Иван Андреевич Авилкин
Мы все порой смотрим на звезды
Отец Митча
Что до отца Митча, тот, с неохотой отпуская сына в Токио, предчувствовал появление в будущем огромной и непреодолимой пропасти между ними, связанной, как оказалось потом, не столько с гигантским по меркам Нобуо расстоянием до столицы северного соседа, сколько с изменениями в сознании и мировоззрении сына.
Переезд Мичайо в Россию стал причиной тяжелого, продолжительного и болезненного разговора с сыном, после которого здоровье Нобуо пошатнулось. Отчасти потому, что сын открыто делился только одной причиной своего переезда, тщательно и стыдливо скрывая другую.
Когда новость о смене вероисповедания Мичайо наконец дошла до Нобуо, тот в несвойственной себе манере разразился гневными проклятиями в адрес сына, клятвенно дав себе обещание навсегда вычеркнуть его из своей жизни.
С тех пор они не общались, несмотря на многочисленные попытки помириться со стороны самого Митча, его брата, сестры и даже мамы, которая, несмотря на материнскую тоску по сыну, крайне редко позволяла себе выступать против воли мужа.
Русское-народное хокку
Мысль о том, что воссоединить Митча с отцом невозможно, не давала Диме покоя. В его семье не существовало проблем с личным выбором, так же, как и не было запретных тем для общения. Единственным конфликтным моментом между ним и родителями стал выбор любимой футбольной команды. Тогда Дима перед началом телетрансляции футбольного матча Торпедо-Зенит честно признался отцу, что больше не болеет за Торпедо, выбрав себе в любимцы московский Локомотив. Отец, страстный поклонник черно-белых, мрачно выслушав речь сына, лишь молча встал, оделся и ушел из дома.
Вернулся он спустя двадцать минут, сунул руку в пакет, достал оттуда лаймовое пиво с розовой этикеткой и со словами: «держи, я слышал, вы – девочки, такое пьете» смачно заржал.
Непрерывный поток воспоминаний и размышлений прервало сообщение от Кости, младшего сотрудника лаборатории: «Борисыч собирает всех в лабе». Дима, опомнившись и залпом допив остывший чай, быстрым шагом направился в рабочий кабинет. Зайдя внутрь и первым делом найдя взглядом Митча, он спросил: «Ты как?».
– Я хорошо, – улыбнулся японец и процитировал хокку, коих он знал по ощущениям Димы бесконечное количество:
Я поднялся на холм,
Полон грусти – и что же:
Там шиповник в цвету!
– Удивительный вы народ – японцы! – выдохнув, улыбнулся Дима, не переставая удивляться умению японца находить прекрасное там, где русскому человеку видится сплошной и кромешный мрак. Немного поразмыслив, Дима парировал:
Яичко разбито,
Бабка с дедом рыдают.
Но я же курица, в конце концов!
Только познакомившись с Митчем, Дима сразу восхитился манерам, воспитанию и образованности японца. Помимо прочего, Митч хранил в голове бесчисленное количество японских стихотворений – хайку, которые у нас почему-то известны как хокку. Потратив года полтора, Митч перевел большую часть известных себе хайку на русский язык, став самым популярным переводчиком одного из тематических сайтов.
Со временем, Дима стал понимать смысл и настроение этих, казалось, незатейливых трехстишей, научился восхищаясь их глубиной и простотой. Первое время он даже пытался подбирать аналогичные по смыслу русские пословицы и поговорки, однако, так и не сумев преуспеть в этом, решил сам выступить в роли автора, назвав это «русское-народное хокку». С тех пор, культурно-поэтическая дуэль стала неотъемлемой частью общения в интернациональном коллективе.
Подготовка к конференции
– Лингвисты, вы кафедрой не ошиблись? здесь радиоастрономия! – не отрываясь от мобильного, подметил Костя, все это время сидевший в углу за своим рабочим местом.
– Ты смотри! Уголок «батрачу-левачу» вышел из тени, – довольно подметил Дима, намекая на постоянные подработки Кости «на сторону».
Пока Дима и Костя обменивались ехидными гримасами, что уже стало неотъемлемой частью жизни маленького коллектива, Митч серьезно спросил:
– А зачем Сенсей нас так рано всех собирает? – вопрос был адресован Косте, который чуть раньше разослал сообщения коллегам.
– Не знаю, мы в коридоре встретились утром, он весь в мыле был, попросил срочно всех собрать, – пожал плечами самый юный сотрудник лаборатории.
– Значит, что-то серьезное, если даже мыло не успел смыть.
В этот момент открылась дверь, и взмыленный Сергей Борисович с порога перешел сразу к сути:
– Все в сборе, молодцы! У меня отличная новость – мы только что получили визы в Англию. Все четверо!
– И я тоже? – эта новость так поразила Костю, что тот в одно мгновение выпрямился на стуле, удивленно уставившись в руководителя. Заинтересованный и включенный в рабочий процесс Костя – явление редкое, даже по меркам тех редких космических явлений, который он изучал.
– Эммм… ну да, ты же числишься в соавторах статьи. Оргкомитет, когда запрос в английское посольство делал, всех нас четверых указал, – пояснил Горин, – так что дружно, с удвоенным энтузиазмом готовимся к конференции! А я в бухгалтерию пошел, командировочные нам оформлять!
С этими словами Сергей Борисович скинул верхнюю одежду на свободный гостевой стул и снова исчез.
– Совсем не похоже на Сенсея, – отметил Митч крайне несвойственное поведение руководителя.
– Да он же спит и видит, чтобы понравиться Стивенсону, не о чем больше думать не может, – грубовато, но, по существу, ответил Костя.
– А ты, я смотрю, не сильно рад, – Дима отметил негатив Кости по отношению к своему неожиданному участию в конференции.
– Мы же все прекрасно понимаем, – забурчал Костя, снова погружаясь в свой телефон, – Борисычу нужны только вы с Митчем, чтобы попасть в СКЕЙ2. Я ему как телеге пятое колесо.
Пока Митч пытался понять, как связано пятое, скорее всего запасное, колесо с негативной интонацией Кости, Дима вспомнил, как его любимый Локомотив лет двадцать назад тоже называли пятым колесом в телеге московских футбольных клубов.
– Да с чего ты взял? Без твоего гениального кода мы бы ни за что не успели подать статью вовремя. И уже точно не получили бы приглашение в Джодрелл-Бэнк.
– Только Борисычу до это нет дела. Если бы не оргкомитет, сидеть мне здесь в Москве, пока вы в Манчестере по пабам ходите.
Поняв бессмысленность попыток переубедить Костю, Дима был вынужден признать, зерно правды в словах коллеги есть. С тех самых пор, как мировое научное сообщество затеяло строительство самого крупного радиотелескопа в мире – радиоинтерферометра SKA – Сергей Борисович всеми способами искал возможность попасть в его команду. Первый проблеск надежды случился в Токио, где Горин познакомился с Майклом Стивенсоном, научным руководителем проекта СКЕЙ. Несмотря на человеческую симпатию со стороны коллеги-англичанина, научные достижения Горина были не столь выдающимися, а уровень владения передовыми методами в радиоастрофизике оставлял желать лучшего.
Тем не менее, последующие годы прагматичный одиночка Горин планомерно рос, как в профессиональном смысле, так и в личностном, сумев-таки собрать и удержать вокруг себя стабильную молодую команду аспирантов, приоткрывшему ему дверь в Большую науку.
Это довольно быстро дало свои плоды и позволило разработать прорывную и смелую, но достаточно реалистичную гипотезу, наделавшую шуму в научном сообществе. Так как экспериментальное подтверждение гипотезы Горина было возможно только на самом совершенном оборудовании, коем и является перспективный SKA, Стивенсон был готов включить данный пункт в научную программу своего детища в случае, если Горин сможет заинтересовать научный совет SKA на ближайшей конференции в Манчестере, где находится штаб-квартира проекта.
Из этого лаконичного и последовательного плана выпадал только Костя. Он был самым молодым и последним, кого Горин взял себе в команду. Профессиональной интуицией он не обладал, носил длинный хвост и жидкую козлиную бородку, всегда неопрятно одевался, поэтому был не в почете у руководителя, неустанно следующего образу культурного и опрятного ученого, неизменно выбирающего хоть и дешевые, но строгие костюмы. Зато Костя играючи владел мастерством быстро написать программный код любой сложности, разбирался в компьютерном железе и сотфе. Без подобного человека в наше время не может существовать ни одна научная команда, но лишь время от времени. Поэтому все показные мероприятия, где команда Горина принимала участие, проходили строго без участия Кости.
Интерес Кости в работе с Гориным был также прост и циничен – досидеть в аспирантуре до двадцати семи лет, чтобы избежать армии. Поэтому Горин, все прекрасно понимая, позволял Косте работать на сторону. Хотя со стороны других подчиненных требовал, порой, бескомпромиссной вовлеченности.
Обеденный перерыв
Выкроив время на обед, Митч позвал Диму в суши-бар недалеко от здания Института. Костя остался в лаборатории, сославшись на занятость по сторонним проектам.
Было бы глупо считать, что настоящий японец полюбил типичный московский сетевой суши-бар, все сводилось к банальной экономии средств на недорогих бизнес-ланчах, а также возможности прогуляться несколько минут в хорошую погоду. Тем более в пятницу, когда в кафе меньше всего посетителей.
– А ведь Костя прав, – заметил Дима по пути к ресторану, – Горин только и мечтает, чтобы перетащить нас троих в Манчестер. Ты сам-то рад такой перспективе?
– Знаешь, Дима, раньше я сказал «да», не думая. Но сейчас все больше связывает меня с Россией, ехать в Англию я не хочу. А ты?
– Да и мне не сильно хочется туда, все свои ответы в астрофизике я уже нашел.
Митч предвидел, что в скором времени пути его, Димы и Горина разойдутся. И чем ближе был этот момент, тем труднее было смотреть в глаза тем, кто стал частью его жизни и во многом заменил семью. Он грустно и тяжело выдохнул и посмотрел своим пронзительным взглядом на коллегу:
– Пришло время сказать Сенсею. Дать время подготовиться. Подумать о новой команде.
– Только за месяц он не сможет найти новую команду, а без нее путь в СКЕЙ ему точно закрыт, – посетовал Дима.
– Уже нельзя откладывать эту проблему, Дима, мы и так слишком долго затянули с ней, – заключил Митч, – а как сделать, чтобы сложилось правильно для всех, тут без божией помощи не обойтись, – с этими словами коллеги подошли к двери ресторана. Дима ждал очередной хайку-мудрости от Митча, изрядный запас которых всегда имелся в рукаве японца, но ее не последовало. Дима тоже не знал, как ответить, поэтому решил не продолжать.
Быстро сделав заказ из досконально выученного меню и привычно теребя палочки для суши в руках, Митч вернулся к прерванному им утреннему разговору:
– Почему вселенная молчит? Что ты расскажешь студентам?
– Я думаю начать с того, что уже говорил на защите курсовой: про количество найденных потенциальных экзопланет, циклы развития техногенных цивилизаций, проекты SETI и Breakthrough Listen. Минут за двадцать уложусь.
– А дальше?
– А дальше объясню, почему все это ерунда и не принесет никаких результатов.
– Ты же понимаешь, что они ни чёрта не поймут с того момента, как ты перейдешь к своей теории, – некоторые эмоционально усиливающие фразы Митч уже успел интегрировать в свой лексикон, правда, не всегда корректно произнося их. Например, выражение «ни черта» он неизменно произносил через букву «ё», что придавало этой фразе особый колорит и шарм.
– Сейчас – не поймут. Но зерно сомнений и знания я заложу в их молодые головы, – парировал Дима, – придет время – они дадут свои плоды.
– А зачем обязательно им знать? Уверен, первая часть твоего доклада будет им… как это говорится… по глаза.
– За глаза, – улыбнулся Дима и сделал небольшую паузу, чтобы японец смог перезаписать в свой совершенный головной компьютер правильную фразу, – я же ученый, и должен делиться с миром своими открытиям!
– Открытия должны быть представлены в правильное время и в правильном месте. Что будет, если сакура зацветет в ноябре? – от этой ужасающей для каждого японца мысли лицо Митча на мгновение исказилось.
– Не важно, когда она зацветет, важно, чтобы дала плоды. А вишневое варенье можно в любое время съесть.
Митч с глубокой печалью посмотрел на Диму. Есть вещи, которые, по его убеждению, должны происходить так, как мы привыкли, и никак иначе. Это та самая основа мироздания, тот базовый уровень бытия, которое позволяет человечеству сохранять веру в себя и шаткую надежду на будущее, давая твердую почву для рывка вверх тем, кто готов. Митч прочел в глазах Димы гордость. Тот, однозначно, был доволен своим умением парировать мудрые и возвышенные замечания коллеги.
– Мне кажется, Дима-сан, ты пытаешься насильно дать людям то, в чем сам еще до конца не разобрался. Знание уже вокруг нас. Но готовность принять новое лежит исключительно внутри человека и ждет нужного момента. Ответ должен последовать, когда задан вопрос… Вспомни себя в двадцать лет. Как бы ты воспринял тогда те истины, что открыты тебе сегодня? – на этом вопросе Митча Дима хотел возразить, но серьезное выражение лица японца однозначно транслировало необходимость дослушать его до конца, – русскому человеку не обязательно знать, иногда ему достаточно просто верить.
– А как же ты? – парировал Дима, – когда я рассказывал тебе о своих открытиях, ты совершенно легко и буднично воспринимал мои слова.
– Я японец, выросший в буддистской семье, – во весь рот разулыбнулся Митч, – для меня это никакое не открытие, а часть повседневной жизни.
– Тогда зачем ты пошел в Православие, если в Буддизме, как на блюдце, уже лежит все то, к чему я, набив множество шишек, шел десять лет? – расстроившись и потупив взгляд, спросил Дима.
– В Буддизме не нужно любить Бога и благодарить его за всё. А мне – нужно.
Все в очередной раз свелось к разнице в менталитетах между русским японцем и японским русским. Понимая это, Дима замолчал, уставившись в одиноко стоящий соевый соус ровно посередине между ним и Митчем. «Каждый раз одно и то же», – про себя отметил глубоко раздосадованный Дима, добавив вслух: «японцы, русские, но ведь соевый соус мы все любим!».
– Соевый соус придумали в Китае, – переходя с улыбки на смех, парировал Митч, – а у китайцев талант продавать по всему миру то, что сделано в Китае.
Принесли еду, и пока заметно проголодавшиеся коллеги нарочито ритуально готовились к поеданию знакомого до каждого ингредиента бизнес-ланча, общее настроение за столом изменилось, перестав быть созвучным с предыдущей темой разговора. Молча и без особого удовольствия доев мисо-суп, Митч неожиданно сделал Диме предложение:
– Завтра праздник Православный, Вознесение Господне. Будет служба у нас в храме. Хочу, чтобы ты тоже был. Ты никогда не видел, как я служу.
– Никак не могу свыкнуться, что человек с лицом японца рассказывает мне про Православие, – Дима до сих пор так и не смог до конца принять, что у молодого японца-астрофизика есть иная, потаенная для многих сторона, которая скрывает большую и важную часть его внутреннего мира.
– Мне радостно увидеть тебя на службе. Будет праздничный обед потом, я тебя приглашаю, – говоря о Православии, Митч менялся в лице, складки на лбу выравнивались, голос становился тише, ниже и певучей, неизменный японский акцент терялся в новых интонациях и произношениях. При этом сам Митч, выглядевший юно даже по меркам свое нации, моментально взрослел лет на десять, если не больше. Возвращаясь к другим темам, Митч снова превращался в того вечно молодого японца с застывшим во времени лицом, которого Дима знал многие годы. Ища причины таких мгновенных и причудливых метаморфоз, Дима со временем понял, что именно то одухотворенное и светлое лицо было естественным для Митча, который был вынужден носить маски все остальное время.
– Хотя, чего я удивляюсь, я сам точно также выгляжу странным и диковинным экспонатом, когда приезжаю к Ламе в непальский монастырь, – улыбнулся Дима, приняв приглашение коллеги.
– Здорово, очень буду рад тебя видеть! – искренне обрадовался Митч и, вспомнив кое-что важное, добавил, – Настоятелю подарили сыр из молока овец. Настоящий, из Кавказа, как ты любишь! Приедешь – обещаю угостить!
Остаток обеда прошел в неторопливом обсуждении рабочих вопросов и подготовки к конференции. Митч снова надел на себя маску, а Дима все время отвлекался на воспоминания о поездках на Кавказ, где и познакомился с любимым сыром.
– Знаешь, хитрый якудза, как меня завлечь! – улыбнулся Дима, вспоминая историю знакомства с этим волшебным продуктом.
История о том, как соль и суп открыли путь к сыру и сердцу
В конце первого курса аспирантуры Дима впервые попал в действующую обсерваторию: три недели полноценной научной практики на Специальной астрофизической обсерватории РАН в горах Архыза. Митч был вынужден остаться в Москве из-за жестких квот на посещение действующих научных объектов, поэтому Дима был всецело сосредоточен на себе.
Кавказ до глубины души поразил молодого ученого. Удивительной красоты закаты и рассветы, приветливый, дружелюбный и, одновременно, суровый климат, чистейшие воздух и вода, искренние улыбки местных жителей с их обветренными морщинистыми лицами. Пронзающий горный ветер, который словно искусный мастер акупунктуры жалит леденящим холодом каждую клеточку тела, всегда точно поражая цель. Звезды, такие близкие и яркие, на них можно смотреть, не отрываясь, часами.
Диме даже казалось, что стоящее под боком огромное зеркало, способное в миллионы раз приблизить звезды к нам, было бездушной и ненужной безделушкой, потому что здесь, в горах Кавказа звезды говорят с нами совершенно на другом языке, без всякой математики и физики.
Дима, который, как ему казалось, не мог всецело напитаться этой красотой, каждый вечер выходил на улицу, садился на лавочку и любовался заказами, каждый раз новыми и неповторимыми. Вечерами Кавказ становился каким-то особенно гостеприимным. Ветер стихал, облака разбегались по своим горным укрытиям, давая местным жителям и гостям время для разговоров и заслуженного отдыха. Со временем Диме стало казаться, что это время – лучшее для размышлений, тихих бесед и обмена накопившимися за день новостями. Горы и леса, реки и долины, дикие птицы и домашний скот – все делилось друг с другом самым сокровенным, пережитыми эмоциями, воспоминаниями и планами на будущее, обязательно светлыми и добрыми. Все это глубоко пропитывало сердца, вплетаясь в ткань мироздания. Ближе к полуночи неизменно поднимался пронзающий горный ветер, своим мощным и целительным потоком сдувая с гор, долин и ледников Кавказа все лишнее, случайно привнесенное из вне, всю боль и страх, любовь и надежду, не успевшие укорениться в сердцах.
В один из таких тихих волшебных вечеров Дима разглядел в долине, чуть ниже обсерватории, несколько палаток, хаотично разбросанных вдоль небольшого горного ручья, словно разноцветные камушки, рассыпанные ребенком по полу. Рядом разместилась группа туристов, мирно ютящихся у согревающего тела и души костра. Один из них, каким-то непонятным образом разглядев на вершине горы неподвижного Диму, помахал ему рукой. Удивившись, Дима смог изобразить лишь что-то неуклюжее в ответ, отдаленно напоминающее приветствие. Фигура туриста поднялась и медленно направилась вверх по горной тропе в сторону наслаждающегося вечером Димы. Спустя довольно продолжительное время – кажущаяся близость в горах обманчива, турист приблизился к Диме, черты его лица и фигуры стали отчетливо видны в закатном солнце.
– Приветствую вас! – ничуть не запыхавшись, произнес незнакомец.
– И я вас, – ответил Дима, отметив необычайную выносливости собеседника.
– Вы уж простите, что отвлекаю. Вижу, наслаждаетесь вечером, – извинился турист, уловив настроение собеседника, – у вас можно попросить соли? Мы свою, видимо, на прошлой стоянке забыли.
– Соль? Конечно, сейчас принесу! – Дима сбегал в ближайший корпус и принес пачку соли, которой в этот год завезли даже больше, чем нужно.
– Спасибо огромное, а то без соли еда совсем пресная, даже в таких сочных местах, – театрально сложив руки перед собой в индийском приветствии, поклонился незнакомец, – Кстати, вы голодны? У нас отличный суп на ужин, можем вас угостить.
Несмотря на удивительные красоты вокруг и возможность поработать на профессиональном объекте, компания более опытных и занудных сотрудников обсерватории уже стала надоедать Диме, поэтому он, не раздумывая, согласился на предложение разбавить свое привычное общение новыми знакомыми.
Спустя минут десять неторопливого спуска Дима со своим спутником вышли к лагерю туристов. Спуск по каменистой тропе был не самым легким, поэтому попытки начать беседу неизменно ускользали из-под ног на шатких и скользких камнях. Тем не менее кое-что Дима узнал.
Спутник оказался заядлым походником и, одновременно, поваром в ресторане Ростова-на-Дону. Звали его Артур, он был жилистым и худощавым, но крепким на вид мужчиной лет сорока. Ростом немного выше Димы, с длинной седоватой бородой и жесткими как стальная проволока пепельными волосами с проблесками серебра, собранными в хвост. Его глаза излучали детский, почти щенячий восторг, ярко контрастирующий с поставленным и низким голосом, близким к басу.
Артур был гидом для небольшой группы туристов – йогов, которые совмещали все преимущества летних горных походов с занятиями йогой по утрам и вечерам среди удивительных красот и девственной чистоты Кавказа. Лица людей у костра были довольные и, одновременно, усталые. Глаза с жадностью смотрели на казан с супом, покачивающийся на перекладине в стороне от огня над красноватыми, мирно тлеющими углями. Взгляды всей группы были устремлены на Артура, когда они с Димой вошли в поле света, создаваемое догорающим костром.
– Наш спаситель, Дмитрий! Человек, спустившийся к нам со звезд! – Артур по-дружески приобнял Диму одной рукой, одновременно поднимая и тряся над головой пачкой соли в другой руке.
– Да ладно вам, велика заслуга, – засмущался Дима под радостные возгласы публики, при этом отметив остроту ума Артура.
Артур молниеносно подскочил к огню, играючи быстро добавил нужное количество соли в казан и с довольной улыбкой кота церемониально пригласил всех к ужину, хотя все и так сидели вокруг у костра, пуская слюни и теребя в руках пустые миски.
Запах от еды стоят настолько удивительный, что и Дима, не раздумывая, принял от Артура тарелку. Угостившись сначала небольшой порцией супа, Дима был вынужден стыдливо попросить добавки под добрый смех присутствующих – вкус его оказался еще более удивительным, насыщенным и острым, чем аромат.
Когда суп подошел к концу, Артур достал из пакета пластиковую, немного затертую миску и раскрыл ее. В ней лежал большой кусок белого овечьего сыра.
– Угощайся, Дима, это десерт. Овечий сыр местного производства!
Дима отломил кусок и положил себе в рот…
Вкус сыра настолько сильно пришелся Диме по душе, что тот непроизвольно издал звук наслаждения, закатил глаза и откинулся на корягу, мирно лежащую за ним. Он даже не заметил, что группа, пристально наблюдающая за ним, одобрительно захихикала.
Насладившись ужином и проведя немного времени в размеренных и шутливых разговорах с туристами, Дима не сразу заметил, как начало смеркаться. Он даже немного расстроился, что пришла пора возвращаться в компанию скучных и занудных коллег-ученых, разговоры с которыми сводились только к обсуждению научных результатов и коррупции в среде дельцов, управляющих наукой страны.
Проводя Диму до прямой тропы к обсерватории, Артур рассказал, где находится ближайший лагерь пастухов – кош – и как можно там разжиться сыром. Заодно он оставил Диме свои контакты, пригласив в ближайшем августе в новый поход по этим дивным местам.
Дима с радостью согласился. А овечий сыр с Кавказских гор с тех пор стал излюбленным деликатесом Димы, чего нельзя сказать про остальных сотрудников обсерватории, которые уже на третий день демонстративно отказались скидываться на новую порцию лакомства.
На утро Дима, раздираемый любопытством и гастрономическим голодом, проснулся раньше обычного и хотел, было, навестить новых знакомых, но к своему разочарованию обнаружил, что группа, несмотря на раннее время, уже покинула место ночевки и отправилась в неизвестном направлении.
