Ирина Мартова
Однажды, когда-нибудь…

Глава 10

В огромной комнате известного в городе заведения, именуемого в народе Домом для престарелых, а в официальных бумагах значащегося как санаторий-пансионат для пожилых людей «Счастливая старость», громко играла музыка. Такое веселье здесь случалось не особенно часто, только по большим праздникам, к коим относились, безусловно, Новый год, День Победы и Восьмое марта, а также по дням рождения живущих здесь пенсионеров. Администрация пансионата не особенно любила такие дни – суеты много, хлопот хоть отбавляй, да и денежные расходы значительно увеличивались, но сделать ничего не могла, ведь марку хорошего заведения нужно было держать и пафосное название «Счастливая старость» как-то оправдывать.

В этой большой комнате, именуемой директором пансионата голубой гостиной, а жителями – игровой комнатой, повсюду стояли столы, на которых лежали всевозможные настольные игры, иногда и вправду увлекающие довольно требовательных и даже порой капризных обитателей заведения. В углу стояло черное пианино, накрытое пыльным чехлом неопределенного цвета, возле окна в огромной кадке произрастал неизвестный цветок, больше похожий, по мнению старшей медсестры, на африканскую пальму, а подле стен, выкрашенных в насыщенный голубой цвет (собственно, и давший название гостиной), уже порядком выгоревший, располагались громоздкие, но не очень удобные диваны. Эта большая комната, служившая местом празднования знаменательных дат, видела и много слез, и много радости на своем веку. Здесь знакомились, прощались, веселились, ссорились и даже влюблялись пожилые люди, навсегда поселяющиеся в Доме для престарелых, обещавшем сладкую, беззаботную и, что особенно важно, безбедную жизнь.

За столом слева расположилась группа мужчин, а точнее, стариков, увлеченно играющих в шахматы. Вернее, играли-то только двое, а остальные азартно болели, что-то громко советовали и укоризненно вздыхали, когда только что сделанный ход был, на их взгляд, неверным. Чуть в стороне, на угловом диване сидели три дамы преклонного возраста. Они явно молодились и кокетливо поглядывали на окружающих их стариков, чуть скашивая глаза и морща при этом чрезмерно напудренные носики. Дамы выглядели немного смешно, но все прощали им их кокетство, понимая, что каждый сам для себя решает, чем развлекаться и как проводить свободное время. Справа от входа за большим столом сидели несколько старушек, старательно двигающих длинными спицами и сосредоточенно шевелящих губами – считать петли их научила молоденькая девочка, приходящая по четвергам и ведущая кружок вязания. Еще несколько человек активно двигались по комнате, подходя то к одним, то к другим, смеясь, подпевая громко играющей музыке или споря о чем-то.

В общем, пансионат «Счастливая старость» жил своей обычной жизнью – неторопливой, размеренной и привычной. На первый взгляд казалось, что все обитатели этого казенного дома были безмерно счастливы и абсолютно спокойны. Но за этой привычной размеренностью и неторопливым спокойствием скрывались глубоко похороненные, спрятанные от чужих бестактных глаз и любопытных ушей бурные эмоции и былые страсти, семейные трагедии и терзающие душу потери близких и родных людей. Старость одинока по своей сути, и здесь, в пансионате, создавалась лишь видимость возможного счастья, иллюзия всеобщей радости и бесконечного успокоения.

Возле окна, выходящего в сад, одиноко сидела пожилая дама. Она внимательно и сосредоточенно глядела в окно, ничего, однако, там не видя. Даму звали Любовью Григорьевной. Старушка страдала болезнью сердца, которая называлась так мудрено, что и выговорить-то не всегда получалось. Дане памятью у нее иногда возникали какие-то проблемы. Сегодняшний день она могла бы повторить в точности до каждой секунды, а вот то, что происходило с ней пять, десять, а тем более пятнадцать-двадцать лет назад, она порой вспоминала с трудом. Вообще эта дама казалась странным существом, в ней все было чересчур: слишком худа, слишком молчалива, слишком интеллигентна и воспитана. Обитатели заведения глядели на нее кто с сожалением, кто с жалостью, кто с сочувствием, а кто-то даже с опаской – неизвестно, что может выкинуть эта странная особа… Кому-то старушка казалась высокомерной, кому-то ужасно жалкой, а кому-то – необычайно интересной.

Ну что ж… У каждого из нас своя мера странности и порядочности, и те, кто ей не соответствуют, естественно, кажутся нам необычными и удивительными.

Любовь Григорьевна часами сидела возле окна, то дремля, то бодрствуя, то что-то бормоча себе под нос, то даже что-то напевая. Много и часто она читала, но чаще бесцельно глядела в окно, и тогда выглядела сонной или рассеянно-отчужденной, с потухшим, блуждающим взглядом. Однако в иные моменты все переменялось… Порой взгляд ее вдруг прояснялся, разум, словно очнувшись после глубокого наркоза, пробуждался, и она, будто найдя самое себя после долго отсутствия, просветленно улыбалась. Взгляд ее вспыхивал, освещаясь мгновенной радостью и счастьем, память, постепенно угасавшая в последнее время, сполна возвращалась к ней, и тогда она, беспомощно оглядываясь и как-то по-детски светло улыбаясь, судорожно вскакивала и почти бежала в свою комнату Добравшись до нее, Любовь Григорьевна поспешно распахивала прикроватную тумбочку и, достав оттуда большой блокнот и ручку, начинала быстро-быстро что-то писать, низко склонившись, судорожно сжав пальцы и старательно выводя непослушные буквы.

Сегодня пансионат «Счастливая старость» жил привычной, размеренной жизнью. Дом он и есть дом, хоть для стариков, хоть для молодых – ничего особенного, все как всегда, все по строгому распорядку: завтрак, обед, ужин… И только смерть кого-нибудь из обитателей этого заведения сбивала привычный ритм существования и на некоторое время отвлекала стариков от обычных занятий. Что ж тут скажешь, жизнь – не простая штука, и для кого-то уход из нее – горе, а для кого-то просто возможность избавиться или ненадолго отвлечься от ненужных хлопот и затрат.

Александра Львовна, всю жизнь отдавшая медицине, и в том числе этому пансионату, пришла на работу, как всегда, за полчаса до положенного времени. Теперь она опять работала, а что делать? Пять лет назад мама Варвары ушла на пенсию, собираясь посвятить себя внукам и заслуженному отдыху. Но человек предполагает, а Бог располагает… Их спокойная, безмятежная жизнь закончилась в тот момент, когда огромная машина пронеслась, уничтожая все на своем пути. Смерть любимого зятя и долгое лечение дочки внесли свои коррективы. Поначалу Александра Львовна занималась исключительно домом и детьми, а потом, сообразив, что и ее деньги будут не лишними, вернулась на прежнее место, только уже, конечно, на полставки – и годы не те, да и домом все-таки заниматься надо. Здесь, в этом Доме, ставшем для нее за столько лет привычным и родным, женщина чувствовала и свою нужность, и какую-то защищенность. Работа для стариков – это ведь и некое спасение, и гавань, где они прячутся от своих переживаний, домашних забот, да и просто тягот преклонного возраста. Она любила, не торопясь переодевшись в кабинете, спокойно пройти по давно знакомым коридорам, заглянуть в гостиную, побывать на кухне, контролируя чистоту и соблюдение санитарных норм. Несмотря на то что она и сама давно официально значилась пенсионеркой, Александра Львовна в силу характера не переставала следить за собой: и волосы, совершенно седые, аккуратно укладывала, и халатик белый любовно отглаживала, и спину, согнувшуюся под тяготами времени, старалась держать прямо. Усидеть дома после трагедии дочери женщина не смогла – и деньги, естественно, нужны, да и общения с людьми не хватало. Пансионат, несмотря на свою казенность, был все-таки не самым плохим местом, где могли оказаться больные и прожившие довольно длинную жизнь люди. Здесь прилично кормили, пытались развлекать, как-то занимали досуг пенсионеров, время от времени обследовали у специалистов. А Александра Львовна, как штатный терапевт, заботливо и внимательно следила за проживающими там стариками, стараясь вовремя если не подлечить, то хотя бы оказать необходимую первую помощь.

Сегодня женщина спешила в голубую гостиную. Зная наперечет всех жильцов, она особенно переживала за нескольких. И вовсе не потому, что они казались ей особенно одинокими или несчастными. Больше всего ее беспокоила их отчужденность и демонстративная независимость. Среди таких ее подопечных, тревожащих и притягивающих одновременно, Любовь Григорьевна являлась самой необычной. То, что дама могла совершенно отстраненно часами сидеть в кресле напротив окна, сутками молчать и не реагировать на обращенные к ней слова, казалось Александре Львовне по меньшей мере странным. Странным, если не сказать больше… Приглядываясь к необычно худой и молчаливо-суровой даме, Александра Львовна, как врач, старалась ей, конечно, не докучать, но исподволь все время ее разглядывала, пытаясь разгадать какую-то скрытую от посторонних глаз тайну. Ей казалось, что в жизни этой странной женщины была какая-то тайна. Все, совершенно все в этой очень пожилой даме казалось Александре Львовне необычным и загадочным. Она, кстати, уже не раз пыталась заговорить с Любовью Григорьевной, но та, внимательно выслушав обращенный к ней вопрос, лишь вежливо благодарила и деликатно отворачивалась, словно опасаясь слишком назойливого внимания.

Итак, сегодня, войдя в голубую гостиную, Александра Львовна внимательно окинула привычным профессиональным взглядом большую комнату. Все как всегда: и группки азартно играющих стариков, и увлеченные вязанием престарелые дамы, и мило сплетничающие на диване седые подружки – всё неизменно в этом благословенной обители. Она усмехнулась, ведь и сама не молоденькая, а вот же привыкла к своим подопечным относиться снисходительно, любовно-ласково. Но тут какое-то внутреннее беспокойство заставило ее озабоченно оглянуться по сторонам… так и есть! Возле окна в привычном кресле не оказалось Любови Григорьевны.

– Ого! – чуть слышно произнесла женщина, в которой тут же проснулись и профессиональная озабоченность, и чисто человеческое беспокойство, – что случилось?

Резко повернувшись на довольно истертых крошечных каблучках стареньких, но очень удобных туфель, Александра Львовна поспешно двинулась по длинному коридору. Беспокойство накрыло ее сразу и, не слушая никаких разумных доводов, подгоняло буйную фантазию. Стремительно подойдя к нужной комнате, чуть задержавшись и мягко постучав в дверь, женщина слегка приоткрыла ее, затаив дыхание.

Увиденное вызвало у врача некоторое недоумение…

У крошечного стола, стоящего впритык к кровати, сидела, чуть согнувшись, Любовь Григорьевна. Неотрывно глядя на лист бумаги, она старательно шевелила губами и увлеченно что-то писала в большом блокноте.

Глава 11

Лилька ровно в семь подъехала к знакомому подъезду и, мельком взглянув в зеркальце, весело подмигнула своему отражению и достала телефон. Варвара, ожидавшая ее звонка, сразу же ответила:

– Ну? Ты здесь?

– Да. Выходи. Только… – подруга замялась, словно подбирая слова.

Варвара, давно и очень хорошо знавшая Лилю, сразу насторожилась:

– Ну? Что? Что-то еще?

Тут Лилька уже без всякого стеснения выдала:

– Ты как там выглядишь?

Подозрительная тишина повисла в трубке, потом неуверенный голос Вари тихо спросил:

– Как обычно… А что? Нужно как-то особенно выглядеть?

– Ну, – Лиля замялась, – да, в общем-то, и не обязательно… Но желательно!

Ничего не понимающая Варя задумалась:

– Лиль, по-моему, ты темнишь… Давай сей же час выкладывай, что ты там затеяла?

Хитро усмехнувшись, Лилька, однако, очень серьезно ответила:

– Ничего. Честное пионерское! Выходи скорее.

Но, нажав на кнопку отбоя, тут же тихонько пробормотала, усмехаясь:

– Так я тебе и призналась! Ага! Сейчас… Спешу, аж падаю! Нет уж, вот устрою твою жизнь, тогда и признаюсь во всем.

Больше всего на свете суматошной, но преданной Лильке хотелось сейчас, чтобы ее дорогая Варька хохотала, как раньше, чтобы разгладились задумчивые складочки между бровями, чтобы красота ее засияла как раньше.

Еще раз взглянув в зеркальце, она опять подмигнула себе:

– Молодец! Так держать!

Прошло еще минут десять, прежде чем Варвара показалась в дверях подъезда.

Усаживаясь в машину, она озабоченно посмотрела на подругу:

– Слушай, но куда мы все-таки отправляемся? А? Что за тайны мадридского двора? Говори сейчас же!

Лилька, округлив глаза, серьезно ответила:

– Ни за что… Это сюрприз! Но не волнуйся, – тут же опередила она следующий Варькин вопрос, – ни во что плохое или криминальное я тебя не втяну! Будь спокойна.

– Ага… Понятно. Ну что ж… Спасибо и за это, – вздохнула Варвара, – а то не знаю, чего от тебя и ждать, ведь буйство твоей фантазии превосходит все мыслимые и немыслимые границы.

Лилька снисходительно кивнула и вопросительно подняла брови:

– Да? Странно… А мне всегда казалось, что это мое неоспоримое достоинство.

Варвара улыбнулась и пожала плечами:

– Ну, это уж кому как… Я, например, совсем не хочу попасть в поле твоих непредсказуемых экспериментов.

Они посмеялись.

И одна, и вторая прекрасно знали все недостатки и достоинства друг друга и никогда бы не обиделись ни на шутку, ни на замечание. Да и какие на самом деле могут быть обиды между лучшими подругами?

Взглянув в окно, Варя уселась поудобнее, приготовившись ехать долго: в нашей любимой столице ведь куда ни ткни – или конец пробки, или ее начало – далеко не уедешь. С удовольствием откинувшись на спинку кресла, она прикрыла глаза, подумав при этом, что давно уже не чувствовала себя так безмятежно и спокойно. С момента гибели мужа Варька поначалу вообще боялась садиться в машины, к тому же и ездить-то было некуда: круг ее интересов замкнулся: больница, процедуры, врачи… Потом, чуть позже, дом и дети, реабилитация. А еще позже только работа и домашние заботы. Да она особенно и не хотела никаких других развлечений – не до этого было, хотелось душу восстановить, оживить, что ли… Пробудить. Знала, что надо как-то жить, растить детей, а сил и желания не находила, все больше и больше погружаясь в мир глубокого отчаяния, безысходности и безнадежности. Так и жила бы, если бы не подруги, не оставлявшие ни на минуту ее одну.

Машина неожиданно резко затормозила и, чуть проехав, остановилась совсем. Удивленная Варвара открыла глаза:

– Что это? Ты чего остановилась?

– Как чего, подруга? – Лилька улыбнулась. – Приехали. Давай просыпайся.

– Да я и не спала, – Варька пожала плечами.

– Да? А что тогда? Мечтала?

– Да нет же! – Варвара откинула длинные золотые пряди волос на спину, – просто размышляла о жизни.

Лилька подозрительно взглянула на нее:

– О Саше думала?

Варька грустно улыбнулась:

– Да не знаю… Обо всем сразу.

– Ну, улыбаешься, и на этом спасибо! – Лилька, больше всего боявшаяся отчаянных Варькиных слез, облегченно вздохнула, а потом кивнула в сторону сверкающей вывески:

– Давай выходи, пойдем…

Варя, выбравшись из машины, с любопытством оглянулась:

– Ого! Это что? Куда мы приехали?

– Эх ты, москвичка! – осуждающе покачала головой Лилька. – Ведь это сейчас самое популярное место в Москве.

– Да? – Варя внимательно присмотрелась. – Конечно, я отстала от жизни, отстала… Да ведь за два года чего только не появилось в Москве, да только мне не до того было, сама знаешь…

– Ну, ладно, ладно, – спохватилась подруга, виновато обняв ее за плечи, – это я так… По глупости. Ничего, все наверстаем, ничего не упустим. Ничего! Пойдем.

Они подошли к зданию, и, открыв стеклянные двери, вошли в роскошный холл. Отвыкшая за два года и от светских развлечений, и от огромных сверкающих магазинов, и от модных салонов Варя сразу как-то оробела, ссутулилась и поникла. Она казалась самой себе каким-то инородным телом, попавшим сюда то ли по чьей-то ошибке, то ли по своей глупости. Но Лилька, эта умная и проницательная Лилька, все сразу поняла и почувствовала. Она обернулась к подруге и, ласково ей подмигнув, прошептала:

– Эй?! Ты чего тормозишь? Ну-ка… Разверни плечи, подними голову, и вперед – покажи-ка всем, что значит красота неописуемая!

– Ой, да ты что! – Варя, съежившись, испуганно спряталась за ее спину. – Ты спятила, что ли? Какая еще красота? Зачем мы сюда? А? Ты знаешь что? Ты иди, а я тебя лучше в машине подожду.

Выпалив все это на одном дыхании, Варвара резко повернулась и чуть ли не бегом кинулась к огромным стеклянным дверям. Охранник даже удивленно привстал, не понимая, что здесь происходит, и, очевидно, соображая, стоит ли ему вмешаться или ситуация как-нибудь сама разрулится. Но Лиля, как, впрочем, и всегда, оказалась начеку, она все же успела схватить свою совершенно растерявшуюся подругу за платье и, потянув к себе, сердито проговорила:

– Куда?! Что ты, как чумная, скачешь? От чего бежишь? Салонов красоты, что ли, не видела?

Варвара, прекрасно понимая, что минуту назад выглядела по меньшей мере смешно, все же не сдавалась:

– Лилечка! Ну зачем мы здесь? Неловко мне, понимаешь? Отвыкла я от всего этого…

– Понимаю, – согласно кивнула подруга, – но нельзя же как страус прятать голову, жить же как-то нужно.

И, видя, что Варя колеблется, она, не теряя времени, пошла в наступление:

– Ну, сама подумай… Два года же прошло, два!! Ты же с людьми общаешься, с родителями, с детьми, неужели не хочешь как человек выглядеть?

– А я что? – растерянно взглянула на нее Варя, густо покраснев, – я так плохо выгляжу?

– То, что ты красавица, все знают, – уклонилась от прямого ответа Лиля, решив пощадить самолюбие подруги, – но на руки свои взгляни… сколько времени ты маникюр уже не делала? Да и за лицом можно поухаживать: массажик, масочку, пилинг… Это все не помешает, а только усилит твою природную неотразимость! А? Ведь нет предела совершенству, Варька?! Согласна?

– Ой, даже не знаю… – нерешительно протянула Варя, совсем поникнув. – Может, все-таки не надо, а?

Но Лилька, видя, что подруга вот-вот сдастся, поднажала:

– Давай, Варька, соглашайся! Выйдешь отсюда помолодевшей лет на десять! Ну?!

– Да зачем мне это, – махнула рукой Варя, уже, однако, не сопротивляясь, а потом, чуть подумав, решила: – Ну, пойдем уж… раз приехали.

Внутренне ликуя, Лилька, впрочем, ничем себя не выдала. Очень деловито и сдержанно прошла вперед, поздоровалась с мастером, рассыпавшимся в комплиментах, и, кивнув на Варю, негромко сказала:

– Ты вот что, Леня… Эту прекрасную даму нужно привести в боевой порядок. Лицо, руки, ноги и так далее, все, что положено по списку. Да не ленись, дружок, мы за ценой не постоим!

Мастер, подобострастно улыбнувшись Лиле, восхищенно развел руками:

– Ой! Даже не знаю, как подступиться к такому бриллианту?!

Но Лиля сурово прервала поток бессмысленной витиеватости:

– Ну, все, все… На то тебе и руки даны, работай, дружок! Старайся, за бриллиантом тоже ухаживать надо, чтобы не потускнел.

Уже давно стемнело, когда подруги вышли из салона.

Лилька, взглянув на Варю, одобрительно хмыкнула:

– Хоть и льстец Ленька, а дело свое знает, паршивец! Знает!

– Да? – смущенно подняла на нее глаза Варя, – все хорошо?

– Ой, Варька! – звонко причмокнула Лиля, – хорошо – не то слово! И вправду – бриллиант! Просто блеск!

Подруги, взглянув друг на друга, вдруг громко рассмеялись. Варвара и впрямь будто помолодела, а Лиля удовлетворенно хмыкнула, подумав при этом: «Оживает Варюшка! Честное слово, оживает!»

Варя, словно почувствовав, что Лиля думает о ней, вопросительно взглянула на нее, перестав смеяться:

– Ты чего?

Лиля, вдруг отчего-то растрогавшись, ласково кивнула ей, тихо-тихо проговорив:

– Знаешь, Варька, когда-нибудь мы с тобой будем вспоминать этот день как начало твоей новой жизни!

– Да? – так же тихо произнесла Варя, внезапно остановившись и повернувшись к Лиле, – новой? Какой такой новой?

– Другой, – убежденно сказала подруга, мечтательно глядя вдаль, – не хуже и не лучше той, что у тебя была. Просто другой… Дру – гой!

– А разве может быть еще что-то после того, что случилось? Без него? – Варя широко распахнула глаза, вопросительно обернувшись к Лиле.

Лилька убежденно кивнула:

– Конечно! Ты молода, хороша собой, умна… Ты будешь всегда его помнить, всегда! Но жизнь не стоит на месте, поверь мне, дорогая. Просто поверь! Однажды, когда-нибудь все еще будет… Обязательно!

– Однажды, когда-нибудь… – тихо, как эхо, задумчиво повторила Варька слова подруги. – Однажды… Когда-нибудь.