полная версия

Ирма Гринёва
Я люблю тебя! Я верю тебе!

Полная версия

Свой темперамент Ричард проявил только во время переговоров. Он с такой частотой сыпал словами, что Киф, который был не очень силён во французском языке, быстро потерял нить разговора. Руководитель их делегации потом сказал, что теперь он понимает, почему махараджа пользуется такой любовью населения и уважением властей – за каких-то два с небольшим часа он из них выбил столько преференций, что, фигурально выражаясь, оставил их и без сапог, и без штанов. (Киф про себя усмехнулся – так это было похоже на того Ричарда, которого он помнил и любил)

Следующее преображение Ричарда застало Кифа врасплох и заставило прятать глаза, чтобы справиться с набегающими слезами. После «успешных» переговоров (ну, это для кого как!) махараджа предложил «скромный ужин», на котором познакомил своих «дорогих гостей» со своей семьёй. Ну, во-первых, скромным это пиршество назвать никак было нельзя! Да простит Кифа Вел, но такого обилия вкуснейших яств и вин со всех концов света, не было ни на одном празднике в их замке. Но не это так растрогало Кифа. Сначала он обомлел от неземной красоты жены Ричарда – Пуниты³⁴, а потом ему в сердце вогнали три гвоздя его дети: Джоньянт³⁵, Кифан³⁶ и Глэйлаш³⁷. Не возможно было не заметить созвучие их имён именам Джонатан, Киф и Глэнис. Значит, они все дороги сердцу Ричарда! И он, Киф, тоже! Ох, как же хотелось Кифу обнять своих племянников, прижать их к своей груди, покатать на закорках, покружить на руках, пощекотать пяточки, чтобы услышать счастливый детский смех… Вот и приходилось смотреть в тарелку и глотать подступивший к горлу комок, чтобы не выдать перевернутым лицом свои эмоции.

Хорошо, что дети быстро ушли, но Пунита-то осталась! У Кифа чуть не вывалилась челюсть, когда он увидел, как изменился брат с её приходом. Такого Ричарда, пожалуй, не знал никто из их семьи. Столько всего было понамешано в его облике: любовь, нежность, гордость, ревность, мягкость, жесткость… Он был одновременно и властелином её, и её рабом! И страстным любовником, и заботливым папашей! И гордился красотой жены, зорко высматривая – кто тут посмел этого не заметить? и тут же ревновал к восхищённым взглядам других мужчин! А Пунита отвечала ему взаимностью по всем пунктам его отношения к ней, только была более сдержана в их выражении. Оба они светились внутренним светом, который непроизвольно вырывался наружу, когда они оказывались рядом друг с другом.

Киф от этого коктейля совсем потерял ориентацию во времени и пространстве. Хорошо, что его одёрнул сосед за столом, а то его секретная миссия полетела бы в тартарары!…

Всё-таки Киф задремал, потому что появление слуги, который осторожно тронул его за плечо и жестами попросил следовать за ним, оказалось для Кифа полной неожиданностью. Они долго плутали по тёмным коридорам, пока не оказались в ярко освещенной комнате. Киф на мгновение ослеп, выйдя из темноты, но этого мига хватило, чтобы слуга бесшумно испарился, а вместо него появился Ричард собственной персоной в цивильном наряде, который, после пышности богатых и пёстрых индийских одежд, смотрелся очень простенько.

Ричард заграбастал Кифа в объятия и, уже не сдерживая радости, сказал:

– Как же я рад видеть тебя, братишка!

³⁴ – в переводе – «святая, чистая»

³⁵ – в переводе – «победный»

³⁶ – в переводе – «жеребёнок»

³⁷ – в переводе – «кристалл»

26

– А я ещё больше! Только вот как к тебе обращаться не знаю: Ваше Величество или Ваше сиятельство?

Ричард рассмеялся и ответил вопросом на вопрос:

– А к тебе: Ваше сиятельство или уже Ваша светлость³⁸?

– Отец ещё жив, и вполне бодро себя чувствует…

– Я желаю ему здоровья и процветания, – перебил брата Ричард, – но слышать о нём ничего не хочу! Лучше расскажи – каким счастливым попутным ветром тебя занесло в наши края?

Киф упрямо отметил про себя, что к разговору об отце и наследовании титула герцога он ещё обязательно вернётся. А ещё его больно кольнули слова «наши края» применительно к Индии. Неужели брат не собирается возвращаться на родину? Неужели теперь эта страна стала для него родной навеки?

– Ты, наверное, слышал от маркиза Грея, что я женился? – после заминки ответил Киф.

– Да уж, наслышан! Не только, что ты женился, но и при каких обстоятельствах! Должен тебе сказать, что злился я на тебя, когда узнал от Хардинга эту пикантную историю, ужасно. И даже сказал маркизу, что он зря не настоял на дуэли. Я бы на его месте покромсал тебя на мелкие кусочки и не чувствовал никаких угрызений совести. Да и мучиться совестью мне было бы некогда, потому что потом я бы убил изменницу, а затем себя. Но Хардинг привёл свои резоны: он так любит свою жену, что не захотел, чтобы смерть ветреного мальчишки стояла между ними. Да и мальчишка оказался моим братом. Выдержке и благородству маркиза можно только позавидовать. И, слава богу, что теперь в его семье царит любовь и согласие. Похоже, Лана поняла, какое сокровище и совершенство её муж.

Киф был немало смущён этим страстным монологом и невольно задумался: а как бы он поступил на месте маркиза? Но представить подобную ситуацию с Авалайн не смог, впрочем, как и с Пунитой тоже. А Ричард, между тем, продолжил:

– И каково же было моё изумление, когда неделю назад я получил письмо от Хардинга, с сообщением о твоём приезде и горячим желанием встретиться со мной. Но больше всего меня поразила приписка в конце письма, что будь у вас с ним время, вы бы непременно стали добрыми друзьями! Надеюсь, ты растолкуешь мне сей феномен?

– Не знаю, почему ко мне оказался так добр маркиз, но у меня тоже возникло похожее чувство: я был бы горд и счастлив, имея такого друга, как маркиз Грей. Ты давно с ним знаком?

– Давно. Мы с ним познакомились примерно через полгода после моего появления в Индии… Но об этом я обязательно расскажу тебе позже. А сейчас твоя очередь удовлетворить моё любопытство. Ты остановился на том, что женился, чтобы избежать дуэли…

– Вовсе нет! – горячо возразил Киф, перед этим отметив про себя, как цветисто стал выражать свои мысли Ричард: «счастливый попутный ветер», «удовлетворить моё любопытство» – тысяча и одна ночь восточных сказок, да и только! – Маркиз был ранен в правую руку, вернулся на родину героем, а я соблазнил его жену. Любой расклад окончания дуэли покрыл бы наше имя позором, поэтому я посчитал женитьбу наиболее предпочтительным вариантом. Тем более что был уверен, что Авалайн не возражает. Но она сказала решительное «нет», и тогда я впервые внимательно на неё посмотрел. И, мне кажется, начал в неё влюбляться. Но по дороге вёл себя ужасно развратно: ни одну ночь в придорожных гостиницах не провёл в одиночестве, считая, что раз она меня отвергла, то имею на это полное право. Да и ехал я в Элметшир с намерением оставить её там через пару-тройку месяцев, а самому вернуться к разгульной жизни в Лондиниуме. Но чем больше я с ней общался, чем больше узнавал, тем дороже она для меня становилась. И вскоре я уже думал только о том, как завоевать её уважение, доверие и любовь. Представляешь, я ради неё занялся общественной деятельностью и даже полез в вопросы управления имением!

– Ты и колонки скучных цифр?! Не представляю! Фергус, наверное, был в шоке! Лансдаун по-прежнему управляющий?

– Да. Он, Урсула, Гарри и Вел по-прежнему рулят в Элметшире. Но знаешь, Фергус даже обрадовался моему интересу, поскольку до этого ему приходилось общаться с Авалайн, вот это сводило его с ума!

– Да уж! – расхохотался Ричард. – Представляю, как переворачивалось всё внутри у нашего закостенелого ретрограда Фергуса, когда ему приходилось отчитываться перед женщиной!

– А ещё учти, что Авалайн всего пятнадцать!

– Бедный-бедный сэр Лансдаун! Мне искренне жаль его! Но мы куда-то ушли в сторону от твоей жены…

– Знаешь, тот день, когда мы с Авалайн впервые любили друг друга в постели, стал самым счастливым днем в моей жизни! Она только оправилась от тяжёлой болезни, была такой слабенькой, худенькой… Она и так у меня малышка. Знаешь, как её прозвала Урсула? Дюймовочка! Я не мог её отпустить от себя даже на сантиметр. Сам искупал её в ванной, а потом отнёс, как пушинку, в постель, и она сама попросила меня остаться. И я понял, что она тоже меня любит… Это было… это было так восхитительно… так ни на что не похоже…

– Я знаю, как это! – успокаивающе положил руку на плечо разволновавшегося Кифа Ричард. – Но как же ты мог всё испортить, братишка?

– Клянусь всем святым, что есть на свете, – я не изменял Авалайн! – горячо воскликнул Киф. – В нашем окружении была одна женщина, которую мы считали своим другом, а она, оказывается, строила насчёт меня долгосрочные планы, считая меня без пяти минут герцогом, и что под её чутким руководством мы сможем добраться чуть ли не до окружения короля. Только моей женой при этом должна была быть не Авалайн, а она. Вот и подстроила с помощью одной влюблённой в меня дурочки сцену моей измены, чтобы устранить со своего пути Авалайн. И даже известие, что мы с женой ждём своего первенца, её не остановило! А потом она ещё два месяца водила меня за нос, посылая то в один конец Бретинии, то в другой за призраком Авалайн, пока я, наконец, не разобрался в чём дело… А знаешь, мне ведь найти маркиза Грея в итоге помог отец. Я бы, конечно, и сам его нашёл, но ещё один месяц потерял точно.

– Герцог изменил своё отношение к тебе? – недоверчиво спросил Ричард.

– Не то, чтобы изменил… – замялся Киф, – Но он ведь всё равно наш отец… И тебе в любом случае надо объявиться. Уже осталось меньше полутора лет до момента, когда тебя могут лишить права на наследование его титула.

– Это исключено! – жёстко возразил Ричард. – Я никогда больше не ступлю на землю Бретинии. Теперь моя родина здесь. И герцогский титул унаследуешь только ты!

– Но это неправильно! – возразил Киф.

– Не спорь со мной, братишка! – смягчил тон Ричард. – Это мои разборки с отцом, ты тут не причём! Я никогда не смогу простить ему смерть матери и Джонатана. Ты мне должен поклясться прямо сейчас, что отец ничего обо мне не узнает!

– Я не буду слепо клясться, пока ты мне всё не объяснишь! – упрямо поджал губы Киф.

– Господи, как же ты сейчас похож на него! Если бы он только смог это увидеть! Такой же упрямый до упёртости! – горько сказал Ричард.

– Можно подумать, что ты не такой же упрямый! – возразил ему Киф.

– Все мы дети одного отца… Даже мягкий Джонатан иногда упирался рогом, и сдвинуть его с места было не возможно, – тяжело вздохнул Ричард. – Ты прав, я должен тебе всё рассказать…

³⁸ – смотри сноску 13

27

– Скажи, Киф, с какого времени ты себя помнишь?

– С какого времени? – растерялся Киф.

– Ну, да! Какие у тебя первые детские воспоминания?

– Я помню, – осторожно начал Киф, – как умирала мама…

– Это тебе уже пять с половиной… А раньше что-нибудь помнишь?

– Помню, как мама болела, а отец сердился на неё и кричал, а мама плакала…

– А что-нибудь радостное до этого? – с болью от нахлынувших воспоминаний спросил Ричард.

– Да-да, помню! – вскинулся Киф. – Помню, как мы все вместе сидели под огромным дубом и ели шоколадный пирог… А ещё помню маму на кухне. Она месит тесто и вся в муке перепачкалась…

– Это до твоего четырёхлетия, – со слезами на глазах прошептал Ричард. Повернулся к Кифу вполоборота и стал глухо рассказывать: – Тогда мы были дружной и счастливой семьёй. Да, отец был молчаливым и замкнутым. Да, он большее внимание уделял Джонатану. Это и понятно – первенец, наследник… Но и нас с тобой он любил. А маму просто боготворил… Среди поздравлений оказалось одно письмо, которое перевернуло жизнь нашей семьи… Отец показал потом его Джонатану, а он рассказал о нём мне… В нём утверждалось, что отец не является отцом своего младшего сына…

– Я – незаконнорожденный?! – воскликнул, не сдержавшись, Киф.

– Успокойся! Это всё – ложь! Слушай дальше, – поспешил успокоить брата Ричард. – В письме так были подтасованы факты, что ни опровергнуть, ни доказать обратное было невозможно. Только слова мамы и доверие к ней отца – больше ничего. Чисто внешне мы с Джо были копией отца, ты же – копия мамы. На этом и базировался пасквиль. Да ещё на большой разнице между первыми и последними родами. А остальное – имени якобы твоего биологического отца не называлось, только туманные намёки, да изложение обстоятельств, когда измена м о г л а произойти. Мы с Джо провели целое расследование, но так и не смогли вычислить имя клеветника. Было понятно, что этот «кто-то» из нашего окружения, так как он доподлинно знал на какие больные точки отца можно надавить. Мы сузили круг поисков, решив, что этот обманщик появился в наших краях не больше года назад, иначе – зачем бы он молчал все предыдущие годы, а не сразу вывел ситуацию на «чистую воду»? Единственной нашей ошибкой было то, что мы решили, что это мужчина. И что его целью было навредить отцу. Но сегодня, когда ты рассказывал о женщине, прикинувшейся вашим «другом» в надежде устранить твою жену и занять её место, я вдруг вспомнил о графине Н, которая усиленно опекала отца после смерти мамы, но потом по какой-то причине вдруг исчезла. И сейчас я думаю, что это она была тем «доброжелателем», который разрушил нашу семью…

– Отец, видимо, отверг её, и она вынуждена была удалиться ни с чем, – задумчиво произнёс Киф. – Но почему тогда ты о т ц а обвиняешь в смерти мамы?

– После письма он как с цепи сорвался. Требовал от неё доказательств своей невиновности. Сдержанный вначале разговор постепенно переходил на повышенные тона, а потом на крик. Мама плакала и всё отрицала. Умоляла его поверить ей, но он не унимался. Бешеный темперамент отца, который он зажал самовоспитанием в тиски внешней невозмутимости, вырвался наружу и стал неуправляемым. Потом от требований он перешёл к уговорам, чтобы она призналась и покаялась в измене, с обещанием тогда её простить. Но маме не в чем было признаваться, и она настаивала на своём. И всё опять заканчивалось его криками и мамиными слезами…

– А в моих воспоминаниях крики отца, слёзы мамы и её болезнь слились воедино…

– Мама из цветущей красивой женщины превратилась в тень. Её изо дня в день подтачивало недоверие отца. Знаешь, Киф, любви без доверия не бывает. Если любишь – доверяй своей половинке безгранично. А, если она тебя всё-таки обманула, значит, любви уже нет. И тогда – отпусти её, как бы тебе не было больно. Но отец предпочёл мучить маму, чтобы сохранить видимость семьи, и тебя не лишил своего имени, но стал игнорировать. А в последние мамины дни совсем перестал с ней общаться. Даже попрощаться не пожелал… Знаешь, о чём попросила мама нас с Джо перед смертью, когда отослала тебя за водой?

Киф не нашёл в себе силы произнести хоть слово, его душили слёзы, и только отрицательно покачал головой.

– Она попросила л ю б и т ь тебя за неё и за отца!

– Знаешь, Ричи, я не чувствовал себя обделённым любовью. Да, отец был суров со мной, но зато я буквально купался в любви остальных.

– Это уж точно! – проворчал Ричард. – Тебя любили и баловали не только мы с братом, но и слуги… Да и все окружающие тоже! И ты бессовестно пользовался этим. Только Урсула пыталась крапивой вернуть процесс воспитания в правильное русло…

– А знаешь, Ричи, я на неё совсем не обижался, хотя и больно было ужасно. Но я понимал, что получал за дело. Да и грозилась она больше, чем порола…

– Конечно, ведь мы с Джо скосили всю крапиву в округе. Вернуть любовь отца к тебе мы были не в силах, поэтому делали что могли. Он ведь даже пытался оставить тебя в Элметшире, уехав с нами в Лондиниум. Но тут первый раз проявил характер Джонатан и категорически отказался уезжать без тебя. Его противостояние с отцом продолжалось два года, но Джонатан в итоге победил. И мы уехали в столицу все вместе. В Лондиниуме почти сразу Джонатан почувствовал себя плохо. А через полгода кашель мучил его практически безостановочно. Все врачи в один голос говорили, что сырой климат столицы убивает его и советовали уехать в теплые края к морю. Но отец был категорически против отъезда и упорно приглашал к Джонатану всё новых и новых специалистов в поисках других способов лечения. Я метался между отцом и братом, пытаясь одного уговорить либо отпустить нас с Джо к морю хотя бы на год, чтобы поправить его здоровье, либо уехать всем вместе. А Джонатану предлагал сбежать, пока болезнь не зашла слишком далеко. Но он упрямо твердил, что не может так поступить с отцом, да и ты ещё совсем подросток, и ни сбежать вместе с нами, ни оставить тебя одного с отцом невозможно… Джо сгорел в Лондиниуме за полтора года. Отец как будто даже заранее смирился с его уходом. Во всяком случае, особых переживаний или угрызений совести по поводу кончины Джо я за ним не заметил…

– Ты не прав, Ричи! Я не раз заставал его ночью стоящим на коленях в нашей часовенке. Он истово молился, и по его лицу градом катились слёзы…

– Может быть, может быть… При мне он был всегда спокойным и сосредоточенным, и с удвоенной энергией принялся готовить уже меня к роли наследника герцогского титула. Я выдержал полгода такой жизни, но моё терпение, наконец, лопнуло! Отец перестал общаться со мной, как с сыном. Я стал для него только наследником. Ведь он видел, как мне плохо без Джо, но ни разу не снизошёл до разговора со мной по душам. Более того, когда я сам решился заговорить с ним о маме и брате, он резко оборвал меня и провозгласил, что эти темы не должны больше возникать в его присутствии. Это было последней каплей. Я взвился и в тот же день покинул Лондиниум, решив отправиться в морское путешествие, о котором когда-то мечтал Джо: вокруг света по Средиземному морю мимо берегов Африки, затем Индийский океан и Индия, потом Тихий океан и так далее…

– Да, Джонатан мне тоже рассказывал о своей мечте…

– Это когда же? – с нотками ревности спросил Ричард.

– Ещё в Элметшире. Я как-то застал его мечтательно уставившимся в ночное небо, и мы с ним потом несколько месяцев вместе наблюдали за звездами. Он показывал мне созвездия, рассказывал о великих путешественниках и учил определять путь по звездам…

– Прости, Киф, Джонатан оказался для тебя лучшим братом, чем я!

– Не выдумывай, Ричи! – попытался возразить Киф.

– Но это правда! Я сбежал, оставив тебя один на один с отцом, который не считал тебя родным сыном и мог как угодно поступить с тобой, а тебе ведь едва исполнилось пятнадцать. Но в Лондиниуме ты как-то отдалился от нас… Или это я был сосредоточен только на переживаниях за Джо, а потом за себя…

– Не кори себя, я, действительно, почувствовал себя абсолютно свободным в столице. Не было строгого Дживса и вечно стоящей на страже Урсулы. Вы с Джонатаном были поглощены учебой, а к тому, что для отца я невидимка, я привык ещё до этого. В это время я познавал дно Лондиниума и применял на практике то, чему Фил и Мел научили меня ещё дома: карты, табак, вино и женщины. Как ты сам понимаешь, практика проходила по ночам, а днём я отсыпался, поэтому ваша жизнь проходила сквозь меня, почти не трогая никакими событиями. Я, конечно, знал, что Джонатан болеет, но насколько это серьёзно, не представлял. Его смерть стала для меня неожиданным ударом. А твоё исчезновение способствовало моему резкому взрослению. С одной стороны, надо было как-то приспосабливаться к жизни с отцом один на один. А, с другой стороны, я понимал, что не могу уже вести себя так свободно и безответственно, как делал это раньше, поскольку между мной и высшим обществом, принадлежностью к которому так гордился отец, уже нет двух старших братьев…

– В своё оправдание перед тобой, не перед отцом, могу только сказать, что я не собирался вначале исчезать насовсем. Мало того, ещё на полпути к Индии, мне порядком надоело питаться солёной рыбой и балансировать на вечно раскачивающейся палубе, хотя на сто процентов был уверен, что Джонатан от всего этого был бы в полном восторге!

– Я тоже с трудом перенёс путешествие по морю, а Джонатан представлялся мне в образе капитана корабля неизменно счастливым, так же, как и тебе! Извини, я опять тебя перебил… Так что же случилось потом? Почему ты вдруг решил исчезнуть?

– Я очень злился на отца и мысленно постоянно продолжал с ним спорить и обвинять в смерти мамы и Джо. И как-то раз мне в голову пришла мысль, что признание наследником титула герцога младшего сына, которого он не считает родным, будет отличной местью. Эта идея так меня вдохновила, что я даже успокоился и почувствовал себя почти счастливым. А вскоре познакомился с несколькими индусами, и меня увлекла новая идея: стать повстанцем и воевать за свободу Индии от жадных щупалец Англии, Бретинии и Франции. Почему-то все эти страны сливались для меня в одну фигуру с лицом отца. Только через несколько месяцев моей повстанческой деятельности я осознал, что отряд, в котором я состою, представляет собой просто шайку бандитов, занимающихся грабежом под вывеской борьбы за независимость. И помогли просветлению моих мозгов два события: пленение Пуниты и знакомство с маркизом Греем. Оба они тесно связаны между собой. Пуниту выкрали с целью выкупа. И, если бы не рассчитывали на огромный барыш, пребывание её в отряде могло сложиться очень плачевно. Я сразу же взял девушку под свою опеку, но чтобы я смог противопоставить целой банде одичавших уродов? Даже с троицей своих друзей? Только свою и их жизнь! Но что с ней было бы после нашей смерти? На моё и её счастье, уже через два дня после её пленения, в отряде появился переговорщик от её отца, достопочтимого махараджи Сайяджирао Бхагванта Сингха I. Как ты уже сам понимаешь, им и оказался маркиз. Я не присутствовал на его переговорах с нашим главарём Меруканом³⁹, но, судя по тому, насколько осторожнее стали обращаться с Пунитой, и как быстро отпустили, значительно урезав свои аппетиты по размеру выкупа, он знал своё дело. Маркиз появился ещё дважды в нашем отряде, и каждый раз находил возможность и время побеседовать со мной. А в последний свой приезд, уже когда уезжал вместе с Пунитой, передав выкуп, шепнул мне, где я его могу найти, если захочу пообщаться. Странное дело, он меня ни к чему не призывал, ни от чего не отговаривал, но для меня разговоры с ним были глотком свежего воздуха. И уже через неделю, при первой же выпавшей возможности, я отправился к нему…

– Постой! А как же Пунита?

– Я же тебе сказал, что её отец заплатил выкуп, и маркиз отвёз её домой…

– Но ты не рассказал, как вы полюбили друг друга!

– А это случилось гораздо позже, так что не спеши!

– А я думал, что это была любовь с первого взгляда…

– По крайней мере, не с моей стороны точно, – рассмеялся Ричард и лукаво добавил, – Пунита мне призналась потом, что обратила на меня внимание ещё в отряде, но я тогда просто переживал за неё, как за любую другую девушку на её месте. И полюбил всем сердцем уже позже, когда узнал её лучше…

– Как и я свою Авалайн, – вздохнул Киф, вспомнив любимую.

– Не грусти, братишка! Всё у вас образуется! – поспешил утешить его старший брат и продолжил: – Хардинг многое рассказал мне о стране, в которой я уже жил несколько месяцев, но которую совсем не знал и не понимал. Об основах верований большинства её населения – индуизме⁴⁰, где вполне себе мирно уживаются и верования в единого бога, и во множество богов и даже атеизм. И про чёткую иерархию всего индийского общества в соответствии с кастовой⁴¹ принадлежностью. Я только благодаря Хардингу начал понимать, что оказался на другой планете, где не работают, и никогда не будут работать законы, которыми мы руководствуемся у себя на родине, будь то Бретиния, Франция или Русь. И на дулах пистолетов невозможно принести счастливую жизнь ни в одну страну мира. Как и невозможно выиграть борьбу за независимость с помощью банд, занимающихся грабежом и насилием. И, если я реально хочу что-то изменить к лучшему в этой стране, я должен сначала её понять, потом полюбить и принять, и только затем ко мне придёт знание, чем конкретно я могу ей помочь. В лице Харди я нашёл и заботливого отца, которого у меня, казалось, никогда не было, и сердечного старшего брата, которого мне так не хватало, и верного друга. Знаешь, как будут звать моего следующего сына? Хариндер⁴² в честь Хардинга. Думаю, ты понимаешь почему…

– Да, я заметил, что имена всех твоих детей созвучны именам нашей семьи. А Пунита не возражает? Ей же, наверное, тоже хочется назвать сына или дочку в честь члена своей семьи?

– Она знает нашу историю и полностью со мной согласна. У нас будет много детей, на всех имена найдутся! Но давай вернёмся к началу моей жизни в Индии, а то нам так и ночи не хватит…Тем более, что я как раз приближаюсь к истории нашей любви с женой… Мой мудрый друг, как всегда оказался прав, и на меня снизошло знание, что мне делать и как жить дальше, как только я стал к этому готов.

– Уж, не женитьба ли на Пуните стала тем мудрым знанием, снизошедшим свыше? – не удержался от восклицания Киф.

– Ехидство – это тоже то, что ты унаследовал от отца.

– Извини, – смутился Киф, – просто ты стал так витиевато говорить, прямо, как сказку, рассказываешь…

– Про это мне уже Харди говорил, – вздохнул Ричард. – Что делать? Я уже почти восемь лет живу в Индии и семь из них ощущаю себя её родным сыном. Понимаешь? Не пасынком, а сыном… А что касается унаследованных нами черт родителей, то тут мы не властны на что-либо повлиять. Джонатану, как старшему, надлежало взять от отца жесткость и эгоизм, а он был мягким и романтичным в маму. А от отца в наследство взял только рациональный ум, чувство долга и упрямство. Я, помимо нашего фамильного упрямства, обладатель бешеного темперамента и огромного эгоизма отца, немного сглаженного маминым романтизмом и влиянием Джонатана и Хардинга. А вот ты у нас получился самой гармоничной личностью!…

– Я?! Ты же сам называл меня избалованным ветреником…

– Ничего, это всё ошибки молодости и последствия отсутствия воспитания. Мама умерла рано, отец тобой не занимался, а мы с Джо переборщили со вседозволенностью. Ты умён, любознателен, рационален, в меру эгоистичен, романтичен, но не до мягкотелости, и, когда надо, можешь быть жёстким, но не жестоким. Так что ты воплотил в себе все основные черты характера отца, но укротил их маминым мягким и лёгким характером. И темперамента тебе, судя по количеству твоих любовных похождений, не занимать!

– А ты-то откуда знаешь про мои любовные приключения? – спросил порядком смущённый своей характеристикой, а, особенно, последней её частью, Киф.

Ричард рассмеялся, но ответил вполне серьёзно:

– Харди навёл о тебе справки, пока залечивал раны на континенте. Его мучила совесть, что прикрывая честь семьи перед обществом, заставил свою подопечную выйти замуж за легкомысленного повесу и ловеласа, наставившего ему рога. Но, когда узнал тебя получше, и, особенно, получив сведения о вашей жизни в Элметшире, успокоился. Так что, появление Авалайн у него в имении с намерением развестись с тобой, стало для него полной неожиданностью. Он даже расстроился, что начал терять нюх разведчика…

– Так маркиз – разведчик?!

– Все мы, живущие в другой стране, немного разведчики…

– И ты тоже? Так вот почему маркиз просил меня не высовывать нос из здания миссии, и с такими предосторожностями организовал нашу встречу!

– Я начинал работать с Харди, как разведчик, но мне не очень была по сердцу эта работа, так как я уже к тому времени влюбился в Индию…

– Ну, вот! А я думал – в Пуниту…

– Карамба! – употребил Ричард ругательство Джонатана. – Хватит меня перебивать! Ей богу, в кого ты такой нетерпеливый, ума не приложу! Сначала я полюбил эту страну. И мне очень хотелось сделать её народ хоть чуточку счастливей. А работа разведчика предполагает использование добытых им сведений в пользу своего Отечества и в ущерб стране, в которой он работает. Я честно обо всём этом сказал Харди, и мы договорились, что я буду сообщать ему только те сведения, которые по моему разумению не навредят Индии. И вот однажды он предложил мне совершить поступок, который сделает «хоть чуточку счастливей» для начала двух человек… Ну, и что же ты молчишь? Вот здесь бы твоя реплика про Пуниту была к месту!

– Постой! Так ты женился на Пуните не по любви?! Вот это да! Но вы же не могли так морочить головы своим гостям вчера за столом! Вашу взаимную любовь, её же видно сразу!

Ричард опять рассмеялся:

– Видимо, Харди обладает счастливой способностью угадывать возможность любви между мужчиной и женщиной. Он свёл меня с Пунитой. Он свёл тебя с Авалайн…

– А ведь действительно! А почему он тебе говорил о д в у х людях?

– Харди имел в виду Пуниту и её отца, достопочтимого махараджу Сайяджирао Бхагванта Сингха I. Он был просвещенным и мудрым правителем своего княжества, истинным патриотом Индии. Но он не был фанатиком, и смотрел на вещи рационально. Он верил, что когда-нибудь его родина станет свободной и независимой, но понимал, что это случится не завтра. А сегодня есть Англия и Франция, которые борются между собой за зоны влияния в Индии. И есть Бретиния, которая выступает за добрососедские и равноправные отношения. И самым ярким её представителем является Хардинг-Ирл Фицморис, седьмой маркиз Грей. Махараджа не обращался к маркизу за помощью, а просто поделился своим горем с другом и ближайшим соседом. Похищение Пуниты, как и любой другой индийской девушки, поставило её в ужасную ситуацию: не смотря на то, что она вернулась домой н е т р о н у т о й, она всё равно для всех стала г р я з н о й. Со своими мечтами о любви и счастливом замужестве пришлось распрощаться, потому что ни один уважающий себя индиец не возьмёт в жёны такую девушку, не смотря на положение и богатство её отца. Так что дальнейший путь Пуниты лежал в служительницы храма. И в этом не было ничего страшного, если бы Пунита не была единственной дочерью. Свою власть над княжеством Сагар и вместе с ней заботу о его подданных, махараджа собирался передать своему зятю. Но если раньше отбою от желающих жениться на Пуните не было, то сейчас требовалось время найти достойного преемника из какой-нибудь дальней родни, а вот времени-то как раз и не было, поскольку махараджа был смертельно болен. Он знал, что его земное воплощение подходит к концу, счёт идёт уже не на годы, а на недели, в лучшем случае, – месяцы… Когда махараджа поделился своей проблемой с Харди, у того сразу возникла мысль обо мне, но он не стал обнадёживать убитого горем отца, а сначала решил переговорить со мной. Идея не сразу пришлась мне по душе. Всё, о чём говорил Харди – богатство, реальная возможность влиять в дальнейшем на ситуацию в достаточно большом и важном регионе Индии, укрепление позиций Бретинии, как оплота в противостоянии жадным захватчикам из Англии и Франции, наконец, первые два человека, которых я могу сделать хоть чуточку счастливей. Всё было прекрасно, кроме одного «но». Между нами не было любви, а я был уверен, что без неё любой брак обречён. Но Харди и здесь нашёл аргументы. Он убедил меня, что любовь с первого взгляда чаще всего оказывается химерой, игрой воображения или следствием разыгравшейся плоти. И на поверку быстро проходит, когда первый голод оказывается удовлетворённым. Он так красноречиво рассуждал об этом, что я сдался, в том числе ещё и потому, что был без женщины почти девять месяцев…