Жерар Депардье
Другое. Автобиография
Дети должны просто жить. Мы ничего не можем им навязать, мы ничего не должны им навязывать, тем более то, что нужно нам. Их сразу видно: детей, что пребывают в радости, и тех, кто целиком во власти родителей. Тех, кто живет своим настоящим, и тех, кому их настоящее не принадлежит.
Ребенок должен найти собственные ответы.
То есть отвергнуть родительские.
Все готовые ответы.
Это проза, которая только иссушает его поэзию.
Вопрос должен вести его к следующему вопросу. Как в Талмуде, этом великолепном букете вопросительных знаков.
Ребенок должен идти своим путем. Путем, который приведет его к самому себе.
Поэтому мы должны оставить его в покое.
Позволить ему разрушать тебя, – потому что, хочешь ты того или нет, твой ребенок тебя cломает. Во всяком случае, надо желать, чтобы у него получилось. И чем быстрее он тебя сломает, тем лучше, потому что тем быстрее в глубине души он тебя восстановит. На свой манер. С того времени, как обретет свое Другое.
Мой детский взгляд не изменился.
Возможно, белки немного пожелтели из-за ставшей более хрупкой печени, но это все.
У меня все то же желание узнавать, с теми же интересом и радостью.
Та же невинность младенца.
Тот же детский аппетит. Сегодня, как и вчера, мне по-прежнему хочется быть немного вне закона, то есть свободным. Взрослые всегда раздражают меня своими правилами и границами.
Я не верю в мудрость. Не верю в опыт. В капитал, который накапливался годами и который мог бы сделать нас лучше. Я не хочу ничего развивать. Не хочу считать как бухгалтер.
Что мне нравится, так это свежесть. Быть эфемерным.
В это мгновение и в следующее.
Если у меня и есть какой-либо талант, так это быть свободным.
Я не хочу рассуждать, никогда, – только открываться.
Открываться и принимать.
Часто говорят, что во мне есть колдовская, животная сила, особый нюх.
Я довольствуюсь тем, что наблюдаю за людьми, которые меня окружают, прислушиваюсь к ним.
Мне нравится жить, наблюдая за тем, как живут другие.
Оглядываясь по сторонам.
Оставаясь открытым.
Позволяя тянуться нити.
Обращаясь ко всем существам, чтобы вникнуть в бытие всего сущего.
Моя жизнь – всего лишь взгляд.
Я смотрю на окружающий мир и тех, кто в нем обитает.
Я наблюдаю другие процессы, другие времена.
Я есть то, что вижу и чем живу.
Вместо того чтобы прислушиваться к себе, зацикливаться на своих трудностях, страхах и тревогах, я предпочитаю жить.
То есть слушать не только себя, но и кого-то еще.
Того, кто сделает меня другим.
Если я останусь там, внутри себя, замкнутым, я стану похож на засыхающее без воды растение, завяну и умру.
Я всегда ненавидел все внутреннее, это напоминает мне Министерство внутренних дел. Я предпочитаю внешнее, других людей.
У меня даже и дома нет, – просто проходной двор.
Дом – это когда супружеская пара, дети. Или фамильный дом. А я всегда в разъездах. Без чемодана, без багажа.
Ни тут, ни там.
Я никогда не останавливаюсь.
Остановиться – значит умереть, ввергнуться в старость, а так стареть я не хочу.
Когда я в движении и ничто меня не стесняет, я вновь чувствую удовольствие от жизни, от желания жить.
Это не бегство, это вызов. Зов жизни.
Жизни, которая всегда так меня впечатляет.
Потому-то я и остался бродягой. Человеком, который просто проходит мимо.
И который всегда отправляется в Другое.
В Другое, которое идеально мне подходит.
Спицы в мамином животе, мне еще случается их ощущать.
Эти уколы, – мне необходимо бежать от них, чтобы выжить. Моя необузданность, мои выходки, скитания… они всегда со мной, мои спицы. И каждый раз возвращается старый рефлекс – от них увернуться.
Увернуться от нарциссизма, который пытается запереть меня в себе.
Не задерживаться в этих состояниях, не ощущать их веса и уколов. Не оставаться в этом. Но предоставить себя – себе. Избавляясь от своих бесов, от жестокости, от неприятия, идя навстречу чему-то еще.
Любви.
Нельзя вступать в жизнь через насилие. Насилие упраздняет жизнь, оно все упраздняет.
Любовь, напротив, это то, что позволяет забыть себя. Открыть себя другому, без остатка, отдаться, даже став уязвимым, плевать, это часть любви.
Тогда я не говорю о Христовой любви, не принимаюсь скулить: «Почему ты меня бросаешь?» Нет, никто никогда никого не бросает. Всякий раз мы бросаем самих себя. И можем любить в одиночку, продолжать любить – или разлюбить.
Я никогда не обвиню кого-то в том, что меня бросили. Для любви мне никто не нужен. Никто, кроме меня, не может перестать любить, отпустить себя, начать обжираться, напиваться, орать.
Путь к выживанию – никто не найдет его для меня.
Чтобы ступить на него, надо начать уходить.
Уходить от себя.
Уйти в Другое.
Туда, где я снова могу принимать. Принимать и любить.
Обновиться, чтобы любить сызнова.
В себе, как и в других, нужно любить все, что переливается через край, все, что выходит за пределы, все, что ускользает, все недостатки, слабости и ошибки.
Все это вещи, которые делают нас людьми.
Не стоит этого бояться.
Вот почему я люблю изобилие, излишества, люблю трагедию, комедию, люблю идти до конца, даже если это нелепо, – и тем лучше, если это нелепо.
Во всяком случае, я не верю в смешное, отношу это только к политикам.
Мы никогда не бываем смешны.
Даже в наших худших проявлениях.
Смешна только власть. И ненавистна.
Я не люблю власть, потому что не люблю ни командовать, ни подчиняться.
Мерзость человеческая всегда начинается с жажды власти. Никакого выхода из этого не найти.
Чудо – это Другое.
Чудо – это жизнь.
В жизни, где все открыто и все возможно.
Захватывающее, как свободное падение.
В ней никогда ничто не застывает. Жизнь – она движется, рычит, царапает, взрывается, она приходит и уходит.
Это дикое животное.
Власть все еще хочет принудить нас к оседлости.
Обездвижить.
Посадить в клетку.
Она хочет, чтобы мы всегда были равны себе.
Но мы никогда себе не равны. Мы всегда намного больше или намного меньше, чем мы есть.
И очень хорошо, что так.
Меня влечет только непредвиденное.
Непредвиденное – это жизнь, это то, что уводит нас в Другое. К тому, чего мы не знаем о себе.
Мы слишком часто глухи к непредвиденному. Оно беспокоит нас, лишает равновесия, пугает. Мы ему не доверяем. Мы предпочитаем планировать, организовывать, знать. Прятаться за этими заслонами, за повседневностью и рутиной. Каждый наш день повторяет предыдущий.
Но жизнь – не улица с односторонним движением.
Она кроется где-то там, в нашем подземелье, и хлещет из каждой нашей эмоции.
Надо просто выпустить ее на свободу.
Свободу быть.
Заключить ее в рамки – значит заточить себя в тюрьму. В итоге мы теряем нашу свежесть.
Я часто фальшивлю, не вся моя музыка гармонична.
Я даже могу показаться непоследовательным. Изменяющим самому себе. Меня это не смущает: это мой способ быть верным жизни. Уважать ее, ее напор и ее уклончивость.
Так что да, я, конечно, делал ошибки. Но я заявляю о праве на ошибку. Даже глупую.
Я никогда ничему не учился: я жил.
Я много в чем напортачил. И еще напортачу. Это может быть беспорядок, но красивый беспорядок. И в любом случае новые приключения.
Мне уже давно плевать на чувство вины.
Я хочу идти куда угодно, даже рискуя ошибиться. Меня ничто не пугает. Кроме глупости.
Я оставляю другим заботу о том, чтобы обнаруживать мои противоречия. Комментаторов всегда хватает.
Я предпочитаю жить, а не комментировать.
Во всяком случае обо мне можно сказать что угодно: я уже в Другом.
То, что предлагает нам жизнь, бесконечно.
Мы редко этот дар принимаем.
Мы предпочитаем задавать себе вопросы. Мы так отформатированы.
И все же жизнь проста. Но мы ей сопротивляемся. Она нас пугает. Мы ее не понимаем.
Тут не в чем разбираться.
Мы замучились объяснять необъяснимое. Заданное нам, живущее в нас.
Когда рождаемся, мы знаем все.
Потом все забываем.
Мы обременяем себя образованием, знаниями, которые лишь делают все смутным, громоздят препятствия между жизнью и нами. Мы становимся нерешительными, неуверенными, принимаем позу эмбриона, сокращаем свои возможности и территорию.
Нет ничего более существенного, чем научиться разучиваться.
Мне повезло – я учился меньше других. Мне от меньшего пришлось освобождаться. Единственный способ вернуть себе чудо жизни – это вновь обрести невинность, что дана нам от рождения.
Это единственное состояние покоя, единственное истинное общение с божественным.
Возможно, утраченный рай.
Во всяком случае, наша тайна.
Надо жить, как тот лунатик, который ни за что не упадет, пока его не разбудят.
Дело лишь в инстинкте и мгновении. В Другом.
В Другом, где есть жизнь.
В тот день, когда я захочу написать мемуары, меня можно отправить в дом престарелых. Думать о том, чтобы вовремя поменяли подгузники.
В том, чтобы обращаться к прошлому, ностальгировать о пережитом, – есть что угодно, кроме умения жить или умереть счастливым.