал зубами сигарету, и добавил: – Знаешь, чему учат в клинике первым делом? Искать выход. Так что я повторю вопрос. Какой у нас план? Копы? Её папаша?

– Я должен быть один. Или он… разнесёт ей мозги, – выдавил Кей с трудом, но все же отлип от стеллажа и вновь заставил голову работать. Нагнувшись, достал с полки коробочку с запасными патронами. – Тебя не должно быть, по крайней мере, в поле зрения. Я буду пробовать договориться. Себя за неё.

– Но тогда мозги разнесут уже тебе, – справедливо заметил Данди. – Советуешь мне сейчас с тобой попрощаться? Эта девочка… она того стоит?

 

Кей поднял на него отрешённый взгляд. Вопрос поставил в тупик. Неужели все вокруг ещё не поняли, на каком фундаменте он стоит, что даёт ему смысл открывать глаза по утрам и дышать. Неужели это вообще нужно объяснять.

– Эта девочка – моя жизнь.

***

Если чему-то Сьюзен и научилась в день, когда потеряла мать, так это прятать свои чувства. Выстраивать в воображении кирпичную стену, за которой остаётся всё желание рыдать, вся дрожь, страх и боль. С последним оказалось сложней всего: руку словно сунули в кипяток, а затем кинули на лёд и заодно побили молотком. Она не позволяла себе задуматься о том, почему не чувствует всех своих пальцев. В ушах всё ещё хрустело: звук собственной раздавленной охотничьим ножом кости словно въелся на подкорку. Но всё это – за стеной. Она не могла доставлять этому уроду удовольствие своим жалким видом, а потому даже сидя на заднем сиденье машины со связанными сзади руками и воняющей бензином тряпкой во рту умудрялась вздёргивать подбородок и бросать на водителя уничтожающие взгляды через зеркало заднего вида. В каждом из которых было пожелание скорейшей мучительной смерти.

– А смелая у Кея шлюшка, даже выть перестала, – уловив один из них, Джо оскалился, и Сью дёрнулась, отворачиваясь к окну. Плохо, когда не можешь ответить. Да, она выла – сразу после того, как кричала, заталкиваемая в эту самую машину двумя бугаями вдвое больше неё самой, и сразу после того, как лишилась мизинца. Теперь кожу лица противно стягивало солью. Зато напарник Баттерса, тот самый тучный негр, даже не поленился завязать на ране засаленный платок – у неё были смутные подозрения, что такая обработка скорей занесёт какую-нибудь инфекцию, но хоть кровь больше не сочилась.

– А мож мы её… того? Пока уж ждём? – сидящий на другой стороне пассажирского сиденья негр оживился, облапав бёдра Сьюзен похотливым взглядом поросячьих глаз.

Она протестующе замычала, в панике вжимаясь в дверцу, словно это помогло бы бежать из заблокированной тачки. Негр придвинулся ближе, и она стиснула зубами тряпку до боли в челюсти, инстинктивно суча ногами и готовясь пинаться, но не даваться до последнего. По позвоночнику прошла ледяная дрожь, а когда она ощутила приблизившуюся вонь грязного полного тела – дрожь чуть не ушла в рвотный позыв.

Баттерс оглянулся, с прищуром наблюдая за её протестом: его странным образом онемевшая щека несколько раз скривилась, словно он задумался. Хищный взгляд скользнул по её шее, опустился ниже, и вдруг он презрительно сморщился:

– Да ты глянь, Ричи. На ней же пробу брать негде, пользованная во все дыры. Ты как хочешь, а я брезгую – не хватало от этого долбаёба заразиться кретинизмом через его шалаву, – он вновь откинулся на сиденье, поставив свой вердикт, и потянулся к приборной панели за сигаретами.

Негр разочарованно вздохнул, но ослушаться, похоже, не смел, и вернулся на место с недовольным видом. Сьюзен на секунду позволила себе с облегчением прикрыть глаза и чуть расслабить мышцы. Если засосы на шее и бледные синеватые пятна на бёдрах сейчас спасли её от чего-то похуже бензиновой тряпки во рту – то она точно возьмёт за правило, чтобы следы принадлежности на теле оставались каждый хренов раз. Если, конечно, хренов раз вообще ещё когда-нибудь случится. Вздрогнув, она с тревогой следила за тем, как Джо неспешно курит, распространяя по салону совсем не табачный сладковатый дымок травки.

– Не понимаю, – подал возмущённый голос Ричи, приняв у него косяк и тоже запыхтев. – Шлюха тебе не нужна, денег ты не получишь – ну где этому бомжу взять столько одним махом? Логичней было бы уже папашу её трясти…

– Так мы и потрясём, – заржал Джо. – Потом. Но сейчас мне надо, чтобы Кей притащил сюда свою задницу, и я мог отыметь его за всё. Даже не за бабло, срать я на него хотел. За то, что по его милости до сих пор хожу в рядовых. Босс так и не смог мне доверять после того, как я упустил такую крупную рыбу. И мразь за это заплатит. Ну а потом заодно можно и с папаши этой мелкой бляди стрясти хороший кусок, да ехать домой.

Сью резко выдохнула, старательно ловя воздух почище, чтобы не дуреть от тумана в салоне. Так всё – фарс? Им просто нужно покончить с Кейдом, и предлог уже не важен, не важны никакие деньги? Она повернулась к окну, напряжённо вглядываясь в густеющую ночь. Мидлтаун-8 – крохотная железнодорожная станция на отшибе, где редко останавливаются поезда. Просто рельсы и бетонная коробка, напоминающая автобусную остановку. Единственный тусклый фонарь освещал отрезок гравийной отсыпки, по которой они и смогли подъехать так близко. Идеальное место для сокрытия любого дерьма: не будут слышны выстрелы в черте города, а если обставить всё, как несчастный случай с попавшим под колёса бродягой, то вовсе можно обойтись без шума. Баттерсу не занимать мозгов. Или просто это та мразь, которая понимает, как удовлетворить своё чувство мести и остаться безнаказанным.

Лучше Кейду не приходить. Пожалуйста, пусть он не приходит. Так ей может повезти: вдруг ублюдки соблазнятся деньгами отца? Нужно предложить, как только ей дадут открыть рот. Но понимание, что Кей может прийти только за тем, чтобы его кинули под колёса, било по нервам куда сильней, чем дёргающая пульсирующей болью рука. С кирпичной стены её внешней смелости осыпалась штукатурка. Ещё несколько часов назад она была по-настоящему счастлива слышать его шёпот – «моя девочка». Сейчас молила только о том, чтобы он не любил её, не считал своей, не стал о ней думать и сам понял все риски. Блять, да что угодно, лишь бы остался жив. Сью уже знала, что когда человек уходит насовсем, от него остаются только воспоминания, запахи и вещи – то, что лишь делает его близким больно. Не остаётся ни смеха, ни голоса, ни ласковых рук. Нет, этот мир не должен существовать без Кея. Ей просто не нужен будет такой ублюдский мир.

«Пожалуйста, пожалуйста. Не приходи. Оставь меня. Живи», – крутилось в голове на все лады, но когда Сью вновь подняла взгляд, то увидела вдалеке знакомые жёлтые фары фургона Данди, и в нахлынувшем ужасе прижалась лбом к холодному запотевшему стеклу, жмурясь от того, как запекло глаза. Не смог. Не оставил. Дурак.

– О, а вот и твой ёбарь тащится! – хохотнул Джо, тоже заприметив фары вдалеке. Фургон остановился, и из него выбралась широкоплечая фигура – с пассажирского места, на что добавился раздражённый оскал: – Сказал же, быть одному. Мудло блять тупое. Ладно, Ричи – бери сучку, сейчас развлечёмся.

Её вытолкали на улицу, и кожу обдало прохладным ветерком – в майке и шортах сразу стало холодно. Но изнутри колотило куда сильней, и Сью попыталась хотя бы ослабить путы на запястьях, дёргая руками. Не помогало, да ещё и жёсткая верёвка, кажется, пропиталась кровью. Ричи за волосы потащил её к рельсам, и она шипела, походя пытаясь размахнуться и пнуть его между ног, но когда к горлу приставили тот самый нож, что отрезал ей палец, воинственности сразу поубавилось. Демонстративно подтащив Сьюзен к рельсам, Ричи толкнул её на колени, а лезвие оставил у шеи, вынуждая высоко запрокинуть голову. Она туго сглотнула от ощущения холодного металла на коже.

– Кляп ей вытащи, – распорядился Баттерс и широко оскалился, глядя на получившуюся картину: – Пусть верещит.

Ричи с кряхтением наклонился, обдавая вонью потного тела, и освободил рот от бензиновой тряпки, откинув её в сторону. Сью непроизвольно закашлялась: челюсть уже сводило от постоянной фиксации. Впрочем, стянутые за спиной руки немели не меньше. Она видела, как издалека, из темноты приближался высокий силуэт, и чуть было не поддалась соблазну действительно крикнуть ему – «беги!». Но нож крепче прижался к коже, и Ричи пропыхтел:

– Тебе сказали, сука? Верещи.

– Отсоси, – прошипела она, окатывая Джо всей ненавистью, на какую была способна. Шершавые, жёсткие рельсы царапали колени, а в горле першило от того, как она всё же успела надышаться сладким дымком. Зато стало чуть менее страшно. За себя, по крайней мере.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru