Ирина Ребони
Мидас
О: – Кажется, у него была некрасивая история, связанная с каким-то тендером.
Г: – И связь с несовершеннолетней, даже пленка прилагалась, но мы не смогли досмотреть ее до конца. Девчонке было не больше четырнадцати, кстати, выглядела она еще моложе. Я как отец дочери был готов его задушить. Это мерзкое пузатое чучело просто отвратительно.
Я сделала для себя пометку, что Григорьев хороший отец. Но кое-что, о чем узнала сегодня, добавило подозрений в его адрес. Возможно, все хорошенько обдумав, Арсений решит дать задний ход. Вряд ли ему захочется изобличать отца. Ладно, пусть он решает. В конце концов, мы расследуем преступления не из любви к искусству, а по заданию клиента. Он наш клиент, значит, последнее слово за ним.
Мы продолжили прослушивание записи. Еще некоторое время было потрачено на различные эмоциональные высказывания Кропотова в адрес безответственных и азартных членов клуба, те лишь иногда весьма неубедительно пытались что-то сказать в свою защиту. Для нас представляла интерес заключительная часть этой бурной беседы.
К: – У меня сейчас возникли проблемы. Я вынужден перевести весь свой бизнес в Россию. Конечно, постараюсь потянуть, сколько могу, но в ближайшее время кое-что в этом направлении сделать придется. Мне сейчас совсем не нужны никакие скандалы, связанные с моим именем, поэтому сделаю все возможное, чтобы следствие затихло – и по делу об убийстве, и по пожару. Так что, Иван, уйми своего сына или я сделаю это сам. Только не вздумай с ним откровенничать. Мое имя вообще не упоминай.
О: – Я завтра с ним поговорю, постараюсь найти аргументы.
К: – Уж постарайся, а то и тебе не поздоровится. Вы здорово меня подставили со своими игрищами, так что теперь сами расхлебывайте свою кашу. И тебя, Андрей, это тоже касается. Не хочу сейчас вдаваться в подробности, но думаю, ты понимал, кого рекомендуешь в управляющие и с какой целью. Может, вы и доходы делили пополам?
Г: – Нет! Ничего я с ним не делил и, когда рекомендовал его, о подпольном казино не думал. Он сам потом предложил.
К: – И ты не устоял перед искушением… Ладно, надоело мне в вашем дерьме копаться. В общем, каждый из вас внесет свою долю за ремонт здания и постарается сделать так, чтобы наши проблемы были быстро забыты, и не дай бог, не стали достоянием гласности. Твоя жена, Андрей, на местном телевидении не последний человек, так что держи руку на пульсе.
В сущности, на этом и закончился их совместный ужин. Меня удивлял тон этой встречи. Кропотов распекал Орлова с Григорьевым, как мальчишек, а те оправдывались перед ним, как проштрафившиеся школьники перед грозным директором школы. Но ведь они не его подчиненные, к тому же, оба весьма успешные бизнесмены. Свое недоумение я донесла до сидевшего в молчании Арсения. Он очнулся и ответил, что Кропотов ОЧЕНЬ ВЛИЯТЕЛЬНЫЙ человек, так что при желании может перекрыть кислород любому питерскому бизнесмену.
Шел уже второй час ночи, утром предстояло идти на работу, так что я сказала Арсению, что пора по домам. Он поднялся и вопросительно посмотрел на меня.
– Давай, сейчас не будем ничего обсуждать, – предложила я. – Тебе надо все обдумать. Если решишь свернуть расследование, я пойму. Макс наверняка тоже поймет, так что о нас можешь не беспокоиться. Ты правильно выбрал сыщиков, с нашей стороны можешь ничего не опасаться.
– Я вас и не опасаюсь, – сказал он. – Просто не знаю, что делать дальше.
– Не спеши с принятием решения.
Я взяла диктофон и понесла его в кабинет, чтобы убрать в сейф. Арсений не сводил взгляд с моих рук.
– Хочешь его забрать? – спросила я.
– Не сегодня.
Он довез меня до дома и на прощание сказал:
– Ты потрясающая женщина. Я тебе очень многим обязан и испытываю к тебе не только благодарность. Но и благодарность тоже. За всё.
Глава семнадцатая
Следующий рабочий день выдался очень суматошным. Активная деятельность начальника требовала не меньшей активности и от его секретарши. Я печатала документы, отвечала на звонки, звонила сама, договариваясь о встречах, так что не заметила, как наступил обеденный перерыв. Пообедать я решила в том же пивном ресторане, что и накануне, чтобы без помех позвонить Максу. По дороге размышляла, как построить разговор с ним – говорить о своих вчерашних подвигах или придержать новости до личной встречи. В конце концов, остановилась на втором варианте. Макс прав, ничто не может заменить личного общения – ни телефон, ни даже скайп.
Сделав заказ, я набрала его номер:
– Как дела?
– Нормально, – отозвался он. – Голос был слабым и совсем не вязался с моим представлением о нем.
– Я тебя разбудила?
– Нет, но я сейчас под капельницей, так что близок к тому, чтобы уснуть.
– Тогда спи, не буду мешать. У меня нет никаких новостей, – соврала я, – и не предвидится. Просто работаю секретаршей.
– Григорьев тебя не достает? – все же спросил он.
– Нет. Ведет себя безупречно, так что беспокоиться не о чем. Отдыхай. После работы я к тебе заеду, где-то около семи.
Разговор с Максом меня расстроил. Почему ему не становится лучше? Уже пора бы. И опять волна жалости, а может и нежности, захлестнула меня. Максик, поскорее выздоравливай! Я хочу, чтобы ты опять стал сильным и веселым. Я так привыкла полагаться на него, что сейчас почувствовала себя чуть ли ни сиротой. Однако в ближайшие две недели придется обходиться без него. Если Арсений после обеда с отцом решит закончить расследование, я вернусь в свой офис. Не хотела бы я оказаться на его месте. Любое решение, какое бы он ни принял, наверняка будет трудным для него, а возможно, и небезопасным.
Вторая половина рабочего дня оказалась не менее напряженной, чем первая, но пока я справлялась, и Григорьев с улыбкой заметил, что я очень ценный кадр. Однако никаких ухаживаний и двусмысленных намеков с его стороны не было, так что я на этот счет успокоилась. Похоже, он и впрямь благородный человек – решил помочь с работой бывшей подруге своего брата.
Без десяти семь я вошла в неврологическое отделение, расположенное на четвертом этаже огромного больничного корпуса. И сразу навстречу мне устремился высокий немолодой мужчина в белом халате.
– Здравствуйте, Нина, я Морозов Сергей Николаевич, отец Максима. Мне нужно с вами поговорить. Пожалуйста, пройдемте со мной.
Вскоре мы оказались в кабинете заведующего неврологическим отделением – большой и светлой комнате, обставленной очень функционально и со вкусом. Разместившись в удобном кресле, я спросила, как дела у Макса.
– Именно об этом я и хотел с вами поговорить, – сказал Сергей Николаевич. – Дело в том, что, судя по результатам всевозможных обследований, с ним все совсем неплохо, но его самочувствие вызывает опасения. Улучшения нет, несмотря на предпринятые весьма радикальные меры.
Заботливый и недоумевающий отец собрал консилиум, и внушительная группа врачей пришла к выводу, что всему виной психологическое состояние пациента. Сегодня, воспользовавшись расслабленностью сына после капельницы, Сергей Николаевич выяснил причину стресса, хотя и раньше об этом догадывался. Макс может показаться легкомысленным, сказал старший Морозов, но он очень переживает за свою работу и особенно за вас. Он испытывает чувство вины, что втянул вас в опасное расследование, а сам в это время нежится в постели. Постоянно пытается чем-то помочь, но не может, и от этого еще больше переживает. В общем, замкнутый круг, из которого нет выхода. Но выход есть – нужно отказаться от расследования. Сам Макс на это не пойдет, не захочет оставить товарища без поддержки, так что я очень надеюсь на вас, – завершил он свою речь.
– Я все поняла, – сказала я, поднимаясь. – Спасибо, что откровенно мне обо всем рассказали. Для меня здоровье Макса в миллион раз важнее любого расследования. Я все улажу. Возможно, клиент сам откажется от расследования, но если и не откажется, я как-нибудь со всем разберусь.
– Но он за вас переживает больше, чем за расследование, – улыбнулся Сергей Николаевич, – так что не подвергайте себя опасности.
Я заверила, что для меня никакой опасности нет, и мы распрощались, довольные друг другом.
Макс полусидел-полулежал, откинувшись на подушки. На нем был коричневый спортивный костюм, он был чисто выбрит, но синева вокруг глаз и неестественная бледность сводили на нет его усилия казаться здоровым. Увидев меня, он улыбнулся и сделал попытку подняться. Я его опередила и, поддавшись порыву, поцеловала в щеку. Он притянул меня в себе, и мы… стали целоваться. У меня земля уходила из-под ног, но я не пыталась вырваться. Мне было хорошо. Наконец, мы немного отстранились и посмотрели друг другу в глаза.
– Если сейчас сюда кто-нибудь войдет, – сказал он, – то я его убью.
Но никто не входил, и мы продолжили свое упоительное занятие. Где-то краешком сознания я понимала, что не стоит этого делать, никакой перспективы у наших отношений нет, но не могла совладать с собой. Вдруг Макс отстранился сам, причем, довольно резко:
– Ты целуешься со мной из жалости?
Наверное, отчасти он был прав, но что бы там ни говорили, жалость, нежность и любовь – родные сестры.
– Я не знаю, почему с тобой целуюсь, – наконец, сказала я. – Наверное, потому, что хочу этого и уже начинаю скучать, хотя ты еще никуда не уехал.
Он опять притянул меня к себе и стал гладить по спине. Гипс уже сняли, заменив ее жесткой повязкой, так что ничто не мешало. И вдруг я увидела эту сцену со стороны и ужаснулась. Совсем недавно Макс точно так же полусидел-полулежал на кровати и гладил по спине очередную куколку. Я не хотела вставать в этот ряд, отстранилась и сказала, что не стоит торопить события. Макс выглядел расстроенным, но настаивать не стал. А я в очередной раз поняла, что ревнива, просто патологически ревнива. Многие считают, что ревность подогревает любовные отношения. У меня на сей счет другое мнение: ревность – убийца любви. Ревность – это неуверенность в себе, неуверенность в своем партнере и унижение. Такой букет не может вызвать ничего кроме неприязни и даже отвращения. У меня не было прав ревновать Макса, но его неразборчивость в отношениях вызывала что-то вроде брезгливости.
– Какая муха тебя укусила? – недовольно пробурчал Макс.
– Эта муха называется Разум.
Его физиономия скривилась в глумливой усмешке:
– При таких взглядах ты останешься в старых девах.
– Не твоя печаль, – обозлилась я.
В общем, роль Сестры Милосердия мне не удалась. Все же я желала ему скорейшего выздоровления, поэтому не стала сообщать последние новости. Сказала, что в делах полное затишье, постараюсь доработать две недели в «Солярисе», тем более что других заказов у нас сейчас нет, так что хотя бы свою зарплату отработаю, а потом он вернется, и мы найдем нового клиента.
– Сегодня Арсений звонил, – вспомнил Макс, – намекнул, что проблемы с финансами, так что, скорее всего, расследование придется прекратить.
– Когда он звонил? – уточнила я.
– В половине седьмого. – В это время я находилась в метро.
Когда я собралась уходить, Макс спросил:
– На прощание меня поцелуешь?
– А ты этого хочешь?
– Хочу. Но только в том случае, если ты делаешь это не из жалости.
– Какая жалость?! – возмутилась я. – Мне хочется тебя пристукнуть за то, что так долго не выздоравливаешь.
Я наклонилась и поцеловала его в щеку, а он опять притянул меня к себе, и мы поцеловались. Поцелуй был недолгим, но весьма впечатляющим.
– Пока, шеф! – бросила я уже с порога.
– Учти, каждый день буду звонить с проверкой, – несколько угрожающе пообещал он мне вслед.
Едва я оказалась за дверью, сразу достала телефон и убедилась, что Арсений мне звонил, даже дважды. Я решила перезвонить, когда удалюсь из больницы, что и сделала, стоя на троллейбусной остановке.
– Решил прекратить расследование? – сходу спросила я.
– Нет. Надо встретиться.
– Но ты намекнул Максу…
– Для его спокойствия, – перебил он, – чтобы тот с легким сердцем отправлялся в санаторий. Я сейчас на Петроградской, освобожусь через полчаса. Выбирай место встречи.
– Через час буду в своем офисе, – сказала я.
– А поужинать?
– Чаю попьем.
По дороге я купила все необходимое для бутербродов, и Арсений пришел не с пустыми руками, заглянув в кулинарию. Именно с ужина мы и начали, разогрев в микроволновке плов и стейки из красной рыбы. Пока я собирала на стол, Арсений выставлял коробочки с различными салатами. Свои продукты я убрала в холодильник, решив, что до бутербродов дело дойдет нескоро.
– Может, расскажешь о своих планах? – спросила я, усаживаясь за стол.
– Только после плова, – ответил он. – Сегодня во время обеда не смог протолкнуть в себя ни единого кусочка.
Похоже, трапеза с отцом прошла непросто. Я тем временем рассказала ему о состоянии Макса и о рекомендациях Сергея Николаевича. По его мнению, для того чтобы Макс пошел на поправку, ему нужно просто как следует расслабиться, то есть забыть о делах. Именно поэтому он и выбрал санаторий подальше от дома. Несмотря на прогресс, расстояния все еще имеют значение. Человек, не отдавая себе отчета, несколько отстраняется от того, что происходит на значительном удалении.
Покончив с едой, мы приступили к тому ради чего и встретились. Арсений рассказал о встрече с отцом. Сначала тот расспросил о делах его фирмы, поинтересовался финансовым положением, потом упомянул, что «Мидас», возможно, прекратит свое существование, так что стоит подыскивать новых клиентов. В целом, он несколько отошел от инструкций, выданных ему Кропотовым. Затем сказал, что поскольку клуб практически уже не существует, то Арсению незачем тратить время и силы на какие-то расследования, ему никто не возместит этих затрат. Ко всему прочему, никого не волнует, что и как там произошло – важен результат. А результат таков, что клуба больше нет. И никто не заинтересован в том, чтобы поднимать со дна всякую грязь. Намек был более чем прозрачен. Арсений заверил, что все понимает и больше ничего расследовать не собирается, тем более что нашел шантажиста. Это один из барменов, нужно лишь кое-что уточнить, и тогда он сможет назвать его имя.
– Ты это серьезно? – перебила я.
– Да. Это Дима.
Как только стало известно, что Дима работал во время обоих подслушанных разговоров, Арсений попросил навести справки о его финансовом положении. Просто так, на всякий случай. Те, кто заявили о шантаже, шантажисту денег не платили, так что вроде бы проверять было нечего, но Арсений все-таки решил проверить. И не зря. Сегодня ему сообщили, что на Димином валютном счете в одном из банков весьма солидная сумма. Честным трудом двадцатичетырехлетний официант не мог заработать таких денег. Оставалось предположить, что пострадавших от шантажа было больше, просто они заплатили шантажисту, не поднимая шума. Арсений собирался, когда немного все утихнет, встретиться с Димой и поговорить. Он найдет способ добиться от него правды.
– Неужели применишь силу?
– Зачем? Думаю, и угроз хватит. Вряд ли ему захочется оказаться за решеткой.
Во всяком случае, Диме больше не придется работать в «Мидасе». Через некоторое время Арсений собирался избавиться и от Толи. Пообещав отцу больше ни во что не вмешиваться, он с тяжелым сердцем покинул ресторан. Главное, для чего он нас нанял, сделано – шантажист вычислен. Так он себя успокоил и собирался вернуться на работу, когда его накрыла волна ненависти к Кропотову. Этот богач манипулирует всеми! Заставил его гордого и независимого отца плясать под свою дудку, а через него и на него самого надавил. Конечно, отец виноват, что не только позволил разместиться в клубе подпольному казино, но и сам принимал участие в этих игрищах. Но Арсений, неплохо зная Игнатьева, вдруг подумал, что вряд ли тот решился бы заниматься нелегальным бизнесом на территории клуба без одобрения свыше. Может, Кропотов получал свою долю от доходов? Дальше – больше.
Ему показался подозрительным повышенный интерес владельца клуба к пропавшим досье. На фоне остальных неприятностей это было просто мелочью. Если, конечно, он не собирался их использовать в своих целях. И ведь как ловко он увел разговор в сторону, когда Григорьев предположил, что досье до сих пор находятся в клубе. В общем, Арсений решил продолжить тайное расследование, и не просто тайное, а супер-тайное. Пусть на это уйдут недели, месяцы и даже годы, но он докопается до истины. Конечно, он не может на столь долгое время нанять нашу контору, но когда Макс встанет в строй, собирается поговорить с ним о том, чтобы мы занялись его делом, так сказать, факультативно, то есть параллельно с другими делами или в паузах между ними. Он вполне в состоянии оплачивать разумные счета. А пока он просит меня доработать две недели в «Солярисе», вдруг еще какая-нибудь информация сама собой приплывет в руки.
– Только никакой самодеятельности! – строго сказал он. – Ни за кем не следить, ни во что не вмешиваться! Если что-то покажется подозрительным, сообщать мне, тогда и будем решать, что делать дальше.
Следующие два дня ничего интересного не происходило. По вечерам, где-то около девяти, звонил Макс. Его голос стал более бодрым и оптимистичным. Он уже на второй день отправился на прогулку, и всё и все ему там нравились. В Подмосковье уже началась зима – выпал первый снег, у нас же по-прежнему с неба сеялся мелкий дождик, образуя лужи и слякоть. Макс с восторгом говорил о том, какие прекрасные люди его окружают и какой там замечательный медперсонал. Новая процедура ему очень помогает, голова уже почти не кружится, и мысли стали яснее. Моими делами он поинтересовался как бы между прочим. Я сказала, что продолжаю работать секретарем, со всем справляюсь, но никакие новости мне на голову не сваливаются.
– Вот и хорошо, забудь о расследовании. Немного отдохни, а то, когда я вернусь, тебе станет не до того.
Мне стало обидно. Отдохни! Да, я сейчас не занимаюсь расследованием, но я ведь все равно работаю! И не просто работаю, а держу ушки на макушке, то есть все время начеку, а это ужасно утомляет.
У Машки дела тоже шли не лучшим образом. Денис вернулся из Москвы, но через несколько часов укатил в Новосибирск. Он работал в сервисной службе и налаживал какие-то приборы, которые выпускало его предприятие, так что командировки были постоянными.
Я попыталась ее утешить, но это вышло у меня неубедительно. Я вообще ничего не понимала в поведении мужчин, во всяком случае, многого не понимала. Взять к примеру Макса. Несколько дней назад он, почти бездыханный, целовал меня и давал понять, что я ему небезразлична, а что теперь? Какой замечательный медперсонал меня окружает! Все понятно. Кто-то из медперсонала произвел на него неизгладимое впечатление, и он сразу ожил. То лежал, как труп, а теперь уже и на прогулки ходит, и голова не кружится, и мысли ясные. Ладно, пусть выздоравливает, а потом делает, что хочет. Мне нет никакого дела до его личной жизни! Интересно, а если я уволюсь, будем ли мы продолжать общаться с Максом? Вывод был неутешительным: если и будем, то недолго. Все такие загруженные, что на поддержание отношений с людьми, с которыми нет общих дел, не остается ни времени, ни сил, ни желания. Мне стало совсем грустно.
Подтверждая мои мысли, Макс в этот вечер не позвонил, что вогнало меня в еще большее уныние. Чтобы поднять настроение и скрасить одиночество, на выходные я отправилась к маме. Дядя Гриша встретил меня на станции, и пока мы ехали к дому, не скрывал своего беспокойства.
– Ты выглядишь очень усталой, – сказал он. – Мать за тебя переживает, да и я тоже. Может, тебе стоит сменить работу или вообще несколько месяцев отдохнуть? Нельзя загонять себя в угол, у тебя совсем не богатырское здоровье.
Я знала, что он прав, но соглашаться с ним не хотелось.
– Нормальное у меня здоровье, – проворчала я, – а без работы с тоски сдохнешь.
– Что-то я в последнее время не замечал, чтобы твоя работа тебя сильно радовала.
Эту же тему продолжила и мама, правда, внеся в нее свои коррективы. Она считала, что я должна, наконец, закончить образование.
– На математическом факультете тебе оставался всего год! – восклицала она. – Возьми себя в руки, настройся и иди учиться. И никакой работы! Еще наработаешься. А не хочешь быть математиком, возвращайся на психологический факультет. Но там тебе еще три года учиться, это непросто в таком возрасте.
В ТАКОМ ВОЗРАСТЕ! Мама права, нужно подумать о будущем, не ходить же до старости в секретаршах. Впрочем, я работала в транспортной компании, и работала лучше многих дипломированных. В девять вечера позвонил Макс. Его голос стал еще бодрее .
– Извини, что вчера не позвонил, – сказал он. – У нас был литературный вечер, приехал поэт из Москвы, Дмитрий Оверченко, читал свои стихи, очень интересно рассказывал о поездках по стране. Я и не заметил, как это мероприятие затянулось до одиннадцати. Так поздно не решился тебе звонить. – Как ты?
– Нормально. Сейчас у мамы на даче. С каких пор тебя интересует поэзия? Я уж думала, что ты кроме Пушкина ни одного поэта не знаешь.
– Так и сесть, то есть было до вчерашнего дня. Как идет расследование?
– Никак.
– Вот и славненько. Отдыхай и ни о чем не беспокойся. Может, вообще уйдешь из «Соляриса»? Я что-то за тебя волнуюсь. И часто вспоминаю. А ты?
– Регулярно, два раза в день.
Он пообещал постараться частоту моих воспоминаний о нем увеличить, а сейчас якобы собирается прогуляться перед сном, это поспособствует выздоровлению. Для него главное на сегодняшний день – побыстрее встать на ноги. Пожелав ему всего хорошего, я повесила трубку со смешанными чувствами. С одной стороны, я была рада, что здоровье к нему возвращается, но с другой – я чувствовала, что он отдалился от меня. И его неожиданный интерес к поэзии мне не понравился. Неужели Макс влюбился? Было очень похоже на то. Может, так даже лучше, сразу успокоила я себя. Это даст мне толчок к переменам. А перемены уже назрели. Надо менять не только работу, но и свое отношение к жизни и мужчинам. Как бы стать более легкомысленной?
