Ирина Стахеева
30 секунд до рая. Сборник миссионерских рассказов
А пока, в ларек вошел приятной внешности полноватый молодой человек, как раз когда Светлана, ушедшая в воспоминания, чуть вместе с тычинками у лилии не выщипала и пестик. Вовремя спохватившись, она отложила цветок и сосредоточилась на посетителе.
– Вау! Какой здесь пьянящий аромат! Прям райский сад! – воскликнул парень. – Только что-то каллов у вас я не вижу. Все раскупили?
– Каллы только по спец. заказу, – изрекла Света, изучающее оглядывая нового клиента.
– А вообще, они сколько могут стоить?
– Без понятия. Их у нас еще ни разу не привозили. Каллы, мой дорогой, могильными считаются.
– Неужели? А у меня невеста на свадьбу хочет букет именно из каллов. Говорит, в Европе это модно. Букет-каплю у вас можно заказать? Я, правда, без понятия, что это за капля такая.
– О! Букет-каплю я даже сейчас могу продемонстрировать. У нас как раз сегодня есть такой заказ, только не из каллов, а из эустом и альстромерий. – Засуетилась продавец, опасаясь спугнуть выгодного покупателя и подозревая, что уже своими подробностями это сделала. И что ее дернуло ляпнуть про могилы? Можно подумать, розы на кладбище не носят. – Вы не обращайте внимания на мои слова. Все эти приметы – людские заморочки, наподобие: «дарить желтое – к расставанию, каллы… тра-та-та»…А желтый, к вашему сведению – цвет золота, успеха, тепла. Знаете, как бизнесмены скупают желтые цветы на свои презентации? А капля вот, пожалуйста, – с этими словами цветочница достала из холодильника небольшой, но пышный букет на подложке.
Бледно лиловые цветы эустом, похожие на мелковатые розочки, словно редкие поцелуйчики свисали с одного края, прикрывая своей нежной красотой невинные руки предполагаемой невесты. Узкие лучики зеленого берграса как тоненькие ручейки, тянущиеся за ниспадающими эустомами, подчеркивали аналогию с водой в букете-капле. На основном поле цветов, состоящем из чайных роз, а также, дальних родственников орхидей – нежно розовых и белых альстромерий, словно утренние росинки, кое-где сверкали жемчужные бусинки, приклеенные заботливой рукой. И как бы долго придирчивый взгляд не осматривал цветочную композицию, она неизменно вызывала только одно чувство – восторг!
– Ух, ты! Здорово! Не даром Анжела на такую красотищу «запала».
– Так что можете подобный заказать или выбрать из каталога, – довольная произведенным эффектом, защебетала продавец. – А если хотите непременно из каллов, то и из них составим, только я у собственника цену уточню. У вас когда свадьба?
– В августе.
– Тогда приходите за две недели до торжества, и обсудим все детали. Кстати, у нас появилась новая услуга. Продаем лепестки роз, чтобы ими обсыпать молодоженов, когда они выходят из ЗАГСа. Что еще?… Ах, да! Можно сделать недорогой букет – дублер из не совсем свежих цветов, который невеста потом сможет кинуть девушкам-подружкам. Ведь, если честно, жалко с такой красотой расставаться, – Света еще раз повертела перед покупателем свадебный букет всеми сторонами, чтобы он окончательно убедился в справедливости ее слов. – А в августе нам из Голландии привезут восхитительные чайные и белые розы. Так что приходите. Если не из каллов, то из других цветов составим первоклассный букет. Невесте понравится. Еще и внукам будите о нем рассказывать. – Про себя же Света подумала, – хорошо, что собственник подсказал эту идею с лепестками и вторым букетом. Цветы – товар нежный, чуть подвянет и приходится утилизировать. Только вчера списали несколько роз и цветок в горшке.
Когда чужой жених ушел, Светлана продолжила ежедневную процедуру обработки цветов. Заменила воду, привычным движением обломила кончики стеблей хризантем, не терпящих прикосновения металла, концы же твердых стеблей роз подточила как карандаш. Цветы как люди – каждому нужен особый подход. И как розы и гвоздики нельзя ставить в одну вазу с другими цветами, так и люди не со всеми уживаются. Кто-то своим присутствием укорачивает жизнь соседа, как это делают душистый горошек, ландыш и, разумеется, нарцисс, а кто-то, как герань и туя – удлиняет. Вот и Павел сперва ей показался эдакой туей. В то время она работала в хозяйственном магазине и все еще продолжала злиться на первого мужа Саву. Особенно когда узнала, что у него сразу же за первой родилась вторая дочь.
Павел был покупателем тихим и терпеливым. Он мог подолгу выслушивать жалобы симпатичной продавщицы, всегда находя, чем ее подбодрить и утешить. Вскоре Светлана уже не представляла себе как она раньше обходилась без этого добродушного русоволосого парня. Ничего, что он на пол головы ниже ее. Зато, никто так хорошо Свету не понимал. Павел сделал ей предложение и торопил со свадьбой. Вот теперь она точно отомстит Саве и докажет всему миру как он ошибся, разведясь с ней (не она же виновна в разводе)! О Паше Света почти ничего не знает? Нет общих друзей и знакомых, а его родители в другом городе? Чепуха! Все у них прекрасно устроится – лучше всех!… и у нее тоже будут дети. Света вновь поверила, что достойна большой, светлой и чистой любви.
Они поженились в конце декабря, а уже с новогодних праздников начались проблемы. Павел пил. И это во всей полноте обнаружилось почти сразу. Оказывается, торопил он со свадьбой не по любви к избраннице, а потому как больше был не в силах воздерживаться от алкоголя. Упустить же бесплатную дом. работницу, которая и еду приготовит и вовремя обстирает, продемонстрировав ей свою истинную сущность, не хотелось…
– Ой! Это же не колбасный! – удивился какой-то пьянчуга, видно по ошибке зашедший к цветочнице. – Мадам! Простите, простите…, – и, отдав честь, как это делали офицеры в американских фильмах, забулдыга развернулся, чтобы выйти наружу, но через мгновенье он повернул обратно. – Послушайте, мадам, или как вас там…? По радио и везде говорят: «Не осталось настоящих мужиков». А когда вас – женщин на улице пытаешься ангажировать, то нос воротите. Это нормально? Я, конечно, не качёк, но – ничего себе. Все мое при мне. Могу любой даме устроить удовольствие без последствий. А последствие знаете, что это такое? А-а-а! Это дети. Иногда посмотришь, идет вся такая расфуфыренная. Рядом с ней какой-то шпендик. Я понимаю. Она с него деньги сосет и не давится. А я же… Все мое при мне…
– А ты не пробовал для начала протрезветь? Дети, видите ли, для него – последствия! Импотент что ли, если дитя от тебя нельзя прижить? Да дети – это вообще самое лучшее, чем только может благословить Бог! Никакой качёк не заменит своего собственного ребенка.
Пьяный посмотрел на Свету ошалело, словно та неожиданно пнула его в самое больное место.
– Я к вам как к человеку, как говорится – со всей душой, а вы – ругаться, – мужчина почти заплакал оскорблено. – Все вы одинаковые… э-эх! – и махнув рукой, он, покачиваясь, поплелся к двери и практически вывалился наружу, что-то возмущенно бормоча себе под нос.
Да…он действительно как ее второй муж Паша. Обжегшись о быстрое крушение первого брака, Света не спешила разводиться с Павлом, хотя и поняла, что ее нагло использовали. Постоянные запои мужа влияли на нее угнетающе. Но она терпела, стиснув зубы, и все надеялась, что на мужа подействует лечение в спец. клинике, ее слезные мольбы во время его редких протрезвлений или просто произойдет какое-то чудо. Но чуда не произошло. Два года спустя Света выгнала и Павла…
– Извините, а таксофонные карты у вас есть в продаже? – поинтересовался у цветочницы обритый налысо худощавый мужчина в оляпистом спортивном костюме. Его скулы, нос и рот несколько выдавались вперёд, так что весь его облик напоминал ни то лошадь, ни то – корову.
– Нет. Карточки можно приобрести только на почте через дорогу.
– А пятисотку раскидаете?
– Молодой человек, на двери же ясно написано, что деньги мы не меняем, – рассердилась Света. – Впрочем, если что-нибудь купите, сдачу могу сдать.
Лысый растерянно осмотрел товар, цены и, извинившись, исчез за дверью, но через полчаса он вновь звякнул входными колокольчиками.
– Таксофон на улице не работает. Можно позвонить с вашего телефона? Я заплачу.
– Мужчина, вы среди цветов где-нибудь видите телефон?
– Н-нет…
– Тогда чего спрашиваете?
– А можно позвонить с вашего мобильного?
– Еще чего?
– Ну, пожа-а-алуйста! Я с другом несколько лет не виделся. Сейчас приехал в город и не могу с ним связаться. У меня есть деньги. Честно. Я заплачу, – и мужчина, достав из кармана несколько смятых купюр, показал их Светлане. Ее сердце дрогнуло.
– Хорошо. Только недолго, – цветочница достала из сумочки сотовый телефон и положила его на тумбочку.
– Аллё, Лёха? Это я. Как кто? Я – Лось. Не узнаешь кореша, с которым три года на одних нарах провел? Да, я сегодня освободился, – возбужденно кричал лысый посетитель в трубку. – Это Лось, говорю, …Ло-ось!
– Как бы не убежал с моим телефоном, – встревожилась цветочница, едва заметно продвигаясь к выходу, чтобы при необходимости отрезать путь к побегу бывшему зэку. – И с чего я сегодня такая мягкосердечная? Еще прирежет своего дружка, а мне отвечать, так как звонили с моего номера. – Беспокоилась женщина. – Сказала бы: «Не дам мобильник» – и жила бы дальше без проблем. Эх, Светка, Светка! Вечно ты ввязываешься в какие-то истории. Скоро на пенсию, а ума за столько лет так и не нажила.
Тем временем, посетитель закончил разговор и с довольным видом вернул цветочнице телефон, с которым она мысленно уже распрощалась, приложив при этом пятьдесят рублей.
– Что вы! Это слишком много, – замахала руками женщина, облегченно улыбаясь и готовая на радостях чуть ли не простить вообще весь долг. – Дайте десятку и довольно с меня. Вам сейчас деньги самому пригодятся.
С зэками Света ни когда не связывала жизнь, хотя повод был… После развода с любвеобильным Рамилем она разменялась с ним из Самары в Уфу. Сперва, ей такой вариант показался очень невыгодным: чужой город, почти нет знакомых, не говоря о друзьях. Но, поразмыслив, Света нашла, что дополнительные целых пять метров жил площади вовсе не лишние, особенно при смирных соседях, а друзья – дело наживное и согласилась на размен.
Не успев еще распаковать все вещи, Света обнаружила в почтовом ящике письмо. На обратном адресе значилось: «УЕ-13, отряд 10» без имени и фамилии. Строка «кому» тоже зияла пустотой, но номер квартиры значился ее. Предварительно узнав у соседей по комнате, что письмо точно не к ним, Света вскрыла конверт, думая, что пишет солдат. На эту мысль ее натолкнул номер отряда на конверте. Но, дочитав письмо, поняла, что оно из заключения.
Писал мужчина (или парень) у которого когда-то в этом доме жила первая любовь, но он не помнил в какой именно квартире. Он жаловался на судьбу, проклинал прежнюю разгульную жизнь и надеялся с помощью своей первой любви (или той, кто проявит сострадание его доле) подняться, взяться за голову, начать работать и даже (возможно) пойти учиться куда-нибудь.
Свете было неважно – действительно ли автор письма после освобождения пойдет в какой-нибудь институт. Бесчисленное количество грамматических ошибок свидетельствовало скорее об обратном. Просто женщина решила поддержать человека, как и она оказавшегося в сложной житейской ситуации. Посылка собралась быстро: пряники, карамель, банка маминого варенья. Много ли надо для поднятия чужого настроения?
Когда на посылке писался обратный адрес, рука женщины остановилась. Мало ли что это за человек? Стоит ли давать личные данные чужим, да еще каким…? Кто его знает, за что он сидит? И Света написала вымышленную фамилию и имя прежней хозяйки теперешней ее комнаты.
Ответ прилетел через несколько дней. Коля (так звали заключенного) благодарил за ее доброту, изъявлял желание общаться дальше и в мягкой форме пояснял, что ни варенья, ни что бы то ни было в стеклянных банках нельзя им присылать, а конфеты следует предварительно освобождать от фантиков.
Света фыркнула на такие претензии и не ответила. Через неделю пришло еще одно письмо, потом еще…Женщина их читала, выбрасывала в мусорное ведро и оставляла без ответа. Ей был неприятен тот слащаво-нежно-просительный стиль, в который Коля облекал свои послания. Наконец, переписка и с его стороны прекратилась.
Через год на пороге их квартиры стоял худой бритый мужчина с чемоданом в руках и спрашивал Машу.
– Маша давно отсюда съехала, – сказала Света, с ног до головы осматривая нежданного гостя. Почему-то у нее как-то странно и настораживающе екнуло сердце.
– Как жалко, – на лице незнакомца отобразилось сильное разочарование, словно ему только что подробнейшим образом объяснили, как проделывается фокус, в который он, по своей наивности, очень долго безоговорочно верил. – То-то я пишу, пишу, а ответа все нет.
Женщина моментально сориентировалась, кто перед ней, но виду не подала. Коля хотел еще что-то спросить, но Света, извинившись, закрыла дверь перед его носом, стрелой забежала в свою комнату и, юркнув в кровать, забилась под одеяло. Ее била мелкая нервная дрожь. На этом ее «тюремная» эпопея закончилась. Но всякий раз, когда она встречалась с людьми, прошедшими через зону, внутри у нее что-то обрывалось, и она чувствовала ни то стыд, ни то укор совести. Не считая, разумеется, сегодняшнего случая, когда не было времени для миндальничания и она собиралась отвоевывать свой телефон.
Когда, спустя несколько минут, в цветочный ларек зашли два полицейских, которых Света еще по привычке иногда продолжала звать милиционерами, женщина закусила губу.
– Это за моим Лосем. Надо же, как кличка ему к лицу, – пронеслось в ее голове. – Чувствовала же, что не стоило ему давать телефон.
Но полицейские, не заметив легкого смущения цветочницы, стали рассматривать товар, благоухающий свежестью и различными иными ароматам.
– Почём у вас готовые букеты? – поинтересовались стражи порядка.
– С одноголовыми хризантемами – 500, с лилиями – 800. Есть за тысячу и полторы.
– Дороговато… Давайте нам сделаем скидку? Мы – бедные.
– Ага, бедные! – передразнила цветочница, уже успев придти в себя и поняв, что их визит никак не связан с Лосем. – Если бедные – купите открытку. Они хоть с розами, хоть с тюльпанами – тридцать рублей.
Посовещавшись в сторонке, полицейские купили букет хризантем.
– Бедные! – после их ухода не переставала ворчать Света. – Со скидками, да с распродажами совсем люди развратились. Привыкли жировать на халяву. Всяк норовит на мне сэкономить, словно я сама цены устанавливаю. И полицейские тоже хороши. Ни работать, ни одаривать по настоящему не умеют. Убийцу Сомика до сих пор не поймали.
Вспоминая о четвертом муже, Света давно уже перестала плакать. Разве только после того, как увидет его во сне…
В Уфе дела у Светы пошли не лучше, чем в Самаре. Такой же мизерный заработок продавца, жалобы и крик покупателей, профессиональная утруска и усушка в свою пользу, и обвес в двадцать-тридцать грамм с килограмма. И, разумеется, приставания мужиков к симпатичной одинокой разведенке. Если бы не ее бойкий характер и оплеухи, щедро раздаваемые ею направо и налево, без анализа кто собирался полапать – директор магазина или пьяный грузчик, ей пришлось бы совсем туго.
– Да выйди ты, наконец, замуж, – наставляла подругу сменщица, – сразу все отстанут. Мужики мужиков боятся.
– Какое еще «замуж» в мои тридцать четыре года?
– Ну и что? Вон Зойка в тридцать шесть выскочила. Теперь живет припеваючи. Собираются машину покупать.
– Да я и без того уже нахлебалась. Хватит с меня приключений. Потом, где я найду подходящего мужа? Вокруг одни пьянчуги и развратники.
– Есть у меня знакомый. Хоро-о-ший, положительный мужчина. Сорок лет, высшее образование, не пьет, не курит, зарплату всю домой матери приносит, ухаживает за ней после инсульта. Хочешь, познакомлю?
Самсон оказался совершенно не в ее вкусе. Все Светины предыдущие мужья имели достаточно импозантный вид, короткие и красивые стрижки (включая, даже низкорослого Павла – пьянчугу). Самсона она увидела стоящим у стола. Хотя ростом он и удался, но сутулая спина и при этом среднего размера брюшко, делали его похожим скорее на морского конька, чем на завидного жениха. Соответствующее отталкивающее впечатление довершали серая рубашка, расцвеченная в какой-то детский рисунок, застегнутая на горловине до последней пуговицы как у школьника, отсутствие галстука и, разумеется, заношенный костюм, вероятно купленный ему еще в студенческие годы. Пиджак обтягивал неуклюжую фигуру Самсона, расходясь сзади шлицей, открывающей брюки неопределенного цвета, забывшие прикосновение к себе разогретого утюга и вид отглаженных стрелок. Давно стриженые волосы, слегка завиваясь, почти закрывали уши и шею. За толстыми очками в пестрой роговой оправе трудно было разглядеть черты его лица – казалось, они расплывались.
– Понятно, почему, не смотря на высшее образование, на это «сокровище» до сих пор никто не позарился, – съехидничала Света, делясь на кухне с подругой своим первым впечатлением от встречи, пока муж подруги и Самсон устанавливали в зале стол-книжку. – Слушай, Люсь, я с таким чудовищем не то, что замуж – сидеть рядом боюсь. Можно я незаметно просочусь в прихожую и тихонечко уйду? А?
– Ты главное не торопись, – наставляла ее Люся, накладывая в миску винегрет. – Познакомьтесь поближе. Повстречайтесь месяц, а там уже сами решайте.
– Он что ли не знал куда идет? Все-таки знакомство… Неужели нельзя было приодеться, постричься? – возмущалась про себя Света, садясь все же не рядом с Самсоном, а напротив него. Она злилась на себя, что пришла при полном параде и всю ночь проспала на бигудях. – Нет, Люська, брось! – вертелось в Светиной голове, когда подруга представляла их друг другу, – я месяц терпеть этого урода не стану. Вот сейчас возьму и все выскажу в его пучеглазое лицо.
– А что, Самсон, в связи с Перестройкой в нашей стране перестали выпускать костюмы необходимых размеров? – начала Света наступление, нагло рассматривая нового знакомого.
Понимая, к чему она клонит, Люся слегка наступила ей на ногу. Высвободив ногу и, во избежание дальнейших посягательств, спрятав ее под свой стул, Света продолжила
– Самсон, а рубашку эту кто вам выбирал – мама или прабабушка?
– Мама, – похолодевшими губами промямлил покрасневший мужчина и, опустив взгляд в тарелку, а вилку на стол, застыл в ожидании дальнейших нападок.
– А скажите…
– У меня родилось предложение! – громко вмешалась Люся в разгромную Светину тираду. – Давайте выпьем за обновления в нашем государстве, и чтобы у Горбачева получилось улучшить нашу промышленность и протрезвить страну. Ура? – Люся все же дотянулась до Светиной ноги под стулом и больно пнула ее, в ответ тоже получив достаточно ощутимый пинок.
– С-странно пить водку за «сухой закон». По крайней мере – не л-логично, – подытожил ее тост Самсон, поднимая для чоканья бокал с морсом и слегка заикаясь. – От неожиданности все замолчали и уставились в его раскрасневшееся от волнения лицо. – Д-давайте, лучше, выпьем за к-красивых женщин, которые не б-боятся высказывать в г-глаза все, ч-что думают. Светлана, вы п-правы насчет костюма. К сожалению, у меня вкус и в-воображение отсутствуют. Но, если бы вы согласились…, в смысле, можно в-вас попросить пом-мочь мне выбрать необходимую одежду? Просто чтобы в ваших глазах и г-глазах окружающих больше не выглядеть п-посмешищем…
Подобной прыти от него никто не ожидал, даже неунывающая Люся. Вероятно, Самсону настолько понравилась Светлана, что боязнь потерять ее превысила все прочие комплексы и страхи. Все что нашлась сказать Люся в сложившейся ситуации – это опять прокричать свое, в данный момент несколько неуместное: «Ура!», – и чокнуться рюмкой с мужем.
После подобного тоста Света, рассеянно пригубившая водку, купленную подругой по талонам, сидела озадаченная, не понимая как теперь ей вести себя дальше. Самсон смотрел на нее в упор.
– Ну, что, подруга. Поможешь человеку? – Люся который раз пыталась спасти вечер и навести мосты между знакомыми.
– Почему бы нет? – женщина попыталась безразлично пожать плечами, но у нее это получилось нервно и дергано. В свою очередь, опустив взгляд в тарелку, она больше не пыталась досаждать Самсону.
Домой они ехали вдвоем и почти все время молчали. При выходе из трамвая, спутник подал Светлане руку. Ее это несколько удивило, но было приятно опереться, чувствуя при этом, что тебя действительно держат, а не просто создают видимость заботы, как это практиковал гулящий Рамиль.
– Вы, Светлана, не с-стесняйтесь. Если что-то еще вас не устраивает в моей внешности – говорите прямо. Мне одежду всегда покупала мама, и я никогда не з-задумывался, что и как на мне сидит. Но мама уже давно болеет, а я в тряпках ничего не смыслю. Так что, если на следующей неделе вы с-свободны, я с радостью отдался бы на ваши в-вкус и усмотрение.
– Вы простите меня. Я не имела права обижать вас, – Света готова была провалиться сквозь землю от стыда, а не обсуждать своё некрасивое поведение.
– Нет, нет, п-пожалуйста! Вы просто высказали своё мнение. Гласность вполне в духе времени. Кстати, о гласности. Вы слышали что-нибудь про ГУЛАГ?
– Слово какое-то знакомое… Наверное, в газетах писали…
– О! У меня есть п-перепечатанная на машинке книга Солженицына про это. Если хотите, дам прочитать. Какой в-великий человек! Гигантище! Я ещё ребёнком понял, что, желая переменить этот мир, большевики допустили огромную ошибку, начав с внешних п-перемен. Пока человек внутри не изменится, ему хоть советская власть, хоть плюс электрификация всей страны – светлого к-коммунистического будущего не построить. А если учесть вновь открывшиеся факты, на каких беззакониях д-держалась вся эта власть, то ничего удивительного нет в сегодняшних брожениях общества.
Если здоровый стержень у людей в душе не п-появится, то, помяните моё слово, и у Горбачёва, как у его предшественников, ничего не выйдет. Пусть даже он всю страну покроет кооперативами, при т-таком раскладе мы вряд ли выберемся из к-кризиса.
– Звучит как-то угнетающе… А я вот в «Огоньке» читала… – конечно, уже через неделю Света и не вспомнит, что именно она вычитала в журнале. Просто ей не хотелось на фоне инженера с высшим образованием выглядеть этакой простушкой со смазливым личиком, толком не разбирающейся что же происходит в их несчастной стране. Поэтому, после «Огонька» она во все лопатки начала расхваливать Дюма. На это бахвальство Самсон промолчал, и только гораздо позже признался, что считает Дюма чтением для подростков.
Так они разговорились. Смесь застенчивости и глубокого ума в собеседнике поразили Свету. По любому вопросу он имел своё собственное суждение, но делиться им не спешил, словно стесняясь и боясь открыться. И в то же время, он надеялся найти и отклик в душе Светланы.
Подобно подросткам, парочка сидела до ночи на дворовой обшарпанной лавочке. Когда же стало совсем холодно, Света отпустила Самсона домой, а сама поднялась к себе. В голове у неё была каша. Всё смешалось: неприязнь к Самсону, стыд за свои слова, удивление его уму, желание сделать из этого чудовища человека, интерес – сколько же квадратных метров в его квартире, и стон уставшей женщины: «Ах, оставьте меня в покое!»
На следующей неделе они встретились в день получки Самсона. Первым делом женщина повела его в парикмахерскую и подробно объяснила, где и сколько снять волос с её спутника. Затем, в универмаге они выбрали костюм, пару однотонных рубашек и галстук. Светлана настояла, чтобы он остался в новом костюме, а старые вещи выбросил в ближайший мусорный бак. Когда они добрались до оптики, и Самсон снял свои ужасные очки, выяснилось, что он не так уж дурён. А когда под критическим взглядом Светы он перемерил все имеющиеся там оправы, и остановился на тонкой металлической, она решила, что Самсон даже немного красив.
Они встречались раз или два в неделю. Говорили о переменах, происходящих в стране, вспоминали детство и юность, обсуждали прочитанные книги, но никаких планов на будущее не строили. Словно его и не было этого их общего будущего. Даже когда Самсон стал время от времени оставаться у Светы на ночь, о женитьбе никто из них не заикался. Света – потому что ни на что не могла решиться (ни жить семьёй, ни расстаться), Самсон же не безосновательно боялся на предложение руки и сердца услышать категоричное: «нет!»
Трудно сказать, как долго это бы продолжалось, но неожиданно Света забеременела. А ведь она себя считала бесплодной, раз пройдя через три брака, до сих пор никого не произвела на свет.
Всё произошло слишком быстро, так, что Света не успевала осознавать, а только едва фиксировала в своём мозгу: предложение, ромашки в ЗАГСе, смерть мамы Самсона, рождение сына и гладиолусы в род. дом (конечно! как она могла забыть, что в род. дом муж ей тоже принёс цветы), пелёнки, соски, отсутствие грудного молока, детское питание «Малютка», просеянное через ситечко, чтобы удалить из него лишний сахар, обмен её комнаты и однокомнатной хрущёвки Самсона на полнометражную двухкомнатную квартиру… И чувство семьи, заботы, родного плеча, своей нужности кому-то. Как долго она к этому шла и уже не чаяла дождаться!
Когда после родового отпуска, устроив сына в садик, женщина вновь вышла на работу, то с наслаждением говорила: «А у моего мужа…», «Сын вчера заявил…». Даже на больничный по уходу за ребёнком она шла чуть ли не с удовольствием, ведь больничный подтверждал, что она не одинока, что кто-то маленький и родной нуждается в её уходе, тепле и попечении, а кто-то большой её ценит.
А потом пришли голодные девяностые, когда вместо супа и гарнира готовили нечто среднее – густую похлёбку, а вместо сливочного масла ели маргарин. Сперва, сократили Самсона, а через полгода и Свету, выдав бананами зарплату за предыдущий месяц. Времени для раздумий не оставалось, скоропортящийся продукт необходимо было срочно реализовать. Какие-то торговые связи со складами и магазинами у Светы ещё оставались… Так они всей семьёй стали коммерсантами. Даже маленького Гаврюшу иногда подключали к работе, когда уроков в школе не слишком много задавали. Со временем в семье стали водиться деньги, настолько, что Света уже не задавалась вопросом, где взять продукты, но все её мысли сосредоточились на расширении квартиры.
Однажды утром Сомик, как ласково звала она мужа, уехал за товаром. А днём ей позвонили из милиции и попросили приехать на опознание. Самсона убили при неизвестных обстоятельствах, видимо покусившись на его кошелёк.
***
– Скажите, а свои цветы красиво упаковать у вас можно? – спросила женщина в розовом костюме, разворачивая газетный кулёк.
– Почему бы нет? Такая услуга у нас практикуется. Что упаковывать будем? Гладиолусы?
– Да. Мне бы хотелось, чтобы к ним вы ещё какие-то цветы приложили, а то это какой-никакой, но свадебный букет. Не хочется, чтобы он выглядел слишком бедненько.
– Сына жените? – поинтересовалась цветочница, прикладывая цветок к цветку, и прикидывая, какую обёрточную бумагу ей использовать.
– Не-е-е. Дочку замуж выдаю.
– Букетами-то обычно женихи обеспечивают.
– Куды там… – махнула женщина рукой. – Сейчас у молодёжи свои правила. Нас никто не спрашивает. Ладно, хоть со своим букетом берут. А то из-за пуза ног уже не видать, вот-вот разродится. Вот спасибо! – воскликнула покупательница, увидев свой букет. – И мне ещё веточку хризантем дайте, чтобы в ЗАГС не с пустыми руками идти.
После этой покупательницы долго никого не было, и Света решила пообщаться с продавщицей из соседнего ларька, торговавшей сигаретами, чипсами и напитками.
После кондиционируемых восьми квадратных метров, воздух снаружи казался удушающим. Солнце нещадно палило, даже ради приличия не пытаясь скрыться за редкими облачками. Продавщица чипсов, полная дама, раскрасневшаяся от жары, тщетно пыталась облегчить своё положение, обмахиваясь каким-то замусоленным цветастым журналом.
– Уф! Я скоро здесь сдохну! – пропыхтела она при появлении соседки. – Хорошо тебе, Светка, с кондиционером живётся. Если не ради продавца, то хоть из-за товара твой собственник расстарался. А здесь мало того жара, так ещё и всякие чучела лезут. Глянь-ка, там, на скамье по-прежнему мужик пьяный валяется? В футболке такой полосатенькой?
Света посмотрела в сторону автобусной остановки. На единственной скамейке раскинулся забулдыга, недавно заходивший к цветочнице. Он спал и во сне слегка поскуливал.
– Да. Лежит.
– Представляешь? И без того он едва на ногах держался, а ещё водку у меня спрашивал. Я ему культурно объяснила, что водку на остановках не продают, и вообще, нужно было закусывать. Вон, мол, зайдите лучше в ларек полуфабрикатов, купите там колбаски, чем спозаранку водку трескать. А он: «Давай устрою тебе приятное», – и пошёл чепуху нести. Потом зачем-то к тебе попёрся. Теперь вон лежит никому не нужный. А ведь находятся дурёхи, что и таким «добром» не брезгуют.
– Находятся, – вздохнула Света. – Я одна из них.
– Иди ты!? А я думала ты не замужем. Или сожитель пьёт?
– Нет. Второй муж пил, пока не выгнала.
– И правильно сделала. Нечего таких кровососов держать. Впрочем, у моей подруги мужик гуляет. Так она говорит, что лучше бы он пил.
– Действительно. Измены мужа тяжелее переносятся, чем запои. Пьяница, если он не буйный, примет на душу и сопит у стенки. Его не видно, не слышно. И в любом случае, он – твой, хоть и пропивает зарплату. А гулящему весь вечер в лицо заглядываешь, пытаясь разгадать: сегодня ты у него первая или нет. Если же с любовницей начинаются проблемы, то ты – крайняя. Рычит и срывается он на тебе. А когда в доме потребуется мужская сила, то она достаётся только по остаточному принципу. Муж-блудник – это бесконечное враньё днём и ночью. С утра он ласков, вечером приходит с мнением любовницы. То ему нравятся макароны, а картошку не ест. После оказывается, что картошку он просто обожает, причём с детства, а на макароны у него аллергия, которая бесследно проходит с появлением новой пассии. Подарком ему и вовсе угодить невозможно, ведь самое лучшее – это что подарила любовница, а твоё – всегда третий сорт, даже если приобретено у перекупщиков за большие деньги. С ним ты всегда в «зыбучих песках» – никакой опоры под ногами. В конце концов, теряешь веру и в себя и в людей, и, вообще, в возможность человеческих отношений.
– Почём знаешь?
– Третий муж гулящий попался.
– Третий?! А сколько их у тебя собственно было?
– Пять.
– Пять?!! Ничего себе Элизабет Тейлор российского разлива! У той тоже мужей не счесть. Но она хоть выбирала одного богаче другого. У тебя же всё некондиция какая-то попадалась.
– Нет. Четвёртый был нормальный.
– Тогда зачем с ним-то развелась?
