Ирина Лобусова
Тень «Райского сада»
К горлу подступил горький комок. Сколько связано было с этой комнатой! Сколько минут и долгих часов! Ей почудилось, что она попала в какую-то временную дыру, таким странным образом переместившись в свое прошлое. В прошлое, которое она так хотела забыть.
Но времени у нее было мало, Зина помнила об этом. А значит, нельзя было предаваться воспоминаниям. Стараясь двигаться как можно быстрей, она пошла прямиком в его комнату.
Во втором ящике письменного стола, за перегородкой между стенками ящика и основания стола был тайник, который он показал еще в студенческие годы. Угаров был консервативен до неприличия, и Зина уже поняла, что он абсолютно не умел менять свои привычки – так же, как и свои взгляды. Поэтому она не сомневалась, что тайник существует и сейчас.
Крошечный зажим сбоку открывался с помощью простого карандаша. Найти карандаш на письменном столе не составляло никакого труда. Выстроенные в ряд, остро заточенные, абсолютно одинаковые по размеру, простые графитовые карандаши стояли в предназначенном для них стаканчике. И в этой детали была отчетливо видна личность человека, чей педантизм часто, с точки зрения Зины, граничил с безумием.
Он бы вытащил обязательно крайний слева карандаш. Она же схватила первый, который попался под руку. Засунула в щель. Раздался щелчок. Острый кончик сломался. Пальцами, аккуратно, Зина отделила деревянную пластинку и достала тонкий прямоугольный ящичек, достаточно плоский, чтобы помещаться в таком месте. Это и был его тайник.
Первым на руку выпал ключ. Это был универсальный ключ от больницы, открывающий все двери. Она узнала его сразу, потому что Андрей заставил ее запомнить. Бесценная находка! Значит, дома он хранил дубликат, запасной ключ, близнец того, который всегда находился в больнице. Зина быстро спрятала его в сумку.
Но это было еще не все. На ладонь ей выпало несколько бумажных банкнот явно иностранного происхождения. С них на Зину смотрел строгий женский портрет с покрытой головой. Лицо женщины было тонким и печальным. Она никогда не видела ничего подобного на деньгах! Портрет женщины? Такой красивой и печальной! Иностранный язык. Вот в чем Зина никогда не была сильна, так это в иностранных языках. Непонятные слова просто не лезли ей в голову – точно так же, как и чужие буквы. И теперь с недоумением она уставилась на латинские литеры, гадая, что это за язык – английский, французский, немецкий, итальянский, испанский? Для нее все это было едино!
Следующей отличительной чертой была цифра 100, выписанная жирным шрифтом совсем рядом с тонким лицом женщины. Банкнота номиналом в 100 – чего? Опять – китайская грамота! В тайнике было 4 купюры. 400 – чего-то. Не долго думая, Зина забрала одну банкноту и тоже засунула себе в сумочку. Больше в тайнике ничего не было.
Прикрепить все обратно было плевым делом. Где еще могло храниться что-то, что могло ее интересовать?
В голову проникла неприятная мысль о том, что она ничего не знает о его новой жизни. Иностранная валюта в тайнике была плохим признаком. Узнать бы еще, что это за страна! Но и без этого Зина чувствовала, что за десять лет отсутствия их общения Угаров явно вляпался во что-то серьезное. А это уже было совсем не хорошо.
Комната родителей! Мысль обожгла ее мозг, как молния! И, не долго думая, Зина прошла туда.
Там все было точно так же, как и десять лет назад – практически без изменений. Впрочем, она была в этой комнате только однажды, тогда, когда официально, чтобы представить ее родителям, Угаров ввел ее в свой дом. Нельзя было забыть такой момент. И Зина не забыла. Тогда каждая деталь буквально врезалась в ее память. И вот теперь она узнавала их вновь.
Старинные кресла возле кровати, один напротив другого. Книжный шкаф. Платяной шкаф. Трюмо. Стол у стены, покрытый камчатой скатертью. На столе – серебряное блюдо. Старинная работа, антиквариат. Все, как и тогда. Она сидела за этим столом, сжавшись на стуле, боясь лишний раз пошевелиться. И, как черепашка, поджимала под себя ноги. Съежившись под тяжелым, проницательным взглядом отца Андрея и откровенно неприязненным – его матери, которая была с ней абсолютно холодна, так, как может быть холодна только глыба застывшего льда.
Отрываясь от мрачных мыслей, Зина вдруг вздрогнула, разглядев в общей панораме комнаты странную деталь. На окне что-то лежало, завернутое в черную тряпку. В этой комнате, так же, как и во всех остальных, на подоконниках не было цветов. Андрей их не любил, считая, что они разводят только грязь, а толку от них никакого. Подоконники были белоснежны и пусты – как в настоящей больнице. И вдруг – на одном из них что-то лежало!
Это было настолько не похоже на Угарова, что Зина просто не смогла пересилить свое любопытство. Создавалось впечатление, что эту вещь положил вообще не он. Зина быстро подошла к окну, сняла черную тряпку и… застыла на месте. Под тряпкой была ее собственная икона. Икона «Всевидящее око» из ее квартиры!
Не было никаких сомнений – это была именно она. Зина узнавала потускневшие краски, треугольную форму изображения, глаз посередине. Но самым главным признаком была поцарапанная серебряная рамка, на которой оставалось несколько следов от ножниц! Она помнила, как доставала икону из-под кровати ножницами в далеком детстве. В том детстве, которое ушло от нее, как сон.
Но сейчас оно вернулось. Вернулось знаком, возможно, даже предостережением, содержащимся в той головоломке, которую Зина пока не могла объяснить!
Это было настоящей мистикой! Украденная икона снова вернулась к ней, прямиком в ее руки – причем самым неожиданным образом! Неужели Андрей залез в ее дом? В любом случае, он был явно причастен к этому – икона это доказывала. Понимая, что думать об этой загадке придется долго и упорно, Зина спрятала икону в свою сумку. Она не собиралась оставлять ее здесь. А черную тряпку положила назад на подоконник. Прикасаться к ней ей почему-то было противно.
Вдруг в дверь постучали.
– Долго вы там? – раздался нервный голос соседа. – Скоро люди в квартире соберутся!
– Уже иду, – Зина быстро закрыла сумку и вышла в коридор. Под пристальным взглядом соседа заперла дверь, спрятала ключ обратно под половицу и поспешила прочь.
Путь ее лежал к «Лестнице мертвых». Задержавшись в квартире дольше, чем хотела, Зина не рассчитала время. Уже начинало темнеть. Было неприятно идти по узким ступенькам, покрытым выступившей за ночь изморозью.
Внезапно за ее спиной послышались шаги. Сердце Зины кольнуло и рухнуло вниз со стремительной скоростью – так, что у нее даже сперло дыхание! Она остановилась, почти вжавшись в выщербленную каменную стену, намереваясь пропустить прохожего, который шел за ней. Шаги затихли. Зина обернулась. На лестнице за ней никого не было. Ей стало очень страшно.
Она поняла, что все воспоминания, игры закончились. Детские игры в прошлое и тайники, труп в ее квартире, икона и иностранные деньги… Теперь вот шаги на лестнице. Это больше не было увлекательной игрой! Набравшись мужества, Зина снова пошла вниз. Шаги возобновились. Она внезапно резко обернулась и в этот раз сумела разглядеть силуэт мужчины в темном пальто, метнувшегося к проему стены. К удивлению, у нее немного отлегло от сердца! За ней следили. И был это живой человек. Значит, никаких призраков, нечисти и злых духов! Она имела дело с реальными людьми. И эти люди почему-то устроили слежку за ней!
Набрав побольше воздуха в легкие, Зина ринулась по лестнице вниз, стараясь бежать как можно быстрее. И так же быстро она помчалась по направлению к Таможенной площади возле порта. Там находился маленький антикварный магазин. К счастью, он был еще открыт.
Лысый старичок в очках улыбнулся при появлении Зины. Он ее знал, она часто заходила к нему.
– Вы не поможете мне? Что это за деньги, – Зина сразу протянула ему банкноту, – какой страны?
– О, интересно! – взяв банкноту, старичок изучил ее через лупу. – Это немецкие деньги. Рейхсмарка. О, размер 180 на 90 мм. Изображен портрет английской дамы, между прочим, по мотивам картины Ганса Гольбейна Младшего. Посмотрите – женский портрет и цифра 100. Ну что еще? Выпущена в обращение 11 октября 1924 года. Я вам скажу, немалая сумма! 100 рейхсмарок! Ой, сейчас в Германии перемены. Говорят, до власти пришел какой-то Гитлер. Не слышали за него? Шо то говорят за него, как за самого настоящего клоуна!..
Глава 6
Трубку сняли не сразу. Переминаясь с ноги на ногу, Зина жалась в прихожей соседки сверху, чувствуя себя страшно неуютно в чужой квартире. Сначала соседка вовсе не хотела пускать ее позвонить, буркнув что-то вроде «свой телефон заводить надо». Но затем все-таки впустила, взяв предложенные ей деньги. Было мерзко. Но другого выхода у Зины не было.
– Добрый день. Андрея Константиновича можно к телефону попросить?
– Угарова? – удивленно переспросил девичий голос. – Сейчас узнаю, минуточку.
Было слышно, как она положила трубку, стукнула дверью. Минут через пять ответил пожилой мужской голос.
– Кто его спрашивает?
– Его коллега из Еврейской больницы. Мы договаривались о консультации для моего пациента, – быстро сориентировалась Зина.
– Андрей Константинович на больничном. Он болен и сейчас находится дома. В ближайшую неделю его не будет.
– Простите… Откуда вы знаете?
– Что? Странный вопрос. Он сам позвонил.
– Сам позвонил?
– Конечно.
– И сказал, что будет находиться дома? Вы узнали его голос?
– Простите, а как ваша фамилия? Представьтесь, пожалуйста, чтобы я ему передал, кто звонил.
Зина повесила трубку. Одно из двух: либо Андрей звонил, либо нет. Ясно одно: на работу он не приходил. Утверждение соседа о том, что Угаров пошел на работу и не вернулся, было ошибочным. Он не дошел до работы! Исчез по дороге к больнице. И кто-то позвонил сообщить, что он заболел и не придет. Понятное дело, что в больнице не беспокоились. Но что же произошло на самом деле? – Тысячи вопросов кружились в голове у Зины. Но ответов не было.
На самом деле Андрей мог никуда не исчезать. Непредсказуемость – в этом был весь он. Непредсказуемость и совсем неожиданные поступки.
…Кафе на Дерибасовской. Отстраненные до холода глаза и при этом горячие слова…
– Неужели ты этого не понимаешь! Я не могу заводить сейчас семью! Семья, быт погубят все то, к чему я столько стремился! Неужели ты этого действительно не понимаешь?
А вверху над ними деревья шуршат зеленой, еще сочной листвой в такт этим словам: «Неужели ты этого не понимаешь?!»…
– Сейчас время новых возможностей, новых свершений! Открытий! Посмотри, куда движется мир! Мы строим новое общество! Посмотри, какими темпами движется пятилетка! А ты говоришь мне о какой-то семье? Быт убьет все. А я хочу, чтобы обо мне помнили после смерти. Ты помнишь, мы с тобой читали книжку о Моцарте? Помнишь, как он сказал? Кто будет помнить придворного органиста из Зальцбурга? Так и я тебе скажу! Кто будет помнить женатого врача из районной больницы? Семья – это дети, пеленки, грязные кастрюли, жизнь закончена! Будет уже не до открытий! Я люблю тебя, это правда. Но не до такой степени, чтобы разрушить свою жизнь! Отказываться от великих свершений я не хочу!
А деревья словно издевались над ней, шурша сочной весенней листвой: «Не хочу, не хочу, не хочу…». Принесли мороженое в запотевших вазочках. Вдоль металлических серебряных граней стекали вниз капли влаги. Шарики были белыми. Три белоснежных шарика с сиропом посередине.
– Ешь… Мороженое растает… Если ты не хочешь, я съем твою порцию. О чем я тебе говорил? Я не хочу серьезных отношений. Конечно, я понимаю свою ответственность, ты надеялась, и все такое… Но я вижу себя в научных исследованиях, в экспериментах, которые перевернут всю науку, а не с грязными кастрюлями на кухне. Ты-то как раз должна это понять! Разве ты не хочешь совершить переворот в медицине? Ты же лучшая студентка на курсе! Зачем тебе семья?..
Они собирались подать заявление в районный загс и договорились встретиться в десять утра возле ее дома. Мама погладила ее лучшее платье – из зеленого шелка в горошек. Удивительно нарядное, с белым бантиком, платье спускалось волнами к ее стройным ногам. Какой же красивой и счастливой она была в то утро! Волосы, глаза, губы – все искрилось, светилось, переливалось слепящим, сияющим, почти божественным счастьем, наполняя ее душу новой, почти невиданной силой! И от этой красоты, от этого восторга расцветала она сама!
Даже соседи по коммунальной квартире поздравили ее почти искренне: «Сразу видно, что выходишь замуж». И ей почему-то казалось, что если бы был поздний вечер, она светилась бы так, что не нужно было бы зажигать свет.
Удивительное счастье, похожее на драгоценные камни, было в ее душе, переливалось радугой от мельчайших прикосновений в мыслях. И все было так прекрасно, что впервые в жизни ей хотелось петь!
Ровно в десять утра, нарядная и ослепительно красивая, Зина стояла возле своего дома, в условленном месте, и все ждала, когда подойдет он – с огромным букетом цветов. Вообще-то он редко дарил ей цветы, считая это мещанством и пережитком прошлого. Но, как и все девушки мира, Зина надеялась, что в это утро Андрей обязательно подарит ей цветы – в то утро, когда по-настоящему решается их совместная жизнь.
Угаров не пришел. Ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать… Когда, в диком отчаянии, Зина пошла бродить по окрестным улицам, чтобы просто двигаться и этим не дать себе сойти с ума, она не встретила его в городе, на что очень надеялась. Андрей не пришел ни в тот день, ни два месяца спустя, ни три… Ни через полгода…
Он просто исчез из ее жизни без всяких объяснений. Буквально растворился в воздухе. Он не бросил ее, не оскорбил, не ушел к другой женщине, не женился. Он просто исчез.
Заявление в загс они собирались подавать в начале июня. Душное лето сменилось осенью. Осень сменила зима. Зима закончилась весной. Зина получила по почте письмо в самом конце мая. Было начало июня, когда она пошла на встречу, назначенную им.
Это было крошечное письмо на половинке листка из тетрадки. Андрей просил ее прийти в кафе на Дерибасовскую в четыре часа дня. По иронии судьбы, Зина надела на эту встречу зеленое шелковое платье в горошек, забыв, каким страшным символом оно для нее стало. И только по дороге вспомнила об этом.
Угаров заказал ее любимое мороженое – пломбир с сиропом. И, усадив за столик напротив себя, принялся объяснять.
Он изменился. Стал жестким, напористым. Было видно, что он много чего добился за этот год и собирался добиться еще больше. Она же думала только о том, как не сойти с ума. Весь год она пыталась выжить в этом мареве раскаленной боли, внезапно обрушившейся на ее плечи.
Где-то к осени, спустя несколько месяцев после не случившейся свадьбы, Зина сама именно это и поняла: Андрей исчез потому, что перепугался семьи, серьезных отношений.
Семья не была той ценностью, ради которой Андрей хотел отказаться от бешеного, кипящего энтузиазма, который бурлил в его жизни, жизни строителя нового будущего, нового мира, такого интересного и важного. Он видел себя среди великих открытий. А потому предпочел исчезнуть. И ровно год спустя позвал, чтобы это сказать.
Вглядываясь в его лицо, Зина пыталась понять, догадывается ли он, как долго и мучительно она страдала, как пережила все это, с какой силой заставляла себя жить, просыпаться по утрам, открывать глаза и встречать новый день.
Понимал ли Андрей, что он сделал? Глаза его горели энтузиазмом, и он бесконечно жестикулировал, рассказывая ей о новых экспериментах с электрошоком, в которых он принимал непосредственное участие.
– Теперь ты видишь, – закончил Угаров свой монолог, – что мы, что я правильно сделал, передумав с этой дурацкой мещанской свадьбой! Перед нами обоими… передо мной открывается просто блестящее будущее! И очень глупо его терять!
– А как же я? – вырвалось у нее вдруг как-то совершенно по-детски, и он, не поняв, удивленно взглянул на нее.
А по вечерней Дерибасовской, держась за руки, гуляли влюбленные пары, а в Горсаду играл духовой оркестр…
Потом, спустя годы, Зина следила за его судьбой и немного – за его карьерой. Он так и не женился. А жизнь наказала его. Карьеры в науке не случилось. Великих открытий он так и не совершил. Электрошок стали повсеместно применять во всех психиатрических больницах, так же, как и галоперидол, и никаких великих экспериментов не было. Все оказалось мифом. В том числе и его жизнь.
В том числе и ее жизнь. Зина вышла замуж просто так, потому, что надо было выходить, и все родственники и соседи ждали от нее этого. В браке она прожила три года. Тщетно и мучительно пыталась родить. После девяти выкидышей, заканчивавшихся сильными кровотечениями и чисткой в больнице, врачи окончательно вынесли неутешительный приговор: выносить ребенка она не сможет, ее организм имеет врожденные патологии, которые медицина не лечит. Оставалось смириться. Через месяц муж Зины ушел к другой женщине. Как выяснилось впоследствии, с этой женщиной он жил целый год, пока был в браке, и в то время, когда Зина мучительно таскалась по гинекологическим отделениям больниц, спокойно устраивал свою личную жизнь.
Развели их быстро и спокойно, ведь детей у них не было. Через месяц после развода ее бывший муж женился на той, другой женщине, которая была уже на седьмом месяце беременности. Еще через два месяца у них родился сын.
Пытаясь позабыть о происшедшей трагедии, Зина ушла с головой в науку и начала продвигаться по карьерной лестнице. Времени следить за Андреем оставалось все меньше и меньше. Но иногда, по ночам, к ней приходил каверзный голос, который говорил о том, как хорошо было бы им жить друг для друга, вдвоем, вместе. И что они могли прожить всю жизнь вот так, рядом, со своими научными экспериментами и без всяких детей.
После таких снов было мучительно страшно просыпаться и возвращаться к жизни. И каждый раз, когда такой сон обрывался болью нового, опять наступившего утра, она лежала, вытянувшись, тихонько в кровати. И мечтала только об одном – поскорее забыть его лицо. И больше не встречаться с этим человеком – никогда в своей жизни. Ключевым словом было, разумеется, «никогда».
Думая обо всем этом, вспоминая, Зина спускалась по лестнице к своей квартире. И ей казалось, что мысли ее плавают в каком-то тумане. Вроде бы прошлое есть, в нем проступают какие-то очертания предметов, но это как туман на болоте – сделав один неверный шаг, провалишься. Утонул ли в этом болоте Андрей? Выбрался наружу? Ни одного, даже мерцающего огонька, не было. Зине оставалось двигаться впотьмах.
В коридоре ее квартиры было шумно: из-за соседских дверей доносились громкие голоса, по коридору гоняла какая-то детвора. Дверь кухни была открыта, там тоже велись громкие разговоры. Несмотря на то что в огромной коммунальной квартире соседи менялись очень часто, Зина умудрялась поддерживать хорошие отношения почти со всеми. Разговаривала вежливо, не ссорилась, но пресекала и фамильярность, когда ей пытались сесть на голову. Потому ее не сильно-то и любили. Зина не очень страдала – она научилась не обращать на это внимания.
Но как же тяжело иногда было избегать бессмысленных и глупых разговоров! Как ужасно было выходить на заполненную людьми кухню и отвечать односложными репликами на вопросы соседей, в то время как ей безумно хотелось побыть одной! Иногда ей казалось, что на свете нет и никогда не было придумано ничего хуже такого вот коммунального ада, который самым разрушительным образом действовал и на человеческую личность, и на душу!
Но делать было нечего. В коммуналках жила большая часть населения страны. И, собравшись с силами, Зина вышла на кухню.
Народу там было не так уж и много. Две старухи-соседки, толстый лысый инженер, любитель выпить и поговорить, и… Увидев новое лицо, Зина остановилась. Это был молодой, светловолосый мужчина лет 35-ти, высокий, с военной выправкой. Совершенно новый человек в квартире. И он явно не пришел в гости: на нем были спортивные штаны и майка. Кроме того, он помешивал что-то в небольшой кастрюльке, умудряясь слушать радиоточку и одновременно обсуждая услышанное с инженером. Плоская черная «тарелка» радиоточки была важной частью их кухни. Ее никто никогда не выключал, поэтому в кухне всегда было шумно. Но, с другой стороны, в этом было и свое удобство – можно было узнавать точное время.
– Добрый день, – увидев Зину, мужчина сразу повернулся к ней, – а я ваш новый сосед, только сегодня к вам переехал. Дмитрий.
– Он в комнату Петра Иваныча вселился, этого старикашки чокнутого, – с набитым ртом прокомментировал инженер, который жевал докторскую колбасу.
Этого было достаточно, чтобы вызвать у Зины неприязнь. Вселился в комнату учителя истории – значит, тот уже не вернется. Интересно, знал этот самодовольный тип, каким образом он получил новое жилье?
– Зинаида, – буркнула она себе под нос и принялась резать овощи, мрачным видом подчеркивая, что не желает поддерживать разговор. Но не тут-то было!
Радио передавало новости. Диктор вещал о событиях в других странах. В тексте то и дело звучали такие слова, как «Локарнские договоры», «Рейнская область», «Версальские договоры»…
– Вы не увлекаетесь политикой? – Новый сосед не сводил с Зины глаз, и против своей воли она несколько раз взглянула на него.
Он был очень привлекателен – именно таким посчитали бы его большинство женщин. Молод, светлые волосы, широкая улыбка. Военная выправка. Даже майка без складок заправлена в штаны. А под майкой играла выпуклая мускулатура. Но, как бы он ни выглядел, Зина чувствовала к нему острую неприязнь. Он вселился в комнату безобидного учителя истории – для нее этого было достаточно.
– Нет, – сказала она, отводя глаза.
– А вот мне приходится! – сосед улыбнулся широко, явно заигрывая с ней. – Я работаю в штабе Южного военного округа.
– Вы военный? – спросила Зина, чтобы поддержать разговор.
– Нет. Я в отделе кадров работаю. Но теперь моя жизнь проходит среди военных.
– Хорошие ребята! – с набитым ртом сказал инженер.
– Все в мире изменилось, когда 7 марта 1936 года Германия в одностороннем порядке расторгла Локарнские договоры 1925 года, – менторским тоном произнес сосед. – Германские войска заняли демилитаризованную Рейнскую область, грубо нарушая условия Версальского договора, то есть – мира.
Оба молчали – и Зина, и инженер, ведь для них эти слова были китайской грамотой.
– А знаете, что произошло сегодня? – сосед обернулся к ним. – Сегодня, 29 марта 1936 года?
– Нет, и что же? – ответила Зина исключительно из вежливости.
– Сегодня на парламентских выборах в Германии 99 процентов голосов отдано за представителей, официальных кандидатов от нацистской партии. К власти пришел глава нацистской партии Гитлер, вот что означает такой исход выборов.
– Слышал я что-то за этого Гитлера… На работе говорили, во время политинформации, – сказал инженер, – мол, народ Германии сделал собственный выбор, и все такое.
– Самое интересное то, что первоначально никто этого Гитлера не воспринимал всерьез! – усмехнулся сосед. – Да и к власти он пришел с достаточно одиозными лозунгами – Германия для немцев, уничтожение безработицы, все для немецкого народа. Говорить об экономике в стране тотальной бедности это был смелый ход. Он пообещал работу в первую очередь немцам и очень умело сыграл на национальных интересах. А потому и получил такую поддержку населения, что во главу угла поставил экономику и национальную идею. В любом случае, исход этих выборов изменит мир. Многие уже оценивают его неоднозначно. Приход к власти Гитлера наверняка обеспокоил лидеров крупных мировых стран.
Германия… Зина вдруг насторожилась, вспомнив немецкие рейхсмарки, найденные в тайнике Андрея. Германия, Гитлер – слова, не имеющие для нее никакого значения, не несущие в себе никакого смысла, вдруг заиграли по-новому. Она стала прислушиваться к разговору и даже прекратила резать овощи.
– Наверное, Гитлер – сильный лидер, раз сумел обеспечить себе поддержку 99 процентов населения страны, – неуверенно произнесла Зина.
– Вы совершенно правы! – горячо откликнулся сосед. – Совершенно ясно, что в мире появился лидер нового поколения, который заставит с собой считаться! Сильная воля одного человека способна изменить многое!
– Ну, вряд ли это коснется нас, – пожала плечами она.
– А как по мне, так молодец он, этот Гитлер! – громко чавкая очередным куском колбасы, отозвался инженер. – Как всех построил, а? Так оно и надо! Молодцы немцы! Германия только для немцев – так и должно быть! Плюнули на этих англикашек и шаркунов-французиков, которые везде свои пять копеек вставляли, как будто они в мире самые важные! Вот и наш вождь так сделает! Сталин – он как отец родной! Свою страну развивать надо, вот так правильно делать. А не перед этими пачкунами расшаркиваться.
Этими грубовато-обыденными словами инженер выразил по-своему проводимую международную политику. И в голове у Зины промелькнула крамольная мысль, что туповатый сосед в чем-то прав.
– Вижу, вы серьезно интересуетесь международной политикой, – Зина в упор посмотрела на Дмитрия, – а вот мне кажется это странным! Какое дело нам в СССР до прихода к власти в Германии этого Гитлера… Или как его там…
– Нет, вы правильно сказали, – сразу отозвался он, – лидера нацистов зовут Адольф Гитлер. И его главное достоинство в том, что он собирается создать новую страну. Думаю, для СССР будет полезно иметь под боком такого сильного соседа, или союзника, уж как получится.
– А зачем нам союзники? – встрял инженер. – Мы сильные и так! СССР самая лучшая страна в мире!
– Сильна та страна, у которой сильны союзники, – сказал новый сосед.
– Не думаю, что мы будем нуждаться в каком-то Гитлере для того, чтобы увеличивать силу нашей страны, – усмехнулась Зина, – думается, все это вообще не будет иметь к нам никакого отношения, что там происходит в Германии. Просто пройдет стороной.
– Вижу, вы делаете практические выводы, – улыбнулся сосед, – но вы напрасно так скептически относитесь к исторической теории. Поверьте, в мировой практике возможны самые невероятные кульбиты!
– Верю, – усмехнулась Зина, – но поверьте и вы, что никакого дела до Германии мне нет.
Тут она немного покривила душой. Дело ей было – Зине страшно хотелось узнать историю появления немецких денег в квартире Андрея. Но напыщенный тон соседа стал ее раздражать. Она вдруг поняла, что ее просто бесит этот самодовольный хлыщ, наверняка еще и жуткий бабник в придачу, который произносит какие-то глупости таким безапелляционным тоном, словно является профессором истории!
– Вижу, вас все-таки заинтересовала наша беседа, – Дмитрий оставил свою кастрюльку и подсел к ней поближе, нахально заглядывая в глаза. – Не хотите продолжить наш разговор о политике у меня в комнате за чашечкой отличного кофе? Мне подарили настоящий бразильский.
– Я не пью кофе по вечерам, – отрезала Зина, – мне нет никакого дела до того, кто пришел к власти в Германии. Какая мне разница, кто такой этот ваш Адольф Гитлер? Извините, но у меня есть дела поинтересней!
И, поставив кастрюльку с овощами на плиту, поспешила покинуть кухню, делая вид, что не замечает того, как неотрывно смотрит ей вслед новый сосед.
