Иван Сергеевич Торубаров
Властитель груш
Солдаты Даголо – а большую часть стола они и занимали – радостно заулюлюкали, загомонили, выкрикивая одобрительные возгласы равно в сторону и хозяина, и его нового любимца. Хозяйский сын меж тем поморщился, спрятав под общим шумом кислый вопрос:
– Ты это серьёзно, что ли?
– А похоже, будто я шучу? – громко отозвался старик, опуская руку, и обратился вправо и вниз. Карл отвёл глаза.
– Гёц порядком пострадал – прям как старик Патор страдал, когда сраные колдуны вешали его за ноги на дубе и сдирали кожу живьём! Чем не богоугодно почтить их обоих разом?
Любопытно, что бы на сей счёт сказал господин епископ Кальварский… Впрочем, небось его-то на эту грандиозную попойку не первым, так вторым зазовут.
– Схожу справлюсь о поросёнке, – раздражённо бросил франт, быстро поднимаясь из-за стола.
К кухне он умчался так быстро, что едва не сшиб бедную девчонку, наполнявшую капитанские кубки. Стефан поскучнел, подпёр массивную челюсть ладонью и лишь изредка поглядывал на Готфрида. Тот исподтишка косился в ответ, делая вид, будто целиком поглощён поисками такого съестного, что сгодится для оскудевшего рта.
Что-то явно таилось под всей этой болтовнёй и перемигиваниями. Над противоположным краем стола витал ядрёный запах. Хотя тот и смешивался с винным духом, ароматами пирога, пота и благовоний Мамаши Беккер, нос дельца упрямо твердил: так воняет только заговор. Чужой заговор – не надо быть псом, чтобы знать, чью ногу не ты пометил.
***
Через пару часов застолья край солнца окунулся в завесу облаков у горизонта. Точно так же старший Даголо по пояс утоп в бренди и кондотьерских воспоминаниях.
Когда он совсем размяк, Гёц Шульц Без-Зубов-Кусающийся шепеляво откланялся и вместе с носатым дружком улизнул к любимому цвергу. Мамаша Беккер и Лелой с Пестряками воспользовались прецедентом, чтобы сдёрнуть вскоре после, а остальные готовились перебираться в Палаццо Даголо и продолжать там.
Эрна обменялась парой слов с Мюнцером, соскользнула с лавки и тоже направилась к выходу. Карл поспешил следом – на веселье его решительно не тянуло.
– Меня пасёшь? – раздался голос слева, стоило шагнуть за порог.
Эрна стояла у самого выхода, прислонившись спиной к стене.
– А ты уже уходишь? – мужчина заложил большие пальцы за полосатый пояс, придавая себе вид непринуждённый и важный.
Женщина поморщилась.
– Просто вышла на воздух. Внутри слишком много ужратых мужиков.
– А. Ну, и мне вот подышать надо.
Он обошёл её по кругу и примостился рядом, облокотившись на растворённое окно. С уходом всяких постных рож весёлый гул внутри только вырос.
– Отец немного погорячился, я так думаю.
«Гм!» – отозвалась мечница.
– При всех так орать уж точно не стоило.
– Да уж и впрямь, – наконец буркнула она и обратила сердитый взор к черепице дома напротив – больше-то и не на что глядеть. И потом, черепица не могла осуждающе пялиться в ответ.
– Будь я на его месте, я бы точно не стал при всех о тебя пальцы вытирать.
– Ага, ну, славно. Учту на случай, если задумаю ещё раз так громко обделаться.
Валон покивал в знак согласия. Теперь Эрна смотрела не на щербатую крышу, а в упор на него.
– Карл, тебе чего надо-то? Когда ты вот эдак крутишься, как кот вокруг сметаны, у меня изжога.
– Ты с Готфридом на короткой ноге, – осторожно заметил Карл, внимательно наблюдая за женщиной.
Больше одного чувства на её лице обычно не помещалось. А если вдруг возникала внутренняя борьба, один из спорщиков быстро брал верх и сносил остальным головы.
Но пока она лишь пожала плечами, равнодушно соглашаясь:
– И что с того?
– Он, случаем, не говорит во сне?
– Тебе-то печаль какая? – Эрна громко фыркнула. – Болтовня во сне, скажи тоже! Хочешь через меня выведать, где он прячет ключик от сундуков, где деньги лежат?
– Что-то вроде того, – Карл широко улыбнулся, старательно напуская алчущий вид.
– Ничем тебе не помогу, – её лицо посмурнело опять. – Даже если б хотела что разболтать, Гёц спит тихо и чутко, как… Как пума?
Она снова повела плечами – резко, нервозно.
– Я в звериных повадках не шибко секу. Но в армии точно был бы лучшим часовым.
– Но ты и не хочешь? – мужчина выделил самую существенную часть.
– Ну, за мной ведь теперь вроде как должок, верно? – неуверенно отозвалась мечница, потирая ладони друг о друга.
Карл упёрся в неё непонимающим взглядом.
– Сульт надо мной, считай, уже меч занёс, когда Гёц его по голове отоварил. Когда мне велели выкинуть этого упыря из города, я не церемонилась. И он бы со мной не стал.
– Ах, ну и герой, – мужчина криво ухмыльнулся. – Так ему из-за прекрасной дамы штакетник проредили?
– Я хрен знаю, что в его проклятой голове творится, но дело так, как я и сказала, – отрезала Эрна, напрочь игнорируя «прекрасную даму». Последнее, по правде говоря, самую малость досадно.
– А твой должок перед отцом? Вы оба столько о нём болтаете, но больше ни словом не обмолвились…
– А тебе больше знать и не надо!
Она дружелюбно похлопала его по плечу. Правда, рука у неё была тяжёлая, а улыбка кислая – не будь они столько знакомы, мог бы и счесть это за невысказанное: «А сюда не суйся, не то вот так же похлопаю по зубам».
– Дело давнее. А такие лишний раз ворошить не стоит. К моим годам поймёшь.
– И какой же должок из этих двух весомее?
Так и подмывало вместо этого спросить: «Это сколько же тебе лет?», но разговор не ради благородного трёпа затевался. Потрепаться можно после, если всё пройдёт гладко.
Правда, брови мечницы так сурово сдвинулись, что о гладкости он тут же и забыл.
– Не надо в моей верности сомневаться, – жёстко предупредила она и ткнула двумя пальцами в начищенную пуговицу на карловой груди.
Жест в духе «сейчас тебя проткнут насквозь» у неё получался гораздо лучше.
– И не думал, – быстро ответил валон с улыбкой, мягко отводя руку.
– Ты всё ещё думаешь, что он заговор какой-то плетёт?
Как ни прискорбно, он только что сам загнал себя в угол. Конечно, он мог прямо просить, предлагать, требовать, как с другими, но… Это же проклятая Эрна, а не мирный скользкий Валет. Над угрозами она посмеётся, да и не хотел он давить на неё – а с другой стороны, она сама же заявила, какие у неё теперь резоны Шульца прикрывать.
Не представляя, может ли он полагаться на старую подругу, не ведая, что за шашни она крутила с отцом в прошлом, помимо воли младший Даголо вынужден был идти на хитрость. Опять. И почему даже с этой женщиной всё в итоге сводится к лукавству?
– Почему он, по-твоему, так радостно бросился на эти скачки, что аж на две недели свалил на Альфи дела и только в Вебеле всё крутился? – наконец выдавил он, ненадолго потупившись и теребя пальцами свободно болтающиеся концы яркого пояса: уж такое тяжкое подозрение, что больших трудов стоило его озвучить.
Мечница впечатлённой не выглядела.
– Ну-у, дай-ка подумать… – она подняла глаза к небу, задумчиво потирая подбородок пальцем. – Может быть… может быть потому, что это он придумал вашу Кавальеллу ещё до медной войнушки? И прям слюной истекал, подсчитывая, сколько с рыцарей снимет?
– Герцог, – веско обронил Карл в ответ на вполне резонное возражение.
– Герцог что?
– Он хотел подобраться к герцогу и заручиться его помощью, чтоб в городе шороху навести. А кто лучше поможет, как не злейший враг Кальвара, который спит и видит, как бы город под свою руку вернуть и наши денежки в свои сундуки направить?
– У-у-у… – Эрна шумно вздохнула, скрещивая руки на груди. – Да даже если так, как бы Гёц к герцогу подобрался? Он же три дня пластом лежал, пока Арлонский всех баб и лошадей в Вебеле обхаживал.
– И ты всё время в головах у него сидела?
– Нет, но…
– Тогда у него предостаточно было времени, чтобы через кого-то с герцогом сговориться. – Валон внимательно следил за брожением желваков под скулами женщины и решил не сбавлять напор: – Стефан говорит, Гёц вовсю раскомандовался, как только глаза открыл, Трефы через его палатку как тараканы бегали. Скажешь, ему примерещилось, когда он горелым амбаром надышался?
Она медленно покачала головой, продолжая хмуриться – только теперь не сердито, а скорее тревожно; взгляд её опустился, брови подрагивали. Судя по отсутствию новых насмешек, зерно сомнения упало куда нужно, хоть она и не клялась тут же бросать всё и бежать расправляться с предателем.
Покосившись в сторону выхода из «Короны» – не развесил ли кто длинные уши? – она с сомнением произнесла:
– Это всё просто твои догадки, так?
– Будь у меня не только догадки, он бы уже на столбе сушился, – буркнул Карл. – Потому мне и нужна твоя помощь.
– Если б он меня в такой заговор посвятил, он бы уже на столбе сушился, – парировала мечница с новой усмешкой – хотя глаза её глядели угрюмо и совсем не добро.
– Так сделай, чтоб посвятил!
– Это как же, скажи на милость?
– Боже, знай я верный способ, уж верно давно бы его назвал!
Мужчина сделал глубокий вдох. Он как-то не ожидал именно в этом месте напороться на стену показного непонимания, какую перед ним, виляя пушистым хвостом, выстраивал проклятый Валет.
– Предложи помощь. Выкради письма подмётные. Кому, как не тебе знать, с какого бока к нему подбираться?
– Это твой отец приказывает?
Взгляд Эрны стал более колючим и настороженным, чем за весь разговор с самого начала. Карл лихорадочно соображал. Она подчиняется отцу беспрекословно, но, возможно, как раз сейчас его именем трясти не стоит?
Тем более, он слишком замешкался с драным ответом, чтобы эта небольшая ложь выглядела убедительно.
– Ну, нет, – он досадливо поморщился, – ты же сама видела: отцу блеск арлонского золота так глаза застилает, что обо всём остальном он и думать забыл.
Жёсткое лицо женщины не двинулось. Быть может, и к лучшему; почему-то казалось, что скажи он «приказ отца» – и вот тогда бы его перекосило.
– Ты слишком много от меня хочешь, – она качнула головой и прильнула обратно к стене. – Я душегубка, а не элитная шлюха-шпионка-очаровывальница. У меня один способ языки развязывать. И чтоб начать его кусочками нарезать, мне нужен повод повесомее.
Карл заставил себя пожать плечами и расслабленно бросить:
– Ну, ладно.
Через открытое окно он хорошо различал крупную фигуру Стефана. Здоровяк приближался к дверям не вполне ровно, но довольно шустро. Да и не будь рядом лишних ушей, говорить всё равно больше не о чем.
– Карл, Эрна!
Стефан посмотрел сперва на Карла, затем – на башмаки Эрны.
– Старик зовёт.
– Уже летим, – проворчала она; Стефан почёл за благо молча кивнуть и отчалить обратно. Эрна собиралась последовать за ним, когда валон осторожно ухватил её за локоть.
– Если всё-таки узнаешь что-нибудь о планах нашего маленького друга… – Он сделал маленькую паузу, покусывая нижнюю губу, словно хотел подобрать слово получше. – Ты тогда… ну, скажи сперва мне, а не отцу, ладненько?
Мечница ухмыльнулась, обнажая острые зубы.
– Только не говори, что у тебя родилась ещё одна гнусная идея!
Карл невинно улыбнулся в ответ, но её лицо почти сразу же разгладилось и вытянулось. Лёгким движением руки она стряхнула хватку.
– Я подумаю о том, в каком порядке долги гасить.
***
Лучший зубмахер ближайшей части империи сидел на высоченном стуле и болтал коротенькими ножками. На носу каждого башмака качался в такт блестящий кругляшок вроде монеты с дыркой. Одна рука цверга перелистывала большую книгу на специальном пюпитре, который скрывал его заострённое лицо до макушки; в то же время другая ладонь, с тремя драгоценными перстнями на тонких пальчиках, почтенно возлежала на длинной, до самого пояса, ортодоксально вычесанной и заплетённой бороде.
Насколько Штифт понимал, лекарское ремесло у короткого народца считалось делом не слишком почётным, хотя идея драть зубы у одних длинных и вставлять другим казалась чрезвычайно цвергской по сути своей. Но раз угораздило родиться у папаши, что всю жизнь зубной фее прислуживал, а до того фамильные клещи и зубило у своего отца воспринял – деваться некуда, будешь и дальше этот камень нести.
Видимо, в таких обстоятельствах оставалось только внешне демонстрировать достоинство и правильность, и вот тут уж мэтр Дворбак Вуленбольг развернулся на самую широкую ногу. Он не выходил из дома раньше и позже определённого часа, каждый вечер он гасил свет в одно и то же время, он открывал двери только правой рукой, а деньги подавал исключительно левой; словом, каждый его шаг, жест и вздох были настолько предусмотренными, церемонными и хитровымудренными, что не могли быть почерпнуты ниоткуда, кроме как из древних свитков по цвергскому этикету.
Оных свитков, равно как и иных книжек и брошюрок, в его доме хранилось превеликое множество. Даже в гостиной, где они сидели, исподтишка рассматривая книгочейский разгул.
– Я столько бумаги и в скриптории не видел, – тихо проговорил Паренёк, склонившись к уху Штифта. – Зачем ему «Фортификация» Альденбюхера? Или вообще «Семь откровений» Святого Дидерика?
Цверг непринуждённо качал башмаком, из-под его носа звучал монотонный гул – не иначе некий цвергский псалом. Штифт пришёл к выводу, что тот не собирается гневно комментировать наблюдательность гостей, а посему так же тихо ответил:
– Раз это написано, значит священно. Больше книг – больше святости.
– Я думал, это только цвергских манускриптов касается.
Старший шпион пожал плечами; ну, а что тут ещё сказать? Старые знакомцы из инквизиции – вот у кого бы от некоторых «святых писаний» в этом доме и язык бы зачесался, и волосы вокруг тонзуры зашевелились. В его же деле значение имел, в основном, тот простой факт, рифмуются ли в книжке слова «кайзер» и «хер».
А Дворбак за свои неоценимые услуги мог хоть весь дом исписать эдакой дрянной рифмой, если б вдруг вычитал её в очередном мудрительном фолианте.
За стеной раздался резкий хлопок входной двери и приветственный фонтан из уст сынишки зубмахера. Тот пытался говорить так же напыщенно, как отец, но связывать воедино прорву длинных слов у него выходило куда как менее ловко.
Дворбак прекратил мычать, заложил и закрыл книгу. Потешный младший коротышка с отроческой бородкой до второй пуговицы распахнул дверь и первым влетел внутрь с услужливо протянутой рукой.
Невысокий мужчина, в сером дублетике, широких штанах и с чёрным беретом на голове, замер, едва перешагнув порог, быстро глянул на старшего карлика и воззрился на тех двоих, кого он не ждал тут увидеть.
Слухи пока что себя оправдывали: вебельский викарий был искуснейшим швецом, на что указывали тонкие, аккуратные стежки вокруг правой половины рта и на части щеки Шульца. Однако потребовался намётанный глаз старшего агента имперской разведки, чтобы рассмотреть такие подробности на перепаханной нижней половине его лица.
– Мой дорогой клиент! – тонко воскликнул Дворбак, ловко спрыгнул со стула и шагнул навстречу Готфриду. – Позвольте мне немедля объяснить присутствие сих двоих господ.
Гёц молча смотрел на цверга. Он не двинулся с места ни на дюйм, но пальцы его правой руки чуть заметно подрагивали. Интересно, где он прячет Нож Номер Один? Обычно у всех более-менее одинаковые места, но некоторые ловкачи умудрялись поразить Ренато.
– По их клятвенному заверению, они прибыли с посланием от Вашей достопочтенной матушки, в чем по моему требованию они поклялись… Гм, на Писании. Сигмальдианском, разумеется.
– Меня зовут Штифт, – коротко и просто сказал агент.
Пальцы Шульца сжались в горсть, а затем расслабленно повисли; его плечи немного опустились, поза сгладилась. Прозвище он узнал, значит, его скользкий дружок Валет передал сообщение по адресу. Хорошо.
– Ну, наконец-то! – проворчал он; ворочать языком ему явно стоило больших трудов. – Я думал, совсем вас не увижу.
Паренёк тихонько хрюкнул. Ренато коротко двинул его локтем по рёбрам, не слишком глубоко утопленным в мясе. Никто не говорит, что с контактом нужно обходиться, как с благородной девой, да и Шульц, судя по предварительным наблюдениям – не тот человек, который от смешка взвивается. И всё-таки при первом разговоре чуток такта совсем не повредит.
– Мэтр Дворбак! – агент повернул голову к хозяину. – Нам нужно поболтать наедине.
– О, разумеется! С радостью предоставлю вам возможность конфиденциально переговорить. Не угодно ли, чтобы Дюрнек принёс что-нибудь для услаждения вашей беседы? Эля, вина, шербета, быть может?
– Нет, благодарю.
Готфрид тоже покачал головой. Молча.
– В таком случае, поспешу оставить вас. А я и Дюрнек пока приготовим для мессера Шульца приёмный покой. Не извольте торопиться, на сегодня у меня нет других пациентов.
Зубмахер поманил сына за собой плавным величавым жестом, оба просеменили в соседнюю комнату и плотно захлопнули дверь. Лишь после шпион ответил на «приветственное» слово дельца:
– Нужно было обосноваться в городе, понять, куда ветер дует. Теперь мы готовы действовать.
Почти сразу же по ту сторону двери началась хорошо слышимая возня. Металл звенел по металлу, с деревянным скрипом перезадвигалась некая тяжесть, изредка звучали приглушённые голоса – коротышки на совесть старались. И в самом деле, когда так усердно занят показухой, студить ухо у замочной скважины некогда.
Гёц устало вздохнул, пересёк комнату и опустился на стул Дворбака. Для этого и ему тоже пришлось подсадить себя на нижнюю из двух привинченных к ножкам перекладин.
Его рассеянность, впрочем, быстро улетучилась, когда он снова поднял глаза на Ренато.
– Что вы можете мне предложить? – смысл сказанного агент различил, скорее, по интонации.
– Во-первых, разумеется, деньги.
– Ерунда, – Шульц поморщился и коснулся толстого кошеля на поясе. – Денег хватает. Ещё?
– Во-вторых, некоторые сведения, которые мои люди собрали о членах Лиги…
– Сколько?
– Моих агентов? – переспросил Штифт.
Если он угадал верно, вопрос странен… Но Гёц кивнул.
– М-м… Несколько человек, скажем так.
Видимо, решив не утруждать себя очередной «фефнёй», мужчина просунул пунцовый кончик языка меж иссечённых губ и издал характерный звук.
– Просто смешно! – он скривил странноватую принуждённую усмешку, не разнимая губ. – У меня денег на армию, но армию взять негде!
На памяти Штифта и впрямь проблемы обычно возникали как раз с тем, чтобы с наёмниками расплатиться.
– По моему опыту, обратить серебро в военную силу проще, чем наоборот, – Штифт только тут позволил себе легко улыбнуться, но Шульц покачал головой.
– Некогда войска собирать. К… в Лиге.
Шпионы переглянулись. Паренёк осторожно спросил:
– Кто?
С тяжёлым вздохом Готфрид поднял руки и начертил вокруг берета большой круг.
– Это шляпа?
Последовал кивок.
– Карл Даголо?
– Уф-ф, – терпеливо выдавил он, наклоняя голову снова.
– И что с того?
– Кажется, я понимаю, – медленно проговорил Ренато. – Чем лучше он себя покажет, тем тяжелей тебе самому потом с Лигой договариваться?
– Вот именно, – буркнул делец. Впервые за весь разговор в его глазах блеснуло нечто, отдалённо напоминавшее радость.
– Месяц. Больше того…
Он покачал головой. Паренёк кашлянул.
– Тогда, может быть, направить деньги на подкуп членов Лиги?
– Идея чудо. И кому заносить? Чтоб он не слил?
– Мы можем выступить посредниками, – Паренёк быстро покосился в сторону шефа и только затем прдолжил: – Предложим вписаться в твой заговор. Если согласятся – снесём задаток и сведём вас после. Не согласятся – про тебя и не узнают.
Делец уставился в потолок, потирая подбородок пальцами. Штифт одобряюще хмыкнул и чуть заметно кивнул; Паренёк улыбнулся. Мыслишка здравая. Конечно, выходит так, что придётся им буквально руку в костёр засунуть и пошуровать в золе в поисках каштана, чтоб потом Шульцу его отдать…
Но вся операция в целом именно к этому и сводилась. Если кто-то из агентов нарвётся на очень неудачные переговоры, которые для него закончатся в канале, заговор уцелеет, а заговорщики смогут попытать счастья в другом месте.
Бывший школяр не мог это не понимать, когда предлагал. И коль скоро он это понимал, это говорило в его пользу как хорошего агента. Конечно, этим ожидания Штифта от беседы не исчерпывались, но лучшего дополнения он пожелать и не мог.
– Ладно, – Гёц наконец мотнул головой в знак согласия. – Делай.
– Встретимся здесь через неделю, – старший агент поднялся на ноги. – Может, кого-то уже купим… А ты, вероятно, поделишься какими-то деталями плана, раз больше месяца ждать нельзя?
– Угу, – прогудел делец.
Не менее ловко, чем другой коротышка до него, он спрыгнул со стула на пол, быстро махнул на прощание и пошёл к приёмной комнате. Оттуда всё ещё слышалась чисто символическая возня, мгновенно прекратившаяся, стоило пациенту рывком отворить дверь.
Штифт кивнул товарищу, и они, не мешкая, направились в противоположную сторону, к выходу. Шпионам не устраивают торжественных встреч и проводов. Впрочем, вдоволь насмотревшись, как мучительно Шульц исторгает из себя каждое слово, Штифт простил бы ему отсутствие манер, даже не будь он привычен к молчаливым посылам прочь.
– С кого начнём?
Паренёк взялся за ручку, распахивая дверь перед ним.
– Капитан? Язва говорит, у него есть долги. И он недолюбливает Карла, с тех пор как он с его сыном…
– А теперь будьте так любезны, мессер Шульц, открыть для меня рот пошире! – громко пропищал зубмахер.
Его сынишка вышел обратно в гостиную с услужливой улыбочкой.
– Мыслишь верно, – похвалил Ренато, уже занося ногу над порогом; он определённо не собирался расшаркиваться на прощание с церемонным карликом. – Но начнём-таки мы с низов.
– Трущобы? – предположил «пилигрим», следом за ним проходя через нечто вроде цверговских «сеней» прямо на улицу.
Ноздрей почти сразу же коснулся ласкающий запах свежего хлеба, стекающий с пекарни на пригорке. Нету, наверное, для порядочного цверга более правильного вечернего променада, чем под хлебным духом и с куском пирога в руках. Прекрасного ароматного пирога с золотистой корочкой снаружи и нежнейшей крысой внутри.
– Трущобы, да.
Не без сожаления Штифт отодвинул мысли о пирогах за пухлую коробку, набитую всевозможными дрязгами. Заботливые руки младших агентов разложили там целый набор упоительных историй вроде приключений Карла Даголо с капитанским сынком-балбесом.
Впрочем, выгоднее ковать более свежие обиды, пока те не остыли.
– Расскажи, что тебе напели о Магне Тиллер.