Ирина Калитина
Время сомнений
В доме – семь этажей, по четыре двери на каждом. Прислушиваясь, перешагивая через две ступеньки, я поднялась до седьмого. Полдень, никакого шевеления в квартирах, в какую звонить, не знала и кого спрашивать – тоже, по имени женщины друг друга не называли. Приступила к обратному движению, с седьмого на первый. На пятом услышала тихие аккорды фортепиано, сделала шаг в сторону четвертого этажа, и подумала:
«Отец хотел, чтобы сын играл на скрипке, а про мальчика они не уточняли».
Позвонила. Дверь открыла мама. Квадратные заплаканные глаза, в них – недоумение.
– Простите, это не вы забыли? – я протянула книжечку.
Она побледнела:
– Ужас! – и, схватившись за сердце, осела на пол.
Пианино смолкло. Мальчик в спортивном костюме и жёстком воротнике, который носят при травме шейных позвонков, показался в коридоре.
– Принеси лекарства, которые принимает мама, – ничего не объясняя, распорядилась я.
Присела на корточки, через минуту над нами нависла фигура, перегнувшаяся в поясе. Щуря глаза, мальчик попросил выбрать из шкатулки нужное.
У него был нежный, как у сестры, профиль, тонкое лицо, очень длинная шея, возвышающаяся над медицинским воротником. Две родинки на скуле, одна крупнее другой формой напоминали падающую каплю.
Женщина очнулась.
– Что случилось? – спросил тревожно юноша.
– Всё в порядке, мы летим в Мюнхен.
– Кристина…, я не могу принять от него подаяние, – произнёс он высоким, ломающимся голосом.
– Придётся, дорогой, не будем ссориться, из нас двоих, мужчина, всё-таки, ты. И потом, это деньги сестры.
– Которые она взяла у него.
Я не успела понять, что Даня имеет против зятя, потому что мама заметила меня.
– Спасибо большое, простите, когда нервничаю, становлюсь рассеянной… Вы сидели в кафе недалеко от нас… Но как нашли меня?
– Звонила во все квартиры, – соврала я, женщина не должна была понять, что случайному человеку известен их разговор.
– Проходите, пожалуйста.
Большая прихожая, коридор и полки с книгами по стенам…
Память вернулась ко мне, часы показывали, что к другому клиенту могу успеть.
– К сожалению, спешу, работа.
– Как мне вас благодарить? Оставьте, пожалуйста, номер телефона.
– Не стоит благодарностей, будьте здоровы.
Я шла по грязной улице и печальные мысли теснились в голове.
Обесценилось всё, чем мы дорожили: старики, победившие в войне, умирали от безденежья и унижения, на спокойных прежде улицах стреляли, дрались и убивали, стёрлась разница между бандитом, бизнесменом и стражем порядка, утрачено доверие врачам и учителям, умная образованная женщина просит у дочери прощения за то, что не научила её красть и торговать собой, а дочь сожалеет, что прочла много книг.
Очень дикий капитализм! Он укоренился в стране навсегда?
Прошло лет двадцать.
Случилось так, что в самолёте, окружённая путешественниками из Африки, я получила странную лихорадку. Пламя сжигало изнутри, а вокруг, казалось, стоял арктический холод. Ни кашля, ни насморка. Скорая привезла меня, трясущуюся от озноба, сгорающую на несуществующем костре, в больницу. Время эпидемии, много больных. В боксе невыносимо долго я ожидала врача. Столбик термометра стоял на отметке сорок. Ни туалетной бумаги, ни полотенца, ни куска мыла. Жёсткий топчан, на нём клеёнка. Одеяло отсутствует, накрыться нечем. Холодно, страшно. Слышу, как за дверью медсёстры обсуждают нехватку лекарств, неработающие капельницы, отвратительную еду… Что будет со мной дальше?
Быстро вошёл невысокий человек с худым лицом в белом халате, склонился надо мной.
«Это в моей жизни было однажды», – смутное воспоминание о том, как сижу на полу чужой квартиры, вижу худую шею выше медицинского воротника и родинки на левой скуле в виде падающей капли.
