Иван Александрович Мордвинкин
Пасхальная радость и что-то еще
Присели на дорожку. Смотрит Сеня на Игоря, и все не поймет, что не так с ним, что за радость прет из него молча.
– Да чего ж ты, брат? – удивился он, невольно улыбаясь. – Что-то ты утаиваешь от меня. Сознавайся.
– Да ничего, – ответил Игорь. Глаза его заблестели, засветились, и вроде даже слезы навернулись – Сам не знаю, что-то… Сам не знаю, что, но что-то такое…
Он поднялся, раскрыл свою дорожную сумку, достал сверток.
– Вот, Сень, – протянул его Сене. Сверток известный – набор тех самых стамесок в кожаном чехле. – Держи. Пусть тебе помогут.
– Да ты что, брат? – Сеня даже растерялся. – Я ж не смог, я ж «распостился» уже через неделю. Я и пивко попивал, и винцо. Да и вообще…
– Держи, держи. И, знаешь… Поезжай без меня, – он даже расстегнул молнию на куртке для подтверждения. – Я еще побуду.
– Что? Ты серьезно? – удивился Сеня. – Это же монастырь, чего тут сидеть-то? Он как черно-белый телевизор: одни монахи черные, да стены белые. Больше ничего.
– Нет… – задумчиво ответил Игорь. – Что-то здесь есть… Что-то такое… Сам не знаю. Что-то.
Друга своего знал Сеня, потому уговаривать не стал. Уехал.
А Игорь остался в мастерской, порядок навел, чаю заварил себе, встал у окна, смотрит, и правда – церковь белая, кельи белые, монастырская стена тоже белая. И монах молодой стоит на пустом дворе против церкви и молится, закрыв глаза. Думает, что его никто не видит. Худой, как деревце, и весь в черном. И что-то в этой потайной молитве увидел Игорь, что-то неясное, но огромное, как небо.
– Что-то здесь… – прошептал он сам себе, отошел от окна, присел на табуретку и оглядел мастерскую. Стены, верстаки, инструментов море, иконка Господа Вседержителя в углу. Встретился он с нею «взглядом» и вздрогнул: – Я понял!
