Иван Любенко
Путешествие за смертью. Книга 3. Душегуб из Нью-Йорка

Глава 5
Инициация

Церемония посвящения Энтони Кавалли в combinato^[26] проходила в помещении модного магазина, расположенного в Верхнем Ист-Сайде – районе, который контролировала принимающая его «семья» Моретти. Энтони сопровождал молчаливый незнакомый ему человек. Они прошли в склад, а потом спустились в небольшой полуподвал, где под самым потолком тускло светила лампа. Старая, видавшая виды мебель состояла из стола, шести стульев и буфета, на полке которого высились иконы и горела свеча. Двое незнакомцев – свидетели церемонии – сразу же поднялись со стульев, как только в комнату вошёл посвящающий капо – Сумасшедший Чарли, бывший в миру Чезаре Конторно.

Став напротив Энтони, он провещал:

– Америка, куда волею Господа занесла нас судьба, не благосклонна ни к вдовам, ни к сиротам, поэтому cosсa Моретти взяла на себя обязательство по защите всех членов «семьи», которые оказываются в трудном положении. «Люди чести» делают всё возможное, чтобы покончить с несправедливостью жестокого мира, защитить слабых и протянуть руку нуждающимся. Не все достойны присоединиться к клану и стать «человеком чести». Но Энтони Кавалли заслужил это право, и сегодня он станет одним из нас. – Он сделал паузу и, глядя в лицо новичку, сказал: – Но прежде чем мы перейдём к обряду посвящения, я хочу спросить тебя ещё раз: готов ли ты перед лицом творящегося беззакония стать на защиту «семьи»?

– Да, мистер Конторно.

– Готов ли ты пожертвовать жизнью ради «семьи» Моретти?

– Да, мистер Конторно.

– Готов ли ты соблюдать омерту – кодекс молчания, чести и поведения – в отношении тайн нашего клана даже перед угрозой заточения или смерти?

– Готов.

– Готов ли ты принять смерть в случае нарушения своих слов?

– Да, готов.

Посвящающий кивнул свидетелю. Тот взял иголку, лежавшую на блюдце, подержал её над пламенем свечи и попросил новообращённого протянуть руку. Энтони повиновался, и незнакомец уколол иглой его указательный палец так сильно, что из него брызнула кровь на подставленный тут же бумажный образок. Свидетель поджёг иконку пламенем свечи и положил её в ладонь Энтони.

– Перекидывай её из ладони в ладонь и повторяй за мной, – велел второй свидетель и стал вещать: – Пусть сгорит моя плоть, как сгорает этот образ, если я нарушу данную мною клятву. Я клянусь, что никогда не предам ни одного «человека чести» из «семьи». Клянусь также, что не посягну на жену «человека чести», как и не совершу кражу у «братьев своих»…

Когда образок почти превратился в пепел, он аккуратно положил его на блюдце, и неофита провели в другую комнату, вход в которую был закрыт шторами. И уже там посвящающий наедине поведал Энтони о правилах поведения в «семье» и о её структуре. В конце беседы он протянул ему конверт и сказал:

– Тут шесть сотен. Триста – месячное жалованье, и столько же – премия за удачную работу.

Кавалли склонил голову и проронил:

– Благодарю, мистер Конторно.

– С завтрашнего дня отправишься на поиски одного америкашки. У него «Рено» с тремя последними цифрами 638. – Он протянул лист бумаги и добавил: – Как отыщешь – проследи за ним, запомни, где он живёт и работает, а потом притащи его к нам. Ясно?

– Да, мистер Конторно.

– Поздравляю! Ты теперь один из нас! – улыбнувшись, проговорил Сумасшедший Чарли и похлопал Энтони по плечу. – Будешь под моим началом. А сейчас иди погуляй, развлекись. Ok, buon divertimento!^[27]

– A domain^[28], мистер Конторно!

Покинув полутёмное, пахнущее жжёной бумагой и горящей свечой помещение, Энтони вздохнул широкой грудью. Да! Полными лёгкими! Когда у тебя в кармане завелись деньжата, то и дышится легче! А женщины? Они будто слышат шелест купюр в бумажнике и смотрят на тебя как на какую-нибудь голливудскую звезду, пусть даже и второго сорта! Но как приятно, чёрт возьми, купить дорогую кубинскую Cifuentes и, откусив кончик, небрежно сплюнуть, а потом чиркнуть зажигалкой и выпустить первую струю ароматного дыма. Это вам не вынутая из кармана мятая пачка Lucky Strike… И неважно, что правительство ввело prohibion. Бог с ним! Каждый знает, где можно опрокинуть стаканчик-другой настоящего Jack Daniel's^[29] или великолепного ржаного Red Top^[30]. «Шестьсот гринов! – улыбнулся про себя Энтони. – И всё это за то, что удалось пришить какого-то старого борова! Господи, если бы мне платили столько за каждого приконченного немца в сентябре 1918 под французским Сен-Миелем, я бы был миллионером! Santa Maria, madre di Dio, prega per noi peccatori!»^[31]

Молодой человек двадцати трёх лет, среднего роста, с тёмными, слегка вьющимися волосами, выглядывавшими из-под кепки, беззаботно шагал по Пятой авеню, ещё не зная, какие испытания судьба приготовила ему в ближайшее время. «Война закончилась, но мысленно я всё время возвращаясь назад, в окопы. Верно говорил капрал, что в жизни ты можешь быть кем угодно и только на войне ты становишься самим собой. Господь уберёг меня от смерти в жестоких боях, но смилостивится ли он надо мной теперь? – мысленно рассуждал Энтони Кавалли. – А разве государство лучше „семьи“? Разве оно не причиняет своим гражданам зла? И кто, если не государство, послал меня на фронт убивать себе подобных? А как оно отблагодарило меня? Поместили моё фото в „Нью-Йорк таймс“, когда я притащил в окопы немецкого генерала? Ладно, напечатали, и всё? Даже отпуск не дали. Представили к награде, но бумаги, отосланные командирами, где-то затерялись. А сейчас, когда я вернулся с фронта, правительство оставило меня безработным». Бывший рядовой усмехнулся: «Эти чиновники с откормленными мордами, в строгих пиджаках и с американским флагом на стенах будто кричали, издеваясь: „Эй, Тони, малыш, скажи спасибо, что живой! Выкручивайся сам!“ Я и выкрутился, ублюдки. Так что теперь не обессудьте».

Глава 6
Млечный Путь

Когда зажглись мириады звёзд, словно высыпанные кем-то на ночной небосвод из мешка, Ардашев вышел на прогулочную палубу. Он был не одинок. Пассажиры любовались небесными светилами, нависшими над океаном. Некоторые сидели в раскладных креслах, курили и пили напитки, разносимые стюардами. Неожиданно до него донёсся знакомый голос:

– Как вы думаете, мистер Войта, почему звёзды так отчётливо видны только в океане? Небо ведь везде одинаковое, и в Европе, и в Америке, но такой красоты там не увидишь.

– Не знаю. Уверен, что мой шеф смог бы легко ответить на этот вопрос. Он настоящая ходячая энциклопедия.

– Благодарю, Вацлав, за добрые слова, – проронил Ардашев. – Действительно, над океаном звёзды видны лучше из-за отсутствия в воздухе частиц пыли, которые всегда висят над землёй и мешают глазам. Здесь даже Млечный Путь настолько отчётливо просматривается, что кажется дорóгой в иное измерение.

– О! Шеф! Как хорошо, что вы здесь! Садитесь. Вот свободное кресло.

– Благодарю, – умащиваясь рядом, проговорил частный сыщик.

– Виски не хотите? – предложил Баркли. – У нас тут целая бутылка, и мы никак не можем её одолеть. После смерти Эдгара совсем пропало настроение.

– Пожалуй, не откажусь.

Банкир отдал распоряжение стюарду, и на столике появился ещё один стакан. Баркли пригубил виски и выговорил задумчиво:

– Слава богу, на пароходе действуют законы Нидерландов. Я понять не могу, чего добились эти воинствующие северные и южные баптисты, методисты, пресвитериане Новой школы и католики, утверждающие, что употребление спиртного – грех?

– Согласен с вами, полная глупость, – кивнул Клим Пантелеевич.

Неожиданно на пароходе завыл ревун.

– Что это? – всполошился Войта.

– Сирена. Стало быть, навстречу по курсу идёт какое-то судно, – объяснил Баркли.

– Вы правы, – подтвердил Ардашев. – Совсем скоро нас накроет туман из-за того, что через час или два «Роттердам» войдёт в полосу тёплого течения Гольфстрим. Туманы в этих водах пропадают только летом, когда очень жарко. А в теперешнюю осеннюю пору они просто властвуют над океаном. И наши жизни будут полностью зависеть от внимания вахтенных офицеров и матросов, потому что этот район – излюбленное место айсбергов.

– А вон и первый! Смотрите! Он точно огромный парус! Видите? – воскликнул банкир.

– Да, он попал в луч прожектора. Какая махина! – восхитился Войта. – И это только на поверхности. А что там находится под водой? Целая ледяная гора вершиной вниз?

– Надеюсь, мы не повторим судьбу «Титаника», – прокашлял миллионер.

– Мистер Баркли, пользуясь случаем, я хотел бы обсудить наши дальнейшие действия по прибытии в Нью-Йорк. Не возражаете?

– С огромным удовольствием, мистер Ардашев.

– У вас есть адрес Крафта в Стокгольме и координаты брокера Берлинской биржи?

– Они имеются у Лилли и были у покойного Эдгара. А зачем они вам?

– По прибытии в Нью-Йорк будет необходимо отправить туда телеграммы с просьбой выслать копии контрактов на груз, заверенные нотариально. Без них нам будет трудно доказать ваше право на золото, даже с учётом наличия страхового полиса на предъявителя груза.

– Вы предлагаете обратиться в суд Нью-Йорка?

– Нет, для начала мы придём на таможню и предъявим документы, подтверждающие право на карго. И, если они нам откажут, только тогда будет иметь смысл адресоваться с иском в суд и одновременно обратиться в полицию с заявлением о возбуждении уголовного дела в отношении Морлока.

– Думаете, у него хватит наглости явиться в судебное заседание? – поднял бровь Баркли.

– Нет, он не настолько глуп. Скорее всего, он будет действовать через представителя. Однако если полиция возбудит уголовное дело не только по факту кражи документов, но и по совершённым им убийствам, то его юриста обязательно допросят в полиции.

– После чего злоумышленник бросится в бега, – вставил своё замечание Войта.

– Совершенно верно, Вацлав. В таком случае мы попытаемся добиться его розыска сначала на территории штата, а потом и всей страны.

– Золото к тому времени наверняка арестуют и опечатают до вступления в силу судебного решения по нашему иску, – не удержался бывший пражский полицейский.

– И вы опять правы, старина. Надеюсь, оно будет в нашу пользу.

– Прекрасная стратегия! – восхитился американец.

– Это всего лишь первоначальный план, который может быть изменён в зависимости от обстоятельств, – заключил Клим Пантелеевич.

Послышался резкий вой новой корабельной сирены. В ночное небо взмыла ракета. Со встречного судна почти тотчас же взлетела другая.

– Что это? – забеспокоился Войта.

– Где-то прямо по курсу идёт ещё один пароход. И он, и мы обменялись сигнальными ракетами, установив местонахождение друг друга. Эти координаты, включая время запуска ракет, будут отражены в судовых журналах. И в случае кораблекрушения одного из пароходов место бедствия будет отыскать гораздо проще, принимая во внимание скорость следования корабля.

– Даст бог нам это не понадобится.

– Я тоже в это верю, дружище, – улыбнулся Ардашев и поднялся. – Спасибо за компанию, но мне пора спать. Да и ревуны не так слышны в каюте, как на прогулочной палубе.

– А мы с вашим помощником ещё посидим. Уходить с недопитой бутылкой – плохая примета, – вымолвил Баркли, разливая по стаканам остатки виски.

– Доброй ночи, шеф!

– Всё самое важное начнёт происходить через сутки-двое. В ближайшее время мы узнаем, какие сюрпризы приготовил нам преступник в Штатах. Доброй ночи!

Глядя на мириады звёзд, нависших над океаном, Ардашев пытался отыскать Большую Медведицу, но её не было видно. Звёзды всё так же низко висели над океаном, и слышался плеск волн, разрезаемых железным корпусом судна. А где-то в самом его чреве, в кочегарном отделении, царил настоящий ад. Тонны угля летели в топки, чтобы привести в действие паровую турбину, вращающую гребной винт. Преодолевая шторма, океанские течения и опасную близость плавучих ледяных гор, «Роттердам» держал курс на Нью-Йорк.

Глава 7
В полиции Нью-Йорка

Лейтенант Фрэнк Нельсон и детектив Джеймс Райт только что вышли с совещания. Детектив держал в руках папку с тесёмками, присланную из управления полиции Праги по делу об убийстве гражданина США Алана Перкинса. Идя по коридору, лейтенант предложил:

– Пойдём ко мне, Джим, обсудим, что делать с этим висяком. У меня и кофе найдётся.

– С удовольствием, Фрэнки.

Разлив по чашкам ароматный напиток, Нельсон сказал:

– Баркли… Баркли… банкир. Где-то я уже о нём что-то слышал. Не припоминаешь?

– Нет.

– По-моему, газеты уже о нём что-то писали, – глядя в потолок, задумчиво выговорил лейтенант. – Но что? Не могу вспомнить. Хотя, возможно, и не о нём… Придётся вызывать на допрос этот денежный мешок. Наверняка припрётся с адвокатом.

– Всех притащим. И его помощника, и секретаря, – согласился детектив. – Полистав папку, он добавил: – Слава богу, наши деятели догадались перевести материалы с чешского. Оказывается, перед смертью Перкинса преступник пытался отравить и банкира. Его еле выходили в местной больнице. Судя по заключению чехословацкого эксперта, в алкоголе обнаружена лошадиная доза сульфата морфия.

– Одного понять не могу, почему они не попытались расследовать попытку убийства Джозефа Баркли сразу. Возможно, тогда не было бы и второго отравления Алана Перкинса порошком калифорнийских цветов от паразитов.

– Да кто его знает, что в голове у этих европейских полицейских. Скорее всего, они решили поскорее отвязаться от этого дела и послали его нам, – закуривая «Лаки страйк», предположил детектив Райт.

– Думаешь, убийца привёз эту дрянь из Штатов? – сделав глоток кофе, спросил лейтенант.

– А почему нет? Он один из них. Либо секретарь, либо помощник Эдгар Сноу. Хотя в рапорте упоминается некий Морлок – злодей, угрожавший банкиру ещё в Нью-Йорке. Согласно показаниям самого Баркли, этот парень обещал прикончить всю эту компашку на расстоянии, то есть из Штатов.

– Ну да! Перелетел Атлантику на дирижабле, отравил Перкинса и обратно? – засмеялся Нельсон. – Ставлю сто против одного, что весь этот бред придумал либо Эдгар Сноу, либо эта девка Флетчер.

– А потом эту сказку внушили миллионеру?

– Иначе и быть не может. А какого беса они потащились в Европу?

– То ли банкир хотел купить французские аэропланы, то ли кредит получить. Я так и не понял. Давай вызовем их, допросим, и пусть сами всё расскажут.

Лейтенант взял со стола толстый справочник «Жёлтые страницы» и начал листать.

– Ага. Нашёл. Нью-Йоркский офис San Francisco JBanks.

– Телефонируй.

Нельсон снял трубку, набрал для вызова оператора 0 и, услышав голос телефонистки, сказал:

– FGH 4872.

После установки соединения произнёс:

– Это JBanks?

– Да, сэр.

– Мне нужен мистер Баркли.

– А кто его спрашивает?

– Лейтенант Фрэнк Нельсон.

Мужской голос прокашлялся и спросил неуверенно:

– А по какому вопросу?

– Что значит «по какому вопросу»? – рассвирепел полицейский. – Офис находится, как указано в справочнике? На Мэдисон-авеню?

– Да, сэр.

– Тогда я сейчас к тебе пришлю полицейских, и ты, телефонная задница, будешь отвечать на мои вопросы, сидя напротив. Ты этого хочешь? – сердито откинув голову назад, спросил лейтенант.

– Нет, сэр, – жалобно пропищал собеседник.

– То-то же. Тогда отвечай, где твой босс?

– Он в отъезде. В Европе. Прислал телеграмму. Прибывает завтра рейсом Роттердам – Нью-Йорк. Время – 12.00. Что мне ему передать?

– Пусть свяжется со мной. Запиши телефон.

– Диктуйте, сэр.

– KLM 3840. Лейтенант Фрэнк Нельсон, начальник отдела по расследованию убийств в Западном округе. Веду дело по убийству Алана Перкинса.

– Алана убили? – прошептал вопрос секретарь.

– Прикончили в Праге. Видно, он, как и ты, задавал много вопросов, – рявкнул полицейский и повесил трубку.

– Что там? – осведомился детектив.

– Преподавал уроки вежливости и послушания.

– Нужное дело.

– Сейчас, наверное, этот Баркли развлекается на пароходе. Хлыщет виски. – Он почесал нос и добавил: – У них там никакого сухого закона нет. Живут же люди!

– А что с угнанным Pierce-Arrow. Не объявился?

– Нашли. В Бронксе. Местная шпана успела снять с автомобиля всё что можно. Даже колёса.

– Отпечатков на дверных ручках и руле не осталось?

Нельсон досадливо покачал головой.

– Странно.

– Что странно?

– С одной стороны, киллер действовал вроде бы грамотно: стрелял точно, продырявил только Мэтью Хилла и проститутки не пострадали. А с другой – автомобиль не сжёг, бросил.

– А чего ему опасаться? Наверняка был в перчатках. К тому же хулиганьё так полазило по машине, что в ней можно было не только найти сотню разных «пальчиков», но и брать анализы на паразитов. Какой-то засранец наложил кучу прямо на водительское сиденье. Хозяин, бедолага, чуть не плакал.

– Это Бронкс, – пожал плечами детектив, затем глянул на часы и сказал: – Пойду к себе. Много дел. Хоть бы к вечеру управиться.

– Оставишь материалы на пару часов?

– Без проблем. До завтра, Фрэнки.

– Пока, Джим.

Лейтенант Нельсон открыл папку и углубился в чтение. Примерно через час, когда желудок напомнил, что пришло время обеда, он перевернул последнюю страницу. Здесь он нашёл конверт, в котором и лежал тот самый злополучный пустой пакетик порошка калифорнийских цветов от паразитов, найденный в комнате покойного Алана Перкинса. Рассмотрев его через лупу, он пришёл к выводу, что Морлок и Лилли Флетчер – одно лицо.

Глава 8
В песках Мохаве и барханах Эн-Нуба^[32]

I

Из широких труб парохода клубился густой чёрный дым. На голубом небе он обретал разнообразные формы, от спирали до облака. Господствовал штиль, и океан казался вылитым из стекла, настолько он был тих и безмятежен.

Прогулочная палуба пассажиров второго класса после завтрака обычно была уже прибрана матросами, которые всегда находили себе работу с самого раннего утра: подвязывали такелаж, убирали лишнюю оснастку, мешавшую прогулкам вояжёров (среди них преобладали коммерсанты средней руки) или представителей торговых компаний, ищущих новые рынки сбыта по обе стороны океана. Женщин было не так много, большей частью замужние дамы, путешествующие с семьёй.

Ровно в полдень штурман определял секстантом местоположение «Роттердама», после чего прикалывал маленький картонный пароходик в нужное место на огромной карте Атлантического океана, висевшей при входе в ресторан первого и второго классов. Обычно рядом с ней собирались мужчины, хваставшие друг перед другом своими познаниями в мореходном деле. Клерки и чиновники, так и не ставшие моряками, теперь щеголяли рассказами о морских катастрофах, таинственных островах и неизвестных человечеству чудовищах, обитавших на бездонной океанской глубине.

Надо отметить, что из-за работы паровой турбины пароход, даже в тихую погоду, хоть и шёл вперёд, рассекая острым носом волны, но всё равно слегка покачивался, что приводило к неуверенной походке тех, кто был склонен мерить шагами палубное пространство. Многие предпочитали, укутавшись в плед, проводить время в раскладном кресле с книгой или, любуясь океаном, дегустировать напитки, предлагаемые стюардами за дополнительную плату.

Самые жизнерадостные и выносливые путешественники, среди которых было и немало дам, развлекались играми. Одни бросали толстые верёвочные кольца на деревянные штыри, установленные на специальной доске, с написанными на них очками. Другие с помощью клюшек пускали по палубе деревянные шайбы в расчерченный мелом прямоугольник с цифрами так, чтобы выбить шайбу соперника за его пределы, а самому попасть в клетку с бóльшей цифрой.

Бывший статский советник сидел в кресле, подняв воротник пальто и надвинув на глаза шляпу. Со стороны могло показаться, что Клим Пантелеевич дремал, хотя на самом деле он наслаждался панорамой океана и очередной конфеткой фабрики «Георг Ландрин».

– Доброе утро, мистер Ардашев, – раздался знакомый голос.

Частный сыщик повернул голову и сказал:

– Я тоже надеюсь, что оно будет для нас добрым. Садитесь, мистер Баркли. Леденцы не предлагаю, зная, что вы их не терпите.

– Ваша правда, – пробасил американец и расположился в соседнем кресле, дав знак стюарду, чтобы ему принесли плед. – Не переношу ни леденцы, ни жевательную резинку. Я вновь принёс вам отвратную новость: Лилли Флетчер только мне сказала, что уволится сразу, как только мы прибудем в Нью-Йорк.

– То есть завтра?

– Выходит, так.

– Причину назвала?

– Говорит, что боится.

– Резонно. Она ведь единственная оставшаяся в живых ваша подчинённая, отправившаяся в Европу.

– Для женщины я ей неплохо плачу. Где ещё она найдёт такое высокое жалованье? Откровенно говоря, мне жаль с ней расставаться. Красавица, конечно, но передо мною строит из себя недотрогу. А что у неё в голове – одному Богу известно. Подобные дамы самые опасные в смысле женитьбы. Выкидывают такие коленца, что о-го-го! Я по своей Марго сужу.

– Все люди разные. Тут пол неважен.

– Не скажите, – закуривая «Упман», вымолвил банкир. – Чем баба красивее, тем она стервознее, потому что видит, как на неё наш брат заглядывается. У неё в мозгах одно: как бы не продешевить, как бы урвать ухажёра побогаче, да с хорошим приданым. Да и родители учат её этому с детства. – Он улыбнулся. – Нет, есть, конечно, дурёхи, которые гонятся за молодыми и красивыми голодранцами. Только, согласившись пойти с ними под венец, по происшествии нескольких лет они начинают этих молодцов поедом есть за их бедность. Мол, недотёпа, лентяй и неудачник. Зачем я, простодушная, с тобой только связалась?! Тут вам и драма, и самая настоящая трагедия. Разве я не прав?

– Наверное, большей частью правы. Только пройдёт несколько десятков лет, и всё изменится. И случится это, когда женщины обретут настоящие, а не декларативные права наравне с мужчинами. Дамская психология изменится, потому что все леди станут самодостаточными.

– Мы с вами почти ровесники и уж точно до этого времени не доживём, – покачал головой Баркли. – Лет сто должно пройти, не меньше.

– Скажите, а мисс Флетчер сама к вам пришла и заявила об увольнении?

– Нет. Это была моя инициатива с ней встретиться. После нашего вчерашнего разговора я решил попросить Лилли подготовить все данные фирмы господина Крафта в Стокгольме и брокера Берлинской биржи, проводившего сделку по покупке золота. Постучал к ней в каюту. Она вышла, выслушала меня, сказала, что волноваться не стоит: все адреса есть в стенографических отчётах и в черновых записях по сделке… А потом помолчала и выдала новость об увольнении. Я, признаться, оторопел… И сразу к вам. У вас дверь закрыта, вот я и поднялся на палубу.

– Уволиться она может, но совсем потерять с нами связь у неё не получится.

– Да? – удивлённо вскинул бровь Баркли и выпустил дым.

– Мисс Флетчер – важный свидетель по покушению на вас и Эдгара Сноу в Голландии, а также по убийству Алана Перкинса в Праге и Эдгара Сноу уже здесь, на пароходе. Да и в Берлине тоже. Помните судью из Кёльна, отца шестерых детей, отравленного из солонки?

– Да-да, вы правы. Я совсем забыл об этом несчастном прусаке.

– К тому же уход Лилли не обеспечит её безопасности, хотя бы потому, что Морлок может и не знать, что она уволилась. А если даже ему станет это известно, разве он не попытается сыграть на вашей жалости к ней?

– Безусловно, – согласился Баркли и набросил на плечи принесённый стюардом плед.

– Но давайте вернёмся к вашему допросу инспектором уголовной полиции в Роттердаме. Помните?

– О да! Припоминаю.

– О чём он вас спрашивал?

Наморщив лоб, американец произнёс:

– О восьмиугольной памятной золотой монете в пятьдесят долларов, выпущенной к всемирной выставке «Панама-Пасифик» пять лет тому назад. Её нашёл кондуктор в тамбуре, откуда вытолкнули Эдгара. Он спросил, не моя ли монета. Нет, не моя. Моя – дома, в письменном столе. Я уже говорил вам, что в 1915 году, в год проведения выставки, я купил банк и назвал его в честь себя San Francisco JBank, то есть банк JBank – Банк Джозефа Баркли (Joseph Barkley). Я приобрёл пять памятных монет и подарил их членам правления.

– Они и сейчас в него входят?

– Их осталось четверо. Пятый – мой компаньон и хороший друг Морган Локхид – исчез.

– Умер?

– Нет, пропал.

– Признан безвестно отсутствующим?

Американец покачал головой.

– Ещё не вышел срок, в течение которого его могут признать безвестно отсутствующим. К тому же этот период дважды прерывался. Первый раз я получил от него телеграмму из Лас-Вегаса – маленького городка в Неваде – о том, что он берёт отпуск на полгода в связи с продолжением путешествий. А вторую, ещё через полгода, он прислал жене из Мексики. Она мне её показывала. Текст состоял из трёх предложений. Я запомнил его наизусть: «Дорогая, я жив и здоров. Скоро вернусь. Не волнуйся».

– Странно.

– Более чем. Я уже думал, что он попал в мексиканскую тюрьму. Мой адвокат послал туда запрос. Оказалось, что и там его нет.

– А сколько ему принадлежало акций?

– Раньше он имел тридцать пять процентов.

– Прилично!

– Больше было только у меня – пятьдесят два.

– Дивиденды по ним выплачивались?

– Они перечислялись на его счёт до конца 1915 года. А в конце года на общем собрании акционеры приняли решение об увеличении уставного капитала в десять раз. Локхида на собрании по понятным причинам не было, хотя мы уведомили его по месту проживания. Но что толку? Жена Моргана правопреемницей не являлась, поскольку он не числился ни погибшим, ни пропавшим. Соответственно, его доля уменьшилась до трёх с половиной процентов. – Баркли пожал плечами. – А что было делать? Бизнес должен развиваться. Он не может зависеть от прихотей одного человека. Я не удивлюсь, если окажется, что Мо подался в какой-нибудь монастырь в Перу либо построил себе хижину на берегу Амазонки и наслаждается одиночеством. Он всегда был немного с придурью. И зря я тогда согласился отважиться вместе с ним на глупое путешествие через Мохаве.

– Что? – Частный детектив приподнялся в кресле. – Вы переходили пустыню?

– Да, представьте себе. Чёрт меня дёрнул на эту авантюру.

– И когда это случилось?

– В августе пятнадцатого, – вздохнул Баркли.

– Для неподготовленного человека это самоубийство.

– Я тоже так считал, но друг меня уговорил. Откровенно говоря, я пошёл у него на поводу лишь для того, чтобы хоть немного расстаться с лишним весом.

– Весом? – Ардашев рассмеялся. – Вы с жизнью могли расстаться. Сколько дней вы планировали находиться в пути?

– Десять. И по его расчётам, за это время мы должны были преодолеть сто десять миль. Морган был членом Американского географического общества и бесплатно получал журнал «Нэшнл географик». За год до этого он отправился в Альпы и провёл там целую неделю. Мо гордился тем, что, имея минимум снаряжения, при почти полном отсутствии продуктов сумел не только выжить зимой в горных условиях, но и преодолеть перевал. Тогда он тоже звал меня с собой, но я считал, что нельзя нам, самым крупным акционерам, надолго оставлять банк, ведь вся эта затея вместе с дорогой отняла бы по меньшей мере один месяц, а кроме того, могла плохо кончиться.

Баркли замолчал, и было слышно, как недовольные волны бьются о борт парохода. Затем он спросил:

– Вам это интересно?

– Да, с удовольствием послушаю ваш рассказ.

– Хорошо, – кивнул американец и, помолчав немного, продолжил: – Неподалёку от Голливуда, захватывая юго-восточную часть Калифорнии, северо-запад Аризоны и юг Невады, простирается пятая по величине пустыня мира – Мохаве. Она знаменита Долиной Смерти, песчаными дюнами, обширными областями такыров и едкими щелочными холмами. Шоссе из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас пересекает её как раз через «содовые холмы» и такырники. Температура там доходит до +43 R°^[33] и выше при свирепом горячем ветре. В округе Сан-Бернардино, примерно на одной трети пути из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас, лежит небольшой городок Барстоу. За ним начинается пустыня, и оттуда мы должны были начать наш пеший переход. Мой компаньон проложил маршрут на северо-запад в направлении южных отрогов гор Сьерра-Невады к городку Йоханнесбург. Местные его называют Джо-бург. Это конечная станция железной дороги Рандсбург. Городишко маленький. Население – две сотни жителей.

Путь пролегал по самой засушливой части Мохаве. Никакой особенной экипировки у каждого из нас не было, кроме охотничьего ножа, увеличительного стекла, белого носового платка, армейской фляжки в суконном чехле с надетой сверху кружкой, двадцатифутовой^[34] тонкой верёвки из конского волоса, куска брезента размером четыре на четыре фута и такого же размера отрезка белой ткани и двух компасов. Одеты мы были одинаково: летние белые рубашки с длинными рукавами, лёгкие светлые брюки, подпоясанные армейскими брезентовыми поясами, парусиновые туфли, носки из хлопка и соломенные шляпы с большими полями.

Пообедав в придорожном кафе двумя бифштексами, часа в три пополудни мы зашагали к песчаным дюнам. Стояла адская жара. Ни воды, ни еды мы с собой не брали, потому что надеялись всё необходимое найти на месте.

Мо сказал, что перво-наперво мы должны обеспечить себя водой. Он выбрал бархан, ориентированный на восток-запад, и на северном склоне, у его подошвы, отыскал довольно ровный участок размером пять на пять футов^[35]. Сняв аккуратно слой песка в один фут, он отбросил его в сторону и сделал в центре приличную выемку, куда поставил кружку, а сверху накрыл всё брезентом, не забыв прижать края брезента песком и насыпать песка в его центр с тем, чтобы образовавшийся опрокинутый конус оказался над стоящей внизу кружкой. После этого он нашёл креозотовый куст, привязал сверху кусок белой материи так, чтобы тень закрывала только плечи и голову, и, сказав, что мы можем смело спать два-три часа, уснул. Я в точности повторил все его действия с брезентом и кружкой, после чего лёг отдыхать под своим куском материи у соседнего куста. В отличие от меня он заснул сразу. Я же истекал потом и не мог даже сомкнуть глаз. Я уже начинал проклинать себя, что согласился на это глупое путешествие, и сам не заметил, как провалился в сон. Проснулся я оттого, что Морган тряс меня за плечо. Оказалось, что за время нашего сна обе кружки наполнились абсолютно чистой водой. Оказывается, всё дело в том, что песок гигроскопичен и в нём содержится довольно много воды, но не везде. Нужен северный склон достаточно высокого бархана, ориентированного на восток-запад. Там скапливается больше всего влаги, которая испаряется и оседает на брезент в виде росы, а потом стекает в кружку. Я попробовал воду. Она была прохладной и вкусной, без солей и постороннего запаха. Я аккуратно перелил драгоценную жидкость в фляжку, и мы продолжили путь.

Наш сытный обед в Барстоу всё ещё не давал проявляться голоду, хотя, судя по солнечным часам, была четверть седьмого. Собрав брезент и следуя примеру своего друга, я засунул его за пояс. Мо уверил меня, что надо двигаться на северо-восток, и я зашагал с ним рядом, проверяя время от времени наш маршрут по компасу.