John Hall
Последняя возможность увидеть солнце
– Каждый из нас – безумный кретин, создающий для себя помост для повешения! – злобно прорычал пятый голос, а затем я начал тихо смеяться от осознания глубины его мысли.
Вот только я внес поправку в своем стиле и в итоге получил выражение типа: «Каждый из нас – безумный кретин, копающий себе могилу под ногами».
Эта идея поселилась в моей голове, когда я долбил промерзшую землю ломом, перед тем как собрать ее лопатой и кинуть в сторону.
Я – генератор идиотских идей, гениальных мыслей и глупых выводов.
Помимо всего этого моя голова трещит по швам, тело слабо из-за простуды, на улице холодно, и от этого все кажется в сотни раз тяжелее. Мой вагончик на американской горке намного тяжелее обычного, и поэтому я лечу вниз с огромной скоростью. От этого меня укачивает все сильнее и сильнее. От этого я жду отряд специального назначения, который высадится в тот момент, когда вертолет в моей голове наконец-таки коснется воображаемой площадки для приземления.
Яма в загробную жизнь закончена. В висках пульсирует боль, в глазах в танце прыгает картинка мира, мне плохо.
– Хорошо! Одна готова! – говорит сын святого отца. – Клеенку внутрь и за водой!
Я стою внутри могилы, мне плохо. Даже холод, опустившийся на этот проклятый город, не спасает меня. Рука сама по себе упирается в стенку канавы. Меня вновь начинает рвать. Еще сильнее, чем утром. Меня рвет туда, куда скоро положат тело.
– Твою ж мать! – кричит сынок. – Что же ты делаешь, мерзкая тварь?! Совсем с ума сошел?
«Ты, сученыш, нужен мне живым», – думаю я про себя.
– Простите меня, – произношу я сквозь волну, вырывающуюся из меня.
– Кинь пару лопат земли, чтобы прикрыть, клади клеенку и бегом за водой! Ты слышишь, кусок дерьма? – кричит он на меня, понимая, что все идет не так, как планировалось несколько часов назад.
Он быстро старается просчитать все варианты развития событий. Он уже прикидывает, за какую цену толкнуть. Этот парень, этот коммерсант прекрасно знает, что делать.
– Давай-давай-давай! Бегом! Ты, нечистоплотная гнида! – кричит он на меня.
«Поверь, в скором времени все изменится. В скором времени твоя и жизнь твоего любимого отца кардинально изменится, причиной этого стану я», – думаю я, выбираясь из заблеванной могилы, которую сам и вырыл.
Затем кидаю туда землю, прикрывая то, что вырвалось из меня. Закрываю клеенкой, потом ее прячу под землей и иду за водой.
Умываюсь, полощу рот, чтобы избавиться от привкуса вчерашней дряни и рвоты. Наполняю ведро почти кипящей водой, затем еще одно и несу жидкость на кладбище.
Холодно. От этого вода практически полностью успевает остыть. Холодно. Если бы мои руки не были в перчатках, то кровь капала бы в воду. Холодно. Но мне, моему самочувствию это не помогает.
Могила заполнена и продана.
– Лезь туда и выдергивай клеенку. Будем надеяться, что то, что ты сотворил, не всплывет, – говорит моложавый коммерсант.
Я смотрю вниз, смотрю на воду в яме и вижу то, как мой мир резко начинает вращаться. Падаю на колени. Со стороны я похож на скорбящего по тому телу, которое уже там лежит.
– Сраный сэндвич с автозаправки, – думаю я, и меня вновь начинает рвать все в ту же могилу.
– Да что ж ты делаешь, мразь! Ты, гнида, еще сдохни здесь! – говорит он, пиная меня ногой. – Пойми, если ни кто-то другой, то именно ты ляжешь здесь!
Я – готовый умереть, не закончив то дело, которое начал.
Спускаюсь вниз, в эту проклятую яму. Она заполнена мной даже больше, чем необходимо. Ногой в сапоге отодвигаю в сторону то, что выплюнул желудок. Снимаю перчатки и лезу в воду, чтобы найти угол клеенки. Нашарив его рукой в холодной воде начинаю тянуть вверх. Как только в углу могилы появляется свободное место, становлюсь туда. Продолжаю тянуть клеенку вверх. Вода медленно проливается в стороны и орошает холодную землю. Вода плохо впитывается в грунт. Такое ощущение, что вода вообще никуда не девается.
– Достал? – спрашивает парень.
– Да, – отвечаю я, и он подходит к краю этой ямы.
– Сука! – громко говорит он. – Иди отмывай этот кусок целлофана. А что с водой? Почему не уходит?!
– Холодно, – говорю я.
– И что с того? Хочешь сказать, что земля настолько…
– Да, промерзла и не пропускает воду вниз, – говорю я, по-прежнему стоя в воде, полной того, что вырвалось из меня раньше.
– Сука! – кричит он. – Что же делать…? Что же делать? Ладно, иди, мой клеенку и возвращайся. Мне кажется, что ничем разумным и хорошим это не закончится.
Отмыв главный артефакт для заработка денег на повторной продаже мест для мертвых, возвращаюсь в строй.
Новые друзья на один день, уставшие и изнеможенные, курят, шутят и мечтают о том, чтобы этот день наконец-таки закончился. Сейчас наши желания совпадают и звучат в унисон. Сейчас тот момент, когда мне тоже хочется закончить совершенно все, что связано, что связывает меня с этим местом.
– Кидай землю до уровня воды, – говорит коммерсант.
Не задавая лишних вопросов, делаю так, как он велит.
– Давай, давай! Скоренько дергайся, да! – кричит он, и я понимаю, что парень спешит. – Так, сброд, полчаса перерыв! Покинуть территорию кладбища!
Услышав это, новенькие оставляют место пустым, разбежавшись подобно тараканам.
– А ты жди здесь. Скоро продолжишь и закапывать, и копать, – говорит он и уходит куда-то, прижимая мобильник к уху.
Минут через пять возвращается в сопровождении черного автомобиля. Останавливаются в нескольких метрах от меня.
Из машины выходят два мордоворота и идут к багажнику. Оттуда вытаскивают тело и несут в мою сторону.
– Кто это? – спрашивает один из них коммерсанта.
– Да так, отцовская игрушка. Типа цепной пес, – говорит он, глядя на меня и ухмыляясь.
– Не разболтает? – спрашивает другой.
– Нет, – холодно и уверенно на все сто процентов говорит сын святого отца, по совместительству страшного демона, что собрал в себе несколько грехов, а затем породил потомство. Еще более порочное и гнилое.
Двое наклоняются над ямой, наполненной водой с рвотой и разбавленной землей.
– Что за болото?! – спрашивает один из них.
– Не нравится? Вытаскивайте и валите отсюда. Почему я должен решать ваши проблемы?! – нервно рычит коммерсант.
– Ну, босс… – начинает другой.
– Закрыли пасти, кинули и работать! Обратно на точку! Иначе ляжете здесь же! – орет он на тех, кто в несколько раз больше него по комплекции.
– Вот оно! Наконец-таки началось! – думаю я, понимая, что выжидал этот момент не напрасно.
Двое кидают тело в могилу. Затем я его закапываю, а тех двух уже рядом нет. Только сын святого отца наворачивает круги и подгоняет меня.
– Ну, вот и хорошо. Вот так, значит, и поступим. А вон и твои сегодняшние друзья, – говорит он, указывая куда-то в сторону.
—–
Вечером первого дня в аду сынок святого грешника принес мне пакет бургеров и бутылку газировки.
– Несмотря ни на что, ты отлично потрудился, – говорит он. – Думаю, я начал понимать отца. Ты ценный сотрудник, хороший, если так можно выразиться, халдей, который ловит каждое слово и выполняет.
– Рад услышать эти лестные слова,– рад служить господу Богу нашему, – говорю я и окидываю стены храма взглядом.
– Да! Мы все дети божьи. Именно поэтому сейчас мы стоим под главным символом нашей веры, – говорит он, указывая на алтарь. – Я надеюсь, ты понимаешь, что наш Бог достоин роскоши и богатства, которое мы ему обеспечиваем?
– Да, – отвечаю я. – Конечно, сын святого отца этого дома божьего.
После этого мы выходим из здания. Я направляюсь в свое скромное жилище. Он остается на крыльце. Коммерсант кого-то ждет. Останавливаюсь и начинаю вытряхивать камешки из сапог. Таким образом я тяну время, чтобы увидеть, чтобы застать ожидаемого им человека.
Это девушка, молодая, красивая. Белые, как снег, волосы, белая, как снег, кожа и огненные веснушки на лице. Вот как она выглядит, эта девушка. Она будто бы явилась в этот мир из другого, похожего на наш, мира. Она подходит к коммерсанту, и пухлые губы впиваются в линии его губ. Он хватает ее за задницу. Делает это так, что и без того короткое платьице поднимается неприлично высоко, наполовину оголяя ягодицы.
После того, как эта сцена заканчивается, сын святого отца открывает двери храма, и они заходят внутрь. Я отправляюсь в лачугу, чтобы начать писать все это. Чтобы рассказывать историю не прошлого, но настоящего, окропленного прошлым, словно стена кровью после выстрела в голову.
Я – множество историй одной жизни. Я – белая стена с каплями крови и дерьма в виде опыта. Я – единица времени и пространства.
Сейчас я сижу в холодном домике и греюсь буржуйкой. Жру бургеры и заливаюсь шипучкой. Пишу заметки о том, каким я стал.
«А те помои, которыми кормит жирный ублюдок, они питательнее», – вот, о чем я думаю в этот момент.
Открываю глаза. Темная, холодная ночь в этом сером городе. Она больше похожа на липкую слизь, что медленно проникает в самые потаенные уголки людских мыслей, что заползает в сны.
Открываю глаза от непривычного для меня звука посреди ночи. Обычно я слушаю истерику ветра. Слушаю, как он разбивается о кресты и озлобленно свистит. Слушаю, как он плачет дождем. Слушаю, как воет снегом. Но здесь что-то другое.
Я недоверчивый кусок мяса.
Прислушиваюсь. Мультипликаторы, сидящие внутри меня, уже начали составлять страшные картинки, чтобы показать мне то, с чем сопоставляется этот пришедший из темноты звук. В углах лачуги я вижу маленькие глаза, что наблюдают за мной. Это могут быть крысы. Голодные грызуны, что готовы питаться плотью и кровью. Что готовы накинуться на меня, поняв, что из меня получится неплохой ужин для целой стаи.
Я вижу в углах маленькие глазки, что с интересом наблюдают за мной, и думаю, что помимо крыс это может быть просто тот самый мультик сознания. Сейчас он находится в разработке, и поэтому я вижу лишь черные точки зрачков на фоне совершенно белых белков.
– Эта иллюзия не может быть источником этих звуков, – говорит первый голос.
– Слишком громко, слишком далеко, слишком неотчетливо, – говорит второй голос.
– Даже для ветра это было бы слишком странной песней одинокого скитальца, – третий голос озвучивает свои мысли.
– Это не могут быть мертвецы. Ведь они уже мертвы. Это не может быть галлюцинацией, мы бы ее распознали, – задумчиво произносит четвертый мой невидимый собеседник.
– Ведь это чистое счастье, это стоны оргазма, – кричит пятый голос, и мое лицо расплывается в улыбке.
Выхожу на улицу. Ночь неподвижна. Я смотрю в сторону рабочих суток и понимаю, что звук исходит не оттуда. Начинаю прислушиваться и теперь, покинув теплое помещение, нагретое буржуйкой, я могу различить слова, которые доходят до сюда.
– Давай! Давай сильнее! Трахай меня! – кричит женский голос. – Не останавливайся! Никогда не останавливайся! Двигайся!
Поворачиваю голову в сторону храма. Там горит свет, и мозаика в моей голове собирается в полноценную картинку.
Я – подслушивающий сотворение греха.
Холодно. Возвращаюсь в лачугу. Темно. Теперь звуки отчетливо слышны. Я различаю слова, и мне это не нравится. Мне не нравится слушать стоны счастья, которыми закатывается девушка с кожей белой, как снег, и огненно-рыжими веснушками, которыми усыпано все ее белое лицо.
Нужно отвлечься от этого. Нужно занять себя, свои мысли. Собираюсь и иду работать. На улице холодно. Сама улица не издает ни единого звука. Сама улица мертвенно тихая, какой и положено ей быть на кладбище. Сама улица не содержит ни единого тела, ни единой здоровой души… Здесь только я. Я безумная душа в гнилом теле.
Очередная холодная рабочая ночь в этом протухшем городе. Опять клацающий о землю лом, опять звенящая лопата. Все это, чтобы прогнать мысли о сексе, все это чтобы забыться, все это, чтобы перестать слышать ту девушку, которая пришла к коммерсанту.
– Первый день в аду был тяжелым, – думаю я. – Первый день в аду закончился тогда, когда меня вырубило на вонючих матрацах. Первый день был наполнен физической болью и слабостью, первый день был отравлен количеством выпитой ранее дряни, первый день был в стиле крутого пике из рая прямо в ад. Но за что мне это второе испытание?
– О, да! То, как она стонет, это звучит музыкой, – говорит первый голос.
– Эта музыка пробуждает в тебе человека, – второй голос подхватывает тему.
–Эта музыка стонов вытаскивает из глубины твоего человека зверя, – третий голос говорит во мне.
– Зверь древний и озлобленный, зверь бешеный и не подвластный контролю! – четвертый голос заканчивает свое предложение, и я вытягиваясь в полный рост.
Руки сами по себе раскидываются в стороны, в одной зажат лом. Затем голова запрокидывается назад. Я смотрю в ночное заполненное звездами холодное небо декабря. Из моей груди волной пробивается смех. Совершенно безумный, будто бы рассудка вовсе больше нет…
– Ворвись в храм! Подвесь его гвоздями на распятии и возьми эту девчонку прямо под крестом, – истерически орет пятый голос, вырываясь из меня наружу вместе со смехом.
В этот момент я по колено стою в свежевырытой мною яме.
Я не человек в этот миг.
Лом рывками вгрызается в мерзлую землю. Я с яростью вколачиваю его каждым новым движением в почву. Двигаюсь так быстро, как только могу. Давление резко подскакивает. Пробивается пот. Лицо красное, сосуды глаз залиты кровью. В висках начинает пульсировать. Уши закладывает. Я будто бы под водой.
От интенсивности движений на глаза опускается мутная темная дымка. Движения становятся более плавными, длинными. Я даже вижу траектории, которые медленно испаряются по истечению нескольких секунд.
Я истерически смеюсь и продолжаю долбить ломом дыру в земле. Глаза щиплет пот, не могу дышать, даже стоять больше не могу. Опрокидываюсь назад, падая на спину. Тяжело дышу от одышки, наполняя мешки под названием «легкие» холодным воздухом декабря. Я лежу в могиле и смотрю на то, как траектория падения медленно исчезает, соединяясь со мной. Я лежу в могиле холодной ночью, в висках стучит кровь, которая с переизбытком наполнила каждый сосуд, каждый капилляр. Я больше не слышу, как стонет от кайфа та девушка, я больше не слышу своих мыслей, я вообще больше ничего не слышу, потому что уши заложило от давления…
Я в шаге от обморока.
Я лежу, смотрю в чистое небо декабря и вижу звезды. Я истерически смеюсь. Я получаю кайф от всего происходящего. Закрываю глаза и проваливаюсь куда-то глубже, вниз. Я чувствую это падение, я чувствую, каким легким стало мое тело. Открыв глаза, вижу ту самую комнату, с которой все началось много лет назад.
– Твоя задача заключается в том, – говорит человек с усами , и я помню каждое его слово. Знаю, что будет после, в курсе каждой секунды своей жизни в том плотно сплетенном веретене. Знаю, что так в моей голове поселился первый голос. Точно так же там зародился второй, третий и четвертый с пятым. Я помню все, и сейчас это кадрами диафильма мелькает передо мной.
– Стоп! – говорю я сам себе, и картинка того, как я попал сюда, в этот ад, остановившись, дрогнула. – Хватит! ХВАТИТ!
Медленно и протяжно выдавливаю из себя крик и понимаю что заперт в клетку внутри сознания.
– А-а-а! – еще раз выдавливаю из себя, понимая, что из этого сна меня сможет вывести только мой собственный голос.
Я начинаю сквозь дурман бессознательного состояния слышать хрип своего голоса:
– Д-А-В-А-Й! – кричу я еще сильнее, и в следующий миг подскакиваю в могиле.
Люди вокруг начинают орать вместе со мной.
– Твою ж мать! – кричит коммерсант, приближаясь к моей яме. – Ты какого черта творишь, скотина? Сука! Прямо здесь тебя, мразь, надо закопать! Мы тебя ждем, а ты, гнида, спишь в могиле!
– Ты выбрал себе место? – с издевкой спрашивает первый голос.
– Ничего так, живописное местечко,– подключается второй.
– Хоть послушников художественной школы высаживай в ряд на маленьких сборных стульчиках, – откровенно угорая произносит третий.
– В этом месте не хватает большого черного ворона, который сидел бы подле свеженького тела, – язвит четвертый.
– Я всех вас заберу с собой в ад, – мои голосом, моими губами произносит пятый голос, пока я смотрю в камень под ногами коммерсанта.
Затем волна истерического смеха прокатывает по кладбищу. Так опустошаются мои легкие. От этого люди вокруг, те, которых через несколько минут сын жирного ублюдка назовет моими новыми друзьями на один день, отпрыгивают на несколько шагов назад. Даже этот кусок дерьма, что прелюбодействовал столь громко в доме света и чистоты, даже он с испуганным видом отходит назад.
Беру лопату в одну руку, лом в другую, поднимаюсь из могилы и произношу единственную фразу, которая приводит всех в чувство.
– На планерку, – говорю я, и это словно бы выводит всех из состояния гипноза.
Вразнобой мы идем к тому месту, где обычно выстраивается строй и дается задание. Сегодня пускай и холодный день старого месяца декабря, но светлый. Нет ни ветра, ни снегопада. Лишь тишина, которая в течение всей ночи разрезалась тонким лезвием стонов оргазма и звуками лома, вгрызающегося в землю. Впервые за долгое время в этом проклятом городе спокойно и тихо. Впервые за долгое время здесь, на кладбище, тишина.
Несмотря на тишину, здесь, на кладбище, работают люди. Мы создаем наши творения искусства, чтобы потом продать их. Мы скульпторы. Кропотливые и уставшие. Я гуру, который даже ночи коротает как можно ближе к рабочему месту…
А ведь раньше было не так. Раньше я появлялся здесь по случаю смерти близкого человека. Правда, здешний траур для меня всегда был загадкой. Я всегда искренне был рад за того, кто покинул этот мир. Из-за этого пальцы «судей» всегда указывали на веселящегося меня. За это я получил достаточно спорную репутацию среди окружающих меня людей. Они считали меня нелюдем, порождением ночи, лично знакомым с костлявой старухой. Но это не так. Я действительно был рад за ушедшего. Я был тем, кто хочет быть на месте остывших…
Вместо этого я торчу среди крестов. Простуженный, уставший, безумный, но идущий к своей сумрачной, смутной цели что висит где-то вдалеке. Я – концентрация на задании.
Этот день, он не такой уж и плохой сам по себе, но почему-то время этих суток ползет медленно, подобно слизню по листу лопуха. Мне становится все хуже и хуже. Видимо, ночь на холодной твердой земле дала свои плоды, и простуда начала прогрессировать. Чувствую страшную слабость. Как тогда, когда ушел из жизни близкий друг. Тогда я дал себе слово, что никогда не забуду об этом, и я до сих пор помню.
На улице пускай и холодно, но не на столько, как это воспринимает мое тело. Понимаю, что меня колотит от жара. А рабочий день тем временем подходит к завершению. Коммерсант, довольный проделанной работой, отдает деньги моим одноразовым друзьям и после подходит ко мне. Его глазки пытаются просверлить меня, пытаются вытащить тайну, но разбиваются о мое самочувствие.
– Твою ж мать! Да на тебе можно яйца жарить! – говорит он, пожимая мне руку, а после протягивает пакет с тем же дерьмом, что было вчера, пакет с такими же гамбургерами.
– Фантазия не относится к семейным чертам, – думаю я с отвращением и вспоминаю о тех помоях, которыми меня кормил жирный ублюдок. – Тот мусор, он был куда питательнее.
За озвучивание этой фразы нормальный человек может загреметь в психушку.
– Иди ешь, короче, – говорит он. – Чуть позже к тебе придет человек.
Он отправляет меня в лачугу. Краем глаза я замечаю белые, как снег, волосы и кожу той громкой мисс.
– Кто это? – улавливаю я краем уха ее вопрос.
– Откуда она появилась? – звучит у меня в голове в тот момент, когда коммерсант сухо озвучивает:
– Да так, сотрудник один… Работник месяца на службе у моего отца.
Я – сотрудник приспешника дьявола в церкви, где молятся Богу. Я недоразумение. Я всего лишь человек.
Через некоторое время раздался стук в дверь. Меня ломает от жара. Меня колбасит из-за усугубившейся болезни. На самом деле это уже пятый раз, как я слышу стук, но каждый предыдущий был лишь слуховой галлюцинацией.
С трудом поднимаюсь с постели. Суставы ломит. Медленно подхожу к двери, открываю. Передо мной стоит девушка. Я ее уже видел. Я встретил ее на улице когда… Когда она была в группе тех, кто забирал труп с асфальта… Труп, который я недавно закопал.
– Очередная иллюзия, мультипликация моего сознания, – думаю я.
– Можно войти? – спрашивает она.
– Отчего же нельзя, заходи, – говорю я, заигрывая с мультиком, который показывает мне мозг.
Девушка заходит в комнату лачуги. Позади хлопает дверь. Она осматривает помещение крайне брезгливым взглядом.
– Да, это мое скромное жилище, – говорю я и раскидываю руки в стороны и немного наклоняю голову вперед, будто бы циркач закончивший выступление.
– Отличное место, чтобы сдохнуть в тишине и одиночестве, – холодно говорит она и подходит к тумбочке, на которой лежит записная книжка, томик библии и словарь.
– Ложись, – говорит она.
Меня начинает напрягать и даже пугать происходящее, потому что она слишком реальна, чтобы быть лишь мультиком моего сознания. Меня охватывает желание посмотреть в ее глаза.
Я лечу сквозь глубокий темный космос со скоростью мироздания – настолько велика глубина ее черных радужек и зрачков.
– Ложись, – говорит она и касается моей руки, и если бы следующий исход мог бы быть реальным, то девушка, точнее ее ладонь, начала бы испаряться подобно льду на раскаленном металле. – Господи!
Она вскрикивает будто от ожога.
– Его здесь нет, – говорю я.
В следующий миг, обмякший, я падаю в шаге от постели. Все то, что происходит потом, я вижу и слышу очень далеко и крайне смутно, но кое-что я все-таки запомнил. Та девушка сказала одну очень интересную фразу, перед тем как меня окончательно унесло в мир безмолвия, почти в смерть. Она сказала: «Сегодня я точно буду бухать Дрянь.»
—–
Голова гудит, а я даже не успел открыть глаза. Колотит все нутро. Тело будто бы залито свинцом. Я готов попрощаться или поприветствовать… Не знаю.
Тепло. Несмотря ни на что я больше не ощущаю холода.
– Мне тепло… И мокро…? – приходит осознание.
– Обоссался? – звучит первый голос.
– Вот так, взрослый человек обоссался? – с издевкой подхватывает второй голос в моей голове.
– Нет, жидкости слишком много, – появляется третий голос.
– Будто бы мы лежим в воде, в теплой воде, – четвертый голос крайне осторожно говорит об этом.
– Открывай глаза, слабак, – злобно рычит пятый голос, и я, ведомый страшным по силе внутренним импульсом, с трудом открываю глаза.
Я вижу свое голое тело, вижу ноги, что свисают с бортов емкости, в которой я лежу. Руки лежат вдоль тела, они тоже в воде.
– Что?… Где?… Что это? – пытаюсь выдавить из себя более-менее порядочное предложение, и в этот же миг мир перед глазами начинает свое хаотичное вращение.
– Закрой рот, – слышу девичий голос. – Будешь сотрясать воздух, я уйду, оставив тебя здесь подыхать. Умрешь или выживешь, мне плевать, потому что мне уже заплатили за то, что я пришла, а не за результат.
В голове тысячи мыслей, миллионы идей, но ни одной о том, что же мне делать. Благодаря этому я молчу. Я расцениваю мыслительный процесс как средство к тому, чтобы выжить.
Я цепляющийся за жизнь слабак.
– Интересно было бы узнать, как ты докатился до этого, – говорит она и появляется в поле моего нечеткого зрения. – Мне сказали, что ты спал в могиле, но это последствие чего-то большего.
В руке она сжимает до боли знакомую по форме, по цвету, по отсутствию опознавательных знаков бутылку.
– Ты, видимо, наш, городской… Хотя нет! Наверное, кладбищенский сумасшедший, – говорит она и опрокидывает бутылку. Через пару глотков ее лицо становится красным и искривляется от вкуса Дряни.
– Вот она, та, о которой говорила барменша из «Посадочной полосы», – думаю я и пытаюсь понять, почему я лежу в воде.
– Та емкость, в которой ты находишься, зовется купелью, – говорит она, будто читая мои мысли. – Эта херня используется в церкви для крещения. Кстати, мы сейчас в храме.
Только в этот момент я понимаю, что лежу, по сути, прямо под крестом. – Считай, я тебя крещу и лечу в горячей воде, смешанной с водкой, – говорит она и поднимает бутылку с «Дрянью», потом делает движение, похожее на перекрещивание и заканчивает это действо словом «Аминь!», и затем отпивает из горла.
Только после этой речи я начинаю чувствовать запах чистейшего напитка… Я начинаю понимать что то, что она делает, очень спорно в плане медицины, но на меня это действует. Мне действительно уже не так плохо, как…
– Сколько? – выдавливаю я из себя.
– Час-полтора как ты в отключке, – говорит она. – Как так получается, что я тебя откуда-то помню? Будто бы мы недавно где-то пересекались…
Я смутное припоминание в чужих мыслях. И я хотел бы сказать ей об этом, но не могу. Кажется, раствор, в котором я лежу, впитывается в кожу, и от этого, плюс от паров исходящих, я пьянею.
– Дай, – выдавливаю я из себя.
– Это? – спрашивает она, указав на бутылку. – Не, ты это не оценишь.
– Дрянь… пью, – выцеживаю из себя слова, и ее глаза округляются.
– Да ладно… Еще один человек с таким же дерьмовым вкусом к алкоголю? Ну, ладно… За этот вечер! – говорит она и приставляет к губам горлышко, а потом немного опрокидывает его.
– Аминь, – произношу я через огонь дряни.
– Подожди, – начинает она. – дрянь дико дорогая. И ты ее пил?
– Пил, и?
– Деньги откуда? – спрашивает она. – Нет, я, конечно, понимаю, что ты, возможно, не всю жизнь тут торчишь но…
– Что? – кое-как произношу я.
– Попробуй пошевелиться, – говорит она, и я пытаюсь немного приподняться на локтях, не получается. – Ладно, пальцами пошевели. Вот, получилось, Короче, буду задавать вопросы на «да» или «нет». Если да, бей по воде один раз, если нет, то два раза. Согласен?
Я не успеваю дать ответ, как где-то позади открывается дверь.
– Что здесь происходит? – слышу голос коммерсанта.
– Лечение, – сухо и разочарованно из-за срыва плана говорит девушка.
– Какого… – стопориться он. – Какого… Что здесь происходит?
– Я уже ответила на этот вопрос. Лечение, – говорит девушка.
– Какого… – вновь запинается он. – Почему он голый?
– Просто мне так захотелось, – сухо отвечает она.
– О-о-о! Голенький мужчина. Хочу посмотреть на него! – появляется еще один голос, а после в поле моего зрения появляется девушка.
Она подходит к той, которая в своем белом халате сидит на алтаре под крестом и бухает Дрянь.
– О-о-о! Хи-хи-хи! Неплохо, – говорит девушка с белой кожей и волосами цвета чистого арктического снега, девушка с лицом, усыпанным огнем веснушек. Она смотрит на меня, а затем посылает воздушный поцелуй.
– А он мне нравится, – говорит она, улыбаясь, – Интересный такой мужчина.
– Если тебе нужно то, зачем ты сюда пришла, закрыла рот и в комнату! – говорит коммерсант, и я понимаю, что будет дальше.
– Фу, как грубо! – фыркает девушка с кожей цвета запретной пыли и пропадает из поля моего зрения. – Но именно это мне и нравится.
Я слышу, как начинают стучать их зубы в поцелуе.
Я локатор, что ловит звуки.
– Потише, искорки, – вставляет слово девушка с бутылкой дряни.
– Он очухается до завтра? – спрашивает сын жирного ублюдка.
– Если не сдохнет, то хуже точно не будет, – отвечает она и отпивает из бутылки.
– Я надеюсь, что твоя худощавая задница завтра поведет за собой строй новых новеньких, – вновь говорит сын святого грешника, но уже обращаясь ко мне. – А вообще, твою мать! Как ты можешь пить эту дрянь?!
– Молча, – она вновь опрокидывает бутылку.
– Лучше бы попробовала сансару, – говорит он. – Прет лучше! Ручаюсь за товар!
– Вот оно, – думаю я.
– Не, это не мое, – отвечает девушка в белом халате.
Слышу, как закрылась дверь. В помещении настала тишина.
– Он вновь будет трахать ее, – первый голос появляется в моих мыслях.
– А ты будешь слушать, неспособный двигаться, – второй голос продолжает мысль первого, вместе с этим губы девушки в белом начинают двигаться, и я понимаю, что она что-то говорит, но голоса в моей голове звучат громче.
– Ты будешь слушать и сходить с ума, потому что, признайся, эта белоснежка пришлась тебе по вкусу, – третий голос говорит свое предположение.
– Она действительно очень хороша, она действительно крайне исключительная, – четвертый голос говорит, будто бы подводя черту под всем выше сказанным.
– ВСТАВАЙ! – начинает орать пятый голос. – Поднимайся и иди работать! Или иди убей его и овладей ей! Здесь, в доме Божьем .
– Воу-воу-воу! Ковбой, ты куда начистил тапочки? – подрывается с места девушка с дрянью. – Отпей и обратно в ванночку для крещения чистым раствором!
Не знаю как, каким образом, но мое тело поднимается будто бы само по себе, берет бутылку и начинает вливать в меня Дрянь. е
– Подожди пару минут, добавлю тебе тепленькой, – говорит она и уходит.
Оставшись в одиночестве, я уставился на распятого на кресте святого сына.
– Интересно, из чего был крест, на котором его распяли? – появляется первый голос.
– Осина, – говорит второй.
– Почему именно осина? – спрашивает третий.
– Потому что только осиновым колом можно остановить вампира, – говорит четвертый голос.
– Безумие! – начинает ржать пятый голос, и он пробивается сквозь мысли и выплескивается из меня наружу.
Я совершенно пьян от водки в купели, я совершенно пьян от дряни, которую разделил с девушкой в белом халате, я смеюсь от абсурдности ситуации. Я вспоминаю, с чего все началось. Помню усатого мужчину, который рассказывает мне о ситуации на улицах этого проклятого города. Помню, как я явился на порог храма в состоянии шага перед смертью и тем самым попал сюда. Помню, как таким способом и упорной работой втерся в доверие жирного ублюдка. И сейчас я по-прежнему здесь, и только сейчас все пришло в движение.
Я команда шхуны, и мы дождались ветра после длительного штиля. Я безумен…
Она вернулась с кастрюлей кипятка, с бутылкой водки и бутылкой дряни.
– Еще один заход в теплую ванночку, после которой ты будешь в таких дровах, в которых ни разу в жизни не был! Еще один заход в купание в адском напитке, который проспиртует тебя, как кусок мяса для шашлыка, положенный в маринад из уксуса! – говорит она и начинает смеяться.
– Она «в щи», – думаю я. – Дрянь уже впиталась в кровь, Дрянь уже двигает ее сознание на уровень моего мировосприятия. Именно такой доктор сможет поставить меня на ноги.
Я начинаю растворяться в воде, которую она добавляет к той прохладной, в которой я лежу, в водке, которую она добавляет на смену уже впитавшейся.
– Дрянь, – выдавливаю из себя.
– Сейчас накатим, не торопись, – говорит она. – Сейчас автомобили наших жизней выйдут на автомагистраль в рай. Сейчас мы с помощью Дряни сможем узнать помыслы сына Божьего, слова которого стали жизненными законами!… что должны были быть аксиомами, а стали всего лишь законами… А все эти законы, они как шлюхи…
Последнюю фразу она произносит, коснувшись указательным пальцем губ, прижимая его к своим пухлым алым губам, говоря об этом шепотом, как секрет, как тайну, как будто бы об этом никто, кроме нее, раньше не знал.
