bannerbannerbanner
полная версияАнтиэнтропия

Иван Шишлянников
Антиэнтропия

Полная версия

В жутко громком и запредельно близком

Верно верю, телепатия есть; временами вирален и смех,

Писатель тоже пронзает людей, касаясь буквами их сердец.

Порой думаю, что душою слеп, есть ли в культуре какой дефект?

Интересен духовный рентген; пусть иллюзии тают, как снег.

Не так сложен данный эффект, нам нужна лишь помощь друзей,

Выручил виртуозно слепец, мы загрузились в рисованья процесс.

Повязку плавно на очи надел, вручая слепцу перст,

А рисовать ровно начали вместе, обсуждая очертания церкви.

Изображали высокий собор, над бумагой витала ладонь,

Мне казалось, вижу душой, грани Мира обращались в ноль.

Будто падал в глубокий колодец, растворяясь в движениях ровных,

Не видел их, но шептали сотни, с Миром общаемся нотами.

На рисунке проявлялся собор, затмевая собою всю скорбь,

Пролетал сквозь чуму и корь, слыхал Шекспира, видал Мадонну.

Мне Мир показался огромным, хоть его и не видел толком,

Бог не зря известный художник, краски служат нам телепортом.

Собор проявлялся на свете, сам будто растворился в детстве,

Мыслил слишком простецки, с искусством уже не ослепнешь.

Падал в бездну, по стенкам блики, со мной падали вместе книги,

В этом теперь растворился: в жутко громком и запредельно близком.

Мы стоим на Занзибаре

Они стояли там, на Занзибаре, краснелись, щёки целовали,

Вокруг плыли лишь старо-хибары, там не слышен хруст мяса.

И почему же все пляшут? Смотрю, оставлена пашня,

От них несёт чем-то квашеным, но нет гнили, нет и усталости.

Им лопасти Кукурузника рубят капусту, ей набивают пузо,

После идут и танцуют, что же в их головах-дуплах?

Я антрополог или трутень? Не очень понятен этос их улиц,

А вы то чего надулись? Мы тут ради бабла и науки.

Казалось, что наложил на себя руки, проглотив все таблетки подруги,

Потом зырю – коробки и стулья, будто на помойке очнулся.

А это Занзибар – какая же глупость! Может сюда отправляются души?

Дублин бы или Шотландии ласку, а очнулся в этой сточной канаве…

С тех пор исследую местных пьяниц, которые хмеля не знают,

Но что же они тогда потребляют? Их всегда наполняет радость.

Говорить невозможно – расколото сознание, от них не получишь признания,

Они гогочут, как наркоманы, в их глазах "созвездье Дурмана".

Но пришло время – Занзибар отдаляется, вижу лоск капельницы,

И теперь остаётся маяться, это что – какие-то галлюцинации?

За таблетки уж не буду браться, вспоминая те дикие танцы,

Во снах мы так и стоим на Занзибаре, улыбаясь тем, кто знает.

Город Бога

Потерялись в мегаполисе, чувствуя, как накрывает меланхолия,

Алкоголики и ипохондрики, быть может, ни черта и не поняли.

В громоотвод теперь бьёт молния, мы силы исполнились,

Но кровь течёт и в дни тёплые, будто бы ранка лопнула.

Они закроют дверь и отключат свет, чтоб в темноте искать искры надежд,

Город Бога – место, где находят хлеб, там все близки, будто растёкся клей.

Кого-то в затхлом помещении объял бред, кто-то нахватался газет,

Со стороны кажется, ждут бед, их чёрствость сияет, как плешь.

Это мегаполис, это город Бога, религия лишь дряхлый провод,

Они сдадутся, дай только повод, ведь никто не знает, что можно с Любовью.

Огромный палисадник, где всё затхлое, какая нужна тут магия?

Нужда распирает гангстеров, опять кто-то преставится.

По их венам сангрия, их покидают знания, но нет здесь наставника,

Город скрипит, разлагается, мёртвые даже в садиках.

И нет, сие не апокалипсис, ибо в этом нет ни Бога, ни Дьявола,

Ведь тут каждый бандит отъявленный, фауна вся изъязвлена.

Небо окрасится в красное, призывая на помощь ядовитый дождь,

Я в порядке, не дрогнет моя жёсткая бровь, резво изменяю событий ход.

И город Бога болью не лопнет, ведь заполнит улицы нежность,

Любовь обрела своё место, а значит, впору тебе предложить Надежду.

Любовь не сгорает дотла

Животные мёрзли в песках, зрел, как город уходит в даль,

Очертания зданий покидали пляж, каждый домик погрязнет в волнах.

Человеку досталось сполна, ведь он ангелов нещадно пинал,

Теперь же скрючилась его спина, скорпионы не пожалеют жал.

Жаль, конечно, что конечна пробежка, ни к чему уже спешка,

Лучше тратить силы на нежность, лавируя меж памяти бренной.

А Свобода набрала веса, так думаю, что не справится сердце,

Пожар снова возьмётся за дело, разбрасывая денежный пепел.

В старом доме не видно порога, жильцы понатащили коробок,

Не хожу теперь походкой бодрой, тут какой-то лабиринт чудовищ.

Культура в полдень сгорела на площади, порадовав людское сборище,

Ей надоело выходить на поприще, слушая замечания пошлые.

Сам тоже пропал в старом домике, смотря на тучи из копоти,

Город пал, будто был фарфоровый, завещание не будет одобрено.

Справедливость уже похоронена, умерла от ранения колотого,

Просто так ударяют в колокол, надеясь, что огонь задобрится.

Мы сидели и тихо ели, за их памятью не видно двери,

Слышен звук пожарной сирены, огонь хочет отнять нашу Вечность.

Пью чай, а они горят, они зря поверили в хлам,

А на мне несгораемый плащ, ведь Любовь не сгорает дотла.

Ангел-почтальон

Служу верно, но обычный почтальон, потупите свой холодный взор,

Мне бы счастья нащупать узор, но концы рубятся топором.

Огласил клиент приговор, он хочет, чтоб далеко я пошёл,

И так каждый в меня плюёт, не понимая, что я тоже плоть.

Не судите меня, братки, от хваткого голода лижу конверты и марки,

И сравниваю их с грибами, что галлюцинации вызывают.

Пусть это всё не реально, меня пустыня уже сломала,

Брожу в комковатой грязи, смотря, как народ умирает.

Днём налижусь этих марок, а ночами смотрю на пары,

Вижу, как они ругаются, голубкам не дано разговаривать.

Город переворачивается, часами долгими торчу в прачечной,

Но отжимаю всё своими руками, ярко-красным пульсирует платье.

Подарил его одной даме, она давно так не улыбалась,

А потом след её потерялся, исчезли стрелки и с циферблата.

Под марками тускнеет город, он лопается, как сухая кожа,

От боли разбиваю стёкла, надеясь, что манекены дрогнут.

Ясным вечером доигрался, мне плохо стало от марок,

Понял, что отключаюсь, как же тогда испугался.

Мне казалось, что сделал выстрел, Бог зрел на меня с некой искрой,

"Не падай так больше низко, а то ангел не доставит посылку".

Пускай всё обратится пылью

Беги-беги, свинка, рано или поздно ножом доберусь до грудинки,

Ты пепел, а не отличник, посмотри на своё скорбное личико.

Ублюдка не спасёт наличка, тебя слёзы пропитают до нитки,

Дано знать про тебя – ты личинка, от твоих действий воняет гнилью.

Беги-беги, тварь, однажды станцую на глазных белках,

И никому не жаль дурака, телом молод, а в душе старикан.

Важен ты? Давай-ка, покажь; что создала твоя рука?

Это всё тупая брехня, свинка зря резво целит в века.

Беги-беги, жалкий баклан, об твою бошку разобью вот стакан,

Чтоб ты начал всё понимать – ты бездарность и червивая грязь.

Поэт? Творец? Мне плевать! О тебе люду не дано узнать,

Будешь в мусоре подыхать, не надеясь любовь обнять.

Беги-беги, жалкая нечисть, пара строчек и пачка рецензий,

Так и остался невидимкой мерзкой, память быстро о тебе померкнет.

Столько талантов на белом свете, а ты лишь мясо для стейка,

Сдохнет свинка в мокрой постели, свинке счастье уже и не светит.

Стою-стою, злобная рухлядь, никогда не опущу руки,

Меня не парят твои слухи, мне известно, что я тебя круче.

Борьба с Тьмой – моя стихия, не особо заботит гордыня,

Пусть хоть всё обратится пылью, мы продолжим наш бой, энтропия.

Рейтинг@Mail.ru