bannerbannerbanner
Седой Кавказ. Книга 1

Канта Ибрагимов
Седой Кавказ. Книга 1

– Не отвлекайтесь, а то ошибок наделаете, – наставлял он сыновей.

– Дада6, а ты совершал в жизни ошибки? – спросил старший Арзо.

– Изредка бывало, – улыбнулся отец.

– А какая самая большая твоя ошибка? – спросил младший – Лорса.

Самбиев задумался, погрустнел.

– Самая большая ошибка, что родился в СССР.

Никто его не понял.

– А что не было в твоей жизни ошибкой? – наивно поинтересовался Лорса.

– Что это за вопрос? – вновь просияло лицо Денсухара.

– Ну, что было счастьем? – постарался подсказать старший сын.

– Счастьем? – отец снова задумался. – Счастье? Счастье у меня – это вы! – и он погладил сыновей по головкам. – Вы не дадите угаснуть нашему очагу и не позволите больше ножиком писать всякие гадости на стволе нашего бука. Так это? – обратился он к сыновьям.

Лорса, молча, уверенно кивнул головой. Арзо призадумался.

…С наступлением сырой осени, как и в предыдущие годы, Денсухар занемог, недуг легочной болезни скрутил его исхудалое тело. Только в начале февраля, когда с севера приползли сухие, трескучие морозы, ему слегка полегчало. Усадил он как-то вечером вокруг себя жену и сыновей и сказал:

– Теперь я долго не проживу, болезнь одолела меня. Мой вам весет7 – беречь наш надел, бук, дом, речку. Все наше родное, эти леса, горы, землю – все беречь. Мы здесь хозяева! Это первое. – Денсухара мучила одышка. – Второе, беречь наш язык. И, наконец, третье. Кемса, это тебя касается, постарайся дать детям хорошее образование. Наши дети должны учиться, плодиться, хранить язык и край…

Позже, ночью, дети вповалку сопели на нарах, Кемса вышла во двор за дровами. Когда она с вязанкой возвратилась, Денсухар, греясь, сидел напротив печи. В полумраке она испугалась – от мужа осталась зловещая тень: скрюченный остов с большим черепом. И только впалые глаза – большие, вымученные – полыхали пламенем догорающих дров.

Подкладывая поленья в печь, она искоса оглядывала немую тень и вдруг, испугавшись, не выдержав, в волнении спросила о давно наболевшем и угнетавшем ее:

– А у нас долги есть?

– Нет, – резко и твердо ответила тень, и еще ярче блеснули глаза.

Всю ночь Денсухар не спал, все кряхтел у печи. До зари он послал жену за соседом Дуказовым Нажой.

– Ты иди проведай скотину, – выпроводил он Кемсу, чтобы остаться наедине с ним.

Вскоре Нажа торопливо ушел и вернулся поздно ночью, неся с собой дорожную грязь и мороз.

– Домбу не застал, хоть и ждал полдня, – слышала разговор мужчин Кемса из соседней комнаты, – передал Алпату, чтоб он срочно к тебе приехал.

Они еще долго говорили о городских новостях. Перед самым уходом Нажа удивленно вымолвил:

– Да-а, теперь это не те Докуевы. Живут, как князья. А Алпату совсем другая. Ее нос крючком вверх полез, так может и курносой стать. Только вот как была костлявая, так и осталась, видно, не идет впрок дармовое.

Месяц прошел – Домба не объявился.

Вновь Дуказов поехал в Грозный.

– Дома не застал, на работе нашел, – докладывал сосед больному Самбиеву. – Лично Домбе передал твою просьбу. – Дуказов в удивлении помотал головой. – Видно, большой начальник наш земляк, уж больно важный стал, даже вальяжный… Но приехать на днях обещал, справился о лекарствах для тебя, о твоем состоянии. Говорил, что Алпату ему даже не сообщила в тот раз. Карга старая. Поэтому не приехал.

Еще прошел месяц – Домба не объявился.

Наступила весна. Апрель благоухал запахами, ясностью, теплом. Даже не слезающий с нар истощенный Самбиев в надоевших до тошноты комнатах чувствовал все буйство природы. Как-то солнечным днем, оставшись наедине, ему стало так тоскливо и душно в доме, что он на свой страх и риск попытался выйти на веранду. Оказалось, что силы у него еще были. С жаждой выловленной рыбы, он вдыхал аромат гор, как только вылупившийся птенец, любовался красотой мира, и вдруг он увидел, что с западной стороны, на урезанной границе, воздвигнут плетеный забор. Омрачилось лицо Денсухара, тяжело, со свистом сопя, двинулся он к преграде, будто она не давала ему жить и дышать. Обхватил он слабыми кистями кол, злоба была, а сил не осталось. Дернулся раз, другой, неожиданно в голову что-то стукнуло, он потерял сознание… Так и нашли его жена и дети, в параличе схватки с преградой большевистской власти… В ту же ночь десятилетний Лорса поджег эту изгородь.

Пару месяцев спустя, в начале лета 1972 года, Денсухар Самбиев скончался, оставив на плечах Кемсы пятерых несовершеннолетних детей.

* * *

На похороны друга детства Докуев Домба приехал. Приехал не один, а с женой и старшим сыном Албастом, за рулем новенькой «Волги». Такая техника в захолустном Ники-Хита еще не появлялась. Ребятня и взрослые обступили автомобиль, заглядывали вовнутрь, осторожно гладили белесый глянец металла.

– Собственная!

– Да не может быть! – слышался завистливо-восхищенный шепот.

– Говорят, что по всей республике всего пять таких в собственности.

– Неправда – три.

– А Албаст, тоже большой начальник. Смотри, как одет, пухленький, словно лощеный.

Приезжие, в знак почтения к покойному, привезли в багажнике огромного барана, по мешку муки и сахара. Как уважаемого человека Докуева посадили на самое почетное место. Даже согнутые летами старцы заискивающе улыбались преуспевающему Домбе, всячески пытаясь завладеть его вниманием или просто взглядом. Все забыли о похоронной процессии и засыпали Домбу многочисленными вопросами: от международной обстановки и веры – до видов на урожай и прогноза погоды. Каждое брошенное слово знатного горожанина выслушивалось в почтительном молчании, с раскрытыми ртами. Даже если Докуев отвечал «не знаю» – старцы кивали одобрительно головами – «мол, каков: скромность и мудрость – лишнее не скажет, хотя все знает».

Теперь уже редкий гость в родном селе, Докуев мало изменился: такой же сухопарый, маленький, скромно одетый. Только блеклым серебром покрылась голова и глаза потускнели, но ерзали так же шустро по сторонам, не зная, на чем или на ком остановиться в спокойствии и в безмятежности.

Несмотря на многочисленные просьбы, Албаст не присел в кружок сельской панихиды. Во-первых, он боялся испачкать свои светлые дорогие брюки, а во вторых, не пристало ему, молодому комсомольскому вожаку, выполнять непонятные религиозные обряды. Он с достоинством отошел подальше в сторону, под тень могучего бука, и любовался силой природного великана.

Албаст давно не был в Ники-Хита, и теперь, в разгар лета, ему все кругом нравилось, особенно этот участок Самбиева с этим экзотическим деревом, с этой бурлящей свежестью рекой прямо у дома, с этим душистым воздухом и нетронутой тишиной.

«Вот бы здесь построить особняк, огороженный высоким забором, для приема гостей, девочек, да и просто для отдыха в уединении», – размечтался Албаст и невольно стал обдумывать проект будущего переустройства территории – ведь по специальности он был строителем, хотя и строил карьеру в идеологии. Теперь он ясно представлял, где будет небольшой двухэтажный дом с обширной террасой в сторону соседнего леса, где построит уютную беседку с мангалом и летней кухней, а прямо в русле реки на сваях небольшую баньку, из которой, напарившись, можно будет прыгать круглый год в аккуратненький небольшой бассейн. Речку он, конечно, перегораживать не будет; этот зеркально-игривый мятежный поток наполнял окрестности необыкновенным веянием и романтической гармонией… А кругом зеленая травка, цветы, декоративные кустарники. «Да это просто райский уголок!» – блаженствовал Албаст, и в это время его окликнули – они уезжают. Когда ехали в Ники-Хита, старший сын недовольно ворчал, упрашивал отца не задерживаться, а теперь он был раздосадован этой спешкой.

Неторопливо, осторожно объезжая многочисленные колдобины, выехали из села. За невиданной машиной, кутаясь в клубах пыли, еще долго бежала голопузая, чумазая ребятня. Докуевы молчали. Каждый думал о своем. Албаст еще был под впечатлением строительной фантазии, у Домбы от чего-то тоскливого, навсегда потерянного, а может быть, даже проданного, защемило в груди, и только Алпату с наслаждением зевнула.

– Слава Богу, что мы отсюда вовремя уехали, – жеманно вымолвила она. – Если бы не я, так и сидели бы в этом захолустье.

Домба в душе обозвал, как обычно, жену дурой, только теперь к этому слову прибавил – старая, и вновь возвратился к своим вечно тревожащим мыслям. Тринадцать лет прошло с тех пор, как он поддался соблазну городского огонька; очень многого достиг, даже большего, чем когда-то мечтал, но, странное дело, с тех пор, как он уехал в город, какое-то тягучее чувство вины, какие-то внутренние страдания терзали его. Казалось, пора бы свыкнуться со всем, спокойно, без проблем жить в сытости и достатке, так нет – чего-то он вечно боялся, страдал манией преследования, точнее даже не преследования, а возмездия и неотвратимой кары. И вроде живет он по всем правилам советского строя: скрыто по ночам дома молится, регулярно и щедро делится взятками и подношениями, в меру помогает соседям и родственникам. И вроде тот огонек над городом так и остался огоньком – нежно греет его и никогда не беспокоит… И все-таки что-то не то. Нет мира в душе!.. И все это из-за покойного Самбиева. Он разворошил его нутро в первый день встречи, и с тех пор злая язва одного падения, одной измены и предательства преследует его неотступно. С тех пор и много лет прошло и вроде никто его не беспокоит, а рана все никак не заживает, не зарубцовывается… А порой ему казалось, что если бы не тот позорный шаг, разве смог бы он достичь теперешнего положения, да и вообще был бы он живой? Скорее нет, как и заложенные им подельники, он где-нибудь сдох бы в неволе. Кому от этого польза? Он хоть выжил и приносит пользу народу, родственникам, Родине… Тьфу ты, черт, какая Родина?

 

– А у Самбиевых изумительный участок, – нарушил тягостное молчание Албаст, прибавляя скорость за селом.

– Да-а, – машинально протянул Домба.

– Ты знаешь, Дада, какое-то колдовское блаженство я там испытал. Нам бы этот участок заиметь.

– Только этого не хватало, – вступила в диалог мать.

– Может, они продадут его, – продолжал о своем Албаст. – Ведь они нищие, а какая им разница, где жить. Мы бы могли отдать им свой участок и доплатить.

Алпату с заднего сидения наклонилась вперед.

– Да мы и свой участок раз в год если видим – то хорошо, – она еще что-то хотела сказать, но Домба резанул:

– Замолчи, – чувствовалось возбуждение в его гнусавом голосе. – Дельное предложение, Албаст… Я когда работал председателем сельсовета, сутками пропадал на этом участке. И знаешь, всегда мне было там спокойно и приятно. Эта река, этот бук, лес рядом – я там отдыхал.

– Тебе везде отдых, лишь бы не дома, – вновь встряла в разговор жена.

– Да замолчи ты, дура, – не оборачиваясь, выкрикнул Домба.

Наступившее после этого неловкое молчание вновь нарушил Албаст.

– Так, может, они продадут этот участок?

– А что его покупать? – не сдавалась Алпату, – покойный Денсухар нам по уши должен, сколько бумаг он у нас оставил.

– Замолчи, старая дура, – завизжал Домба.

– А что мне молчать, – зная, что сын защитит, не унималась Алпату. – Ты его до смерти боялся, всегда одаривал, как будто у нас в доме благотворительная лавка, а ты ему будто бы должен.

– Не суй свой нос не в свои дела! – оборачиваясь, замахнулся разъяренный Докуев.

– Хватит вам шуметь, перестаньте, – вступился сын, и после недолгой паузы: – Так что, Денсухар нам должен был?

Домба молчал, только голова его тряхнулась, то ли в знак согласия, то ли от очередной дорожной рытвины.

– И много он должен? – не унимался сын.

Отец вновь промолчал. Они как раз проезжали место, где Домба и Денсухар впервые встретились после долгих лет вынужденной разлуки.

– Кто кому должен – как понять? – как бы про себя, в глубокой задумчивости вымолвил Докуев-отец.

– Как «кто кому должен»? – затарахтела Алпату.

Однако Домба уже никак не реагировал на ее болтовню.

– Да-а, мужественный был человек, кремень, – невольная слеза выступила в его глазах. – Да благословит его Бог!

– Лучше бы рассчитался, а потом подыхал, – сквозь зубы, зло процедила Алпату.

Домба вновь промолчал, низко опустил голову. Денсухар забрал с собой многие тайны. Только сейчас Докуев понял, что был несправедлив к покойному и теперь с его смертью он потерял единственного надежного и мужественного человека. «Денсухар не был другом, но он был верной опорой, его слово многого стоило… А теперь кругом одно жулье, думающее только о деньгах… Бедный Денси, как я тебя водил за нос»! И Домба вспомнил давнее…

…За два-три дня до свадьбы Самбиева Денсухара на совещании в райисполкоме, во время перерыва, лично первый секретарь райкома партии подошел к Докуеву, уважительно поздоровался и на глазах пораженных участников учтиво, под локоть провел в свой кабинет.

– Домба Межидович, как у вас дела, нет ли проблем? – начал издалека гроза района, а потом, уже за чашкой чая, вдруг спросил: – А откуда вас знает Шаранов?

Докуев опешил, не знал, что ответить, ток прошел по телу.

– Видимо, с Казахстана? – подсказал первый секретарь. – Ведь он служил в области, где вы жили, а потом его перевели в Чечено-Ингушетию. А на днях назначили на очень высокую должность в обком партии. Вы, наверное, читали в газете? Так вот, он о Вас спрашивал, даже просил передать привет… Вы с ним в близких отношениях?

– Да, – с трудом выдохнул Докуев.

…Ночью Домба любовался заревом над Грозным. Он, наконец-то, понял и окончательно решил, что общество Самбиева – вред, а его свадьба – лишние затраты и вынужденное общение с голытьбой, в то время как ему передает привет через первого секретаря райкома один из высших руководителей республики.

Несколько недель Докуев тщетно пытался встретиться с Шарановым на общих основаниях через приемную обкома. После совета Алпату он стал поджидать его у парадного входа. И хотя милиция пару дней гоняла, на третий удача улыбнулась: Шаранов узнал его и пригласил в кабинет. Только войдя в торжественно-грандиозное здание обкома, Докуев понял всю силу этого храма Советской власти. От давящей мощи он не мог внятно говорить.

– Ну, ладно, Докуев, – быстро подытожил беседу секретарь обкома. – Нам нужны грамотные специалисты. Поедете учиться в Высшую партийную школу. Вот вам направление, все адреса, телефоны, а это мой в приемной. Звоните в любое время… Только по делу.

В июле в республиканском доме политпросвещения шло собеседование. Принимали всех: более грамотных в Москву, остальных в Ростов-на-Дону. Докуева послать учиться экзаменаторы никак не смогли: абсолютно безграмотен – был их вердикт, да к тому же в возрасте.

Огорчился Домба не на шутку, а жена все точит – «иди попроси работу, иди проси!». Побрел вновь он к «золотой рыбке», а точнее, к манящему «огоньку».

– Ну, ладно, – озабоченно сказал Шаранов, – свои кадры мы на произвол судьбы не бросаем… У нас беда с воровством на винно-коньячном комбинате – будешь там нашими глазами и ушами, – перешел на ты и начальственно-приказной тон секретарь. – Устроим замначальника охраны. Там грамотность не нужна, но нужны бдительность и исполнительность. Ясно?

– Да, – мотнул Докуев.

– Не «дакай», – передразнил Шаранов, – а так точно.

– Так точно, – вскочил Домба, – товарищ, э-э-э…

– Сек-ре-тарь обкома.

– Так точно, секретарь обкома, – чуть не разрывался в струне заместитель начальника охраны Грозненского винно-коньячного комбината.

– Да, квартиру не проси, через годика три-четыре сам купишь, а так, я думаю, ты не пропадешь, – Шаранов недобро улыбнулся. – Хм, как ты акты потравы полей выдумал? Мо-ло-дец!

– Да я, я, я, – Домба был ошарашен, как нашкодивший школьник, затрясся, еще больше вытягиваясь в стойке.

– Да ладно, – махнул рукой секретарь, – просто впредь мелочевкой не занимайся, ну и друзей не забывай. Все понятно?

– Так точно!

– Брось эту брехню, – сморщился Шаранов. – Ко мне – только в особо важном случае… Ну, со временем сам поймешь. Контакт держи через помощника.

Строго выполняя наказ, Докуев квартиру не просил, просто через полгода купил маленький домик, оформив его на Самбиева, а лет через пять построил в центре Грозного с виду невзрачный, но добротный дом со всеми удобствами.

К этому времени Домба уже занимал очень доходное место на комбинате – заместитель начальника цеха готовой продукции. Этому способствовало два крупных ЧП. К концу второго года работы, когда Докуев думал, что он знает все и все у него «схвачено», он попался на крупной групповой краже в ходе совместной проверки милиции и народного контроля. Трех человек арестовали, и вдруг во время следствия выяснилось, что Докуев невиновен, а соучастники получили по пять лет лишения свободы с конфискацией имущества.

Казалось, что Домбу должны как минимум уволить, так нет – в наказание из бригады охраны его переводят для «перевоспитания» в цех готовой продукции, на материально ответственную должность кладовщика. Через год Домба вновь попадается с поличным, вновь уголовное дело, и вновь он выходит «сухим из воды», только теперь за халатность ему не доверяют должность кладовщика, а назначают в наказание заместителем начальника цеха готовой продукции, и его стали все называть по-русски – Зубр8.

Со времен депортации вайнахов все руководящие посты на винно-коньячном комбинате занимали в основном приезжие армяне. Освоившись в родном городе, чеченцы и ингуши стали потихоньку теснить чужаков с доходных мест. Первым не выдержал напора начальник цеха готовой продукции. Он «по болезни» раньше положенного срока вышел на пенсию и переехал жить в Прибалтику.

За вакантное место развернулась жесточайшая борьба. Из четырех явных конкурентов остались только два – Докуев и некий Беков, представитель крупного тейпа, со стороны. Сплотившись, Бековы до того подняли ставку, что ни связи, ни деньги Докуева ничего поделать не могли. И тогда Домба вспомнил Самбиева.

Щегольски приодетый Докуевым в честь такого случая, рецидивист Денсухар наглой кривой походкой ввалился в дом конкурента и, уставившись своим искривленным глазом, безапелляционно сказал:

– Вы хотите сесть на «живое» место, которое по всем понятиям положено моему другу Докуеву?

– О каких понятиях ты болтаешь? – возмутились хозяева.

– Докуев много лет честно служил комбинату, чтобы со временем занять этот пост, а вы прете со стороны.

– Ничего не знаем. Пошел прочь.

– Я вас предупредил.

– Ты что, нам угрожаешь?

– Да нет же, – беззубая ухмылка, а точнее кривая гримаса решимости, застыла на лице Денсухара. Он не играл, он готов был ради односельчанина, ну и конечно обещанных комиссионных, на все. В случае успеха мог два года не ездить на заработки. Такой удачи он не знавал.

Через день после этого диалога в Ники-Хита к Самбиеву (он тогда только-только перешел жить в родной дом) на нескольких машинах явилась представительная делегация. В дом вошли только четверо: известный мулла, крупный милицейский чин, какой-то блатной с многочисленными перстнями и более грозной, чем у Денсухара, мордой и сам претендент. Основная группа устрашения осталась у ворот.

Одинокий Самбиев не растерялся, природная дерзость выпирала из всех его пор. Это была его стихия: борьба, слово, честь, стойкость. Никто бы не сказал, что это нищий шабашник. Сила, решимость и твердость исходили из его уст, глаз, движений, осанки.

Мулла начал вить речь издалека, делая непонятные для всех ссылки из Корана на арабском языке, но Самбиев вежливо остановил его и попросил не путать божий дар с полубандитской разборкой. Тогда в атаку пошли блатной и милиционер. Посыпался криминальный жаргон. В среде слегка подзабытого лексикона Денсухар почувствовал себя совсем уверенным и свободным: он искренне считал, что правда на его стороне. Разговор был короткий, искрометный, взаимно-угрожающий.

– Там будет работать Докуев или кто другой, но не Беков, – поставил точку Денсухар, и он абсолютно верил в свое слово, отступить он не мог.

На улице приезжие назвали Самбиева психом и идиотом, и кому-то пришла в голову идея сегодня же поговорить напрямую с самим Докуевым. В городе, в новой просторной гостиной их ждали благодушная улыбка хозяина и комфорт импортных диванов и кресел. Кругом ковры, хрусталь, блеск, суета домочадцев, перезвон красивой посуды и рюмок. Простое чаепитие оказалось обильной трапезой, с большим количеством разнообразных напитков. Однако серьезность разговора не способствовала благодушному настроению присутствующих. Здесь бразды беседы, как положено, взял в свои руки мулла. Долго лилась непонятная узорчатая речь. Много ели, много пили (кроме муллы), но не пьянели. В конце концов поняли, что все люди братья, а вайнахи больше, чем братья, и предложили так: Беков – начальник цеха, Докуев – замначальника, и все строго пополам. Податливый, трусливый Докуев в душе ликовал, он готов был согласиться, но его вызвала жена. (Она и старший сын подслушивали наиважнейший разговор за дверью.)

– Ты хоть для важности на день отложи ответ, – шепотом советовала Алпату разгоряченному Домбе.

Так и решили. После этого все поняли, что дело обговорено, расслабились, братались, уже мечтали, как будут «делать» деньги, и под конец интеоесы двух конкурентов сошлись и «зашатался трон» и под директором винно-коньячного комбината.

Ранним утром с новостями из села примчался Самбиев. Оказывается, последние новости были в городе. Слово «компромисс» Денсухар не понимал и обозвал односельчанина трусом. Его с воодушевлением поддержала Алпату.

– Разве можно верить людям, – кричала она. – Он будет начальником и выгонит тебя в шею, а может, еще и посадит. Никаких «пополам», – она еще хотела продолжить «все нам», но, вспомнив о Самбиеве, остановилась на полуфразе.

 

Докуев махнул безразлично рукой и умчался на работу.

– Дорогой, не уезжай, – ласкала Алпату Самбиева, – мы сейчас приготовили вкусную еду, отдохнешь с дороги в отдельной комнате, а вечером сам поговори с ними. Ведь ты знаешь, этот дурень (разумеется, речь шла о муже) только и работает, день и ночь – день и ночь, а о должностном росте, о наших долгах, о растущих детях даже не думает. Ты знаешь, как жизнь дорога в городе. Полные сумки с базара притащишь, а на следующее утро есть нечего. Да и гости у нас постоянно… Ты отдыхай… Я для твоей жены и детей такие подарки приготовила. Кстати, как они? Почему ты их к нам не привезешь? Ничего родственного в тебе нет. Ведь так нельзя! Обязательно привези их в следующий раз. Твоя жена, говорят, такая замечательная женщина, я просто мечтаю с ней сблизиться и дружить.

Вечером Самбиев даже во двор не впустил пришельцев.

– Пополам делят награбленное, а срок несут по отдельности, – жестко отрезал он. – Вы предлагаете воровство, а Докуев честный человек и хочет добросовестно наладить дело. Больше нам говорить не о чем. Уходите с миром, а войны мы не боимся, на нашей стороне сила, закон и справедливость.

В доме Алпату целовала и обнимала Денсухара. А наутро его отвезли на такси до самого Ники-Хита. Подарков было, действительно, много, но все они были в селе ненужные и не новые… Но все равно было приятно…

Затаив злобу и месть, Бековы отползли. Ставка нормализовалась. С устного согласия обкома партии и кабинета министров республики по Грозненскому винно-коньячному комбинату вышел кадровый приказ о назначении Докуева Домба Межидовича начальником цеха готовой продукции. Узнав о радостной новости, приехал за положенным вознаграждением Самбиев. Однако друг детства вручил ему только десятую часть от обещанной суммы. Денсухар вскипел.

– Ну, что ты возмущаешься, – гнусавил Домба, – я вот возвращаю тебе все твои расписки. Это гораздо больше той суммы.

Он неуверенно сунул вперед заранее приготовленные залежалые клочки бумаги.

– Убери эти писульки, – взревел Самбиев, он готов был растерзать вруна, но в это время, как тень, вползла в комнату тощая Алпату.

– Не шуми, дорогой. Мы ведь родственники. Пойми нас, пожалуйста. Мы так издержались. У нас такие долги из-за этой работы. Потерпи маленько, ведь сколько мы тебе помогаем. Посмотри, сколько расписок.

Денсухар хотел кинуть им в лицо деньги, но вспомнил, что дома голодные дети, да и просто доехать до Ники-Хита не на что; он, не прощаясь, что-то ворча, двинулся к выходу.

– Хоть расписки возьми, – взмолился Домба.

– Засунь их подальше, – огрызнулся Самбиев.

Осознав ошибку, Докуев обругал жену, бросил на пол опротивевшие расписки. Алпату приняла повинный вид, подобрала бумажный мусор и исчезла.

На деньги Докуева Денсухар сделал ремонт родного дома и в последний раз смог поехать на «шабашку».

Домба знал, что Самбиев тяжело болен. Но новая жизнь, новые дела затянули его в коловерти головокружительного успеха. Деньги текли рекой, работа чистая, не суетливая. Все расписано, он ничем не рискует. Каждое утро с десяток экспедиторов и три кладовщика «отстегивали» установленные ставки. Только после этого начиналось движение продукции. Он, в свою очередь, раз в месяц делился с кем положено (а положено многим). Он стал важной персоной. Крупные руководители, даже некоторые министры заискивали перед ним. Начались частые кутежи, выезды на природу, игра в карты, женщины. Он не мог контролировать «бешеный» поток денег. Каждый обед он приезжал домой, отдавал содержимое карманов жене, оставляя для своих трат солидную пачку, и после обеда, показавшись на полчаса на работе, уезжал кутить. У него появилось много друзей, масса знакомых. Его присутствие на свадьбе или ином торжестве считалось признаком солидности мероприятия.

Все наладилось в жизни Докуева. Он достиг большего, чем мечтал. Да и большего-то чего еще желать, с его образованием, без какой-либо специальности! И все равно червь прошлого точил его, терзал душу. Поэтому Домба вечно был настороже, осмотрительным, даже сдержанным. Вот только старший сын и жена довели его до предела и вынудили купить «Волгу». Правда, тоже на подставное лицо, но все равно все знают, кто хозяин роскоши. «Старая дура», – вспомнил он о жене, а вслух сказал:

– Ты куда дела расписки Денсухара?

– Какие расписки? – очнулась Алпату, она с важностью княгини оглядывала унылый сельский мир из окна дорогой машины. – Тоже мне, о чем вспомнил! Откуда я знаю! Сам их, кажется, выкинул.

От Аргуна до Грозного дорога ровная, убаюкивающая. Домба вновь вспомнил о Самбиеве, понял, кого он потерял и кого не ценил. Ему стало жалко самого себя, стало жутко одиноко. Хотя Самбиев и знал о позорном поступке, совершенным Докуевым в молодости, после их уговора Денсухар так ни разу и не вспомнил об этом факте, даже в самых экстремальных ситуациях, в тяжелой нужде, ни разу не стал этим козырять.

«Буду помогать детям друга», – решил Домба и, этим успокоившись, хотел задремать под мерный шум нового двигателя, однако другие воспоминания всколыхнули память.

…Жизнь Докуева бурлила, как кипящий вулкан. Большие доходы требовали больших расходов, и не только денежных, но и психических. Казалось, при такой простой работе, которая не требовала больших умственных или иных усилий, можно жить спокойно, в свое удовольствие, а выходило иначе.

Пару раз Домба вспоминал покойного Самбиева, рвался поехать в Ники-Хита, но то одно, то другое важное мероприятие удерживало его. Никто бы не поверил, как ему тяжело жилось. Например, в воскресенье день обкома. Это значит, что в загородную баню обкома нужно поставить все – от спиртного и икры до туалетной бумаги и зубочисток. И при этом надо самому присутствовать и всем прислуживать. Конечно, Домба, как и все присутствующие в бане, обмотан простыней, он тоже и парится, и пьет, и ныряет в бассейн. Иногда пытается бросить умную реплику, но не говорить. Он здесь на правах прислуги. Никто этого не скажет, даже он сам себе, но все это знают. Конечно, высокая честь – быть в бане с такими людьми, но кто бы мог понять, как он выматывается за эти часы «отдыха». Надо быть в полном напряжении, в постоянной мобилизации, и при этом улыбаться всем, поддакивать и, разумеется, массажировать. И не дай бог не так пройдешься веником по толстой спине партийного босса, можешь лишиться всего. А как тяжело, когда еще и женщин приводят. Смотреть на них опасно, а не смотреть невозможно. Развозить их ночью достается ему – Домбе. И хотя небрежно на ухо говорят – «делай с ними что хочешь», ничего с ними не сделаешь, вдруг что не так. Может, у них любовь? А может его испытывают? Нет, он нравственно устойчив! И вообще!

Еще тяжелее в пятницу. День правоохранительных органов. В бане все равны: и прокурор, и милиционер, и чекист, и начальник народного контроля. Но даже голые, они навевают мрак тюрьмы. И говорят только о преступлениях, о воровстве, о взятках и при этом открыто, с ехидными улыбками и лаской называют Докуева главным жуликом республики.

Чуть полегче в среду – день кабинета министров. Здесь у Докуева одна слабость – он не образован. А так, такие же хапуги и карьеристы, в основном с плебейским нутром и родом.

Конечно, от этих бань огромная польза. Ведь все вопросы решаются здесь, но как это тяжело, словно еженедельная вахта в карауле.

Разумеется, есть дни и места встреч, где сам Докуев и «бог» и «царь», но от таких мероприятий практической пользы мало, разве что моральная компенсация. Так Домба не тщеславен, ему не нужны честь и слава, ему нужны деньги и комфорт.

По природе трусливый, Докуев во всем руководствовался чувством меры (кроме, разумеется, денег) и целесообразности: он мало пил, и только ради дела; совсем не курил; никого не проталкивал; ни с кем не враждовал; в последнее время приобщился к картежным играм, постоянно проигрывал, но всегда небольшие для него суммы; к женщинам особой страсти не питал. До того как он стал начальником цеха готовой продукции, он других женщин, кроме Алпату, не знал. К сорока двум годам его костлявая мегера, которая даже в постели думала о богатстве и будущих зятьях, так ему опротивела, что страсть была, но не мучительная. Он не знал, что такое любовь к женщине, и считал это слабостью и даже позором.

Попав в республиканскую элиту, он волей-неволей вынужден был, как и большинство мужчин его уровня, пользоваться услугами жриц любви. Это доставляло мгновенное удовольствие, но не более. Если равная ему компания этим занималась, то и он не отставал. Но чтобы из этого сделать какой-то смысл или поставить цель – этого, к его радости, не было. Короче говоря, он был здоровый мужчина, но без излишней похотливости. И вдруг случилось невероятное: он влюбился. Прямо с первого взгляда, с глубокой чувственностью и даже страданием. И как ни парадоксально, в этом повинен был Шаранов.

Случилось это в 1968 году. Впервые за много лет помощник Шаранова вызвал Домбу в обком. Очень редко, и зачастую случайно, виделись Докуев и Шаранов. Шаранов, в отличие от многих коллег, в кутежах не участвовал, жил размеренной жизнью, отличался строгостью и принципиальностью в работе, был грозой и партийным авторитетом, а если брать в целом, то он был на редкость, уже в то время, порядочным человеком в высшем руководстве республики. Как ни пытался Докуев, но всучить подачку Шаранову он не смог. Только когда секретарь обкома получил новую квартиру, Домбе, с молчаливого согласия хозяина, удалось обставить просторную квартиру импортной мебелью. Плюс к этому Домба строил для него дачу в пригороде Грозного. Шаранов был бездетным, и только этим объяснял Домба воздержанный во всем образ жизни партийного руководителя.

62 Дада (чеч.) – родитель
71 Весет (чеч.) – завещание
81 Домба (чеч.) – зубр
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42 
Рейтинг@Mail.ru