Ирина Лобусова
Монастырь дьявола
2013 год, Восточная Европа
Там, где догорал темный остов автобуса, был по-прежнему отвратительный запах. Люди раскололись на группы, бурно обсуждая что-то между собой. Женщина-экскурсовод сидела возле раненного водителя, с безнадежным видом обхватив руками колени.
– Поблизости есть человеческое жилье! Я видел в лесу людей!
Все замолчали, как по команде, уставившись на него с всеобщим выражением недоверия, таким острым, что, если б не яркое воспоминание о женщине с девочкой, он не стал бы и продолжать:
– Поблизости есть люди! Я видел в лесу людей!
– Если б это было так, – какая-то женщина вышла вперед с воинственным выражением, – нас бы давно нашли!
– Не обязательно! – внезапно врач поднялся с земли, и, шагнув, встал рядом с ним, – если поселок за пределами леса, туда мог не донестись взрыв!
Постаравшись взять себя в руки и говорить спокойно (хотя это было совсем не просто), он произнес:
– Я видел с лесу людей! Женщина гуляла с маленькой девочкой! Я их видел! К сожалению, они были достаточно далеко и не услышали мой крик. Но женщина с ребенком не могут забраться в самую чащу леса, значит, жилье где-то поблизости. Может быть, это не поселок, а какая-то заправочная станция или хотя бы другое шоссе, если женщина с девочкой приехали на машине и просто вышли из нее, чтобы погулять в лесу…
– Нет! – истерический крик заставил обернуться всех, и его в том числе, – Нет! Нет! Да ничего тут нет! – женщина-экскурсовод решительно поднялась с земли, – я выросла в этих местах! Я знаю их, как никто другой! Здесь сплошной лес, сплошной! Именно поэтому здесь не живут люди! К тому же, это проклятый лес! Здесь нет ни поселков, ни городов, ни заправочных станций! И только одна дорога! Вот там! – она протянула руку к дороге, но мало кто осмелился посмотреть на место падения автобуса.
Врач подался вперед:
– Мы должны идти в лес на поиски людей! И сделать это нужно как можно быстрее, до темноты! Это наш единственный выход.
Он стал слушать отдельные голоса, но очень скоро прекратил. Кроме «телефон не работает», «нужно идти», «ничего хорошего», никаких слов больше не доносилось. Слушать долго было скучно. В голову пришла мысль о том, что люди, в большей степени, довольно скучные создания.
– А что будут делать все остальные, если вы не вернетесь из темноты? – с четко сформулированным вопросом выступил женский голос.
– Как это – что? – врач действительно потерял все свое лидерство, а, может, его хватило только на одну вспышку.
– Ночевать в лесу, – и решительно выступив вперед (неожиданно для себя самого) стал рядом с врачом (обрадовавшимся, увидев союзника) – ночевать в лесу. Больше ничего.
– В лесу! Ночью! Возле горящего автобуса! За такие деньги! А еще один взрыв? А дикие звери? – на них обрушился новый хор голосов.
– Нет здесь никаких диких зверей! – попыталась вставить экскурсовод, но ее никто больше не слушал.
– А запах? – кричал какой-то мужчина, – вы чувствуете этот отвратительный запах? Запах гари! Возможно, будет другой взрыв! Что горит? Что так отвратительно пахнет?!
Автобус не горел, только медленно тлел, и от него местами валил черный едкий дым, как бывает после большого огня.
– Это не запах резины! И не бензин! Скорей, запах паленой шерсти или кожи. Наверное, горят сидения, – сказал кто-то.
– Или мясо! Как будто кто-то жарит мясо! Эй, в автобусе никто не поджарился? – вставил толстяк.
– Замолчите! Это не повод для шуток! Здесь же дети! – раздалось сразу с нескольких сторон, и толстяк злобно насупился.
– Мы должны быстрее идти, – сказал он, – слишком много пустых разговоров.
– А кто пойдет, интересно? – вскинулся толстяк (так, будто речь шла о нем), – кто пойдет?
– Я. И врач. Этого достаточно!
– конечно, достаточно! – москвич завопил вновь и ему вдруг резко захотелось заткнуть уши, – это ты сам решил, что пойдешь! Ты тут самый умный? А остальные – сборище идиотов, так, да? Что, решил спастись сам, да?
– От чего спастись?
– От второго взрыва!
– Второго взрыва не будет! Автобус уже сгорел полностью.
– Тогда что это за гарь?
– Я не знаю, что это за гарь! Если ты так хочешь, можешь пойти с нами.
– И пойду! Обязательно! – оживился москвич, – пойду!
Они шли несколько минут, когда проход между деревьями сузился, и кое-где их тела вплотную касались темного мха, облепившего вековые стволы. Лес становился все темней и темней, а проход между деревьями – все у́же и у́же.
Здесь и в помине не было той изумрудной яркости листвы, того прозрачного солнечного света, искрящегося воздуха, как на той, увиденной им, поляне. Понурив голову, он продолжал идти вперед, прислушиваясь к мягкому шелесту чужих шагов за спиной.
Внезапно он ощутил что-то очень странное – настолько странное, что захотелось остановиться. Тишина. Пугающая, не привычная тишина! Кроме шелеста их шагов, больше не было никаких звуков. Лес без звуков. Ветви деревьев застыли в безмолвном молчании пустоты. Он почувствовал острый ледяной ком страха, медленно нарастающий в глубинах его живота. Опустил глаза вниз и невольно вздрогнул: мягкий ковер на земле, ковер из травы и прошлогодней листвы, был совсем черным.
– Ты уверен, что мы идем правильно? – голос раздался за спиной, и, обернувшись, он увидел лицо врача, на котором был страх (так же явно, как на его собственном).
Он произнес, словно отвечая на свои мысли:
– У нее была такая странная кукла…. У девочки… – ощущение тревоги не ушло, но, после того, как в лесу зазвучали живые голоса, оно стало как-то менее острым, – у девочки на поляне была такая странная кукла! Я никогда не видел подобного. Кукла ребенка. Я ведь вам уже рассказывал, что встретил на поляне в лесу женщину с ребенком….
– И где же они? – услышав реплику москвича, врач пренебрежительно усмехнулся.
– Откуда мне знать! Ушли домой, наверное. Но тут все выглядит как-то странно….сейчас. Когда я их видел, лес выглядел по-другому.
– Так, понятно, – это было абсурдно, но страх на лице врача стал исчезать, – мы идем не в том направлении. Похоже, мы заблудились.
Он пошел быстро, стараясь не думать, и буквально через несколько шагов был полностью вознагражден. Впереди показался просвет между деревьев, светящееся окно – блики солнечного света. Он бросился вперед, раздвигая руками ветки деревьев, и через несколько минут стоял на той самой поляне, которую видел прежде. С одним только исключением: поляна была пуста. На ней абсолютно никого не было.
– Что теперь? – тяжело дыша, москвич рассматривал поляну, – здесь никого нет! И ничего нет! Что теперь делать?
Он хотел ответить, как вдруг почувствовал что-то странное…. Вернее, услышал. На поляне был звук. И этот звук шел со стороны леса.
2009 год, Россия, Смоленская область
Место на окраине села, где дома вплотную подступали к лесу, называли Дьяволова пядь. В Дьяволовой пяди никто не жил.
Место это пользовалось дурной славой. Старики верили, что где-то там, среди руин, находится место, где есть спуск в ад. Так это или нет, проверить никому не удавалось. Но ясно было одно: просто так подобные названия народ не давал. И если издавна говорилось о дьяволе, место лучше было обходить стороной.
Дьяволова пядь представляла собой небольшую поляну, где остались руины деревянный домов. В центре была полностью обгоревшая, почерневшая от времени каменная коробка. Говорили, что это была церковь.
Первые жители деревни основали село как раз в том месте, на границе с лесом, но со временем, постепенно, поселок стал передвигаться все дальше и дальше, словно стараясь спрятаться от плохого места. И действительно, с самого начала 20 века в домах тех никто не жил. Впрочем, пытались там селиться, но все попытки заканчивались плачевно. Те, кто жил в Дьяволовой пяди, либо исчезал как сквозь землю проваливался, либо умирал тяжелой, нехорошей смертью. Старожилы современного села помнили историю поселенцев, последними пытавшихся поселиться в одном из домов. Это была семейная пара с двумя дочерьми. Приехали они в годах 70-х неизвестно откуда и заняли один из домов. Что в точности произошло, никто не знал, только однажды мужчину нашли повешенным в сенях. А на следующую ночь в селе случился пожар – как раз в ту ночь, когда в доме находилось мертвое тело. Жена и двое детей сгорели заживо – вместе с покойником. Отчего возник пожар – никто так и не узнал. Жители поговаривали, что мужчина был сильный колдун. Местные верили, что душа его не успокоилась после смерти, а продолжает бродить неприкаянной, сея страшное зло. Больше в Дьяволовой пяди никто не пытался селиться. Все старались обходить это место стороной.
Дома превратились в черные руины. Так и стояли они странным знаком, и даже дети не решались играть в них.
Церковь же, обгоревшая коробка которой высилась в самом центре Дьяволовой пяди, сожгли раньше – в 1941 году. Когда вся территория Смоленска и прилегающих областей попали в зону оккупации, немцы появились и в деревне. Через некоторое время они собрали 300 жителей села (женщин, стариков и детей) в церкви, заложили дверь бревнами и подожгли. 300 человек сгорели заживо. Это была карательная операция, за помощь партизанам. Когда война закончилась, восстанавливать церковь никто не стал.
В 21 веке значительно уменьшилось количество жителей поселка, да и те, кто остался, были лишь люди среднего возраста да старики. Молодежь покидала глухие края, предпочитая лучшую долю подальше от родных лесов. Но те, кто оставался, свято верили в страшные рассказы, а потому не подходили к Дьяволовой пяди близко, особенно с наступлением темноты. Жилых домов поблизости не было, поэтому никто не увидел, как обогревшая коробка церкви осветилась изнутри.
Это было странное синевато-желтое пламя, возникшее в самом центре сожженных руин, и тут же обхватившее коробку фундамента по краям. Языки пламени, вспыхнувшие со всех сторон, лизали камни, и на поляне стало светло, как днем.
В тот же самый миг огонь вспыхнул в каждом брошенном доме, охватывая все руины. Пламя, взметнувшееся ввысь, заметили в деревне. Люди бросились к месту пожарища, пытаясь тащить ведра с водой. Но было поздно: вся Дьяволова пядь полыхала, как огромный факел. Потушить этот жар было уже невозможно. Вместо развалин осталось гигантское пепелище.
Старый священник медленно поднялся с кровати и стал одеваться в темноте, на ощупь.
– Что ты? Куда на ночь глядя? – приподнявшись с подушки, жена с ужасом смотрела на него.
Вспыхнул выключатель прикроватной лампы. В лучах тусклого света было видно, что священник выглядел ужасно: под его глазами пролегли огромные черные тени, а руки тряслись.
– Куда ты? Что случилось?
– я ненадолго. В церковь мне надо. Кое-что оставить…
– Утром оставишь! Куда на ночь глядя-то идти?
– утром будет поздно.
Да что ты, в самом деле? Что с тобой?
– Спи. Я быстро. Вернусь минут через двадцать, не волнуйся. Ты спи.
Все еще тревожась, женщина прилегла, но сон к ней не шел. Взгляд упал на часы, висящие возле кровати: было 20 минут одиннадцатого. Ночь.
В соседней комнате старый священник сел за сто, включил лампу. Прижал дрожащие руки к груди. Там, под рубашкой, было спрятано то, что могло разрушить весь мир. И теперь он один нес на себе ответственность за судьбу целого мира – непосильный, невыносимый груз. Это нельзя было держать в доме. Бандиты могли появиться вновь – с минуты на минуту. К тому же, это обретало силу: он посмотрел на черные ожоги, покрывающие его руки. Они могли повториться еще и еще. Из ящика стола он достал конверт, листок бумаги и стал писать письмо. Искалеченные пальцы быстро-быстро заскользили по листку бумаги, ручка оставляла следы словно сама по себе. Слова складывались в фразы – может, не слишком складные, но он очень спешил. Наконец письмо было написано. Оно получилось таким обрывистым и сумбурным, что явно не внушало доверия. Он чувствовал, что ему не поверят – но все-таки это был его единственный шанс. Он запечатал конверт, надписал адрес. Что ж, он сделал все, что мог, на большее все равно не оставалось времени…. Затем быстро вышел из дома.
Он задержался возле почты – и впервые вздохнул свободно, когда конверт упал в жестяной ящик и глухо ударился о дно. Письмо было в ящике, а, значит очень скоро оно отправится в дорогу, и тогда…. Затем повернул в другую сторону и заспешил к церкви.
Вот и темная громада церкви. Он открыл маленькую дверцу служебного входа, чтобы не идти через главный вход – мало ли кто мог увидеть. Церковь встретила его пугающей темной. Раньше даже эта темнота была для него спасительной, но теперь он чувствовал липкий, леденящий страх…. Казалось, тишина, застывшая внутри, способна его раздавить. Он спешил к аналою, продвигаясь на ощупь, с ужасом прислушиваясь к пугающим звукам, и оттого не заметил красноватого пламени, вдруг появившегося в лампадке возле одной из икон. Лампадка была за его спиной – он не мог ее видеть. Не мог видеть того, что красное пламя, возникшее из крошечного огонька, вдруг стало пугающе увеличиваться в размерах, взметнувшись к самой иконе.
Красный язык пламени охватывал застывшие лица святых. От жара огня с икон потекла краска, и стало казаться, что святые плачут кровавыми слезами. А может, так и было на самом деле: из глаз застывших древних святых текла не краска, а кровь.
Когда через 20 минут священник вышел из ризницы, пламени уже не было, зато кровавые слезы на иконе проступали все более отчетливо. Но в церкви было темно, и священник этого не увидел.
Дверь скрипнула, и жена священника подняла голову.
– Это ты? Ты уже вернулся?
– Все в порядке, спи спокойно.
Женщина на всякий случай включила лампу. То, что она увидела, ее успокоило. Руки у священника уже не тряслись.
2013 год, Восточная Европа
Это был ясный, отчетливый стук лошадиных копыт. Стук копыт по утрамбованной земляной дороге. Было отчетливо слышно, как цокают подковы. Потом – далекий скрип колес. Как будто повозка или карета.
– Вы слышите? – он говорил очень тихо, как будто боясь спугнуть звук, – слышите?!
– Повозка! – в голосе врача звучала неприкрытая радость, – по дороге едет повозка крестьян, запряженная лошадьми! Значит, поблизости дорога! Дорога с другой стороны леса!
Они побежали все разом – прямо на звук, не чувствуя под собой ног, расталкивая и обламывая на ходу ветки. И с каждым рывком вперед звук становился все четче, все сильней… так было до тех пор, пока они не выбежали на дорогу.
Это была довольно широкая, хорошо утрамбованная дорога прямо в лесу. И на ней не было никакой повозки. Все трое остановились, пристально вглядываясь вперед… Дорога расширялась к выходу из леса. Через несколько минут они оказались на высоком холме. А впереди…. Они остановились на месте, замерев как по команде перед открывшимся зрелищем. Он вдруг почувствовал себя так, как будто небо действительно опустилось на него и теперь пушистым облаком лежало на плечах. Или будто прямо с размаха шагнул в легенду.
Воздух был прозрачен, как горный хрусталь. Дорога спускалась с холма желтовато – серой лентой серпантина. Внизу, в долине, не так далеко от них, виднелись стены множества сооружений, словно налепленных друг на друга. В небо уходили острые шпили крыш. Все было таким ярким, как в лучшей компьютерной игре. Но желтизна камня отчетлива была видна только вверху, там, где соприкасалась с голубым. Все внизу (нижняя часть стен, окончание дороги и земли долины внизу холма) словно терялось в тумане. И оттого вся картина выглядела слишком нереально, не естественно.
– Что это? – прошептал врач.
Он честно покачал головой:
– Я не знаю….
Все трое, почти одновременно, начали спускаться с холма. С каждым движением их шаги становились все быстрее и быстрее. Но только до тех пор, пока они не увидели замок.
Замок. Он застыл, пораженный, сделав несколько шагов вперед. Это было видение из его сна. Он испытывал тот сокровенный страх момента, когда исполнение мечты предстает реальностью. Отправляя в поездку, он видел множество крепостей, но все они представлялись обычными музеями, бутафорскими сооружениями, не вызывавшими в душе никаких эмоций. Все они не были замками. Замок (свой замок, самый настоящий из всех) он увидел теперь. И остался стоять в страхе, пораженный в самое сердце.
В первые минуты этого безмолвного созерцания замок вдруг показался ему живым, как будто он действительно жил своей собственной жизнью. Замок, выжидая, смотрел на него, принимая решение: распахнуть двери или прогнать пришельцев. Ему вдруг стало страшно. К тому же, это был целый средневековый город с множеством самых разнообразных сооружений!
Он зажмурился, тряхнул головой, потом снова открыл глаза…. Все было бесполезным: яркие краски резали глаза еще острее. Замок стоял посреди степи, и все вокруг заливал такой ослепительный свет, что он испытывал почти физическую боль, не способный смириться с таким цветовым эффектом. Вспышки желтого, голубого, зеленого, белого, золота, меди, бронзы сливались и падали вниз, полыхая фантастическим, не реальным огнем, как будто замок специально для первого знакомства решил примерить праздничное убранство.
Когда глаза немного привыкли к этой фантасмагории света, он разглядел высокий шпиль церкви.
Солнечный луч упал на металлический шпиль, и, отразившись, стрельнул прямо в глаза, поразив такой сильной болью, что он вскрикнул. В тот же самый момент он почувствовал, как кто-то схватил его за плечо, а потом (когда вернулась способность видеть), он разглядел рядом врача.
– Что с тобой… чтостобойчтостобойчтостобойчтотобойчтостобойчтостобойчтостобой… – сливалось в единый, тупой речитатив, и вдруг захотелось хорошенько его встряхнуть, чтобы прекратить это славословие…
– Да все в порядке! Не надо кричать. Просто место красивое…
– У тебя было такое лицо, как будто ты сейчас потеряешь сознание! – сказал врач.
Он отстранился от него и прикрыл рукой глаза – от слепящего солнца.
– Никогда бы не подумал, что здесь есть такая красота! – прошептал москвич, – почему нас сюда не привезли? Почему нам все время показывали только старые серые развалины, заросшие мхом?
– Все очень красиво… но выглядит как-то нереально, – сказал врач, – слишком ярко для обыкновенного сельского пейзажа и слишком гладко, что ли… Искусственная картинка искусственного города…
– Это монастырь, – он вступил в разговор, опустив руку, стараясь не смотреть на шпиль, – видите высокий шпиль церкви?
– почему монастырь? Ты так сказал – почему? Ты здесь был? – даже при виде захватывающей красоты москвич не терял своей природной подозрительности.
– Нет, не был… Просто я… Разве я сказал так убежденно?
– Да, ты сказал! Почему именно монастырь? Тут в округе полно замков древних разорившихся графов-герцогов, которые в сто раз хуже этого! К тому же монастырь должен быть угрюмым и серым. Почему же ты так сказал?
– Я не знаю… – поймав подозрительный взгляд москвича, он испытал неприятное чувство, – я действительно не знаю! Просто мне так показалось. Скорей, это похоже на город, который разросся вокруг монастыря. Смотрите – ворота впереди деревянные, а не с решеткой… За стенами видны другие здания, их много. А какое поместье в средние века могло быть богатым настолько, чтобы выстроить целый город? Вот я и подумал о монастыре….
– Смотрите! – врач резко вытянул руку вперед, – смотрите прямо! Там что-то есть, на воротах! Похоже на крест, большой, только… Только он какой-то странный… немного… словно его кто-то перевернул.
– Перевернутый крест…. – он повторил эти слова про себя, но оказалось, что говорит вслух. И, прозвучав, они стали еще более тревожными.
– Это средневековый монастырь, – сказал врач, – мне уже приходилось видеть такие в Европе. В средние века именно монастыри представляли собой целый город потому, что были самыми богатыми землевладельцами. Вернее, весь город лепился к монастырю, и постепенно они превращались в одно целое. Даже местный хозяин (феодал или наместник) строил свой замок в черте города-монастыря, и очень часто – на монастырской земле. Я читал, что монастыри были богаче любого графа или герцога, или даже короля. Так средневековый монастырь становился маленьким городом. Церковь – в глубине, слева – хозяйственные постройки, справа – административные здания, дома, которые часто сдавались в наем горожанам. Кельи для монахов за церковью. И в середине обязательно – огромная площадь.
Москвич, сорвавшись с места, лихо бросился вниз по склону. Он бежал так быстро, что вскоре приблизился к воротам.
– Ворота закрыты! – заорал москвич, несколько раз стукнув кулаком в тяжелые деревянные створки, – они закрыты! Черт возьми, я подам на них в суд!
– На кого? На монахов? – в его голосу звучала ирония, и он не собирался ее скрывать.
– Заткнись! Все заткнитесь! – завопив, москвич с размаху двинул по воротам ногой. Он ударил ногу о кованное железо внизу и взвыл от боли. Ворота были сделаны из темного дерева и по бокам оббиты железом.
Он подошел совсем близко к стене, и прикоснулся рукой. Камень был на ощупь холодным. На воротах, на уровне человеческого роста, виднелась калитка с зарешеченным окошком, врезанная в массивное дерево. Все было заперто очень прочно. Ни щели. Ни признака живой души. Тишина была такой же плотной, как в лесу, только здесь она не пугала. Наоборот. Он вдруг почувствовал, что тишина может быть союзником.
– Там буквы наверху, – вновь раздался голос москвича, – прямо над воротами.
Витиеватая средневековая надпись венчала ворота. Буквы были на самом верху. Вырезанные в камне и раскрашенные краской какого-то странного черного оттенка, который постепенно переходил в золотой. Но позолота по краям потемнела от времени, и оттого буквы производили какое-то тревожное впечатление. Он вдруг почувствовал себя так, словно кто-то вдоль его позвоночника провел ледяным пальцем. Это было так неестественно и странно. Что могло быть в буквах? Сосредоточившись, он попытался внимательнее их разглядеть. Это был очень странный язык. Он никогда такого не видел. Не латинские, не романские, не славянские буквы, и даже не иероглифы. По форме они напоминали очертания человеческих фигур. И, если уж сравнивать грубо, ему пришло в голову, что каждая буква напоминает фигурку человека.
Он не хотел стоять рядом с воротами, словно именно они вызывали в его душе надсадную, щемящую тоску. И, повинуясь какому-то древнему инстинкту предчувствий, он медленно пошел вдоль стены, аккуратно ступая по густой траве, росшей в выбоинах. Он оцарапался до крови локтем об острый угол срезанного каменного выступа и тут же поскользнулся на каком-то растении, прислонился к стене.
Отверстие он увидел почти сразу, оно было совсем рядом. Очевидно, камень из кладки выпал сам, либо кто-то его выломал, но в том самом месте образовалось небольшое отверстие, вполне достаточное для того, чтобы заглянуть внутрь. Он нагнулся вниз, плотно припал к стене и заглянул…
Шум ударил прямо в лицо, шум множества голосов и ударов ног о серые плиты булыжной мостовой… Он вздрогнул, как от удара, припадая к камням – еще плотнее. Там, за камнями, жил настоящий город, и, замерев, затаив дыхание, он стал впитывать странное зрелище, вдруг открывшееся его глазам.
