Неясность происходящего не позволяла дышать полной грудью. Надоедало лежать пускай на мягкой, но арестантской кровати. Усталость от ходьбы по комнатке присоединялась к неприятным эмоциям. Ей хотелось вырваться на свободу и бежать домой, пускай и терявшимся в грязи и нищете. При воспоминаниях о доме, она поежилась и поймала себя на мысли, что не шибко и хочется оказываться в месте, где дурно пахнет, жестко спится и чувство голода накатывало не так уж редко. Даже в камере было намного комфортнее. От такого диссонанса Этель ощутила неведомое доселе чувство. Не зависть. Отторжение. Стремление дистанцироваться. Она просто не знала другого направления, куда могла бы направиться. Внутри росло негодование от жалкой участи. Страх, что будущее будет таким же, а то и хуже, разрастался. Под ногами распласталась неизвестность, превращавшая пол в зыбучий песок. Этель вернулась на кровать и, приняв позу зародыша, усердно старалась заснуть. Как никак, а время бежало быстрее мимо того, кто отсутствовал в реальности.
За девушкой, предоставленной на растерзание неизвестности по распоряжению начальника охраны, следил Алекс. Мониторы передавали четкую картинку. Парню понравилась блондинка с огромными голубыми глазами. Стройное тело девушки притягивало его внимание. Алекс не мог дождаться отпуска, полагавшегося каждые четыре месяца, чтобы отправиться домой и встретиться с какой-нибудь легкомысленной особой. Впечатленный образом Этель, он прикидывал, есть ли кто-нибудь схожий на неё на окраине Геопланта. Вернувшись мысленно домой, он спугнул романтический настрой.
Этель ворочалась. Сон был поверхностным и не удерживал сознание на территории грез. Девушка ощущала усталость от бессонницы. Вскочив на постели, она сжала ладонями голову, силясь отогнать вялость. Подняв глаза к потолку, она скользнула по камере наблюдения. Разозлившись, что за ней следят, она вскочила и попыталась дотянуться до камеры, но вместо этого ободрала руку об стену.
Алекс не спеша взял аптечку и направился к непоседливой заключенной.
Звук открывающейся двери не испугал Этель: внутренне она была готова к любому повороту. Появление Алекса успокоило: от него она не ждала неприятного сюрприза.
– Чего не сидится, не спится? – засмеялся парень, доставая из коробочки антисептик.
– Имею право двигаться, – отрезала Этель.
– А чем обработать ссадину – нет.
– Что-то мне подсказывает, что от царапины не умирают.
– Как сказать, столбняк получить можешь, – попытался придать ценности своему поступку Алекс, обильно поливая из распылителя ободранную кожу на руке девушки.
– Если в нижнем городе до сих пор ничего не подцепила инфекционного, то в чистейшей камере и подавно не заражусь.
– Неужели все так плохо в нижнем городе?
– А ты что там не был? – удивилась Этель вопросу охранника.
– Если честно, то никогда, – признался парень, не представляя, в каких ограничениях могут жить люди.
– С удовольствием бы показала, – съязвила Этель, но видя доброжелательность на лице охранника задумалась не перегибает ли она палку в своей воинственности.
– Пойми, я не виноват в том, что нормали терпят неудобства. И мне бы хотелось хоть разок увидеть, как живут такие, как ты, – Алекс неуклюже подбирал слова и видя краснеющие щеки Этель осознал ошибку.
– Такие, как я, – девушка перекривила охранника, – а что же в нас такого дефектного или какими ты считаешь нормалей?
– Обычными. Такими же, как все. Но только нормали живут в нижнем городе, вот поэтому я так и сказал, – попытался оправдаться Алекс, но ему становилась неприятна беседа со слишком агрессивной девушкой и он, поставив на столик спрей с антисептиком, вышел из камеры.
Этель проводила парня суженными в щелочку глазами, пытаясь успокоить прерывистое дыхание и сдерживаясь, чтобы не закричать от отчаяния.
Комната Теоны изобиловала картинами. Теми самыми, что он терпеть не мог. Складывалось впечатление, что она намеренно перегружает стены произведениями искусства, зная, что он их ненавидит. Гордон прикрыл глаза, громко выдохнул и направился вглубь помещения, вызывавшего головокружение. Он не считал нужным пояснять истинную причину ненависти к картинам, ведь тогда он рисковал затронуть воспоминания о Филиппе, поклонявшегося искусству. Но и тема разговора, с которым он пожаловал к Нине, также касалась персоны брата.
– Не ожидала тебя здесь увидеть, – поприветствовала Гордона миловидная брюнетка, не утратившая легкости походки, хоть и напрочь лишилась стройности.
– Сам поражаюсь. Я не просто так пришел – к сожалению, необходимо обсудить вопросы государственной важности. Вопросы будущего.
– Со мной?
– Потом удивишься, когда я уйду, а сейчас будь добра стань серьезнее и помоги мне, – Гордон не боялся просить совета у жены, на протяжении многих лет консультировавшей его по какому-то личному и непонятному для неё самой чувству долга.
– Давай присядем и рассказывай, что стряслось, – Теона в момент убрала с лица улыбку и по-деловому указала супругу на уютные кресла, обитые розовым шелком.
– Не буду врать: наши дети не способны занять мое место, – Гордон сделал паузу, приготовившись читать мимику на лице жены, но та не собиралась поддаваться эмоциям. – Темиан пренебрегает возможностью править страной. И даже, если бы он был готов стать моим наместником, у него нет хватки. Он мягок и нерешителен. Дея силится быть похожей на меня, но её умственный потенциал ограничивается модой и развлечениями. Мне некем себя заменить.
– Ты не просто так мне об этом говоришь.
– Ты права.
– Ты присмотрел кого-то вместо Деи и Темиана? – Теона всегда угадывала то, что муж старался спрятать за словами.
– Да, – он не был удивлен проницательности супруги. Она облегчала задачу введения её в курс дела.
– Личность стоящая?
– Там есть сила воли, смелость и дерзость.
– А ум?
– И ум. Но мало знаний, что можно ликвидировать в течение года, как минимум.
– А желание? – Теона не выглядела напряженной. Он опасался, что она будет уязвлена устранением детей от власти.
– Не интересовался.
– А как ты собираешься заставить человека занять столь высокое место?
– Она и сама захочет. Просто нужно подтолкнуть.
– Она?
– Да. Внучка Филиппа.
– Он же не был женат, – Теона обеспокоилась появлением информации о человеке, оставившем внутри неё теплые воспоминания.
– Не успел. Но от него родился ребенок, – Гордон не был настроен вдаваться в подробности прошлого, не перестававшего его истязать раскаянием.
– А кто же мать того ребенка? – Теона не собиралась понимать тон мужа и поддалась влиянию раздиравшего её долгие годы любопытства.
– Зачем тебе это знать? Мучают догадки о сопернице? – Гордон ухмыльнулся.
– Прекрати. О Филиппе у меня исключительно дружеские воспоминания. Давай вернемся к тому человеку, которого ты решил водрузить на трон, – Теона не позволяла мужу топтаться по её чувствам.
– Внучка Филиппа сидит в тюрьме.
– Замечательное начало. А, как-то помягче нельзя было её принять в нашем доме?
– Она сама виновата. И тогда я не знал, кем она мне приходится. Эти детали неважны.
– Давай говорить о том, что важно.
– Она не знает, что мы родственники.
– Ты не знаешь, как ей об этом сообщить?
– Вот представь себе, впервые в жизни испытываю неловкость.
– Значит она действительно личность, производящая сильное впечатление.
– В этом я не сомневаюсь. Мне нужно её подготовить медленно и аккуратно к тому, что я хочу получить.
– Её близкие не в курсе твоих планов? – вопрос Теоны звучал, как вывод, но она не решилась подчеркивать быстроту мышления на фоне растерянности супруга.
– Ты и так это поняла. Её родственники – нормали. Она прожила всю жизнь в нищете, но подозреваю, что бабушка учила её, и поэтому мне не достался неуч в виде двоюродной внучки.
– Непростая ситуация, – Теона смотрела на Гордона и пыталась понять, не спятил ли он.
– Поможешь?
– По крайней мере, буду стараться.
– Не оскорблена, что детишек отверг?
– Нет, – Теона не врала, ведь речь шла о внучке Филиппа.
– Догадываюсь почему. А я обижен. Продолжение брата лучше моего.
Гордон встал с кресла и направился к выходу, чтобы быстрее выветрить из себя неприятный осадок не от разговора, а от ироничного поворота судьбы, ударившей его в отместку.
Пространство, на которое возлагались надежды, отравляло. Тишина, о которой приходилось мечтать, не умиротворяла. Куда бы он не повернул голову, находилась причина для разочарования. Здесь медленней, чем в Геопланте передвигались люди. На их лицах также само не было улыбки, как и у жителей мега-города. Но мимика кселонцев казалась упрощенной.
– Прошу вас, Хардиан составить мне компанию, пока мои дочь и зять до вечера пробудут на работе, – его тишину стерла хозяйка скромного домика, в котором ему пришлось застрять.
– Не возражаю, – Хардиан непринужденно улыбнулся.
Ноннель указала молодому человеку в сторону густых кустарников, росших в нескольких метрах от дома.
– Там удобная скамья, и мы можем посидеть в тенечке.
– А что ещё остается делать, – интонация сына подруги детства указывала на отсутствие настроения.
– Прошу меня простить за любопытство, но поделитесь со мной впечатлениями о Геопланте, – Ноннель едва дождалась момента, когда гость наконец-то расположится и будет готов к продолжению беседы.
– Но только в обмен на ваше повествование о том, каким стал Кселон.
– Договорились.
– Геоплант населен несколькими миллионами человек. Не смотря на довольно длительное существование мега-города, рождаемость не ускорилась. Напротив, правительство старается регулировать данный процесс, чтобы не произошло чрезмерного роста потребителей ресурсов. В рамках данного пункта политического контроля устраняются лица, лишенные способности приносить пользу обществу. Недееспособные и пожилые, а также тяжелобольные люди помещаются в специализированное учреждение, и их дальнейшая судьба становится неизвестна. В принципе, живущие в Геопланте нужны правительству исключительно для работы. Там нет оснований становиться счастливым.
– Печально, – Ноннель и не ожидала услышать воодушевленный отзыв о месте, сформированном в параллель Кселону, и где цивилизация должна была развиваться ускоренным образом.
– Я вижу не более радостную ситуацию здесь.
– Вы правы, молодой человек. В Кселоне свыше двадцати с лишним лет назад кардинальным образом изменилось правление, и страна была поделена на верхний и нижний города. В нижнем городе остались проживать кселонцы и их потомки. В верхнем обосновалась часть кселонцев, принявших политику Велианда и взамен на сотрудничество получивших право проживать в комфортных условиях. Насколько мне известно, в верхний город из Геопланта прибыли те, кто вошел в состав Сенатской Двадцатки и занявшие управленческие должности. Гордон и его пособники создали паразитирующее государство для избранных.
–Дискриминация.
– Совершенно верно. Кселонцы перешли дорогу Велианду и его свите, отказавшись выдавать наработки предков по добыче и накоплению энергии. В отместку он разрушил нашу гуманистическую систему.
– А те, кто стали его союзниками не могли ему предоставить нужные сведения?
– В том-то и дело, что информацией, требовавшейся Гордону владели только избранные персоны в прежнем Кселоне. Они не стали предателями.
– Как будто уже тогда были предпосылки опасаться такого развития событий, – подметил Хардиан.
– Это было закономерно, в условиях резко меняющегося мира. Укрепление Геопланта, как отдельного государства давало основания опасаться покушения на наши научные и инженерные изыскания.
– Кселон не развивался тем же путем, что Геоплант?
– Нет.
– Мама мне многое рассказывала о вашей стране, как о месте, где ценится человеческая личность и где предоставляются все возможности для её развития.
– Так и было. Пока Велианд не учинил террор.
– И чего он достиг в итоге?
– Он сформировал персональное государство на руинах страны, в которой сам родился. Гордону удалось разделить Кселон на две части. Население страны он превратил в необразованных исполнителей второстепенной работы.
– И это то, к чему он стремился?
– Сомневаюсь. Он просто не умеет действовать иначе. – Ноннель отвернулась в сторону от собеседника, словно хотела помолчать.
Невербальный намек был понят, и Хардиан оставил пожилую женщину в одиночестве, отправившись в дом.
Какой она ему помнилась, она точно знала. Милая девятилетняя девочка, с забавными кудряшками черного цвета. Ни намека на женскую красоту. Просто милое дитя. А он, предчувствуя, что девчушка не извлечет из своего сердца первую любовь, относился к ней уважительно и тщательно скрывал, что уже нашел ту самую, что станет единственной. Теона узнала, что Филипп собирается жениться и стала избегать его. Полудетская ревность позаботилась о девочке, продиктовав верную политику поведения. Чувства к парню, старшего её на восемь лет были заткнуты вглубь, но не предались забвению. Спустя сорок с лишним лет первая любовь встрепенулась и осознавая явную неуместность, сублимировалась в заботу о двадцатичетырехлетней внучке Филиппа. Теона тщательно изучала личное дело арестованной девушки. Ничего впечатляющего в биографии представительницы нормалей госпожа Велианд не отыскала. Губы Теоны сомкнулись с узкую полоску. Она напряженно думала над планом построения диалога с Этель. Стремление помочь супругу, изрядно её утомившего, казалось необоснованным. Лгать самой себе она не умела. Внучка Филиппа была единственным фрагментом, связывающим её с прошлым, той, его частью, которой не имелось в настоящем.
Нажав на кнопку вызова секретаря, Теона прикидывала вариант развития беседы с заключенной.
Дверь кабинета открылась и вошла Лани, готовая получить распоряжение и отправиться его исполнять.
– Присаживайся, дорогая, мне твой совет нужен, – Теона смотрела на секретаря с умилением: она уважала свойственные Лани такт и логику.
Устроившись за столом совещаний госпожи Велианд, помощница заняла выжидательную позицию.
– Как мне начать разговор с человеком, проведшим всю свою жизнь в нищете и при этом не разозлить, а расположить к себе? – госпожа Велианд избегала вводной части беседы и резко переходила к сути.
– Непростой вопрос, – задумавшаяся секретарь подействовала на Теону удручающе.
– Я должна предложить этому человеку остаться у нас.
– Тогда задача становится проще. Следует обрисовать перспективы жизни в достатке на фоне испытанных ограничений, но кратко. Будет предложено длительное пребывание в резиденции?
– Да.
– Тем более. Будьте готовы к шквалу обвинений и обиды. Последнее нужно как можно быстрее устранить. Для этого достаточно убедить человека, что в его бедственном положении виноват кто-то иной, но не вы.
– А я не виновата.
– Вот. Вы уже почувствовали, что вас подозревают в этом. Не вздумайте оправдываться. Действуйте решительно. Ваше предложение должно звучать не как просьба, а как альтернатива тому, отчего человек хочет убежать.
– Не хотелось бы действовать нетактично, чтобы не обидеть, – Теона представила себя на месте Этель.
– А это вас меньше всего должно волновать, тогда инициатива в разговоре будет за вами.
– Спасибо, Лани. Если на сегодня с корреспонденцией разобралась, можешь отправиться к себе, – Теоне не хотелось получать ещё больший объем советов, очищенных от эмоций.
– Благодарю, госпожа, – Лани поднялась и направилась к выходу.
Теона всматривалась в записанные на бумаге тезисы к предстоящей беседе с Этель. Жутко становилось от мысли, что придется вести себя с внучкой Филиппа надменно и отстраненно, но ей нужно было достичь результата, а значит, метод не должен был вызывать волнение. По крайней мере, настолько сильно. Поднявшись из-за стола, Теона ощутила дискомфорт от затекших ног. Всякий раз, когда тело заставляло задумываться о возрасте и болезнях, она жутко злилась. Ей не грозила участь социального паразита в виду высокого происхождения, но её солидный возраст на фоне обслуживающего персонала дома и людей, проживающих в городе, становился поводом для личной обиды. Задумавшись о старении, она ощутила беспомощность. Не собственную, а всего человечества. Великие умы создавали уникальные изобретения, смогли избежать тотального краха цивилизации, но по-прежнему оставались уязвимыми перед неизбежностью.
Спустившись на шестой этаж, где разместили заключенную, Теона почувствовала облегчение, что девушка не терпит лишений, неизбежных при нахождении в тюремной камере. Постучав в дверь, чего ей не должно было делать, она вошла.
В прихожей замерла удивительной красоты девушка. Невысокая и стройная она казалась беззащитной. Пока не открыла рот.
– Я так полагаю, что сейчас начнется самое интересное? – ухмыльнулась блондинка.
– Что вы имеете в виду, молодая леди? – Теоне совершенно не хотелось устанавливать дистанцию с девушкой.
– Вы не просто так сюда пожаловали и явно не являетесь рядовым служащим.
– Почему вы так решили?
– Вас бы списали со счетов из-за возраста.
Теона почувствовала неприятное ощущение от начала разговора, но сдержалась, чтобы не продемонстрировать собственный нрав и не поставить грубиянку на место.
– Воспитывали вас в полной свободе?
– Видимо, да, – Этель попыталась придать лицу ироничный вид, но указание на близких заставило загрустить.
– Жаль.
– Отчего же?
– Вы грубите, а это в первую очередь не красит вас.
– Возможно, вы правы, – голос Этель стал тише.
– Я вас понимаю: вы оказались в тюрьме, а сейчас в неизвестности. Я вам не враг. Пока и другом не можете меня считать, но поверьте, я буду на вашей стороне.
– Вы госпожа Велианд?
– Да, Этель.
– Почему мне оказана такая честь?
– Я пришла за тем, чтобы рассказать то, что вам неведомо о собственном происхождении. Предлагаю удобно расположиться в библиотеке и немного поговорить, – Теона показала девушке рукой на нужную дверь, и, не дожидаясь, пока та войдет в скромное хранилище разрешенных для чтения книг, проследовала вперед.
На берегу реки получалось исправить рассогласованные энергетические потоки. С каждым годом этот процесс давался с трудом. Поймав себя на мысли о бегущем времени, женщина устало присела на шелковый песок. Все старания удержать внутри себя положительные настрои отступали перед реальностью, грубо указывавшей на то, что не подлежало коррекции. Годы прошлись по её внешности, спрятав красоту. Жалела она не об изувеченной морщинами миловидности, а о бессмысленности существования. Профессиональные мечты угробил захватчик. Любовь впала в депрессию из-за нищеты. Брать тайм-аут у неприятной действительности позволяло персональное одиночество, и оно толкало к получению простых удовольствий. Пользуясь летней жарой, Клара отправлялась на берег реки, чтобы насладиться мягкостью песка и касанием прохладной воды. Такие минуты отдыха казались роскошью. За годы правления Велианда недозволительными удовольствиями стали даже те, что полагались человеку по праву пребывания в материальном мире.
Клара зачерпнула в ладонь горсть песка и внимательно проследила, как тот просачивается сквозь пальцы. В голове зародилась идея, похожая на сумасбродство, ведь доступа к библиотеке Кселона не имелось, а прежние знания за столько лет затерлись почти до полнейшего исчезновения. Мысль, показавшаяся спасительной, она решила приберечь, чтобы вернуться к ней, как только возникнет острая необходимость. Или же подходящая.
Река приняла женское тело, чтобы остудить эмоциональный жар и расслабить напряженные мускулы. Клара долго стояла на одном месте. Плавать она так и не научилась. Заходить вглубь хотелось, но желание было робким и ему не хватило сил продвинуть робкую женщину вперед.
Вернувшись домой, она почувствовала напряжение, вырывавшееся через двери.
– Клара, я решительно не понимаю, как ты можешь ничего не делать в такой ситуации? – Кориан имел не просто уставший вид, на его коже отпечаталось многодневное волнение.
– А каких действий ты от меня ждешь? – устало произнесла Клара.
– Как каких? Твоя дочь в тюрьме, а ты развлекаешься, – казалось, что супруг искренне не понимал, как можно уделять внимание себе в условиях дискомфорта, испытываемого кем-то из близких.
– Ух ты, по-твоему искупаться в реке бурная вечеринка? – Клара раздражалась от чрезмерной отцовской преданности Кориана. Он сделал её заложницей материнства. И она старалась не позволять себе думать о собственном комфорте, полагая, что любовь не приемлет самости. От заботы и любви внутри неё формировалась усталость. И без того унылая жизнь стала казаться насмешкой над теми, кто искал хоть какой-то повод её ценить.
– Этель нужно спасать! – муж вырвал её из раздумий.
– Так займись этим вопросом. Кто из нас мужчина? – Кларе надоели упреки супруга, и она стояла в шаге от начала бурного семейного скандала. Между ними редко возникали споры и до конфликтов ситуация не доходила. Последнее время тенденция менялась.
– Я и ломаю голову над тем, как дочь вытащить из беды, а ты… – Кориан запнулся, словно удержался, чтобы не сказать то, что обидит и без того уставшую жену.
– Вот и ломай. Я устала от всего этого. Дай мне хоть немного побыть за мужской спиной, а не впереди мужа, ещё и заботясь о взрослом ребенке, чтобы никто не обвинил меня в не доблестном материнстве.
– Так мать себя не ведет. Точнее так не говорит, – Кориану показалось, что Клара жалеет о том, что стала его женой и матерью их дочери.
– И что? Ей двадцать четыре года. Она умная и смелая девочка. Ей пора проторить собственную дорожку, а не сидеть в крошечной лачуге, чтобы её папочка не волновался.
– Она тебе безразлична, – Кориан швырнул упреком в лицо жены, заметно постаревшее за те дни, что отсутствовала дочь.
– Тебе же лучше знать, что испытывает другой человек. Продолжай дальше ковыряться в чужих мыслях.
– Я один не смогу справиться.
– Естественно. Ничего плохая мать что-нибудь придумает, – Клара сделала жест, означавший, чтобы муж попросту отстал, и прошла в ту часть дома, где была мало-мальски оборудована их спальня. Женщина прилегла на кровать, уступавшую удобством песку, и погрузилась в сон. На сей раз голод пощадил утомленную жизнью женщину и тактично заглох.