Ия Хмельнишнова
Три портрета одной семьи
– У тебя выходной? – спросила она.
– Два! – отозвался он весело.
Они в общих чертах рассказали друг другу о том, что делали и чувствовали в эти дни. Лера с удивлением заметила, что ее собственный успех оказался ей не так дорог, как она думала, когда стремилась к этому. Больше хотелось пережить это вместе с ним: прожить вместе концерт и потом обсуждать дома, вспоминая то одно то другое, сверять ощущения от случившегося. Она даже не взяла домой традиционную афишу с автографами оркестрантов, которую, поздравляя, вручил ей дирижёр. Она лежит теперь в шкафу в гримёрке.
Лера поднялась снова подогреть чайник, Виктор привычно проводил взглядом её стройную фигурку, на сей раз на фоне окна:
– Рассвело, – заметил он, вставая, чтобы выключить свет.
Она подошла к окну. Было раннее утро, первые прохожие покидали квартиры и деловито устремлялись к своим целям.
– О чём задумался, детина? – шутливо поинтересовался Виктор, обнял ее за плечи.
– Солнце встало, – ответила она со значением и продолжила, видя, что он не понял, принимая её слова за ответную шутку, – знаешь, так сказал Серёжа, когда мы только познакомились, и я не знала, к счастью или к печалям впускаю тебя в свою жизнь. Он почему-то поверил в нас и сказал: «Солнце встанет – развиднеется».
– Много волжской воды утекло с тех пор, – задумчиво проговорил Виктор, – кажется – давно это было, в какой-то другой жизни, когда мы не знали друг друга. А получается, что недавно. Кстати, о Серёге. Лера, почему ты про них с Лариской говоришь «семья», а про нас так не говоришь?
Она пожала плечами, мол, что тут непонятного:
– Мы – пара, они – семья.
– Это потому, что у нас нет детей? – спросил он. – Так заведём, в чем дело. Придет время и заведем.
– Не поэтому. Я думала и заметила такое: одним семьям дети помогают сохраниться, а другие еще быстрей распадаются. Потому, что у них не было семьи и до детей, просто был штамп в паспорте, мол, отношения этой пары признаются законом.
– А пара влюблённых – это плохо? – не понял Виктор.
– Прекрасно, улыбнулась она, прижимаясь к его щеке. Только пара – это когда объединяются понравившиеся друг другу люди для того, чтобы проводить вместе досуг. Потом они убегают по своим делам, по своим траекториям, хотя они постоянно думают друг о друге, иногда это даже чрезмерно. Понимаешь о чём я? Не знаю, как объяснить. Начинают «тянуть одеяло» на себя: вот я ему это и это делаю, а он – всё себе в первую очередь, а зачем мне это надо? И всё. Разбежались потому, что это – он, а это – я. Понимаешь?
– Ты прямо философ, – усмехнулся Виктор, выключая засвистевший чайник, – давай горяченького попьём. Он взял бутерброд и подставил ей свою чашку.
Потом отнял чайник и налил ей:
– Бери конфеты. Твои любимые. Умница моя, заморочилась с холодцом. Я оценил, как всегда вкусно и приятно.
Она тоже взяла бутерброд и отхлебнула горячий чай, который привез Виктор: – Хороший напиток.
Они помолчали, занятые едой.
– Ты изменился за наши три года. К лучшему.
– Мне много дало общение с тренером. Понимаешь, баскетбол и так игра коллективная, но командирская роль – это другой уровень. Тут надо не эмоции включать, а мозг. Хотя, порой, эмоции могут страмплинить – сделаешь такой финт, что и самому поверить сложно, – он засмеялся и поперхнулся: «Кхе-кхе-кхе».
– Вот, – откашлявшись, продолжил он с улыбкой, – Егорыч меня стал учить дозировать эмоции. Капитану нельзя поддаваться эмоциям, просчитаешься враз. На эмоциональном подъеме промахов тыща. Всегда получалось, а тут – мимо! «Не судьба» говорим или «не везет сегодня». А не умеем себя правильно сдерживать, где надо. А где надо сдерживать – это и есть целая наука. – Виктор поднял указательный палец вверх.
Они оба засмеялись.
– Два философа, – улыбнулась Лера.
– Философская семья может получиться, – поддержал ее шутку Виктор. – У тебя сегодня что будет?
– Сегодня я дома. Завтра с утра мастер-класс в музыкалке. Потом на общую репетицию. К новому сезону начнем готовиться. Интересно, что дирижер надумал?
– Вот и хорошо. Что-то я тебе хотел сказать важное. Зацепило меня в твоих словах… никак не вспомню. – Виктор потер лоб. – Ага! Пара! Ты сказала, что пара в семью может не превратиться, хотя и любовь есть, и дети есть, и оба люди хорошие. Вот тут я Егорыча и вспомнил по делу, но отвлекся на себя любимого. А хотел я вот что сказать.
Лера подняла указательный палец вверх, пародируя его:
– Помедленнее, я записываю.
– Вот, – назидательно отчеканил Виктор, – нельзя опускать человека, он перед тобой раскрылся, а ты его носом в… – он подбирал слово, – вниз, вот.
– Не обижайся, я внимательно слушаю и включаю ум, как Егорыч говорит.
– Молодец, не зря хлеб общий жуёшь! – широко улыбнулся он. – Разрядить обстановку тоже надо уметь. Но я опять отвлекся.
– Я уже конфеткой балуюсь, – сказала она, протягивая руку за новой порцией сладости.
– Капитанство мне здорово помогло, конечно, благодаря Егорычу. Я знаешь, что открыл для себя? – он опустил поднимающийся вверх Лерин указательный палец. – В паре всё на эмоциях, в этом весь смысл и кайф. А в семье надо ум включать, а эмоции дозировать. Тут надо подходить тонко. – Он хотел поднять палец вверх, но сдержался, проконтролировав себя.
– Представляешь, любить, но сдерживать эмоции, чтобы оставаться вместе на долгие годы! – заключил он просто.
Она молчала, задумавшись.
– Ты, наверное, прав. Сдерживать, чтобы не перегореть раньше времени?
– Даже не так, поправил он ее. – Как бы тебе объяснить? Вот смотри. Как человек смотрит, то есть как он видит окружающий мир?
Наступила пауза.
– Он смотрит через хрусталик, преломляет свет через свой хрусталик. Через свой, не через чужой! Ну, вот. Говорят, что «свой взгляд имеет» или «на мой взгляд».
– Допустим и – что?
– А то, что – призма! У семьи есть своя призма, то, что для неё важнее всего. То, что нужно «как зеницу ока беречь». Так вот, эта призма – это зеница ока семьи, что дорого для семьи, без чего семьи нет, раз! и разбежались в разные стороны. Есть призма – есть семья. Нет призмы – нет семьи. Всё просто, – заулыбался он.
– Да. Я не капитан, не «догоняю»: где призму предлагаешь взять? – подытожила его речь и Лера.
– Призма – это не твой взгляд и не мой взгляд, это виртуальный взгляд нашей семьи. Все будущие планы – и твои и мои – преломляются через призму семейных идеалов и строятся с их учетом, а не так, как бы ты или я жили сами по себе или в паре, у которой есть близкие отношения. Вот, например, твоя карьера. Ты еще до нашего знакомства наметила доказать всем, что можешь играть сольные партии с оркестром. Твои планы не изменились. Я тебя поддерживал и поддерживаю в этом. Это твое стратегическое решение, оно важно для тебя, поэтому я хочу, чтобы у тебя все получилось. Сам я тоже наметил свой путь раньше, и ты тоже меня всё время поддерживаешь. А помогают наши планы семье? Или наоборот?
– Ты что хочешь сказать, что мы теперь должны смотреть на свои планы, на свое будущее по-другому? Через призму нашей семьи? – ужаснулась она своей догадке.
– Думаю, что – да. По крайней мере, надо попробовать посмотреть на них глазами семьи. Всё ли в порядке в семье, если мы успешно двигаемся по своим личным стратегиям, но нам это не приносит той радости, на которую мы рассчитывали? Ты же сама о концерте так говорила.
– Да, я говорила. И вполне искренне. Что же, по-твоему, я должна принести свои планы в жертву семье? Это неверно, так я не буду счастлива. И тебя запилю: «Вот, я положила на тебя свои молодые годы, а ты ничего не достиг». И так далее и еще много всего тебе припомню.
Она помолчала и продолжила:
– Я думаю, что на алтарь семейного счастья нужно каждому положить что-то важное для него лично, причем добровольно положить и без сожаления, понимая, что отдача будет такая большая, какую он не получит, думая только о максимизации своего честолюбия, даже и поддержанного второй половинкой.
Они молчали. Как долго назревал такой разговор и вот он получился. Это было удивительно.
– Будем включать мозги и смотреть в общее будущее через семейную призму? – улыбнулся Виктор.
– Придется, коль порознь нам счастья нет, – улыбнулась и Лера. У нее опять голова начала побаливать, наверное, от серьезности разговора. Ещё бы – речь шла о том, как им не разбежаться в разные стороны. «Это просто невозможно», – молча, но твердо решила она.
– А ты готов, если потребуется, отказаться от капитанства?
Он молчал.
– А я, вроде, готова корректировать свою линию жизни через призму семьи. Страшный зверь эта твоя призма семейного счастья, – пошутила она, сделав гримаску ужаса.
Они еще не знали, что пройдет немного времени и сама жизнь займется корректировкой их личных планов. Не зря говорят: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на будущее».
Во время одного из матчей Виктор получил травму, неудачно столкнувшись с центровым команды-соперника в борьбе за мяч. Пострадали они оба. Виктор быстро поправился, но со временем плечо стало давать знать о себе, рука к концу игры тяжелела и плохо слушалась. Начались обследования, консультации. Лечебные процедуры приносили кратковременный эффект. Он вроде бы и играл, но не по-настоящему, больше берёг силы. В конце концов, врачи вынесли вердикт: лечение долгое и вряд ли приведет к значительному восстановлению формы, профессиональные нагрузки не показаны. Тренерской работой заниматься можно, и в повседневной жизни рука вполне работоспособна, «не отсохнет», как обнадёжил его один из травматологов.
В команде отнеслись к его уходу по-разному. В основном сожалели об этом и поддерживали. Капитаном стал Фрол. Он отнекивался, но после разговора с Виктором согласился. Друзья часто встречались. Виктор ходил на стадион по-прежнему: и тренировался и помогал советом начинающему капитану. Он присматривался к своей будущей работе. Рассматривал несколько вариантов: и работу спортивным комментатором, и обозревателем спортивных новостей, и популяризатором истории спорта в регионе. Даже судейство было на примете и работа в департаменте спорта. Оказалось, что жизнь по ту сторону спортплощадки не просто существовала, но была даже разнообразной.
