Ирина Сергеевна Молчанова
Квантовые беглецы
Предисловие
Роман представляет собой антиутопию и показывает, до какой черты может дойти общество в своем развитии, если не останавливать правление тех, кто прикрывается капиталом и озадачен исключительно его увеличением. В обществе, которое полностью отравлено политикой могут уцелеть отдельные личности. Это не просто сильные индивидуумы. Это умные люди, чей интеллект не позволил им сломиться и начать деградировать. Правителям удобны те, кто мало думают. Им нужны те, кто подчиняются. Думающим людям нередко приходится покидать общество и находить для себя новое пристанище, где их личность не будет страдать.
Отдельное внимание сконцентрировано на фигуре пожилого человека. Общество вытесняет тех, кто уже не может быть полезен. Но внутри тех, кто прошел большую часть жизненного пути все также есть чувства, а тот, кто чувствует – живет.
И, конечно же, невозможно обойти вниманием ощущения отдельного человека, живущего в обществе. Имеет ли право человек думать не об общем, а о частном? Каково это сохранять персональность среди безликости? Есть ли право у человека не биться над спасением общества, а спасать себя? Эгоизм человека в обществе, приговоренном к моральному обнищанию, может выступить спасательным кругом. При условии не причинения вреда другим. Но даже самому умному человеку важно иметь единомышленников, ради которых есть смысл спасаться.
Роман посвящается моей маме Игнатовой Ларисе Николаевне, и я надеюсь, что он ей понравится.
Часть 1
Глава 1
Скрип возвращенной на прежнее место половицы заставил слух пожилой Ноннель обостриться. Ни один звук не должен был разрушить многолетний секрет женщины. В Кселоне не чествовали тайн. Особенно принадлежавших представителям нормалей. Усмешка проскользнула на лице, не утратившем под давлением лет привлекательности. Не той, что дает право женщине гордо расправлять плечи и считать количество оглянувшихся вслед мужчин. А привлекательности, сочетаемой с разумом. Убедившись, что половица вошла точь-в-точь пазы, Ноннель поднялась. Озираясь по сторонам, скорее по привычке, чем имея на то основание, женщина вернулась на кровать и со стоном прилегла: тело напоминало о возрасте, беспощадно усложнявшем использование то одной, то другой функции организма. Да и кровать, жесткая, как каменная глыба, долгие десятилетия отсекала от лежавшего на ней человека ощущение отдыха. Нормалям запрещалось получать лишние удовольствия в целях контроля за полезностью рабочего класса и экономии затрат. Даже природное удовольствие, причем дешевое и доступное, как сон регламентировалось нормами.
Лежа, как приговоренная к пытке, Ноннель не надеялась заснуть. Терзания за Этель входили в привычку, гнавшую сон. Внучка, получившая от образованной бабушки знания, на которые имелось привилегированное право у главенств и жителей верхнего города, рисковала погибнуть, как особа, проявившая черты свободолюбия и непокорства.
Ноннель начинала жалеть, что приучила Этель с малых лет думать. Надо всем, что происходит. Над каждой деталью. Подвергая анализу собственные шаги. Главенства предпримут попытку устранить выбивающуюся из толпы личность, рожденную в низшем слое общества. Среди нормалей Этель придется испытывать интеллектуальный голод и нежелание связываться с кем-нибудь из них теснейшим образом. Ноннель повезло иметь семью, а любимой внучке она подкинула ещё тот сюрприз. Вздохнув, словно от испытываемой боли, пожилая женщина поймала себя на мысли, что, переведя девушку на противоположную сторону невежества, отдала её на растерзание одиночеству. Зная нрав внучки, она могла не сомневаться, что одинокий путь под силу внешне хрупкой обладательнице стойких взглядов. Но она могла только строить догадки о судьбе, ожидавшей Этель. Желая не забегать далеко в будущее, Ноннель переключилась на куда более существенную опасность. Если главенства прознают о нарушении закона, Этель никто не пожалеет. Оставалось действовать аккуратно, чтобы не выдать то, что по сути из тайны превращалось в очевидное и в скором времени кто-нибудь из нормалей мог бы заявить о выявлении нарушителя. Запас времени до разоблачения позволял пожилой женщине обучить внучку премудрости, когда и как следует прикидываться глупышкой. Почувствовав себя спокойнее от принятого решения, она ощутила приближение дремы и не смогла отказаться от соблазна поспать. Хотя бы немного.
Глава 2
Волосы, не перестававшие пахнуть лавандой, символизировали о приближении женщины, по его милости ввергнутой в низы общества. Гордон чувствовал спиной, что она подошла на достаточное расстояние, чтобы начать беседу. Не оборачиваясь и, продолжая созерцать ствол столетнего дуба, он поприветствовал представительницу нормалей.
– Время не щадит людей сильней, чем детей природы.
– Мы все дети природы, – не поддавшийся грузу пожилого возраста голос прозвенел на опушке леса.
– Ты все споришь. Такой и умрешь, – засмеялся Гордон, находя в себе силы повернуться лицом к единственной женщине, все ещё заставлявшей его нервничать. Уже не от любовной лихорадки. Скорее от памяти о той любви.
– Умру, не сомневайся, но впереди у меня имеется пара важных вопросов, и я намерена получить ответы.
Среднего роста не по возрастному изящная с длинными седыми волосами Ноннель выглядела на фоне не поникших пейзажей Кселона магическим образом. Простенькое платьице, какое позволялось носить нормалям, выглядело достойно. Женщина украшала собой вещи и пространство.
– От меня ждешь ответов? – Гордон поморщился, прокручивая мысленно утомительный диалог о социальном угнетении некогда развитой цивилизации обособленцев, как привыкли в Геопланте считать жителей Кселона.
– Не обольщайся: наука и та не смогла справиться с мечтами о получении полнейшего представления о мире.
– Только тебе позволительно так со мной разговаривать. Но не могу найти ни одной причины почему, – Гордон сцепил за спиной руки. Ему не терпелось покинуть опушку и хотелось заставить пожилую женщину говорить понятными фразами, без ввернутого скрытого и давящего на нервы смысла.
– Правление пришлых уничтожило достижения культуры и знания кселонцев. В материальном эквиваленте произошедшее не дало тебе ощутимого приобретения. Зачем?
– Начнем с того, что знания кселонцев – это сохраненный опыт человечества, – Гордон поправил Ноннель, не желая оставлять ей повод для гордости.
– Согласна. Но именно кселонцы обеспечили хранение информации. И не забывали преумножать накопленные человечеством знания.
– Ноннель, если бы ты вовремя вступила в должность советника, твоя семья переместилась бы жить в верхний город. Продолжали бы изучать свою науку и делились бы с пришлыми, как ты нас называешь, основами утонченной культуры кселонцев. Хотя какой я пришлый? Я также родился здесь. И, как и ты жил в этих местах.
– И в память о счастливом детстве решил уничтожить все? – она иронизировала, но без насмешки.
– Ошибаешься. И мне это уже действует на нервы. В Кселоне сосредоточен энергетический потенциал, и он нужен Геопланту.
– Ты вернулся сюда уничтожить вотчину предков.
– Чего ты так страдаешь за прошлое? Времена поменялись.
– Я часть Кселона, превращенного в нижний город. Той самой части, с которой началось новое развитие цивилизации.
– Ну, так поделилась бы знаниями. Стала бы жить в комфортных условиях.
– Я не оставлю Кселон. Он здесь – в нижнем городе. Dulce et decorum est pro patria mori (В переводе с латыни: отрадно и почетно умереть за отечество (Гораций).
– Что? – Гордон давно не использовал латынь и стал забывать язык прадедов.
Ноннель не стала переводить Гордону сказанного, а лишь улыбнулась.
– Выбор у тебя был. Выбрала то, что имеешь. Какие ко мне вопросы? – обидевшись на тонкое оскорбление, изрек Велианд.
– Когда покинешь Кселон?
– Я пока не отыскал источник энергии. И ты не хочешь помочь ускорить процесс.
– Ты себя слышишь?
– Где энергия? Откуда кселонцы качали энергию?
– Ищи, – улыбнулась Ноннель и постояв с полминуты глядя в самое нутро захватчика, повернулась, чтобы вернуться в наполненный трясущимися от страха нормалями нижний город.
– Не найду, уничтожу все, – кинул вслед хранительницы знаний Гордон.
– Не сможешь.
– Ты уверенна, что моей власти не хватит сломить тебя? Возраст уже надломил. Мне осталось только завершить его дело.
– Боюсь, что мы с тобой оба надломлены до предела и ни одному из нас не устоять в борьбе.
– Меня есть, кому поддержать. Тебя – нет.
Бравировать перед заклятым врагом поддержкой дочери и зятя было не столько наивно, сколько небезопасно для последних. Ноннель пришлось смолчать. Не ускоряя шаг, пожилая женщина направилась к черте нижнего города, вырисовывавшейся на горизонте обветшалыми крышами одноэтажных зданий. Каждый раз возвращаясь домой, она чувствовала себя счастливой и в тоже время встревоженной: она не знала, когда его покинет навеки.
Глава 3
В крыло собственного дома, выделенное под секретариат, глава Сенатской Двадцатки вошел не в духе. Помощники, в функции которых вменялось большей частью быть услужливыми, чем полезными поспешили убраться в сторону, освободив коридор для седовласого правителя. На ходу он кинул замешкавшемуся помощнику писаря, чтобы тот немедленно последовал за ним в зал для совещаний.
Расположившись в кресле, Гордон принялся диктовать текст нового указа.
– Запретить нормалям использование латыни. Общение на старокселонском должно быть сведено до минимума. То есть исключительно на территории дома. В общественных местах допустимо разговаривать только на новокселонском. С целью устранения угрозы государственного переворота обыскать дома нижнего города и изъять любые письменные носители знаний, будь то даже дневник. На любом языке. Произвести обыски в два этапа, между ними оставляя интервал в неделю. Дома нормалей, не владеющих новокселонским наречием помечать красной краской. Нормали, не прошедшие экзамен на знание государственного наречия обязаны выплатить штраф в размере квартального дохода и пройти обучение новокселонскому наречию.
– Верховный, разрешите уточнить? – подал голос помощник писаря.
– Слушаю.
– Нормали не образованны. Последние поколения, по крайней мере. Они же не знают букв, – засмеялся начинающий писарь.
– Старых практически не осталось. И неважно, сколько среди них носителей хоть каких-то знаний. Остальные будут на слух учить. Буквы им знать нет необходимости. Задачи нормалей обслуживать верхний город. В указе допиши, что Сенатская двадцатка делает одолжение нормалям в изучении новокселонского наречия, тем самым ставя их на одну ступень с гражданами верхнего города. Пускай обольщаются. Записал? Свободен.
Оставшись наедине с собственными мыслями, Гордон призвал образ Ноннель. Грациозность шлейфом следовала за ней, минуя годы. Даже пожилой она бы украсила его Сенатские палаты. Знания Кселона придавали Ноннель не только ценность, но и привлекательность. В глазах кселонки играла тайна, удерживаемая внутри мудростью и памятью. Гордон не имел представления, как извлечь из головы упрямой обособленки механизм добычи энергии. Верхний город истощал запасы электричества, собранного в хранилище. Ноннель была права: все, что могли, главенства выкачали из Кселона, но не из его земель. Гордон не оставит ставшим неграмотными нормалям ресурсы земли. Они им уже не понадобятся. Разве что Ноннель со своей семьей сумеет возродить фрагменты былого величия. Он готов был убить женщину со спрятанным внутри неё способом восстановления изувеченной страны.
Глава 4
Пряди пшеничного цвета падали на обветшалый от времени дощатый пол. Голубоглазая девушка стояла перед зеркалом, гладь которого покрылась черными пятнами, и безжалостно уничтожала длинные волосы. За этим занятием её и застала бабушка, вернувшаяся из леса, куда частенько отправлялась набраться природной энергии.
– Зачем? – голос Ноннель будто охрип от увиденного.
– Так уж лучше будет, чем редко мыть длиннющие волосы и выглядеть каждый день, как грязнуля или скручивать их в гулю, пряча под шапку, пропитанную запахом грязи.
– Бунтуешь.
– Ищу хоть какой-то выход из убожества, в котором живем. Я не могу понять, почему многочисленное количество людей терпит бредовые законы кучки захватчиков.
– Этель, на их стороне армия Геопланта.
– Почему Кселон не имел воинов, чтобы защититься?
– Наши законы гуманизма и морали не предполагают убийств и насилия. Любой воин должен пройти тренировки, применяя жестокость. Такие деструктивные чувства наносят урон включенной в пространство энергии. Кселон её накапливал, а не растрачивал.
– И что имеем?
Ноннель запнулась: она не имела чем парировать логичный выпад внучки.
– Что дальше будет с нами? – не унималась двадцатичетырехлетняя девушка, утратившая веру в возвращение прежнего социального уровня государства.
– Не буду врать – не знаю. Но одно могу сказать, что веру не стоит задавливать, – посоветовала седовласая женщина.
– Вот именно – никому ничего неизвестно о нашем будущем. Нашем. Не каком-то абстрактном. Бабушка, ты имела возможность жить не просто в комфорте, которого нас лишили пришлые, ты училась и развивалась. А что имеют сейчас кселонцы? Что?
Лицо Этель раскраснелось и на фоне светлых волос выглядело ярким пятном.
– Учиться, моя дорогая, человек имеет право вне зависимости от обстоятельств.
– Да уж, особенно в нынешних условиях, когда уничтожены учебные заведения, а какая-либо литература доступна только главенствам. Причем наша литература, ученые труды кселонцев были изъяты в их библиотеку.
Ноннель отошла к окну, глуша в себе яростное сожаление, что посвятила внучку в детали исторического события, произошедшего задолго до рождения Этель.
– Ну что ты молчишь?
– Этель, любая истерика всего лишь сотрясает и без того неспокойное пространство. Разряды негатива, исходящие из тебя, производят волновые искажения и отражаемые энергией всеобщего жизнеобеспечения возвращаются тебе.
– Уверенна, что частички любого энергетического выплеска застревают среди частиц всеобщей энергии.
– И? К чему это приводит? – Ноннель не хотела видеть внучку с зажимами раздражения на красивом лице.
– Всеобщая энергия пространства дополняется новыми частицами и меняется, – протараторила Этель, словно отвечала на контрольные вопросы учителя.
– Дополняясь фрагментами гнева, энергия перестает быть поддерживающей равновесие и гармонию.
– Оказывается, я виновница происходящего абсурда? – вспылила Этель и швырнула на кровать, заправленную покрывалом из жесткой ткани, ножницы, которыми уничтожила роскошные локоны.
– Ты становишься сопричастна к созданию дисбаланса. В очень маленькой степени в сравнении с главенствами.
– А зачем мне поддерживать равновесие энергии? Для них? – Этель была удивлена желанием бабушки поддерживать гармонию для тех, кто уничтожил их право на достойную жизнь.
– В этом ты права: главенства пользуются нашим энергетическим пространством, возможно и не внося в него деструктивность, – Ноннель придавала своему голосу спокойный тон, стремясь успокоить внучку.
– Пускай травятся моими частицами посланного им гнева. Я не знаю, как бороться с теми, кто создает античеловечные законы. По крайней мере, хуже смириться с властью главенств, уничтожающих в кселонцах умственный потенциал. Мы уверенно превращаемся в бездумных слуг.
Этель ждала от бабушки согласия. Пожилая женщина удерживала себя в состоянии относительного спокойствия и продолжала беседу в прежнем ровном тоне.
– Пока есть хоть один носитель знаний среди народа, есть шанс на перемены.
– Один… Бабушка, вдумайся – один человек против главенств и толпы неучей.
Этель выпустила из себя чувство горечи и бессилия, схожее на рычание загнанного в ловушку зверька. Не дожидаясь ответа бабушки, мнением которой она дорожила, девушка вышла из скромного домишки на пропахшую летним ароматом улицу. Вглядываясь в лица нормалей, она ужаснулась искажающей физиономии простоте. Ни проблеска личностного отличия друг от друга. Просто нормали. Просто исполнители. От убогости хотелось бежать. Она знала куда. Но лишь на короткий промежуток времени. Украденный у жизни, искореженной законами. Но зато этот кусок личного времени она наполнит касанием удовольствия.
Глава 5
Достраиваемый двенадцатый этаж главного дома верхнего города поражал величием. Не здания. Тех, кто в нем жил. Семейство Велиандов не было многочисленным. Гордон любил совершать прогулки, но не по улице, а среди идеальных стен искусственного, что самое главное, персонального мира. Тяготившись присутствием людей, пускай и близких, он готов был достраивать новые этажи, чтобы выхватить кусок пространства без чужих следов.
Темиан спешил к отцу, чтобы выразить восхищение растущим домом. Гордон видя копию своей молодости, готов был впечатать сына в стену, чтобы не позволить ему наполнить пространство голосовым эффектом.
– Ты когда-нибудь опоздаешь с поздравлениями?
– Отец, я не хотел причинить тебе беспокойство, – Темиан стушевался.
– Мог бы уже выучить хотя бы немного привычки тех, кто тебя окружает. Тебе будет полезно уметь понимать молчащих людей только лишь по их взгляду и движениям. Вместо этого, ты спешишь со словами. Они тебя подведут. Это твой выбор. Но ты рискуешь государством, созданным мной.
– Я буду учиться. Никогда не поздно.
– Не повторяй банальности. Каждое знание имеет свой срок и получено должно быть своевременно, когда же оно опаздывает, это называется выводом. А выводы делают из свершившегося. Ты меня уничтожишь.
Гордон прошел мимо сына, давая понять, что разговор завершен. Темиан был вынужден брести к лифту, чтобы спуститься на свой восьмой этаж. Проезжая один за другим этажи каменного дома, парень испытывал сожаление о том, что родился у высокопоставленного лица. Нахождение в доме, будто бы ему не принадлежавшем, с каждым днем превращалось в бессмыслицу. Темиан понимал, что раздражает отца, только причину отыскать не мог. Из него не получился циничный в требуемой мере претендент на управление государством. По сути, и государство, как таковое представлялось полнейшим абсурдом. Так ему казалось. Несмотря на то, что он был сыном верховного, его не спешили посвящать в тонкости политической жизни. Досадное ощущение беспомощности внутри Темиана вызывал не только конфликт с отцом. Давящее переживание формировало в большей мере незнание того, чем ему хотелось заняться, а возраст определения настал. Предчувствуя приближение участи голодающего и бездомного художника на улицах Геопланта, Темиан забеспокоился. Способ, что позволит ему избежать нищенской доли, придется подыскать, и как можно быстрее.
Глава 6
Кристальная вода реки жестко касалась нежной кожи. Короткие волосы девушки не поддавались ласке теплого ветра. Зажмурив глаза, она силилась удержать себя в леденящей воде и погрузиться целиком в стихию, усмиряющую эмоции. Энергия пространства имела значение для Этель. Помня уроки бабушки, она не стала забывать, что обязана залатать прорехи в стройном ряду энергетических зарядов, вытесняя из них созданные лично метки гнева. Но прежде, чем приступить к вмешательству в энергетический поток следовало усмирить вихрь внутри себя. Телу следовало вернуть состояние равновесия. И лучшим решением этой задачи она избрала погружение в реку. Этель мужественно окунулась несколько раз в ледяную воду, чтобы вся кожа адаптировалась к её температуре и расположилась на поверхности, как дрейфующий корабль. Под управлением одинокого капитана. И этому мизантропу не было известно дальнейшее направление. Приходилось выжидать. Качаться на нестабильной глади воды, подстраиваясь под её балансирование. Внутри обнаженной девушки от ног до макушки стали проскакивать стрелы. Прохлада не щадила нежность женской кожи. Под поясницей почувствовалось давление воды, достаточное, чтобы приподняться над поверхностью. Запрокинув голову назад, она пожалела, что срезала волосы, которые сейчас бы эстетично выплясывали в воде хаотичные танцы. В нижних позвонках ощущалось покалывание. Оно стало распределяться по телу во всех направлениях. Подпитка энергией не дала сбой из-за выпущенного ею гнева. Силясь не пускать в сознание картины события, записанного в категорию прошлого, она отправилась в фантазию.
Тот, кто придавал ей моральных сил, был высоким и сильным. Цвет его волос оставался неопределенным, но как ей казалось, мог быть черным, а вот серые глаза обладали неимоверной прозрачностью. Они врывались внутрь. В ней они застряли. Как и весь его облик. Этель захотелось, чтобы он прибыл к берегу реки. Не дожидаясь пока она завершит смывание негатива и войдет в воду. Аккуратно приблизится к её фигуре, виднеющейся над поверхностью воды. Тихо, чтобы не спугнуть, и получив временной запас наблюдать за наслаждающейся гармонией девушкой. А затем сильной рукой подхватив под талию и вырвав из воды, приблизит её к себе и медля с поцелуем скользнет серыми глазами по коже, покрывающейся пупырышками от соприкосновения с воздухом и мужским взглядом. Потом настал бы тот самый момент, который она – девственница ждала с особым трепетом. Но только с ним. С незнакомцем из грез.
Пока он блуждал в закоулках её замученного девичеством сознания, она погрузилась под воду, пуская внутрь пылающего от возбуждения тела прохладу. Той было доверено прогнать мечту, раздражающую нервы. Кроме его образа.
