Ирина Котова
Королевская кровь. Связанные судьбы
– Конечно, – бывший подчиненный посмотрел на него честными глазами и усмехнулся. – Так что там по Инляндии, Майло?
И их разговор перешел на чисто деловую сферу.
Принцесса Полина Рудлог общалась с Игорем Ивановичем и Люджиной, очень стараясь расшевелить северянку – хотя до сих пор дрожь пробегала от вчерашнего приключения в подземельях дворца. Но она держалась – высказывала свое восхищение, признавалась, что всегда завидовала женщинам-военным, расспрашивала о семье Дробжек, о том, как капитан переехала сюда. И где она училась. И как ей работается со Стрелковским. И как они познакомились. В общем, сегодня Полина была правильной принцессой.
Немногословный Игорь Иванович пил, слушая разговор вполуха, глядел на четвертую Рудлог, высокую и так похожую на него, и думал: хорошо, что она уезжает в Бермонт. Потому что рано или поздно кому-то придет в голову, что сходство их неслучайно, и память об Ирине опять начнут ворошить, вспоминать сплетни. А уж если это дойдет до Полины, то трудно предугадать, какую реакцию выдаст ее беспокойная натура.
Стрелковский на всякий случай двигался, менял положение, чтобы не оказаться к случайному наблюдающему одновременно в фас или в профиль с Полиной и чтобы положение тел и выражение лиц было совершенно разным. Думал. О том, что титул, от которого он отказался, все-таки догнал его, а значит, Ирина, несмотря на отказ, желала настоять на своем; о работе, о мающихся в камерах заговорщиках, о списке менталистов, которых он сейчас проверял…
– Я-то Игоря Ивановича знаю давно, – рассказывала Люджина, а Полина сидела напротив нее в кресле и внимательно, легко слушала – будто общалась с подругой, – но он не помнит. Правда, Игорь Иванович? – капитан подняла голову.
– Что? – переспросил Стрелковский.
– Вы ведь не помните, когда мы познакомились, – укоризненно и чуть насмешливо сказала Люджина.
– Три недели назад, – напомнил ей полковник.
– Одиннадцать лет назад, – северянка усмехнулась. – Вы приезжали к нам в академию, проводили дневную конференцию: делились опытом расследований, рассказывали о службе в Зеленом крыле и давали игровые задания – раскрыть преступление на основе реального. После вашего отъезда вся академия бурлила. Даже уголок в вашу честь сделали.
Игорь нахмурился. Он много ездил по военным училищам и академиям, и много прошло перед его глазами кадетов, но конкретно эту, синеглазую, он не запомнил. Несмотря на профессиональную память.
– Признаю, Люджина, – сказал Стрелковский, – и стыжусь.
– Да чего там, – отмахнулась она почти весело. – Зато у меня была цель – Управление. Хотя с моими средними способностями попасть сюда было нереально.
– Вы рады? – спросила Полина. – Или жалеете?
– Да что вы, ваше высочество, – строго сказала северянка. – Я работаю с живой легендой в легендарном месте. Как тут можно жалеть?
И она легко усмехнулась каким-то своим мыслям.
Господа маги сидели в креслах и попивали прекрасное вино, наблюдая за присутствующими. Мартин, рассказывая о работе при блакорийском дворе, коварно просил Вику поделиться опытом и подтрунивал над жадно поглощающим закуски Свидерским. Иногда он поглядывал на принцессу Марину – та стояла рядом с сестрой и Байдеком, – на невозмутимого, прислонившегося к подоконнику рядом с дверью на веранду Кембритча, на малявку-студентку, оказавшуюся пятой Рудлог и сейчас внимательно слушающую друзей.
– Макс мог бы и прийти, – вдруг произнесла леди Виктория, тоже взглянув на принцессу Алину. – Когда я заглядывала к нему, он выглядел вполне бодро. Уничтожал несчастного доктора, имевшего смелость возмутиться тем, что Макс колет себе свои стимуляторы, и требовал увеличить ему глюкозу в капельницах.
– Мог, – согласился Свидерский насмешливо. – Но его даже Март на слабо́не взял. Скромен наш Малыш и непритязателен.
– Это рыжее чудовище? – ехидно спросил фон Съедентент, тряхнув волосами. – Делюсь, мои доверчивые друзья. Мне он буквально сказал следующее, – и Мартин, состроив презрительно-снисходительную гримасу, процедил через губу: – Там будет слишком много Рудлогов. Да и получать блестяшку от девчонки, которую и не планировал спасать, слишком даже для меня, Март.
И старые друзья сдержанно захихикали, пока подошедший официант доливал вино в бокалы и ставил рядом с ректором поднос с закусками.
Марина
В зале пахло табаком – мужчины выходили курить, и дымок проникал с веранды сквозь то и дело открывающуюся дверь, щекотал ноздри и заставлял с тоской прикидывать, сколько еще продлится прием. Я честно следовала за сестрой, поддерживая разговоры и улыбаясь. Перекидывалась несколькими репликами с Мартином, с сестрами, снова возвращалась к Василине.
И чувствовала себя словно на тонкой звенящей привязи.
Люк, Люк, беда моя. Зачем ты смотришь на меня, зачем не отпускаешь?
Он стоял у окна, как всегда, один и, как всегда, совершенно не беспокоясь по этому поводу. Пил, уходил курить, возвращался. Стоял и просто смотрел, а я чувствовала его взгляд, где бы ни находилась, и чувствовала его самого. Будто он все это время был за моей спиной.
«Я виноват».
«Да, Люк, ты даже не представляешь насколько. Ты измотал меня, измучил. Я каждый раз после наших встреч старательно притворяюсь, что могу жить нормально. И у меня получается. До следующей встречи».
«Вы простите меня?»
«Да. Но я теперь совершенно не защищена от тебя, проклятый Змей. Ты еще сделаешь мне больно, я знаю. Ударивший однажды ударит и второй раз».
Тонкий бокал в моих пальцах холодил кожу, под каблуками постукивал мрамор, звучали приглушенные голоса, улыбался Март, звенела музыка. Я теряла ощущение реальности. Опять. Повернула голову, встретилась с Люком взглядом – звякнула натянувшаяся нить, стало жарко и тревожно.
Бежать. Надо снова бежать.
Я стремительно шла по прохладному коридору, и свежий воздух успокаивал, охлаждал кисти рук, касался губ и ресниц, словно дыхание перед поцелуем. Я проходила мимо охраны, мимо приседающих в книксенах и кланяющихся придворных, и не было сил даже кивнуть в ответ. Внутри отчаянно кричала другая-глупая я, требуя немедленно вернуться обратно.
– Госпожа, – радостно воскликнула моя горничная, когда я наконец-то захлопнула за собой дверь, – а мы вас ждали!
У ног Марии сидел маленький лохматый щенок – коричневый, с бежевыми пятнышками на спине и с совершенно непотребным красным бантом на шее. Сидел, высунув язык, и внимательно глядел на меня.
– Прелесть какая, – болтала Мария, пока мы с псиной настороженно изучали друг друга. – Принесли, когда вы ушли на прием, ваше высочество. Вы не знаете, что это за порода?
– Знаю, – сказала я медленно и почувствовала, как к глазам подступают слезы. – Это пастушья палевая. У меня когда-то уже была такая собака. Боб.
Щенок, видимо, приняв решение, подбежал ко мне, неловко переваливаясь – Бобби так же косолапил, – ткнулся в туфли, лизнул щиколотку сквозь чулки. И я, не выдержав, подняла его, прижала к себе. Пусть он тоже будет Бобом. Словно детство снова со мной, радужное, яркое и спокойное.
«Опять он сводит меня с ума».
«Пора бы уже привыкнуть, Марина».
Через десять минут активного знакомства новоименованный собакен уснул прямо у кресла, в котором я сидела. Бежал-бежал, помахивая торчащим хвостиком, и прямо на бегу уснул.
А я открыла окно, забралась в кресло, скинула туфли и наконец-то закурила, прикрыв глаза. Ожидание становилось невыносимым. Я ждала и курила одну сигарету за другой, и стук в дверь заставил меня сжаться от отчаяния и счастья.
– Лорд Кембритч, ваше высочество, просит принять его, – с легким испугом доложила горничная, возвращаясь в гостиную.
– Зови, – сказала я обреченно. – И оставь нас, Мария.
Люк вошел, остановился у двери – высокий, худой, напряженный, – и смотрел он так, что мне стало страшно. И только чтобы разрушить звенящую тишину, не дать ей полыхнуть пожаром, я заставила себя произнести:
– Вы решили сделать из нашего дворца псарню, лорд Кембритч?
Он перевел взгляд на спящего щенка, усмехнулся, подошел ближе – я нервно стряхнула пепел, но рука с сигаретой так и осталась лежать на столике у пепельницы. Опустился вниз, потрепав спящего малыша по спинке, переложил его под столик, поднял на меня темные глаза. Слишком близко. Недостаточно близко.
– Вы оставите его, принцесса?
– Вы же знаете, что да, – устало ответила я, глядя на него сверху вниз. – Вы же все про меня знаете, виконт.
Снова тишина – и только ускоряющийся ритм сердца в груди, запах табака и Люка.
– Марина, – произнес он хрипло, и я прикрыла глаза, отдаваясь во власть его невозможного голоса и этого момента. – Марина…
– Вы удивительно немногословны сегодня, лорд Кембритч, – сказала я, и он улыбнулся, уткнулся лбом мне в колени.
– Вы меня с ума сводите, – хрипло шепнул он мне, и горячее дыхание опалило кожу через ткань платья. – Не могу больше, Маришка, не могу…
Он скользил по моим щиколоткам ладонями, поднимался вверх, обнажая бедра с кружевом чулок, целовал их, то нежно, едва касаясь, то яростно, почти кусая, оставляя отметины, а я крепко держалась за подлокотники, и кровь моя сходила с ума от каждого прикосновения, от каждого движения, и ничего не существовало в мире кроме него. Задыхающегося, нетерпеливого, резкого, чересчур дерзкого, поглощенного желанием.
Люк вдруг поднял голову с темными, жуткими глазами, потянул меня на себя, вниз, взял за затылок и поцеловал.
Безумие, безумие.
Звякнувшая молния, и воздух, ласкающий разгоряченную кожу.
Крепкое мужское тело под моими ладонями, темные волосы в пальцах, мужчина, исступленно целующий меня и хрипло шепчущий что-то искусительное, невыносимое.
Платье, стянутое с плеч, сорванное кружево белья, жесткие губы на груди и руки, сжимающие меня, изучающие меня.
Красное беснующееся пламя невыносимого возбуждения – Люк трется об меня, бесстыдно ласкает пальцами, прикусывает кожу на плече, и я выгибаюсь так, что касаюсь затылком кресла – он стонет сдавленно, дергает ремень на брюках, и воздух полон нашим свистящим дыханием и нетерпением.
И я, поднявшись, замерла, наткнувшись на взгляд моей сестры Василины. Как много в нем, но мне не стыдно и не больно – я с вызовом посмотрела в ответ, и Люк, почувствовав, что мы не одни, обернулся, опустил голову. Аккуратно натянул на меня платье, застегнул молнию и только после этого встал.
– Ты плохо выглядела, – проговорила королева, глядя при этом на Кембритча, и в глазах ее был лед, – я зашла проведать. Лорд Кембритч, я обязательно должна вам напоминать, что вы до сих пор еще обручены с моей сестрой Ангелиной, о судьбе которой вы даже не подумали поинтересоваться? И что Марина Рудлог – дочь Красного, а не публичная женщина? Вы в принципе не понимаете, что такое приличия?
– За это я не буду извиняться, ваше величество, – сухо произнес Люк.
– Я и не приму ваших извинений. – В комнате ощутимо похолодало. – Отправляйтесь в Инляндию, виконт, и не смейте появляться в Рудлоге. Я не желаю вас здесь видеть.
– Василина… – позвала я просящим, сорванным голосом и наткнулась на ее яростный взгляд.
– Ни слова, – приказала она ровно, смотря мне в глаза, и я замолчала. – Виконт?
Люк дернул головой, шагнул ко мне и, скользнув сухими губами по виску, направился к выходу из покоев. Хлопнула дверь. Мы с сестрой остались напротив друг друга, и меня начало трясти от ярости. Холодная волна, зародившаяся в груди, скользнула вниз, туда, где пылал мой огонь, растеклась по телу, и пальцы закололо, и потемнело в глазах.
– Вот, значит, как, – проговорила я глухо, и слова звоном отдавались в моих ушах. – Значит, как тебе бегать на свидания с бароном, так это правильно. А мне быть с мужчиной, которого я хочу, нельзя. Да, Василина?
– Я любила его с шестнадцати лет! – сдавленно и резко ответила она, и в комнате пронесся порыв ветра, сметая пепел из пепельницы, поднимая занавески до потолка. Василина вздохнула судорожно, сжала кулаки. – Знала бы ты, сколько я просила мать отправить меня на заставу, как я выбивала для него приглашения, как мечтала, чтобы он приехал! Мне никто другой не был нужен! Я четко, ясно, без сомнений знала, что я люблю его! Пусть это было безнадежно и невозможно. А у тебя есть Мартин, Марина! И у Кембритча есть обязательства перед твоей сестрой! И у тебя есть обязательства перед семьей, перед страной, как бы тебе это ни претило. Мы Рудлоги, и от этого никуда не деться, мы кровь этой земли, на нас смотрят, про нас говорят. А сюда мог войти кто угодно! Твоя горничная! Охрана! Мой муж! Отец! Сестры!
Под моими ногами заледенел пол, и морозные узоры сплели на нем кружевную вязь. Сила, истекающая из меня, скручивалась в маленькие вихри, сталкиваясь со стихией Василины; хлопало открытое окно, а меня все больше трясло от напряжения. Начали с тонким скрипом трескаться окна, не выдерживая противостояния двух Рудлог.
Сестра тяжело дышала, пытаясь обуздать стихию, и с болью смотрела на меня, а я чувствовала подступающие горькие слезы – от того, что не случилось, от того, что мне тоже больно, от того, что мне не хватает сил остановиться, и вся эта ситуация никак не разрешима.
Из-под столика вдруг испуганно тявкнул щенок, я оглянулась – в голове словно щелкнул выключатель, – и ноги ослабели, и я осела на пол. Бобби, переваливаясь, подбежал ко мне, плачуще жалуясь на то, как он испугался ветра и криков. Дурацкий красный бант все еще был на нем, и я взяла щенка на руки, всхлипнула и начала реветь.
Сестра была права, но мне было все равно.
– Мариш, – сказала Вася беспомощно и, приблизившись, села рядом со мной на пол, осторожно положила руку на плечо, – ну что же ты не сказала, что все еще не отошла от него? Ты его любишь?
– А что такое любовь, Васюш? – спросила я, не поднимая глаз. Сила ушла, резко захотелось спать. – Если как у тебя с Марианом, то, наверное, не люблю. Но я как больная хожу после каждой встречи с ним. Не знаю, Вась, не знаю я. Хочу понять, понимаешь? Что мне делать?
Василина молчала и хмурилась.
– Он мне не нравится, – призналась королева со вздохом, – хоть я и признаю его достоинства и верность короне. Но он сделал тебе больно. Ты, может, его и простила, да я не могу. Да и что ты знаешь о нем, Марин?
Я покачала головой, уткнувшись носом в тихого, настороженного косолапика. Ничего я не знаю. Как понять, что из рассказов Люка о себе было правдой, а что ложью? Хотя нет, кое-что я знаю. Мне плохо без него. Я веселюсь, гуляю, работаю – и безумно тоскую по его голосу, по иронии, по взгляду, от которого я так остро чувствую мир.
– Прежде всего нужно дождаться возвращения Ани, Марин, – сказала Василина твердо, так и не услышав моего ответа, – и надеяться, что помолвка будет расторгнута. А что делать… Я бы сказала: забудь о Кембритче, хватайся за Мартина – он никогда не заставлял тебя плакать. Но я не могу решать за тебя. Об одном прошу: не спеши. Разберись в себе. Если вам, – она снова вздохнула, будто заставляя себя произносить эти слова, – суждено быть вместе, то вы будете. Но готова ли ты отдать себя и свою силу за несколько ночей? Дать ему кровь Рудлогов без брака? Достоин ли он этого?
Я взглянула на нее, и она прочла ответ в моих глазах. Погладила меня по голове, улыбнулась тревожно.
– Запрет на приезд в Рудлог я отменять не буду, – произнесла сестра ровно, – но если я правильно все поняла про Кембритча и если ты ему действительно нужна, Марина, то его это не остановит.
Мариан Байдек, договорив с гвардейцами, которые несли караул в Семейном крыле, направился к покоям принцессы Марины за супругой. Он проводил Василину с приема – ей показалось, что сестра была чересчур бледна и нервозна, – и заодно планировал заглянуть вместе с женой к детям, посмотреть, как проходит знакомство маленьких мужчин и огромных щенят.
Мариану оставалось шагов двадцать до двери, когда та распахнулась, и из комнат третьей Рудлог вышел странно собранный и резкий Кембритч. Остановился, увидев Байдека, дернул головой и поклонился. Настораживающе сдержанно.
– Ваше высочество, – а вот взгляд у него был тяжелый, будто пьяный, и голос сиплый, затрудненный, словно он выталкивал из себя слова, – простите за дерзость, но там сейчас, похоже, чисто женский разговор начался. Мне пришлось удалиться, увы. Думаю, не стоит им мешать.
– Виконт, – медленно и угрюмо проговорил Мариан, оглядывая Кембритча с головы до ног, – что вы здесь делаете?
Люк дернул уголком губ, усмехнулся. Ладонь его сжалась в кулак, он стиснул зубы, посмотрел на стену – и медленно разжал пальцы.
– Я нанес принцессе Марине визит, чтобы принести ей персональные извинения. За обстоятельства, которые вам известны, ваше высочество.
Байдек нахмурился, глядя на вытянувшегося чуть ли не по стойке «смирно» Кембритча.
– Если я узнаю, что вы опять обидели ее, – прорычал он тихо, наклонив голову вперед и собравшись, – я вас уничтожу, Кембритч.
В глазах виконта блеснуло горькое веселье, и он улыбнулся, запрокинув голову к потолку, вздохнул глубоко, словно едва сдерживал хохот.
– Никогда больше, ваше высочество. – Сказал – как поклялся, и Байдек поверил ему. Лихорадочный блеск в глазах Кембритча разгорался все сильнее, от него просто несло адреналином, как от травленой собаки в припадке. – Кстати, – произнес виконт задумчиво, поглядывая на снова сжавшуюся в кулак ладонь, – я ведь задолжал вам сатисфакцию, барон. Окажите мне честь поединком, прошу.
– Вы в своем уме, Кембритч? – резко поинтересовался принц-консорт. – Неделю назад вас пришпилили к стене зала. Какие тут поединки, когда вы то лечитесь, то калечитесь?
Гвардейцы с любопытством прислушивались к разговору и выжидательно косились на командира: неужели откажется? Люк усмехнулся, развел руками в стороны.
– Я жив и полон сил, барон, вы же видите. Прошу вас, не отказывайте мне. Сами знаете, долг чести – как жернов на шее. Да и кто знает, – сказал он хищно и свистяще и втянул носом воздух, – когда я буду более готов к хорошей драке? Ну же, ваше высочество, неужели у вас не найдется пяти минут, чтобы потесать об меня кулаки? И на этот раз, – взгляд его снова полыхнул насмешкой, хотя тон оставался крайне любезным, и медведь в Байдеке грозно заворочался, – я даже буду отвечать.
Полковник Тандаджи ушел с приема чуть раньше Кембритча – он не любил впустую терять время. Перед переходом в Инляндию Люк обещал заглянуть к нему за документами, но время шло, а виконт все не появлялся.
И тидусс затылком чуял – что-то здесь нечисто.
Он уже собирался позвонить, когда телефон затрезвонил сам.
– Вы просили докладывать о чрезвычайных происшествиях, господин полковник, – четко произнесла одна из телефонисток. – На плацу у гвардейских казарм драка.
Через пятнадцать секунд начальник разведуправления с каменным лицом наблюдал за происходящим на экране одного из мониторов.
Там, в широком кольце гвардейцев, дрались двое мужчин. Хорошо так дрались. Жестко.
Тандаджи отвернулся, пообещав себе придушить Кембритча, когда тот отойдет от кулаков барона, и спокойно ушел в кабинет – просматривать сводки о появлениях нежити.
А на плацу продолжалась драка. И гвардейцы, сомкнувшие кольцо, напряженно молчали – совсем не так, когда они разминались друг о друга, а окружающие подбадривали их криками и делали ставки.
Слышались гулкие удары, сипение и жесткие выдохи, если кто-то пропускал атаку противника, шумное дыхание, когда дерущиеся, сцепившись, ломали друг друга до выверта в суставах и треска жил, глухой стук тел о брусчатку, плевки – тут и там была размазана кровь. Пахло потом, адреналином и здоровой мужской злостью.
Кембритч, высокий и ловкий, проигрывал, но безрассудно лез вперед, небрежно ставил блоки, рискуя – и дотягиваясь-таки до корпуса мрачного и мощного консорта. Но получал в ответ так, что сгибался, хрипел, харкал кровью – и продолжал свои самоубийственные атаки.
– Хватит? – спросил у него Байдек, когда виконт упал – скула его опухала, наливаясь лиловым, и глаз, задетый ударом, был красным, заплывшим. Сам принц-консорт выглядел немногим лучше – хук справа у виконта был на удивление мощным.
Кембритч усмехнулся, помотал головой и поднялся. Он пошатывался, и взгляд его был расфокусирован, как при сотрясении.
– Я еще не уложил вас на плац, – просипел он и вытер ладонью кровь из рассеченной брови. И метнулся вперед.
На этот раз удачно – кулак заныл привычной болью, попав точно в солнечное сплетение. Байдек пошатнулся, согнулся, прорычал что-то нечленораздельное и, не балуясь больше, провел удар снизу в челюсть – такой, что виконт рухнул. Снова попытался подняться, выругался сквозь зубы, но все-таки встал – его тут же повело, Люк оперся о колени, шумно дыша и глядя на забрызганные красным камни.
– Чистый выигрыш, барон, – сказал Кембритч хрипло, скалясь окровавленными зубами. Лицо его было почти умиротворенным. – Признаю.
– Не такой уж чистый, – проворчал Байдек, ощупывая языком десну и глотая кровь. Пропустил удар в нос, и хорошо, если он не сломан. – Кто вас учил?
Им поднесли полотенца, воду, и Кембритч, качаясь, задрал голову, стал обливаться, одновременно глотая – рубашка потекла светло-красными разводами, тело остывало.
– Петр Кувалда, – ответил он, морщась, и Байдек кивнул.
– У вас отличный удар справа, но вы безобразны в обороне, – проговорил принц-консорт, прикладывая мокрое полотенце к лицу, чтобы унять кровь. – Однако, учитывая, что мы в разных весовых категориях, вы продержались довольно долго.
– Я не поклонник обороны, ваше высочество, – прохрипел Люк и сплюнул кровь на землю. – Но учту ваши замечания. Для следующего раза.
– Думаю, этого боя будет достаточно, – нетерпеливо произнес Мариан. Если Василина уже вышла и ищет его, то очень не хотелось бы предстать перед ней в таком виде. Он повернулся к подошедшему виталисту; второй целитель уже пытался помочь мокрому виконту, но тот мотал головой и тяжело дышал, пытаясь сосредоточиться.
– Я на вашем месте не был бы столь в этом уверен, барон, – со смешком ответил Кембритч и наконец позволил виталисту прикоснуться к себе.
Байдек хмуро глянул на него и пошел к казармам – надо было привести себя в порядок и возвращаться к жене.
– Идиот, – сказал Тандаджи Люку, когда тот, переодетый в одолженный сострадательными гвардейцами комплект формы, с разбитым лицом и мутными от боли и вмешательства виталиста глазами, зашел к нему в кабинет и упал в кресло.
– Знаю, – сухо ответил виконт. – Дай сигарету, Майло. Моя пачка в кашу.
– Что натворил? – поинтересовался начальник разведуправления, доставая «Вулканик» из ящика стола и кидая побитому Кембритчу. Тот аккуратно, стараясь не задевать разбитые губы, зажал сигарету зубами, закурил и застонал от удовольствия.
– Может, у тебя и выпить есть? – спросил Люк, игнорируя заданный вопрос. – Раз все равно свалюсь в сон, так хоть напьюсь заранее.
– Может, тебя еще и в постель уложить? – ледяным тоном поинтересовался Тандаджи. Люк мотнул головой.
– Нет. Я тут у тебя нелегально. Видишь ли, ее величество запретила мне появляться в Рудлоге. Я уже час как нарушаю ее прямой приказ. Так что, – он затянулся, выпустил дым в потолок, – ты укрываешь государственного преступника, начальник.
– Идиот, – повторил тидусс. – В чем причина?
– Женщины, – протянул Люк мечтательно, – такие непредсказуемые, Майло.
– Выметайся, Кембритч, – Тандаджи глянул на него с отвращением и кинул ему на колени папку с документами, – пока я не скормил тебя рыбам.
Люк покосился на аквариум – бедные рыбки снова разевали рты. Выглядели они действительно угрожающе.
– И не жаль тебе питомцев, – сказал он укоризненно. Но, увидев сузившиеся глаза начальника разведуправления, поднял руки со сбитыми костяшками. – Ты страшен в гневе. Уже ушел.
– В кабинет к магам иди, – ровно бросил ему в спину тидусс, когда Люк, так и не выпустив из пальцев сигарету, доковылял до двери. – Я распоряжусь, чтобы тебя напрямую в посольство отправили.
– Все-таки я у тебя любимчик, – ухмыльнулся Кембритч и быстро ретировался – от греха подальше.
* * *
Этот ноябрьский вечер был очень разным в разных уголках континента. Морозным и блестящим огнями фонарей – в столице Бермонта Ренсинфо́рсе, где король Демьян в собственном замке придирчиво осматривал обручальные пары для завтрашней помолвки с Полиной Рудлог.
В Блакории вечер был сух и холоден, стуча порывами ветра в окна покоев придворного мага, который устало откинул голову на спинку кресла и наблюдал за огнем, пляшущим в камине.
Туманными и зябкими были сумерки в столице Инляндии Лаунвайте, где крепким исцеляющим сном, свободно раскинувшись на кровати, спал Люк Кембритч, доставленный домой охранниками посольства, где его и накрыл сон. Леди Шарлотта читала рядом при тусклом свете ночника и с грустью смотрела на своего неприкаянного избитого мальчика. Сколько у него было этих синяков и переломов! Как исполнилось пять лет, так и началось…
В Иоаннесбурге во второй половине дня посыпал сильный снег с дождем, и город встал в вязкой каше. Раздраженные водители уныло тащились домой в пробках – видимость была почти нулевая. Непогода накрыла полотно реки Адиге́ль серой хмарью, залепила окна домов и сделала великолепную столицу неряшливой и неуютной.
Семья Рудлог собралась за ужином. Полина сияла, и разговоры вертелись только вокруг завтрашней помолвки и вчерашнего происшествия в подземелье.
И никто не замечал, как периодически касалась лежащего в кармане телефона принцесса Марина, проверяя, не вибрирует ли он.
