Иван Андреевич Авилкин
Мы все порой смотрим на звезды
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга посвящается моему двоюродному прапрадеду, отцу Гликерию Сорокину, в миру Гавриилу Анисимовичу. Человек этот удивительной судьбы. Родившись в 1878 году, совсем юным он покинул родную деревню в Рязанской губернии и отправился пешком в Грецию, на Святую гору Афон, где в 1896 году в возрасте 18 лет принял монашеский постриг в одном из монастырей Православной церкви. Затем, вернувшись в уже предреволюционную Россию в Старо-Афонское Петербургское подворье и пройдя через лагеря ГУЛАГа и лишения, смог до самой смерти прослужить священником, сначала на Новгородской, а затем на родной Рязанской земле, где и скончался в почтенном возрасте 84-х лет в 1962 году.
История эта тянет, как минимум, на признание в лике Святых. О чем, по моим сведениям, были серьезные разговоры среди специальных церковных комиссий.
Но книга эта посвящена не духовным подвигам отца Гликерия, а нашему с ним личному общению, его незримому присутствию в моей жизни.
Моя почти мифическая связь с отцом Гликерием стала очевидна в 2013 году, когда я впервые узнал про него в беседе с дедом. Довольно скоро цепочка событий вывела меня на монахов того монастыря, в котором он жил на Афоне более ста лет назад. Примерно в это же время я побывал на его могиле.
В этот период жизнь предоставила мне выбор: идти по стопам отца Гликерия, что требовало от меня лишь формального согласия, или остаться «в миру», чтобы иметь доступ к мирскому: завести семью, родить детей, сделать карьеру.
Как можно догадаться, я остановился на втором варианте.
П.С. за фотографию обложки моя благодарность фотографу Светлане Казиной.
ОТ АВТОРА
Я ни в коем случае не претендую на истину в предпоследней инстанции. Эта книга – отражение моего текущего жизненного опыта. Она не о внешнем, несмотря на некоторые острые темы, затронутые внутри. Она о внутренних переживаниях каждого из нас. А внешние события, как обертки популярной шоколадки, могут быть разными в угоду текущим трендам и значения, по сути, не имеют.
Как и все мы здесь, я учусь любить безусловно, поэтому все еще совершаю ошибки. Тем не менее, как и любой писатель-любитель, обладаю умением использовать слова в качестве волшебного инструмента, которым можно ненароком отковырнуть чьи-нибудь застарелые болячки.
При этом, я искренне считаю, что невозможно достичь духовной реализации, не обладая запредельным уровнем самоиронии. Поэтому прошу всех, кто прочтет эту книгу, отнестись с иронией к тому, что вы почувствуете.
Спасибо и приятного прочтения!
ПУТЬ
Надеюсь, полпути за спиной… Говорят, что труднее всего сделать первый шаг. А где он, первый шаг? Перебирая в памяти поворотные моменты моей жизни, все дальше и дальше отматывая пленку воспоминаний к началу, понимаю, что жизнь – это лишь череда событий, который толкают к новому шагу. Затем к следующему и так далее. Это как маячки, которые понятны только тебе и только в том состоянии, в котором находишься. И ведь делаешь этот шаг, независимо от всего. Просто чем ярче маячок, тем меньше сомнений. И вот становится слишком ярко, и ты снимаешься с якоря. И плывешь, не зная ни начала пути, ни конечной точки маршрута. Пока ветер не стихнет. И вот, вокруг бескрайний океан. Штиль. Зной. И становится одиноко… И снова слишком ярко.
4 ноября 2012г.
ЧАСТЬ # 108
РОЖДЕНИЕ БОДХИСАТТВЫ
______________________________________
В саду, где раскрылись ирисы,
Беседовать с старым другом своим,-
Какая награда путнику!
Мацуо Басе
Лекция по астрофизике
Однажды Будда сидел в тени сандалового дерева в прекрасной тенистой роще в окружении своих учеников. Один из них спросил Будду:
– Учитель, в будущем технологии достигнут таких небывалых высот, что ученые смогут заглянуть в самые ранние моменты жизни вселенной, познают строение атомов и волновую природу сущего. Скажи, о Благословенный, какую пользу это принесет миру?
Будда силой своего просветленного сострадательного ума перенес себя и группу учеников в физическую аудиторию одного крупного российского университета, где манифестировал мудрого Бодхисаттву-профессора, читающего лекцию по астрофизике. Уютно разместившись в углу, Будда своим всецело любящим взглядом указал ученикам в направление профессора, который ждал их вопросов.
– Поведайте нам, о мудрый ученый, какую пользу миру несет ваша наука? – робко осмелился спросить один из учеников.
Ученый с нескончаемой радостью в сердце устремил взгляд на любознательного студента и ответил:
– Сама наука нейтральна. Она не обладает качествами «пользы» или «вреда». Это всего лишь способ самопознания, которое дано людям на этой планете в это время, – профессор дал время для осмысления сказанного им, – лишь то, как мы применяем полученные знания, определяет качество результата. Сострадание и желание пользы для всех живых существ делает науку очень важным инструментом в руках того, кто ищет блага для других. Желание же выгоды только для себя может принести нескончаемый вред даже от самых безобидных научных достижений.
– Я хочу нести пользу миру, изучая науки! – немного погодя, осмелился выступить ученик, – как мне это сделать?
– Твое чистое желание непременно приведет тебя к желаемому результату, – учтиво поклонился студенту профессор, – когда твое обучение в тени прекрасного сандалового дерева у ног Несравненного будет завершено, ты будешь готов продолжить свой путь, изучая науки.
– Как это прекрасно, – обрадовался ученик, – а как вас зовут?
Но сильный поток ветра, взявшийся из ниоткуда, мгновенно вернул любознательного ученика под раскидистые ветви сандалового дерева, в тени которого Благословенный наслаждался прохладой в преддверии новых вопросов.
ЧАСТЬ #1
МИТЧ
______________________________________
«Помните, что смотреть нужно на звезды, а не под ноги»
Стивен Хокинг
Лекция по астрофизике
– Дмитрий Анатольевич, а почему вселенная молчит? – впервые за лекцию оживился кто-то с последних рядов.
– Ого, родственник Ф́ерми проснулся под самый конец лекции? Я польщен! – Дима смолк, предвкушая реакцию аудитории, но ее не последовало. Лишь несколько худощавых студентов с первых рядов, с характерными прыщами на лице и в огромных очках стыдливо хихикнули.
– Ясно все с вами, – улыбнулся Дима, все же решив ответить, – ваш вопрос на самом деле невероятно интересен и не так прост, как кажется. Впервые его сформулировал знаменитый итальянский физик Энрико Ф́ерми более полувека назад. Но и до него, и после, многие великие ученые задавались подобными вопросами. С тех пор научное сообщество далеко продвинулось в изучение космологии, но ответа так и не нашло, – Дима задумался, опустил глаза в пол, будто разыскивая на нем что-то потерянное давным-давно, – И не найдет еще долгие годы… Но! Есть гипотезы, версии, порой самые фантастические. И чтобы их хотя бы озвучить, потребуется целая лекция.
– Мы с удовольствием послушаем! – не унимался все тот же голос с «камчатки».
– Да, да, послушаем! – поддакивали ему заметно оживившиеся соседи.
– А как же разбор задач к зачету? – Дима сопротивлялся для видимости, сделав суровое лицо, хотя студент с дальнего ряда попал в десятку своим, казалось, безобидным вопросом.
– А мы их по конспектам разберем! – настойчивость голоса возрастала, наводя мысли о неподдельном интересе студента к заданному вопросу.
– Еще бы вы их записывали хоть иногда! – усмехнулся Дима, но все же, всецело удовлетворившись вниманием со стороны обычно скучающей аудитории, пообещал уменьшить время на разбор задач. Взамен этого он пообещал посвятить следующую лекцию теме поиска внеземной жизни, чем вызвал небывалый ажиотаж дальних рядов и робкое недовольство рядов первых. Обсуждение абстрактных и умозрительных вопросов не давало им дополнительного повода для уверенности в получении зачета «на отлично» и, что уже греха таить, снижало уровень их самооценки в собственных глазах в непрерывном сравнении себя с теми самыми «крутыми парнями» с задних рядов.
Прозвенел звонок. Аудитория, взволнованная более обычного, быстро опустела, оставив преподавателя наедине со своими мыслями и сдвинутыми в хаотичном порядке партами.
– Что ж, даю вам неделю проститься с прежним миром, – как бы вслед ушедшим студентам ехидно усмехнулся Дима. Тем более, он знал, как это сделать, и ждал он этого момента долгое время.
Лаборатория, где работал Дима
Возвращаясь в помещение лаборатории, где он проводил большую часть своего рабочего времени, Дима вспоминал, как лет пятнадцать назад еще школьником впервые услышал про парадокс Ф́ерми и моментально загорелся сверхамбициозной идеей решить эту непростую загадку. Было это на выступлении именитого и заслуженного профессора астрофизики в отставке, который приезжал по приглашению с лекцией в школу, где учился Дима. Имя профессора Дима не запомнил, поскольку по причине собственного разгильдяйства задержался на заднем дворе школы, оказавшись в актовом зале уже после представления прославленного лектора. Но эффект от выступления умного, находчивого и обаятельного старичка оказался посильнее взрыва сверхновой – Дима с того самого дня грезил космосом, окунувшись в его изучения с головой.
Следование мечте привело Диму сначала на кафедру астрофизики Московского Университета, куда он поступил без экзаменов благодаря отличным результатам на олимпиаде, а затем в Астрономический Институт, где Дима трудился и по сей день, сначала в качестве аспиранта, а теперь и ведущего научного сотрудника в лаборатории профессора Горина.
Погруженный в приятные воспоминания, Дима зашел в лабораторию, на двери в которую гордо красовалась надпись
«ЛАБОРАТОРИЯ РАДИОАСТРОНОМИИ
Научный руководитель проф. Горин С.Б.»
–Привет, Митч! – привычно бодро и торжественно поприветствовал он коллегу-японца.
– Привет, Дима-сан! – не менее церемонно ответил коллега, – как прошла лекция?
– На удивление, интересно! – не скрывая удовольствия, ответил Дима, вальяжно усаживаясь на любимое кожаное кресло напротив японца, – следующую лекцию буду рассказывать, почему вселенная молчит, – отчитался Дима под приятное потрескивание натуральной кожи, неспеша растягивающейся под весом своего хозяина.
– Парадокс Ферми? Но его нет в программе! – удивился Митч и эффектно повернулся на стуле в сторону Димы, показывая тем самым свою искреннюю заинтересованность подобным неожиданным поворотом сюжета.
– Знаю, что нет. Зато я впервые за семестр смог заинтересовать этих оболтусов с задних рядов, – Дима демонстративно подался грудью вперед в сторону коллеги, – может, хоть так смогу их мотивировать к учебе!
– Все зависит от того, что ты им расскажешь, – Митч хитро и с легким прищуром взглянул на коллегу, – я вижу, ты задумал интересное!
Дима театрально прищурился в ответ, собираясь передразнить японца, который за годы совместной работы научился без труда видеть истинные планы коллеги:
– Ты слишком много знаешь, хитрый якудза…
Разговор прервал Сергей Борисович, руководитель научной группы, имевший привычку врываться в кабинет в самый неподходящий момент.
– Коничива, Сенсей! – в один голос поприветствовали сотрудники своего босса.
– Так, оболтусы, хватит бездельничать! – сурово и одновременно как-то по-отцовски тепло ответил профессор, – до конференции месяц остался, а у нас еще конь не валялся!
Митч вопросительно посмотрел на Диму, в очередной раз услышав одну из множества идиом, которые никак не поддавались расшифровке японскому суперкомпьютеру. Он так делал всегда.
– Это значит, что ничего не готово, – пояснил Дима, не отрывая глаз от профессора, но спиной ощутив пристальный и вопросительный взгляд японца.
– А-а-а, – кивнул японец, немного пораздумав, – тогда пошли валять коня! – Митч резонно и торжественно выдал обратную идиому. Дима громко выдохнул, с трудом сдерживая смех.
– Что, я опять неправильно сказал, коня нельзя валять? – искренне расстроился Митч.
– Не-а, – Дима отрицательно покачал головой, неожиданно для себя осознав всю тяжесть положения домашнего скота на Руси.
– А кого можно?
– Так, хватит дурака валять! – не вдаваясь в суть перешептываний подчиненных, рявкнул Сергей Борисович. На этой фразе компьютер Митча окончательно подвис, в очередной раз признавая, что полностью понять русский язык ему не суждено…
Первый вызов великому Ферми!
Уже дома, сидя за массивным деревянным рабочим столом, привычно заваленным бумагами, журналами по астрофизике, конспектами и записями, Дима еще раз вспоминал, почему много лет назад заинтересовался парадоксом Ферми, давая миру наивное, но искреннее обещание окончательно поставить точку в этом вопросе.
Первая серьезная попытка была сделана на втором курсе университета, когда Дима, с трудом уговорив Сергея Борисовича стать его научным руководителем, написал курсовую работу на эту тему.
Профессор-прагматик, не склонный романтизировать науку, нехотя, но все же согласился с выбором темы, прагматично решив, что студент-романтик с горящими глазами в его научной команде станет весомым аргументом для коллег-профессоров, считающих его непробиваемым занудой и снобом.
Разыскав на столе среди нагромождения бумаг старый, покрывшийся слоем пыли жесткий диск времен учебы в Университете, Дима быстро отыскал в его папках курсовую работу и презентацию к ней. Чередуя прочтение текста презентации с наплывами воспоминаний, стыдом и ехидным смехом, он все больше поражался своей юношеской наивности и запредельному максимализму. Курсовая работа кишмя кишела отсылками к псевдонаучным обзорам и статьям, притянутым за уши исследованиями и сенсационными заголовками, не имеющими под собой никакой по настоящему научной основы. Все ради того, чтобы сделать вывод – мы не одиноки во Вселенной! Рецензируя работу, Сергей Борисович не сильно вдавался в детали, будучи занятым подготовкой к важной для себя поездке в Японию, поэтому пропустил такие явные ляпы со стороны студента. Тем более он никогда не придавал серьезной научности работам студентов, небезосновательно считая их выполненными «на отвали», лишь бы получить зачет. Излишнюю пылкость и навязчивость Димы он воспринимал также скептически, склонный верить, что низкие зарплаты и не молодеющая техническая база института легко отобьют любой молодецкий запал.
Сама защита курсовой прошла на удивление легко. Группа заслуженных преподавателей кафедры, слушая яркое и одновременно наивное выступление студента, все больше косились на мирно дремлющего в углу аудитории научного руководителя, пораженные, как два таких противоположных по характеру человека смогли ужиться вместе и даже сработаться.
Выходя из аудитории в заслуженных лучах славы и внимания, Сергей Борисович, только-только вернувшийся из успешной поездки в Токио, уже тогда вознамерился взять Диму себе в команду. Хотя, позднее, все же указал на те грубейшие ошибки в работе, допускать которые в будущем он не позволит никогда.
***
– И как я мог быть таким самонадеянным и легкомысленным, – поразился Дима тем изменениям, которые произошли с ним за эти десять лет, – сейчас бы за такое Борисыч меня в открытый космос без скафандра запустил.
Вдоволь насладившись воспоминаниями о беззаботных временах, Дима резонно заключил, что студентам, у которых астрофизика – всего лишь обязательный ознакомительный курс, такого объема и изложения научного взгляда на довольно серьезную научную проблему вполне достаточно.
– Для затравки пойдет! – заметил Дима, – пусть не всегда научно, зато красочно и слегка провокационно! – осталось всего лишь обновить презентацию, которая по современным стандартам Димы не выдерживала никакой критики, и добавить пару слайдов в конце.
Утро в кафетерии института
На следующее утро, по традиции сидя с Митчем в кафетерии института за утренним чаем, Дима, не обращая внимание на непривычную задумчивость и молчаливость японца, красочно и во всех подробностях рассказывал коллеге о своей курсовой, том околонаучном бреде и вымыслах, которые тогда воспринимались им за чистую монету.
– Ты не рассказывал, что твоя курсовая была в тот год, когда Сенсей приехал к нам в Токио, – искренне удивился Митч новой для себя подробности столь знакомой истории, – получается, мы познакомились с ним в одно время.
Несмотря на свою задумчивость с легким оттенком грусти в глазах, Митч тем не менее внимательно слушал Диму, стараясь уловить каждое его слово. За годы, проведенные в России, Митч так и не смог окончательно впитать этот витиеватый и затейливый язык, каждый раз прикладывая значительные умственные усилия, чтобы собрать воедино смысл услышанного или выстроить собственную фразу. Куда сложнее это давалось, если внутри что-то отвлекало.
– Получается, что так, – удивился в ответ и Дима, в очередной раз пораженный тому, сколько общего у него с коллегой-японцем. Удивленно смотря в большие темно-коричневые глаза Митча, он наконец заметил в них непривычную грусть. Приглядевшись внимательнее, Дима окончательно понял – у коллеги все не так, как обычно.
– Ты пьешь зеленый чай из столовой? Ты же никогда этого не делаешь!
– Да, – еле заметно вздохнул Митч, всеми силами стараясь не выставлять свои чувства, – но сегодня я это делаю.
– Что случилось? – Дима спросил, хотя знал, что получить чистосердечное признание от вечно скрытного японца будет практически невозможно.
– Сегодня день рождения моего отца… как говорят в России… юбилей, – Митч сжал чашку с чаем обеими руками и опустил взгляд в нее, наблюдая за неторопливыми покачиваниями чайного пакетика на поверхности горячего напитка, – Зеленый чай – его любимый. Он пьет его утром, днем, вечером.
Пока Дима вспоминал все известные ему подробности личной жизни Митча, тот, будто давая коллеге время на это, молчал. Затем продолжил:
– Ему шестьдесят лет. Он ждал этот день, потому что хотел передать дела сыновьям и уйти на пенсию, посвятив жизнь тому, к чему стремился всегда, религии. Он очень набожный человек.
– И как обстоит дело сейчас? – Дима знал, что у Митча в Японии есть младший брат, который живет в Токио, работая на местном телевидении. С ним Митч поддерживает непрерывное общение через социальные сети, несмотря на протесты отца.
– Хидео говорит, что отец ищет управляющего, которому можно передать дела. Но пока – безуспешно, – Митч еще сильнее сжал кружку после этих слов.
– Уверен, что у него получится найти нужного человека и очень быстро. Вот увидишь! – бесполезность этих слов понимали оба собеседника, но найти верный ключ к загадочной японской душе для Димы оказалось не так просто, – может, попробуешь позвонить ему? Вдруг в этот раз…
– Нет! – молниеносно, словно взмахнув самурайским мечем, перебил Диму Митч, – настоящие японцы никогда не нарушают данные клятвы, – и сделав продолжительную паузу, добавил, – мой отец – настоящий японец.
Такого резкого и импульсивного ответа Дима явно не ожидал, отчего даже дернулся на стуле. У них с Митчем крайне редко случаются глубокие и серьезные разговоры на болезненные темы, но именно в такие моменты открывается взору та огромная и непреодолимая пропасть в их мировоззрениях, обычно скрытная и никоем образом не проявляющая себя в рутине повседневности.
Поняв, что дальнейший разговор сможет причинить еще больше боли и трудностей другу, Митч встал и быстрым шагом направился из кафетерия в сторону лаборатории, все же найдя в себе силы кивнуть Диме.
Оставшись один и неторопливо допивая чай, Дима еще раз прокрутил в голове все известные ему подробности жизни Митча, в сотый раз пытаясь понять, может ли он помочь восстановить родственные связи в одной отдельно взятой японской семье.
История Митча
Митч родился в Японии в городе Киото, древней столице этого загадочного островного государства. Его отец, Нобуо Миямото – владелец небольшого магазинчика на окраине города. Становясь старше, он все больше времени уделял духовной жизни, став прихожанином крупного буддистского храма Дайго-дзи в родном городе. Когда родился старший сын, Нобуо назвал его Мичайо, что означает «человек на правильном пути». Позднее у Нобуо родились еще двое детей – сын и дочь.
Привив своим детям склонность к религиозной жизни, он был уверен, что Мичайо пойдет по стопам отца, выбрав шингон-буддизм1 своей религией. Но одно событие перевернуло все вверх ногами.
Будучи на втором курсе Токийского Университета, Мичайо посетил конференцию по астрофизике, проходившую там. Его, дотошного и прагматичного студента до глубины души поразил доклад российского профессора Горина о природе загадочных радиоэлектронных сигналов из центра соседней галактики. Сумев застать русского профессора в кулуарах конференции, Мичайо, не скрывая свойственного только японцам восхищения, граничащего порой с обожествлением, поделился своими впечатлениями и, неожиданно для Горина, попросился в команду ученого. Тот, в свою очередь увидев в невысоком худощавом студенте близкие себе черты характера и нужные для работы над международным проектом качества, пообещал помочь.
Спустя полгода непрерывной переписки с профессором, Мичайо, чудом попав в программу по культурному обмену между студентами Токио и Москвы, не без участия в этом самого Горина, оказался на месяц в российской столице. Ожидания студента от Москвы и российского научного сообщества не оправдались совершенно, впустив в душу нарастающие разочарование и тоску по родине. Но посетив в рамках очередной экскурсии, организованной для студентов-иностранцев, Новодевичий Монастырь и побывав там на торжественной службе в честь одного из Престольных Православных праздников, Мичайо неожиданно для себя почувствовал небывалое прежде единение с происходящим вокруг, ощутил близость и иррациональное стремление к новой и, казалось бы, совершенно чуждой себе религии.
Необъяснимая тяга к Православию и еще, пожалуй, взаимный интерес к работе с Гориным, позволили Мичайо принять трудное волевое решение и вопреки воле отца после окончания Токийского университета все же поступить в аспирантуру Астрономического Института под начало профессора.
Там-то и произошло знакомство Мичайо и Димы, который в одно время с японцем влился в ряды аспирантов Горина. Моментально найдя общий язык, Дима с легкой руки наградил коллегу новым и более практичным именем «Митч», которое на удивление быстро и легко прижилось в коллективе, за его пределами и даже среди наиболее прогрессивной части семьи японца.
Вся дальнейшая жизнь Митча в Москве сводилась к работе на кафедре и скрытному от окружения погружению в мир Православия. И если принять всю его жизнь за сто процентов, то суммарно эти два мира боролись за добрые девяносто процентов, отвоевывая друг у друга время по крупицам и оставляя на прочие мелочи жизни крошечную и смешную десятую часть. Заставить же японца выйти из, как казалось, замкнутого круга мог только Дима, хотя с каждым годом это становилось все сложней.
