Иван Шишлянников
Сакральная хонтология
Пиррон, фидеизм, попытка понять язы́к.
Желание стать выше в плане духовном, достать с неба звезду́,
Не преумножать зло, чтобы не просыпаться в кровавом поту́.
–
Я готов говорить о Боге, хотя больше мне хочется жи́ть,
Чтобы смотрели на мой ли́к, чтобы он за меня говори́л.
"Вот богоискатель: его ум – это меч, он идёт только вперёд",
Известно и то, что тропа непроста, ведь любовь – это в чём-то и бо́ль.
Зов бездны
Только я, только ты – бескрайнее озеро мы́слей,
И вера моя в Тебя – пусть скажут же, что я ми́стик.
Мой трактат о нас, он о том, как нужно молча́ть,
Тишина, что глушит звуки Природы, что ест голоса́.
–
Уже по колено, я готов погружаться на дно́,
Не хочу делать больно другим, мне бы залечь в око́п.
Воронка войны, где Смерть говорит о ве́чном,
Остриё бытия, что сластит горечь Гаде́са.
–
Да что акваланг? Я буду плыть на пределе возмо́жного,
Не сойти бы с ума, экстаз перекрывает во́здух.
Мои лёгкие тренированы, а мысль бежит вперёд,
Метафизическая война, где человек и есть фро́нт.
–
Тёмные воды озера, что нами зовётся жи́знь,
Я назвал его "озеро", но это всего лишь язы́к.
Что там – за чертой – я не знаю и знать не хочу́,
Нырнул в водоём, хочу чувствовать, что живу́.
–
Уже середина пути, понимаю, что меня шторми́т,
Вот в этом и сущность веры, она ориентир в "пути́".
И все эти споры о Вечном – они уже здесь не важны́,
Я достиг своего предела, дальше не видно ни зги́.
–
Это безумие, друг, что же мне делать да́льше?
Философия не даёт опоры, лишь запахом "Истины" ма́нит.
Я смотрю в глубь – это мираж, но всё бесполе́зно,
Начинаю погружаться дальше, называй это "зовом бе́здны".
Мужество быть
Ты искал смысл, люд тоже его иска́л,
Глаголил про толщу воды, про искорёженный батиска́ф.
Не знал, где Свет, надеялся на мощь фона́ря,
А потом ты всё понял, ведь наконец-то открыл гла́за.
–
Свет существует, он сокрыт внутри на́с,
Но мы жалуемся на Мир, хотя Мир – попросту фа́кт.
У него нет воли, нет конкретных наме́рений,
И возможность изменить отношение – для тебя теперь "Открове́ние".
–
Церковь осталась где-то за бо́ртом, зачем это бре́мя?
Вечность вопрос времени, ты стал рыцарем ве́ры.
Не веришь в святые истины, сплетаешь из мудрости щи́т,
Ты просто нашёл опору, принял то, что зовётся "бы́ть".
–
"Мужество быть" – так бы сказал Цицеро́н,
Есть нечто вне Мира – туда ведёт плеяда доро́г.
До́рог мне факт того, что я способен ду́мать,
И думы мои – канат, а страх мне становится дру́гом.
Фидеизм
Ох, опять богословие, опять пустосло́вие,
Вас уже растоптал Вальтер, а как же деяния ло́гиков?
Дарвин ворвался в Мир, показал эволюцию ви́дов,
Какая уж вера теперь? Какие библейские исти́ны?
–
Но дело людей живёт, человеку нужна подде́ржка,
И вера в наших сердцах, свет Истины всё ещё бре́зжит.
Проповедник взойдёт на кафедру, начнёт свою длинную ре́чь,
Сошлётся на слова Павла – "Возрадуйтесь наконе́ц!".
–
Мой дорогой клирик, о чём ты мне говори́шь?
Посмотри-ка скорей на вселенную, её завёл Часовщи́к?
Наука потрепала миф, наука затронула ве́ру,
И не буду верить в то, что я потомок Адама и Е́вы.
–
Хватит уже, апологет, мне не нужны твои приме́ры,
Объективная красота? Я вот в неё не ве́рю!
А ещё посмотри сюда – рождаются мёртвые де́ти,
Теперь закрой глаза: представь пепел людской и пе́чи.
–
Я буду следовать Христу́, используя его образ, как свечу́,
В тёмном коридоре жизни отдушину в вере найду́.
Я за "слабую теологию", в моей вере есть место для Ду́ха,
И для Бога здесь место есть, Его нет, но Он обязательно "бу́дет".
–
Вот крест, видишь тут красоту? Мне она не дана́,
Истлела вера Традиции, от неё осталась зола́.
Распятый висит на дереве, на лбу выступает кро́вь,
Кровь явит не только страдания, в крови явится не-существующий Бо́г.
Христианский атеизм
Я верую в со-бытийного Бога – внемлите, мой "символ ве́ры",
Сей Бог – практически призрак, а мне не нужна це́рковь.
Писание – человеческий текст, а Иисус – даритель наде́жд,
Не думаю, что он воскресал, думаю, что он истле́л.
–
Он не зря эту ношу нёс, лелею его слова́,
И много я вижу хорошего в творчестве христиа́н.
Но догмы мне не нужны, отвергаю святую Тро́ицу,
Читаю иногда псалмы, чтоб душою мог успоко́иться.
–
Думаю я по-разному, мой Бог не создавал Ми́р,
У меня плоская онтология: с Богом мы с вами равны́.
Что после смерти будет? У меня нет такого отве́та,
Хоть и буду я крайне рад, если нам уготована ве́чность.
–
Мои воззрения крайне просты, иные в них есть чудеса́,
Разве это не чудо, когда тебя покидает а́нгст?
"Мужество быть" и вера – это меня вдохновля́ет,
Мой Бог взывает ко мне, а я Ему отвеча́ю.
–
Это "евангелический фидеизм", спекуляции мне не нужны́,
Я лишь формирую стержень, что мне помогает жи́ть.
Тёмная теология: гиперобъекты и клокот моли́тв,
Это "слабое" богословие, а ключ к нему "атеи́зм".
Сладость отчуждения
Здравствуй, отчуждение, рад тому, что ты е́сть,
Ведь ты тот самый крест, ведь ты базовый гре́х.
С тобой не нужно мириться, я буду бороться с тобо́й,
Да, я "обречён на свободу", но не скорблю, как Сартр Жан-По́ль.
–
И чего мне тебя бояться? Ты лишь образ, ты Сме́рть,
Я не буду от тебя бежать, так не поступает мудре́ц.
Умру я однажды, что дальше? Что же с этим не та́к?
Мне не нужны неврозы, мне бы изжить а́нгст.
–
Сократ говорил о нас, глаголил, что мы тще́славны,
В чём наша мудрость? Ведь мы ничего не зна́ем.
И все наши мысли – догмы, суть застывшая гли́на,
Но "Я" не стану статуей, претит мне каменный и́дол.
–
Я исповедуюсь вам: в своей вере и в своём неве́рии,
Меня пугает тот факт, что на мне такая отве́тственность.
Каждый акт гедонизма пронзает стрела солипси́зма,
И потому я нашёл Того, Кто в итоге дарует мне смы́сл.
–
Скажет мне пастор громко – "Радуйтесь, братья, всегда́",
Я не хочу это делать, мне аффирмация не нужна́.
Хочу, как Израиль, бороться, особенно со своим ду́хом,
У меня нет сейчас "Я", есть только ненужные ду́мы.
–
Возьму всё самое лучшее, что дала мне культу́ра,
Буду сражаться с тем, что следует за мной неотсту́пно.
Трагедия человека – это то, что познал Достое́вский,
Это невозможность познать себя, но возможность искать своё ме́сто.
Красный угол
Ох, какое тут всё красное… А детское лицо? Оно же прекра́сное!
Алая кровь на плитке, здесь чуется Танатоса запа́х.
И красное вино на полу, кровавые брызги на сте́нах,
Я не смог бы находиться тут, но со мной долг и символ ве́ры.
–
Красные мигалки скорой, а вот красный халат хозя́йки,
Её жизнь уж оборвалась, но вижу, что она сража́лась.
Я стою в центре этого зала, как будто готовлю ме́ссу,
А в красном углу иконы, но не склонят там больше коле́ни.
–
Соседка кричит за дверью, что это "проделки Черта́",
Я смотрю на мёртвых людей, в стеклянных глазах вижу А́д.
Тут практически преисподняя: смесь из красных цвето́в,
На обоях красный оттенок, на полу кровь и вино́.
–
Не могу приступить к молитве, мне кажется, что я – Иису́с,
Я словно попал в пустыню, а это искушений пу́ть.
Мне бы снять одежду пастора, перестать говорить о Бо́ге,
Я бы спрятался от людей, но разве это помо́жет?
–
"Отче, прости сих детей, они не ведают, что творя́т",
Ты простил даже разбойника, Ты преисполнил верой меня́.
Выгнал менял из храма, в Тебе тоже есть святая я́рость,
А я сейчас среди трупов, я тоже ей исполня́юсь.
–
Мои горькие размышления прервал чей-то тяжёлый ша́г,
"Ну как, прочитали молитву? Это важно, ведь я их зна́л".
"Да, прочитал молитву, но по их душам не буду скорбе́ть,
Мне бы сохранить себя, а это сложно средь зла и смерте́й".
К мёртвым
Подумай… Хм, так это теперь полноценный перфо́рманс,
Нам ведь выпало жить в непростую эпо́ху.
Состояние перехо́да, постоянно меняется мо́да,
Так ты и не про́тив, ведь удовольствие – твой нарко́тик.
–
А что, если я выбью твой косты́ль? Задам вопрос о бытии́?
И вот ты уже зати́х: рот приоткрыт, а глаза пусты́.
Может сходим в твою це́рковь? Какие нынче иконы у детей Интерне́та?
Фирменные ве́щи? Поп-идолы и конце́рты? Продукция Apple?
–
Мы всё ещё утопию стро́им, а от тебя разит меланхолией и алкого́лем,
Вокруг нас новые бо́ги, вибрация тревоги, проблемная эколо́гия.
