Ирина Стахеева
30 секунд до рая. Сборник миссионерских рассказов
8. Концерт
– Круто, круто! It`s perfect! I`m real cool! (великолепно! Я действительно крут!)… – думал Валентин, поворачиваясь то в фас, то в профиль перед одним из огромных зеркал, стоявших по периметру в фойе училища искусств. Оттуда на него смотрел парнишка лет восемнадцати. Черная, небрежно выпущенная рубашка и по моде зауженные книзу джинсы, подчеркивали стройную юношескую фигуру. На шее у него висел кулон в виде черепа.
Рядом в кожаном бежевого цвета кресле развалилась Юлька и, не смотря на то, что Валентин практически не уделял ей внимания, восхищенно щебетала о вчерашнем концерте где "ударники были просто класс, а певец так уработался, что весь взмок, но при этом энергетика от него так и пёрла"…
Валентин и Юля учились в этом самом заведении и сейчас задержались после занятий, чтобы передать скрипку их знакомому.
На этот вечер в концертном зале училища был запланирован какой-то хор.
– Валь, пойдем на концерт, все равно вход бесплатный, наверно Вовка придет не скоро? – просительно протянула девушка, провожая взглядом колоритные фигуры в рясах, прошествовавшие мимо них и углубившиеся в зал. Похоже, ожидаемое мероприятие было духовного содержания.
Валька сморщился, отчаянно замотал головой. Всем своим видом он показывал однокурснице отвращение к предстоящему действу.
Неожиданно из зала показалась Алёна с какой-то девушкой. Они куда-то спешили, о чем-то быстро и весело разговаривая. Обе были в одинаковых платьях «в пол» из темно-зеленого бархата. Белые шарфы полупрозрачным облаком обнимали девичьи плечи и словно крылья своими концами свисали сзади. Казалось, что девушки спустились с небес или, как минимум, неведомым образом перенеслись из прошлого.
– Разве ты тоже участвуешь в концерте? – удивился Валентин, с головы до ног разглядывая Алёну, учившуюся в параллельной группе. Обычно он ее не замечал. В молодежной одежде девушка практически не выделялась среди своих сверстниц.
– А ты пришел послушать? – Алёна на мгновение притормозила, одарив Валентина улыбкой от которой у того пробежали мурашки по всему телу.
– Да нет, подобные мероприятия способны только травмировать мою нежно-художественную натуру. Мы другана ждем, – и он демонстративно повернулся к Юле, давая понять, что Алёна вольна идти дальше, куда ей только вздумается.
Теперь парень припоминал. Краем уха он действительно слышал, как Алёна недавно рассказывала, что она поет в церковном хоре. Впрочем, ему-то что за дело до всего этого? Ему нужно лишь передать скрипку Вовану. Вот и все.
Потихоньку стал собираться народ. Платки на головах некоторых женщин подтверждали Валину догадку, что сейчас начнется заунывное церковное пение.
В конце-концов, Юльке надоело ждать, и, кинув однокурснику небрежное "пока", она, выскользнув из кресла, скрылась за дверью. Чтобы как-то скоротать время он подошел к постепенно заполняющемуся залу и увидел, как два священника в радостном приветствии облобызали друг друга сперва в губы, а затем в руки. Происходящее показалось парню дикостью, но почему-то для остальных это выглядело вполне естественно.
На мгновенье Валентин вообразил, что вот сейчас придет Вовка, и они с ним так поцелуются.
– Тьфу… – картинка, однако, – он улыбнулся, представив реакцию Юли, если бы она увидела подобную встречу приятелей. Она-то неоднократно ради шутки совала ему как бы для поцелуя свою в фенечках и цветастых браслетах руку с черным маникюром на ногтях, изображая из себя великосветскую даму. Но Валя неизменно ее руку отстранял, дразнясь «дама с Амстердама» или дружески тряс, приговаривая: «Здрасте, здрасте…». Кто же всерьез увидит в этой короткостриженной и раскрашенной во все цвета радуги девчонке – леди?
Тут вспомнилась Алёна в ее длинном концертном платье. Да-а-а! Такой и руку поцеловать можно, впрочем, какая чушь вообще кому-то руки целовать!
Размышления прервал мобильник, Володька опаздывал, но обещал придти не позднее, чем через пол часа.
Между тем концерт начался. "Христос воскресе" запел хор и повторил это в многочисленных вариациях. Да, хор действительно был неплохой. Еще в самом начале концерта объявили, что выступает лауреат чего-то там. Но даже и без этого их мастерство было очевидно. Уж кто-кто, а Валя понимал толк в хоровом пении. Дальше пошли песнопения, в которых он улавливал только отдельные фразы, но общий смысл текста от него неизменно ускользал: "Совет Превечный", "радуйся Земле незасеянная"… Для себя Валентин решил, что пели о весенне-полевых работах, но пока не мог понять какое отношение все это имеет к Церкви.
Что он уже не стоит в дверном проеме, а сидит в зале парень заметил только когда рядом плюхнулся Вован.
– Как дела?
– Дела у прокурора, а у нас – культурно-массовое мероприятие, – Валя в приветствии пожал другу руку.
– Что, хороший концерт?
– Да, так … – Напуская на себя безразличный вид, как можно более бесстрастно отозвался Валентин. – Вообще-то меня сюда знакомая пригласила. Вон она стоит в первом ряду. Ты сейчас погонишь или пока тормознешь?
– А чё, можно посидеть чуток.
Тут на сцену вышел священник. Абсолютно седые волосы и коротко стриженная, аккуратная белая борода, делали его похожим на Тургенева.
– В мире была полная идиллия, – начал он, – до тех пор, пока первый грех не внес диссонанс, который из поколения в поколение все увеличивался и со временем перерос в полнейшую какофонию. Но сегодня у нас есть возможность вновь почувствовать первозданную гармонию: мы услышим "Свете Тихий", выйдем с концерта, увидим закат солнца и поймем, что в мире есть вечный закон любви и нужно жить в соответствии с ним.
И после хор запел: "Свете Тихий святыя славного бессмертнаго Отца Небеснаго Святаго блаженного Иисусе Христе, пришедший на запад солнца…"
Валентин почувствовал, как непонятные слова обжигают его сердце неведомым ранее огнем. Когда занавес закрылся, в душе парня полыхал пожар, в голове пульсировал вопрос: «Что это было? Сила искусства? Как на том концерте Брамса, после которого он решил поступать в это училище?»
– Нет, наверное, и ранее пелось все же не о полевых работах, да и здесь вряд ли прославлялся только закат. Нужно будет позвонить Алёне и узнать смысл этих песен, – думал Валентин, выходя на улицу и прощаясь с Вовкой.
В природе всё было хорошо и тихо. Вечернее солнце раскрасило запад всеми оттенками красного. Его прощальные лучи ласкали кусты и голубые ели, высаженные вдоль училища, отливаясь на них странными бликами. Безоблачное небо обещало, что следующий день будет жарким, а лёгкий ветерок приятно контрастировал с застоявшимся воздухом помещения.
Валентин почувствовал странное родство со всякой былинкой, будь то сорная трава или недавно высаженная в сквере и огороженная со всех сторон «заморская» туя. Приятно было осознавать себя молодым, здоровым, полным жизненных планов и устремлений. Не хотелось идти в общагу разучивать партитуру. Так бы и остался здесь провожать уставшее солнце в надежде, что городская ночь принесёт не менее приятные сюрпризы и откровения. Сердце юноши наполнилось какой-то особой благодарностью за этот вечер, за этот город, за собаку, пробежавшую мимо него, с видом, будто у неё самое что ни на есть серьезное поручение, за запоздавшую пчелу, прожужжавшую над его ухом, и даже за это самое безотчетное чувство, распиравшее изнутри. Захотелось его как-то выразить, сказать нечто приятное расходящемуся с концерта народу, прокричать: «Э-ге-гей, люди! Я вас люблю!». Но всё, что сделал Валентин – это в полголоса запел простенькую песню, написанную другом Серёгой, которую тот время от времени напевал себе под нос. Когда Валя впервые её услышал, то слова песни показались ему полным бредом, но из-за частого повторения они остались у парня в памяти и сейчас попросились наружу:
Люблю, когда вечером
Дела закончены; пью чай с клубникою.
И без выходных часы работают, тикают.
Люблю, когда вечером
Вновь ветер слоняется, деревья качаются,
И небо темнеет, и к Господу тянется дух.
И время молиться, закрыв свою комнату на замок.
Утихли птицы, но не устанет петь сверчок.
И Бог услышит дыхание сердца, шепот уст.
Господь Всевышний, к Тебе когда-нибудь вернусь!1.
– Хорошо поёте, молодой человек, и смысл слов замечательный.
Валентин резко замолчал и обернулся. Перед ним стоял священник, похожий на Тургенева, и поглаживал свою седую бородку.
– Вам не здесь, а на сцене нужно было исполнять подобные произведения. Как Вы там пели: «И время молиться…»? Замечательно! Сами сочинили?
– Нет, это друг написал.
– Хорошие у Вас друзья. Сейчас это большая редкость, – и священник стал удаляться, по пути крестя подбегавших под благословение слушателей концерта.
Валентин вдруг вспомнил о вопросе, который хотел задать Алёне. Может, не откладывая узнать всё у этого попа? Вроде он выглядит достаточно образованным. А то Алёнка еще возомнит, будто я верующим заделался или еще хуже – решил ее кадрить. Только как к нему обратиться? «Поп» – неудобно. Кажется, их «отцами» называют? А, не важно.
– Извините, послушайте, – Валентин догнал удалявшегося священника, – там, на концерте я не совсем понял, о чём поют. Фу, ты! Совсем забыл слова. Как его… э-э-э… В общем звучит оно примерно так, – и Валя напел мелодию.
– А! Вы имеете в виду «Свете Тихий»? Это, молодой человек, одно из самых древних церковных песнопений. «Свете Тихий» – так называют нашего Господа Иисуса Христа. Люди любят важность и помпезность. Посмотрите, как на сцену выходят современные звезды эстрады. Дыму напустят, тут – блики, там – бутафорские взрывы. Но самое главное событие в мире – рождение Спасителя, произошло очень тихо и для многих незаметно, как мягкий утренний свет. Пришел Христос, когда человечество уже совсем задыхалось в своих грехах и без Него просто всем был бы конец. Поэтому поется: «пришел на запад солнца». Господь взял на Себя все наши грехи. Кстати, юноша, Вы согласны, что все, и мы с Вами в том числе – грешники?
В лице Валентина отразилось смущение и недоверие. С какой стати он – грешник? Учится неплохо, выглядит – так вообще классно. А если иногда в общаге выпивает с друзьями, так ведь это все делают.
Видя замешательство парня, священник продолжил
– Когда я был еще молодым и совсем неверующим, мне казалось, что человека идеальнее чем я сам, просто не существует. Но когда я посмотрелся в «зеркало» Слова Божьего – начал читать Библию, то осознал себя погибшим, просто абсолютно погибшим грешником, совершенно безнадежным…Буквально первые же несколько глав Евангелия от Матфея (там как раз Нагорная проповедь) поразили меня до глубины души. Я был серьезно напуган, что мне угрожает ад, хотя до этого считал, что все нормально и я вполне хороший человек. Просто многое в понимании себя зависит от того, на кого ты ровняешься – на дебошира соседа или на Высший идеал. Божья святость, Божие требования настолько высоки… Господь сказал: «Будьте святы, потому что Я свят». Мы просто отвыкли от этих стандартов. Но для человека, на самом деле, это не какая-то необыкновенная высота – это то, ради чего нас и создал Господь.
Так вот, когда я наконец-то прочувствовал свою греховность, для меня оказалось огромной радостью узнать из того же Евангелия, что выход есть. Если покаюсь, Бог простит мне грехи. А все это стало возможным только после того, как Христос смертью на кресте и Воскресением уничтожил силу греха. И поэтому, конечно, Он достоин, чтобы во все времена Его прославляли. Или как поется: «Достоин Еси во вся времена пет быти гласы преподобными». И сегодня мы – на концерте, а Вы – после него, именно этим и занимались.
– Спасибо… батюшка, – похолодевшими от волнения губами произнёс Валентин обращение, неожиданно всплывшее в его голове.
– Во славу Божию, юноша! Благослови Вас Господь, – и священник широко перекрестил Валентина, который автоматически поцеловал его руку.
Хорошо, хоть этого Юлька не видела.
9. Одуванчик
Солнечные лучи падали на желтую стену противоположного дома и, отражаясь мягким светом, желтили раму, подоконник, оставленную на нём с вечера кружку, эскизы и все вещи скромного жилища. Феликс открыл глаза и, молниеносно подскочив к окну, радостно воскликнул
– Наташка, посмотри какое жёлтое утро! Не даром мне сегодня одуванчики снились.
Наталья сладко потянулась, открыла один глаз, убедилась в правоте слов мужа, и опять уткнулась в подушку своей рыжей шевелюрой. Несколько последних дней она утром с трудом просыпалась. Веки слипались, и женщина вновь утонула в неге сна.
– Здравствуй, жёлтое утро! – крикнул Феликс в окно, вновь будя своим возгласом Наталью и соседей за стенкой, – Сегодня всё будет жёлтое: машины, цветы, даже облака…
Он подбежал тормошить и целовать жену. Наталья, не открывая глаз, блаженно улыбалась. Ей нравилось, что муж, не смотря на свои тридцать пять, порой вёл себя как ребёнок. Да и выглядел он моложе своих лет, особенно спросонья, когда его светлые вихры по-мальчишески торчали во все стороны, сбрасывая со своего обладателя полтора десятка лет. Его непосредственность восхищала жену, но при всём старании она не могла так же как он быстро просыпаться и засыпать. Сперва Наталья лениво отвечала на ласки мужа. Но когда Феликс аккуратно посадил её на кровать, она наконец-то окончательно проснулась.
– Смотри-ка, и впрямь утро жёлтое, – уже вслух подтвердила она открытие мужа, обозревая в какой оттенок окрасилась их однокомнатная квартира, – такого же раньше не было. Атмосферное явление какое? Или сегодня солнце светит под особым углом?
– Нэ жнау, – раздался из ванной голос Феликса, чистящего зубы.
Выйдя из ванной, он пожаловался.
– Ух, как спать хочется. Отпуск кончается, а я успел всё, кроме отдыха.
– В следующий раз, планируя отпуск, в список дел нужно будет включить и отдых. Впрочем, сегодня у тебя ещё есть последний день, можешь наверстать упущенное. Давай-ка, не провожай меня до работы, а отоспись часа два, потом почитай книгу. В холодильнике еда есть. А вечером мы сходим в парк или в кино, можем в кафе посидеть.
– Нет. Что ты такое говоришь? Как это я свою любимку, да не провожу? К тому же, мне всё равно в твоих краях зарплатную карту в банке получать. А то после работы я туда не успеваю. Давай лучше ты сегодня не пойдёшь на работу, будешь целый день со мной.
– Боюсь, начальник не одобрит подобную инициативу. Да и перспектива хождения по банкам меня мало вдохновляет.
– Зачем же хождение? – удивился Феликс. – Посадим тебя в мою сумочку. Будешь там сидеть тихонечко. Я соскучусь – глядь в сумочку, а там у меня Натунька сидит, щербинкой улыбается. А начальнику скажешь: «У меня чемоданное настроение». Айда! Я тебе футболку постелю, будет мягко.
– Не-е! У тебя в сумке тесно и душно.
– А я тебе щёлочку оставлю. Давай? Что на работе делать?
– Вообще-то там работают, а иногда и деньги получают.
– А-а-а, – обречённым голосом протянул Феликс. – Одного меня, значит, кидаешь на съеденье банковским магнатам?
– Как сказано Иисусу Навину: «Будь твёрд и мужественен». А теперь без шуток. Ты завтракать сейчас будешь или когда вернёшься?
– Лучше сейчас. После банка мне ещё нужно на работу заскочить.
На улице супруги молчали, пока не вышли к дороге. Высокий Феликс напоминал бы баскетболиста, но из-за узкой грудной клетки выглядел скорее жердью. Рядом с ним, даже среднего роста Наталья, смотрелась довольно маленькой, достигая мужу лишь до плеч.
– Ты обещал, что сегодня машины будут жёлтые, а кроме одной «Окушки» все они разноцветные, – вспомнила Наталья настроение Феликса, когда они только проснулись.
– Зато, во сне я видел небесные одуванчики, и этого уже не отнять. Они росли возле нашего храма и были гораздо крупнее земных. Такие жёлтенькие, а в серединке цветка что-то вроде желе, как дынный мармелад, только не обсыпанный сахаром. И вся суть была в этой серединке. Её не ели, не обоняли, а получали от неё радость каким-то неведомым образом. Только не всем эта радость была доступна. Мы с тобой её ощущали, а остальные видели только цветы и ничего особенного не чувствовали, ты хоть с какой стороны разглядывай или препарируй. Если тебе не дано, значит, не дано. Это как в «Откровении», помнишь? Несколько тысяч пели Богу новую песнь. И никто кроме них не мог её исполнить. Казалось бы, выучи слова и пой. Ан, нет! Ведь слова этой песни были выстраданы, и не имеющий подобного опыта, не мог выразить любовь к Богу в той же мере.
А радость от одуванчиков – непередаваема словами. Она всего тебя наполняла, ласкала внутри и снаружи, вдохновляла, изливая на тебя силу и благодать. Я, можно сказать, от испытанного счастья и проснулся.
– Ой, Феликс, смотри! Одуванчики оперились, – указала жена на газон, усеянный белыми пушистыми головками.
– Ну, вот, даже одуванчики сегодня не жёлтые. Предатели! – и Феликс в досаде по-мальчишески пнул в сторону мелкий камушек, словно мимо него никак невозможно было пройти.
Они шли, по обыкновению держась за руки. Наташа ждала, что ещё скажет муж. Она чувствовала незаконченность их разговора, и не ошиблась. Феликс продолжил.
– Для меня одуванчик – это символ миссионерства. Он вырастает весной одним из первых цветков, радуя глаз после снежной зимы. Растёт, набирается соков от земли и солнечных лучей с неба. В один момент, он превращается в замечательное пушистое существо, расточающее свои семена на все стороны света. Можно подумать, что он остаётся ни с чем. Но его семена попадают в самые замысловатые места: пустыри, помойки, крыши домов, клумбы городских детсадов, школ и спальных районов. Везде – везде. И неизменно прорастают даже в самых непригодных условиях. Таким должен быть миссионер. Может, я слишком патетично об этом говорю? Но извини, по другому не умею. Слушай! Как мы сегодня за разговором быстро добрались до работы! Ну, всё. Погуляли и пошли обратно домой. Шучу, шучу. Не обижайся на меня. Просто я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, – сжала Наталья руку мужа. – Что будешь делать целый час до открытия банка?
– Похожу по улице. Помолюсь. Посмотрю, может, где ещё остались жёлтые одуванчики.
В проходной предприятия, где Наталья работала художником-оформителем, супруги, по своему обыкновению, прощались долго. Первый год после свадьбы, глядя, как они не могли оторваться друг от друга, все Наташины сослуживцы удивлялись и завидовали. Второй год терпели. В третий – привыкли и перестали обращать на них внимание. Вот и сейчас, когда на прощание, обняв мужа, Наталья шептала ему нежные благословения на предстоящий день, никто не смотрел в их сторону. Феликс слушал, взаимно благословлял и, наконец, отпустил жену.
– Береги себя, – сказал он.
– Ты тоже.
– Ладно… буду беречь тебя.
Та улыбнулась, «пикнула» пропуском по турникету и, помахав мужу рукой, растворилась в недрах коридора массивного здания.
Феликс бродил по дворам многоэтажек, мысленно благодаря Бога за все неисчислимые милости, которые Он даровал. За мирное время, за то что верующих нынче не гонят, за здоровье, а главное – за жену, в которой он нашёл не только миловидную женщину, но соратника, как, наверное, сказали бы революционеры. Революционер, миссионер… во многом эти, с позволения сказать, профессии были похожи и требовали горячего сердца и большого самопожертвования. Только семена они сеяли в людях разные: революционеры – смерть и разрушение, а миссионеры – жизнь вечную.
С этими мыслями Феликс зашёл в очередной двор. Здесь он увидел пожилого мужчину, сидящего на лавочке, и гревшегося в лучах утреннего майского солнца. Феликс часто его видел, когда, проводив с утра жену, шёл на автобусную остановку, откуда ехал на свою работу. И всегда какое-то внутреннее чувство побуждало его подойти и рассказать о Христе. Но в очередной раз Феликс подавил это желание. Его давно убедили, что такая форма миссионерства среди православных не принята. Ускорив шаг и опустив голову, молодой мужчина пошёл прочь. От насилия над совестью он позабыл про молитву, и сейчас пытался только сориентироваться, в какой стороне расположен необходимый ему банк.
– Добро пожаловать! – встретила банковский работник клиента при входе в зал.
– Добро пожаловать! – ответил Феликс и рассмеялся автоматизму, с которым повторил стандартное приветствие.
Но девушка, вымуштрованная на вежливость, не заметила в его словах несуразность и заученно продолжила
– Чем могу помочь?
– Да Вы, девушка не переживайте. Я не богатый магнат и не важная птица, со мной можно запросто. Где у вас зарплатные карты выдают?
Банковский работник подвела Феликса к нужному окну и вернулась на свой пост у входной двери.
Феликс любил детей и всё, что с ними связано. Поэтому, получив анкету, мужчина расположился за журнальным столиком на маленьком стульчике, предназначенном для детей, на время оформления их родителями банковских документов. Сев туда, Феликс удивился, но не тому, что его колени расположились чуть ли не на уровне ушей.
– Да это же настоящий «Faber Castell»! Ничего себе живут в банке, если такие дорогущие карандаши лежат здесь для детских забав!
Среди прочих он выбрал голубой, взял лежащий тут же чистый лист и под разными углами провел по нему несколько линий. Яркость и сочность цвета восхитила его. Он наслаждался, едва нажимая грифелем, почти без усилий заштриховывая насыщенным голубым небольшое пространство. Только художник мог по-настоящему оценить все преимущества таких карандашей. Имея в руках подобные приспособления, страстно захотелось что-нибудь изобразить. Феликс на мгновение задумался, затем стал что-то чиркать по листу, сменяя один цвет другим. Окинув рисунок удовлетворённым взглядом, он принялся за составление анкеты. Когда всё было закончено и, получив кредитную карточку, он покинул офис, девушка, встречавшая всех у дверей, подошла к детскому столику и посмотрела на оставленный листок. В её обязанности входило выкидывать всю использованную бумагу. Но в этот раз она лист оставила, только положила более ровно. На нём рукой профессионала был изображён одуванчик с белой пушистой головкой на синем фоне. Рядом надпись гласила: «Ты особенный у Бога! И очень нужен Ему!»
К остановке Феликс шёл через те же дворы. Пожилой мужчина по-прежнему сидел на лавочке. Опять знакомое, лёгкое побуждение чуть сжало сердце миссионера. Как и обычно он заглушил его, но когда проходил мимо, мужчина оживился и рукой подозвал его.
– Эй, парень! Да, да – ты, – уточнил он, заметив, как Феликс озирается по сторонам. – Расскажи мне, пожалуйста, о Христе.
Просьба была столь неожиданна, что на какое-то время Феликс, пребывая в шоковом состоянии, потерял дар речи. Едва собрав разлетевшиеся мысли в кучу, он переспросил.
– Я правильно Вас понял? Вы хотите услышать об Иисусе Христе? Простите за нескромный вопрос, а с чего вы решили, что именно я могу рассказать о Нём?
– Много лет назад ты мне уже говорил об этом, только тогда я тебе противоречил. Но сейчас я хочу вновь про Него послушать.
– Наверное, не менее семи лет прошло с нашего разговора? Я вас совершенно не помню. Но это и не важно. Как, говорите, к Вам обращаться?
– Зови – дядя Дима.
– Значит, рассказать о Христе? Что ж… Христос – это самый близкий нам Человек, Которому до нас всегда есть дело. Ему важно где у нас болит, что нас беспокоит, о чём мы переживаем. Мы Ему настолько дороги, что Он добровольно пошёл на смерть, лишь бы мы избежали этой участи и имели жизнь вечную. А ещё Христос – Бог, а потому, всё то добро, которое Он для нас приготовил, остаётся не просто благими пожеланиями, но имеет силу усвоиться каждым из нас. Он всегда готов помочь нам в наших проблемах, но хочет, чтобы и мы духовно выросли и сами прилагали все усилия для их решения.
– А пить Он поможет бросить? Понимаешь, здоровье уже не то. В прошлом году инфаркт перенёс. Врачи категорически запрещают это дело, – мужчина щёлкнул пальцем между щекой и подбородком, – а я не могу. Привык уже за столько лет. Да и, понимаешь ли, друзья. Скучно сидеть с ними без выпивки.
– Вы видите свою проблему только в алкоголе. Дядя Дим, это – не главное. Это только одна веточка большого многоветвистого дерева. Корень надо подсечь. Корень – это ваши разорванные отношения с Богом. Если вы их восстановите, то всё будет нормально. А так, станете обрубать веточку одну, другую, третью… Человек грешен не потому что грешит, а грешит, потому что грешен…
Дядя Дима сидел молча. Опершись на палку, он внимательно слушал и думал.
– Да-а-а… Здоровья уже нет. Весна на дворе, а не радует. Бросить бы пить… Может закодироваться? Или впрямь в Церковь сходить? Авось не засмеют, что на старости лет в храм притащился грехи замаливать? Что-то нужно в жизни менять… Иначе в таком режиме до осени не дотяну.
Дав дяде Диме номер своего сотового, и объяснив, в каком храме по воскресеньям его можно найти, Феликс бодро пошёл на автобус. Воодушевление и радость распирали его.
– Наверное, всё-таки нужно проповедовать на улицах!
С этими мыслями он буквально влетел на подножку рейсового автобуса, шедшего до его работы. В будний день народу в транспорте было немного. Феликс удобно устроился в двойном кресле, и блаженно закрыл глаза, только иногда их открывая, чтобы не пропустить нужную остановку. Впрочем, ехать ему предстояло почти через весь город, так что беспокойство было излишним. Воспользовавшись долготой поездки, Феликс вспомнил, как он первый раз вышел на проповедь. Тогда никто не хотел его слушать. Народ бежал по своим бесконечным неотложным делам, в страхе неприязненно отмахиваясь от парня, праздно шатавшегося по городским улицам с Библией в руках, и предлагавшего рассказать об Иисусе Христе. Помнится тогда, после очередной неудавшейся попытки, он в отчаянии сел на газонный бордюр и наугад раскрыл свою книгу. Взгляд упал на слова из книги Иезекииля: «Эти сыны с огрубелым лицом и с жестоким сердцем; к ним Я посылаю тебя… говори им слова Мои, будут ли они слушать или не будут…» Тогда он тоже испытал чувство, сродни сегодняшнему после неожиданной и успешной проповеди. Феликс блаженно улыбнулся, а память повлекла его дальше ещё на много лет назад, когда он студентом тусовался в шумных компаниях с неизменными сигаретами и нецензурными шутками. Они с друзьями как раз обсуждали планы на вечер: футбольный матч смотреть с пивом или сделать «ёрш», прикупив бутылку «беленькой», когда к ним подошёл парень с Библией в руках и предложил открыть Богу сердце. Тогда они все дружно посмеялись над ним, приглашали в свою компанию, ради хохмы предлагали обменять Библию на пару бутылок пива, типа – большего она не стоит. Но парень не согласился, и стал что-то говорить о любви Божией и о том, как драгоценен для Него каждый человек. Помнится, для понтов они ещё немного покочевряжились, а потом стали задавать вопросы. Расстались они в дружеском расположении. С того момента Феликс чаще стал задумываться о смысле жизни, даже иногда пробовал молиться, пытаясь рассказать Богу о своих тревогах и узнать ответы на интересующие его вопросы. Наконец, когда вопросов накопилось слишком много, за их разрешением он пошёл в православный храм.
Красота городского собора ослепила юношу не позолотой алтаря и паникадил, а каким-то внутренним светом и недосягаемой духовной высотой. Казалось, что в своём недостоинстве он никогда не сподобится соответствовать этому святому месту.
– Шапку-то сними, – где-то в районе пупка двухметрового Феликса проскрипел старушечий голос.
После того, как порывистым движением юноша стащил с головы бейсболку, никто на него больше не обращал внимания. Но что-то внутри звало попытаться пробраться сквозь стену всеобщего молчания, и он, достав тетрадку с выписанными вопросами на духовные темы, подошёл к кассе.
– Этого я ничего не знаю. Обращайся к батюшке, – обозрев его «допросный» список, остановила молодого «Почемучку» грузная кассирша. – Или вон, книжку купи. Хорошая книжка – «Что посоветуете, батюшка?» называется. Есть ещё «Молитвослов», «Псалтирь», «Житие Серафима Саровского»…
– А как с батюшкой поговорить?
– Служба закончится – тогда и поговоришь.
Феликс едва дождался окончания литургии. Не смотря на молодость, с непривычки шею и спину у него ломило, голова пухла от тягучих напевов и непонятных слов, но он решил идти до конца.
Когда закрылись створки алтаря, и через какое-то время из боковой его двери вышел священник уже без облачения, с каким-то громоздким чемоданом, Феликс преградил ему дорогу.
– Извините, не могли бы вы разрешить некоторые мои недоумения?
– Сейчас мне некогда. Давайте в следующий раз.
– Где и когда? – не удовлетворился парень общими фразами.
– Нужно подумать… Утром среди недели можете?
– По утрам у меня учёба.
– А вечером в среду? В 19:00 после службы?
– В среду постараюсь.
– Хорошо, – и батюшка опрометью бросился к дверям храма, у которых его ждала женщина в траурной одежде.
В среду Феликс находил тысячу причин, чтобы не пойти в Церковь. Как это не редко бывает с хорошими намерениями, они испаряются с переменой настроения. К тому же, на последнюю пару перенесли рисование с натуры, а вечером – чемпионат мира по футболу. Играли не «наши», но тем не менее… Однако, ещё с утра он сунул заветную тетрадку в пакет и в 19:00 был в храме. Его благолепие очередной раз тронуло сердце начинающего художника. Небольшое количество людей располагало к сосредоточенным размышлениям. Очень скоро знакомый священник вышел на амвон, лицом к народу прочёл какую-то короткую молитву и вновь вошёл в алтарь. Прихожане стали расходиться. Феликс ждал.
– А ты, мил человек, что тут стоишь? Пора идти домой, – спросила его уборщица, гася в храме свечи.
– Я священника жду.
– Так он давно ушёл.
– Не может быть. Я специально его здесь сторожу.
– Марфа! – окликнула уборщица кассиршу. – Отец Стефан уже ушёл?
– Да. Я видела его в окне.
– Это невозможно. Мы же заранее договаривались о встрече, время назначили.
– Ну, запамятовал батюшка о тебе. Всяко случается. Тоже ведь человек. А мимо не проходил, потому, как из алтаря вышел через дверь, ведущую во двор.
Несколько мгновений Феликс отказывался верить, что с ним так бесчестно поступили. Ведь он же, чтобы успеть вовремя, буквально выбежал из института, сел на дорогую маршрутку. А футбол?… Это же невосполнимая потеря! И всё это ради того, чтобы теперь стоять остолопом посреди храма, смеша своим видом церковных бабулек? Да кому нужна вся эта духовность? Жил же он до этого нормально и ещё проживет не хуже.
В сердцах, швырнув тетрадку с вопросами на подоконник, парень вышел из церкви. Он прекратил молиться, свалил все купленные в церкви книжки в коробку и запнул её под стол, стал чаще «гудеть» в компаниях друзей, как-будто пытаясь этим кого-то наказать. Но тяга к духовным познаниям его не оставляла. Он решил попытаться навести мосты к Богу ещё раз, пойдя в другой храм.
