Ирина Градова
Рай для неудачниц

– Есть одна женщина, моя старая подруга, – начал он. – У нее появилась проблема…

Когда Лицкявичус закончил вкратце излагать историю Антонины Рубиной, Леонид недоуменно изогнул бровь.

– И зачем вы мне все это рассказываете? – спросил он. – Если я правильно понимаю, произошедшее в клинике, каким бы трагичным оно ни выглядело, никак не касается ОМР. Такими вещами занимается полиция, прокуратура… или кто там еще?

– Насколько я помню, вы у нас человек разносторонних талантов, с кучей дипломов, дополнительных специализаций, и в том числе по нетрадиционной медицине?

– Это правда. Хотя сейчас я занимаюсь именно тем, что мне на самом деле нравится.

– Я понимаю, – кивнул Лицкявичус. – Но вы же практикуете – на дому?

– Случается, – неохотно ответил Леонид. – Правда, не слишком часто.

– Это не имеет значения. Зная вас, я могу предположить, что любое дело вы привыкли делать хорошо.

– Но какое отношение все это имеет к нашей встрече? – все еще недоумевал Леонид.

– Я хочу предложить вам дополнительную работу, раз уж вы ушли из Отдела и теперь свободны.

– Не уверен, что мне нравится эта идея, – пробормотал патологоанатом, подозрительно глядя на своего бывшего босса. – Что у вас на уме?

– Как вы смотрите на то, чтобы поработать на полставки в одном из красивейших мест в пригороде Питера? Это настоящий рай – среди вековых сосен и елей, недалеко от чистого озера… и все такое.

– Вы… просите меня устроиться на работу в этот «Сосновый рай»? – не веря своим ушам, уточнил Леонид. – Им нужен патологоанатом?

– Нет, – покачал головой Лицкявичус. – Врач нетрадиционной медицины. После гибели мужа Антонины это место некоторое время оставалось вакантным, но руководство нашло частичную замену. Однако нужен еще один человек, и им, если повезет, станете вы.

Леонид задумался. В его практике подобная «подсадка» была бы не единственным случаем: он все еще прекрасно помнил случай, когда Агнию Смольскую засунули в Светлогорскую больницу для выяснения обстоятельств исчезновения в ней пенсионеров^[2]. Он также не забыл, что та ситуация едва не завершилась для анестезиолога фатально. И теперь, похоже, Лицкявичус собирается втянуть его в подобную авантюру.

– Не скрою, – продолжил тот, видя колебания гостя, – я пытался прощупать каналы ОМР. Безуспешно: Толмачев отказывается даже слышать о «Сосновом рае». Он ссылается на неоконченное следствие, но у меня есть подозрения, что этот человек просто не хочет связываться с клиникой, ведь она пользуется покровительством многих известных людей. Так что одна надежда на неофициальное расследование.

– Что это даст? – спросил Леонид. – У вас нет никаких улик. Да что там улик – даже предположений насчет того, почему эта певичка грохнула доктора!

Лицкявичус едва заметно скривился при слове «грохнула».

– Ну, тут вы ошибаетесь, Леонид, кое-какие предположения у меня все же имеются. Во-первых, эта клиника – достаточно закрытое лечебное учреждение…

– А что, есть и открытые? – фыркнул Леонид.

– Это нечто другое. Как я уже сказал, там не столько лечатся, сколько приводят себя в порядок, возвращают себе, так сказать, хорошую форму. Несложные косметические процедуры, мелкая пластическая хирургия, липосакция, контроль веса и так далее. Естественно, люди там лежат известные и, следовательно, не нуждающиеся в огласке. Народу вовсе не обязательно знать, почему их любимая дива в свои пятьдесят выглядит на тридцать пять и почему какой-то там певец-мачо отсутствовал на сцене больше полугода, а потом с триумфом возвратился, сияя, как медный гривенник. Я точно знаю, что Геннадий не делал того, в чем его сейчас пытаются обвинить. Его беспокоило нечто, произошедшее в «Сосновом раю». А потом эта певица его убила и покончила с собой. Возникает вопрос – почему?

– Совесть ее замучила? – предположил Леонид.

– Вряд ли – если, конечно, принимать во внимание версию следствия об изнасиловании. В такой ситуации, думаю, девица направилась бы прямиком в полицию или к лучшей подруге – поплакаться в жилетку, или же в СМИ, чтобы обеспечить себе дополнительный пиар… А что делает она? Сигает с крыши высотного здания!

– Вы полагаете, она была не в себе? Сумасшедшая телка, убившая доктора… возможно, под действием наркотиков?

– Такая вероятность не исключается.

– Вскрытие проводили?

– Вы же понимаете – не сочли нужным.

– Ну да, ведь факт самоубийства налицо! Меня всегда бесит то, что самоубийцам секцию не проводят… Хорошо, ей – нет, а вашему приятелю ее делали?

– Разумеется. Смерть наступила в результате многочисленных ударов тяжелым предметом по голове и лицу жертвы. Во всяком случае, так гласит отчет судебного медика.

– А что за предмет, можно спросить?

– Вот, сами почитайте, – и Андрей протянул Леониду тонкую бумажную папку.

Тот внимательно изучил фотографию трупа и быстро пробежал глазами по тексту.

– Так, пресс-папье из гипсовой крошки в форме… Странное орудие для убийства, честно говоря! Характер повреждений указывает на крайнюю степень ярости нападавшей. Говорите, Рубина обвиняют в изнасиловании?

Лицкявичус слегка наклонил голову.

– Что ж, я могу ошибаться, но жертвы изнасилований обычно так себя не ведут. Может, вам проконсультироваться с Кобзевым?

– Уже. Он полностью согласен с вами, хотя и говорит, что только по этому факту трудно судить о случившемся объективно.

– Согласен, этого маловато. Вы серьезно хотите, чтобы я поработал в «Сосновом раю»? Что мне нужно там узнать?

– Понятия не имею, – покачал головой Лицкявичус. – Для начала попробуйте осторожно поболтать с персоналом: наверняка они знают гораздо больше, чем говорят следователю. В таких местах корпоративная этика работает даже сильнее, чем в обычном медучреждении, ведь на карту поставлены очень достойные зарплаты, и от сотрудников требуют соблюдения строжайшей секретности в отношении всего, что происходит в клинике!

– Вы же знаете, Андрей Эдуардович, что я не самый приятный собеседник? Считаете, они будут откровенны со мной?

Андрей уже думал об этом. Да, конечно, Кадреску – это вам не Агния или Никита, и, уж конечно, не Павел Кобзев в том, что касается знания человеческой психологии. Даже с точки зрения налаживания простых рабочих отношений Леонид – отнюдь не пример для подражания. Тем не менее нельзя отрицать, что он обладает многими достоинствами, на фоне которых недостатки становятся не так заметны.

– Мы просто попробуем, ладно? Если вы, разумеется, согласны. Что вы, собственно, теряете? Времени это займет не так уже много, деньги хорошие, работа в целом непыльная. Отнеситесь к ней как к дополнительной халтуре, если хотите. Вы сможете уйти в любой момент, если почувствуете опасность или даже если вам просто надоест – решение целиком за вами. Ничего не выясните – что ж, я допускаю и такой вариант, пусть вас это не беспокоит. Просто мне кажется, что при данных обстоятельствах нельзя упускать такой шанс. Попасть в «Сосновый рай» практически невозможно, он охраняется, как объект ВПК! Я, в свою очередь, попробую напрячь Карпухина, чтобы он держал нас в курсе следствия. Жаль, что делом занимается не он сам, но, в конце концов, нельзя же требовать, чтобы Артем Иванович выполнял всю работу по городу?

Лицкявичус правильно все рассчитал. Леонид Кадреску в душе был авантюристом, как и Агния Смольская или он сам. Под его внешне равнодушной оболочкой скрывалась деятельная и страстная натура.

– А как же… как это называется – моя «легенда»?

– Ничего такого не понадобится. Вы пройдете собеседование под собственным именем и предъявите свои дипломы. Я лишь немного подкорректирую ваши «рекомендации» и все, что относится к «опыту работы», а в остальном все будет зависеть только от вашего профессионализма. Насколько я знаю, вы – единственный, кто сумел вылечить позвоночную грыжу главврачу собственной больницы без оперативного вмешательства?

– Интересно, как вы об этом узнали? – хмыкнул Леонид. – Главный не любит афишировать, что пользовался услугами патологоанатома!

– И его вполне можно понять, – согласился Лицкявичус. – Тем не менее факт остается фактом, поэтому я за вас абсолютно спокоен.

– Хотелось бы и мне обладать вашим оптимизмом!

– Ну, – сказал его бывший босс, не обращая внимания на последнюю фразу Кадреску, – а теперь пора перейти к конкретике.

И вот тут-то до Леонида дошло, что Лицкявичус все это решил и обдумал заранее. И еще он понял, что ни за что не отказался бы от такой авантюры – особенно сейчас, когда больше всего на свете ему хочется утереть Толмачеву нос.

…Леонид и не подозревал, что в России могут существовать заведения, подобные «Сосновому раю». Он читал о них в прессе, видел по телевизору в иностранных репортажах, но не допускал, что совсем рядом с Питером, можно сказать, у него под носом, располагается столь элитная клиника, куда вход простым смертным заказан. В принципе, это происходило не только из соображений безопасности или банальных понтов – просто у «простых смертных» вряд ли нашлись бы деньги, чтобы оплатить хотя бы одни сутки своего пребывания здесь. Тем не менее Леониду в первый же день после его поступления сюда вручили документ под названием «Подписка о неразглашении». Бумага требовала не просто хранить в тайне все, о чем он мог услышать в стенах клиники, но и запрещала разговаривать с посторонними о «Сосновом рае», обсуждать местные порядки, расписание дня и процедуры. Ну и, разумеется, имена «гостей» значились под номером один в списке запретных тем. И Леонид быстро понял, почему так. Первой пациенткой, пришедшей к нему на прием, оказалась семидесятилетняя примадонна попсы советских времен, чье имя до сих пор постоянно мелькает в глянцевых журналах, как и ее фото. К чести дамы, нужно сказать, что выглядела она ничуть не хуже, чем на снимках, и Леонид не смог бы с уверенностью сказать, обязана она этим клинике или своим собственным генам и тщательному уходу за собой. В сущности, у певицы не было медицинских показаний для акупунктуры, но она пожаловалась на напряжение в мышцах шейного отдела позвоночника, и он не счел возможным ей отказать. С первых же минут общения с ней Леонид сообразил, что дива пришла к нему, чтобы просто навести справки о новеньком докторе.

– Это правда, что вы еще и патологоанатом? – поинтересовалась она после того, как он при помощи направляющей трубки воткнул ей в шею три позолоченных корпоральных иглы.

– Это вас смущает? – ответил он вопросом на вопрос.

– Ничуть. До этого у нас работал один доктор, чьей специализацией являлась онкология! Он был…

Внезапно женщина замолчала, словно бы сообразив, что сболтнула лишнее.

– Не волнуйтесь, – поспешил успокоить ее Леонид, – я в курсе гибели своего предшественника.

– А вы знаете, как он умер? – и, не дожидаясь ответа, она продолжила: – Говорят, его забили до смерти, представляете?!

– Говорят?

– Ну, слава богу, меня-то тут тогда не было!

Леонид мгновенно потерял к ней интерес. Совершенно очевидно: дива – не тот человек, который способен предоставить ему необходимую информацию. Да она и сама не слишком хотела продолжать беседу на эту тему: гораздо больше женщину интересовал вопрос его семейного положения. Узнав, что Леонид холост, она тихо рассмеялась:

– Вы хотя бы в курсе, что вас ожидает в этом рассаднике нерастраченной женской сексуальной энергии? За вами начнется охота… нет, я вам предсказываю настоящее сафари! Здешнее население обожает симпатичных врачей.

– Я подписал соответствующие документы, – холодно заметил Леонид.

– Ну и что? Все их подписывают, но это еще никому не мешало! Однако, если вы и в самом деле верите в то, что говорите, то честь вам и хвала. Лично я ложусь спать в девять вечера, а потому меня мало волнует все, происходящее позже этого часа за пределами моей комнаты.

Что за «комнаты» в «Сосновом раю», Леонид увидел тем же вечером. Одна из администраторов по имени Лера, видимо, пытаясь произвести впечатление на новенького, устроила ему небольшую экскурсию по клинике. Все номера относились к классу люкс. Они включали две смежные комнаты, гостиную и спальню, светлые и роскошно обставленные, и санузел поистине королевских размеров. На первом этаже располагался огромный тренажерный зал, весь в зеркалах, словно специально для того, чтобы здешние «гости» имели возможность во время тренировки любоваться собой. Кроме того, там находились два бассейна – с морской и пресной водой, – а также кабинеты для разнообразных процедур, включая криосауну и три сверкавшие чистотой и современной техникой операционные для пластической хирургии. Леонид спросил себя, подписывают ли «гости» бумагу, подобную той, что подписал он, ведь это место – настоящий клад для любого папарацци или скандального журналиста, мечтающего разоблачить какую-нибудь несчастную «звезду», уверяющую, что она остается молодой и красивой исключительно благодаря регулярному употреблению кефира и умыванию ледяной водой по утрам!

– Ну, и как вам? – с гордостью поинтересовалась Лера, завершив обход клиники. – Впечатляет?

– Да, ничего себе, – равнодушно согласился Леонид. Он никогда не придавал большого значения роскоши. Лера явно выглядела разочарованной, видимо, ожидая с его стороны бурных восторгов и поросячьего визга. – А ты работала здесь, когда убили врача?

Она мгновенно покрылась красными пятнами и отвела глаза.

– Да… нет, у меня был отгул в тот день. Господи, это так ужасно, просто сущий кошмар! Знаете, начальство не одобряет разговоров на эту тему, и нам недвусмысленно дали понять, что этот неприятный инцидент нужно забыть как можно скорее.

– А ты знала ту девушку? – не обращая внимания на явную неловкость Леры, спросил Леонид.

– Татьяну Донскую? Да не то чтобы… Она уже несколько раз ложилась в клинику до этого, но мы с ней не очень тесно общались.

– Ей лет-то было… сколько – двадцать? Двадцать два? Зачем же ей сюда ложиться?

– Ой, а то мы их всех не знаем как облупленных! – уперев руки в бока, усмехнулась Лера, и на ее лице появилось выражение превосходства над теми, кто был «гостем» в этом удивительном месте. – У них же у всех вот такой комплекс неполноценности! – и она широко развела руки в стороны, демонстрируя масштабы этой проблемы. – И уши-то у них оттопырены, и глаза-то недостаточно большие, и жира на попе многовато… В общем, на этих ребятах можно делать деньги до самой пенсии, ведь они все равно постоянно будут находить у себя различные недостатки, а мы готовы помочь им справиться с любой неприятностью, неважно, маленькой или большой.

Леонид внимательно, с интересом посмотрел на девушку. У нее, судя по всему, комплексы напрочь отсутствуют, хотя ее толстые коленки, выпиравшие из-под слишком короткой черной юбки, явно можно было бы «подправить», как и тонкие губы, и чересчур выступающий вперед подбородок, не говоря уж о лошадином прикусе желтоватых зубов. Да, Лера уж точно не страдает комплексом неполноценности, в отличие от большинства клиентов «Соснового рая»!

* * *

– Вы… что сделали?

Я не поверила собственным ушам. Лицкявичус только что объявил мне, что он отправил Леонида Кадреску в «Сосновый рай». Так как я сама уже через нечто подобное прошла, то прекрасно понимала, какой опасности подвергается патологоанатом – особенно с учетом странностей его натуры. Мне показалось, что нашего «засланного казачка» раскусят сразу и легко.

С некоторых пор мне стало неудобно встречаться с главой ОМР… вернее, теперь уже с бывшим главой. Просто мне до сих пор так трудно было в это поверить! Именно поэтому я не приходила к нему в больницу, предпочитая поддерживать непрерывную связь с Викой, всегда находившейся в курсе событий. Слова моего мужа о том, что в моем отношении к шефу скрывается нечто большее, чем простое уважение, вначале повергли меня в шок, но потом, признаться, заставили крепко задуматься. Я никак не отношусь к натурам ветреным… господи, да какое там – за всю жизнь, помимо моего бывшего, Славки, отца Дэна, я пережила от силы пару-тройку романов! Лариска, моя подруга и наперсница, утверждает, что в сорок лет женщине обычно есть что вспомнить о бурной молодости, а я похожа на выпускницу Института благородных девиц, отданную под крылышко супруга сразу после окончания учебы. В каком-то смысле так оно и есть. Выскочив замуж на первом курсе института, я почти сразу же забеременела и в срок родила сына. Потом я все время разрывалась между маленьким ребенком и учебой в меде, пока Славка безуспешно пытался заниматься предпринимательством. Если не считать букетно-конфетных отношений с мальчиками до свадьбы, после Славки и до Шилова у меня случилось всего одно серьезное любовное приключение, длившееся почти два года. Я до сих пор жалею о том, что связалась с Робертом Караевым, женатым человеком, да к тому же, как потом выяснилось, и нечистым на руку^[3].

До последнего времени я всегда позволяла мужчинам выбирать меня. Собственные мои чувства и склонности хранились где-то глубоко в душе, и я предпочитала плыть по течению. Но Олега Шилова я выбрала сама – впервые за все время своего сознательного существования на свете, поэтому не сомневалась в том, что нашему идеальному браку ничто не угрожает – по крайней мере, с моей стороны. Однако все изменилось с тех пор, как в моей жизни появился этот отставной полковник военно-медицинской службы – желчный, невыносимый в своих шовинистических замашках, но тем не менее блестящий реконструктивный хирург, писатель, невероятно умный, эрудированный, проницательный… и чертовски привлекательный! Наверное, отдавая должное всем вышеперечисленным качества Лицкявичуса, я напрочь отрицала последнее, говоря себе, что такой человек ни за что не смог бы мне понравиться. Шилов – такой мягкий и теплый, добрый, честный и домовитый, – являлся воплощением мечты любой здравомыслящей женщины. До недавнего времени я считала и саму себя таковой. Теперь же, когда формально Лицкявичус перестал быть моим начальником, я спрашивала себя: что же мне делать? Я убеждала себя, что вступила в ряды ОМР по зову долга, исключительно из желания помогать людям. Однако теперь уже не имело смысла и дальше так обманываться: если бы не харизматическая личность Лицкявичуса, только бы они меня и видели! Толмачев, так внезапно занявший его место, выглядел, прямо скажем, бледно в сравнении со своим предшественником. Насколько я могла видеть, все мои коллеги отнеслись к кадровым перестановкам так же, как и я, и оставалась лишь последняя надежда на то, что Лицкявичус окончательно поправится и вице-губернатор Кропоткина сумеет отстоять его позиции перед вышестоящим начальством из Москвы. Конечно, она не слишком-то его жалует, но все же эта дама обладает достаточной долей здравого смысла, чтобы понимать: Лицкявичус – единственный в своем роде, а потому любая замена оказалась бы неравноценной. Толмачев собрал нас в первый же день своего назначения и сразу дал всем понять, кто теперь в ОМР главный. Тот разговор вызвал у меня и моих коллег весьма неприятный осадок. Выглядело все так, словно новый босс пытался самоутвердиться словесно, не имея возможности как-то иначе продемонстрировать свой авторитет. Говорил он долго и нудно, словно зачитывал некую дурацкую должностную инструкцию. К концу «лекции» я усвоила только один ее тезис, смысл которого заключался примерно в следующем: неукоснительно выполнять указания начальства, не проявляя ни малейшей инициативы, при этом шаг вправо или влево будет расценен как побег и наказан расстрелом на месте. После этого я твердо решила, что уйду из ОМР. Почему я не написала заявление сразу? Наверное, надеялась на чудо. Полагала, что там, «наверху», увидят, какую «колоду» нам поставили вместо Лицкявичуса, и уберут Толмачева сами. Однако пока что этого не произошло, и я не сомневалась, что Толмачев ни за что не уступит это место, единожды заняв его. Наверняка он надеялся если не на смерть Лицкявичуса на операционном столе, то как минимум на пожизненную потерю трудоспособности Андрея Эдуардовича. Ходили слухи, что, прослышав о выздоровлении своего предшественника, Толмачев принялся настаивать на его медицинском освидетельствовании, утверждая, что Лицкявичус не в состоянии вернуться к своим прежним обязанностям.

Поэтому сейчас я просто не могла не воспользоваться шансом увидеть бывшего босса. Я говорила себе, что просто хочу посмотреть, насколько он оправился, и можем ли мы надеяться на «свержение» Толмачева и «реставрацию» Андрея, однако в глубине души понимала, что дело не только в этом. Олегу о нашей предстоящей встрече я ничего не сказала.

К счастью, Лицкявичус выглядел вполне прилично, учитывая тяжесть перенесенной им операции. Шилов-старший, нейрохирург, оперировавший его, предупреждал, что впоследствии могут возникнуть осложнения, похожие на те, что случаются после инсультов, – нарушение или даже частичная потеря речевых и двигательных функций, проблемы с кратковременной памятью и тому подобное. К моему великому облегчению, ничего подобного не произо-шло. Но причина, по которой он меня вызвал, признаюсь, повергла меня в шок. Раби прикатил столик на колесиках, уставленный восточными сластями, памятуя о том, что они мне всегда нравились, а я все сидела с приоткрытым от изумления ртом.

– Поймите, Агния, я могу обратиться только к вам, – сказал между тем Лицкявичус. – Ведь вы уже имеете некоторый опыт…

– Но почему Леонид?! – перебила я его. – Из всех людей, кто подошел бы для выполнения подобного задания, он – самый странный выбор, вы не находите? Он же патологоанатом, а не практикующий врач! Леонид не умеет общаться с людьми, он может начать действовать так, что никто не сумеет предсказать его поступков…

– Как будто вы сами действовали иначе! – фыркнул Лицкявичус, и я, наверное, покраснела, признав справедливость этого упрека. Действительно, если бы не мои коллеги по ОМР, я едва ли выжила бы в Светлогорской больнице, пытаясь разыскать пропавших пенсионеров^[4].

– Леонид уволился из ОМР, – пояснил он. – Толмачев больше не контролирует каждый его шаг. Кроме того, только Леонид обладает всей необходимой квалификацией. Вы же понимаете, что в «Сосновом раю» не нужны хирурги-трансплантологи, как, например, Никита, а анестезиолог там всего один, и он в штате уже лет восемь. Просто счастье, что за целый месяц им не удалось найти замену убитому врачу! Это позволило мне предложить Кадреску поработать, так сказать, «за интерес», и он согласился. Вы с Леонидом похожи гораздо больше, чем может показаться с первого взгляда, – продолжил Лицкявичус. – И вы – единственная, с кем он общается более или менее легко. Не знаю, чем уж вы подкупили Кадреску, но – факт остается фактом.

– Но чего вы от меня хотите? – никак не могла я взять в толк.

– Подстрахуйте его немного.

– Каким образом?! Самой лечь в клинику?

– Ни в коем случае! Если Тоня… Антонина Рубина подозревает, что дело в «Сосновом раю» нечисто, то это может оказаться опасным. Достаточно того, что я подвергаю риску Леонида.

При повторном упоминании о таинственной Антонине я едва не вздрогнула. От меня не укрылся тот факт, что Лицкявичус назвал ее уменьшительным именем, а потом как-то сразу смутился и поспешил исправиться. Что мне о ней известно? Только то, что она – его «старая подруга». Что я вообще знаю о своем бывшем шефе? Он разведен и имеет дочь, от которой одни лишь проблемы. В последний раз она попала в мою больницу, избитая своим сожителем, которого полиция разыскивала по всему городу! А эта Антонина… Когда Лицкявичус говорил о ней, в его голосе зазвучали странные нотки, которые я истолковала как нежность. Порождены ли они ностальгией по его молодости, или… Голос Лицкявичуса вернул меня на землю.

– Я лишь хочу, чтобы вы помогли Кадреску не терять связи с внешним миром. Это для него проблема: я еще немного не в форме, а с другими коллегами он отношений не поддерживает, поэтому остаетесь только вы. Позванивайте ему, возможно, придется вам пару раз с ним встретиться, если появятся какие-то подвижки в этом деле. Чутье не должно вас обмануть: как только почувствуете опасность, сразу же сообщите мне! Кадреску и в самом деле может не заметить очевидных вещей, но вы из разговоров с ним сумеете понять, все ли в порядке. Кроме того, меня беспокоит эта его новая пассия…

– Настя?

– Вот видите, вы даже знаете ее имя, а ведь никто из нас и понятия о ней не имеет!

– Значит, вы не слишком-то внимательны, – с сарказмом заметила я, не упуская случая подколоть Лицкявчуса, мстя ему за подобные уколы в мой адрес с его стороны.

Но, похоже, сегодня Лицкявичус не был расположен к пикировкам такого рода, потому что сказал:

– Возможно, вы правы. Так как, вы согласны?

– Я не знаю, Андрей Эдуардович. Дело в том, что…

Я хотела сказать, что и сама собираюсь последовать примеру Леонида. Представляю себе, как вытянется бесцветное лицо Толмачева, когда я шлепну ему на стол заявление об уходе! Но потом мне вдруг пришло в голову, что Лицкявичус может истолковать это таким образом, что я ухожу из-за него.

– Да? Вы не договорили, Агния, – в чем дело?

– Н-нет, ни в чем, – быстро ответила я.

– Насколько я понял, вы сейчас не слишком перегружены работой. Артем Иванович говорит, что вроде бы Толмачев вас не особенно задействует?

Это уж точно! Толмачев пытался «разбить» нашу команду, тогда как Лицкявичус – до него – старался нас сплотить. Новый шеф принимал нас поодиночке или по двое, но никогда не собирал вместе всю группу. Ни на одной из встреч не присутствовал майор Карпухин, наш следователь-координатор, словно Толмачев намеренно старался оборвать нашу с ним связь. В сущности, я ничего не потеряю, выполняя просьбу Лицкявичуса, даже если мне и придется пропустить парочку этих идиотских «летучек», на которых обычно звучал только зычный голос нового руководителя Отдела!

* * *

Если Леонид работал в «Сосновом раю» в пятницу, то в ночь на субботу он обычно оставался в клинике, в своем номере на этаже для персонала: возвращаться в город ночью не имело большого смысла. Вопреки его собственным ожиданиям работа Леониду нравилась. Несмотря на то, что он имел дело с известными, очень влиятельными или просто богатыми людьми, они, как правило, вели себя достаточно адекватно и уважительно. Правда, пару раз Леонид стал свидетелем их неприятных стычек с горничными, но медицинский персонал пользовался здесь непререкаемым уважением. Как и предсказала ему пожилая дива в один из первых дней его работы здесь, за Леонидом началась настоящая охота. Изнывавшие от скуки «звезды» жадными глазами разглядывали нового доктора в надежде завязать ни к чему не обязывающий романчик, чтобы просто скоротать время. Но Леонид оставался тверд, как скалы Норвегии, а это распаляло желающих развлечься еще сильнее. Являясь на процедуры, молодые и не очень молодые девушки и даже некоторые мужчины открыто флиртовали с ним, пытаясь прощупать, насколько новичок готов нарушить строгие правила заведения. Вот и сегодня пришедшая на рефлексотерапию актриса БДТ, дама бальзаковского возраста, не слишком привлекательная, но невероятно ухоженная и манерная, тягучим писклявым голосом задавала дурацкие вопросы.

– Ой, а это не больно? – высоко поднимая вытатуированные брови, вопрошала она, всем своим видом старательно демонстрируя испуг. Интересно, она и в самом деле хорошая актриса?

– Нет, – коротко ответил Леонид, раскладывая иглы в ряд и подбирая необходимую длину рабочей части.

– А в обходном листке написано «су-джок терапия» – это что значит?

– Это разновидность тибетской акупунктуры. – Голос Леонида звучал скучно и монотонно, словно он читал лекцию в немецком университете. – В основе метода лежит система соответствия. Кисть и стопа подобны человеческому телу: большой палец – голова и шея; указательный и мизинец – руки; средний и безымянный – ноги; тыльная сторона кисти – спина и так далее.

– О! – озадаченно произнесла актриса – то ли потому, что мало что поняла, то ли из-за укола иглы, мастерски введенной Кадреску. – И это действительно помогает?

– Если в какой-то области есть патологический процесс, то сигнал направляется из пораженных органов или частей тела в точки их соответствия на стопах и на кистях. В момент стимуляции таких точек с помощью особых игл, тепла, света и гомеопатических препаратов возникает лечебная волна, которая оказывает нормализующее влияние на заболевшие органы.

– А это не опасно? – не унималась женщина.

– Ни в коей мере, – спокойно, но уже начиная раздражаться, ответил Леонид: она вполне могла почитать о су-джок терапии в брошюре, выдаваемой каждому «гостю» клиники. Кроме того, из «истории пребывания» (так здесь именовали историю болезни) актрисы в «Сосновом раю» он выяснил, что эта процедура – одна из последних, что означает ее достаточно хорошее знакомство с иглоукалыванием и рефлексотерапией вообще. – Мы используем иглы очень маленького размера, чтобы не повредить сосудистые и нервные сплетения на кисти и стопе.

– А я не получу заражение крови случайно? Ведь эти иголки… китайские, да?

– Мать моя, женщина! – еле слышно выругался Леонид. «Может, она думает, что эти иглы куплены на вещевом рынке?» – подумал он.

– Верно, они китайские, но сделаны из металла высшего качества. Нержавеющая сталь, золотое и серебряное покрытие. Сначала игла полируется на автоматическом оборудовании, затем проводится ее затачивание. Все иглы проходят очистку ультразвуком и упаковываются полностью автоматически, что обеспечивает отсутствие любого загрязнения от соприкосновения с рукой че…

– Понятно-понятно, – вздохнула актриса, решив, что уже утомилась от этого потока информации. – Вы женаты?

Неожиданный переход от профессионального к личному настолько сбил Леонида с толку, что он едва не воткнул иглу не в то место.

– Н-нет, – пробормотал он тем не менее.

– Как же так? – оживилась дама, хотя ей и было трудновато двигаться в положении лицом вниз. – Такой симпатичный мужчина? Как-то не верится!

– А вы сами-то замужем? – сердито поинтересовался Кадреску.

– В данный момент я совершенно свободна, – промурлыкала актриса. – Мой последний, пятый, брак слегка не удался, видите ли…

То есть предыдущие четыре, надо понимать, оказались на редкость удачными? Женщина настолько утомила Леонида, что к концу получасовой процедуры он чувствовал себя как изношенный до дыр башмак в тележке старьевщика. К счастью, в этот день она оказалась последней пациенткой, и он ощутил настоятельную необходимость прогуляться в спортзал. Часы показывали половину десятого, и можно не бояться наткнуться на «гостей»: после ужина они обычно разбредаются по своим комнатам смотреть телевизор или выходят в сад, погулять и поиграть в карты или настольный теннис. Как и ожидалось, гимнастический зал обезлюдел, и Леонид с наслаждением принялся за тренировку. Ему не требовались услуги тренера: за пятнадцать лет регулярных занятий Кадреску досконально изучил каждую мышцу собственного тела. Он знал, какую нагрузку им следует давать, на каких именно тренажерах развиваются трицепс, бицепс, продольные и поперечные мышцы. За все эти годы он не пропустил ни единого дня занятий, за исключением двух недель, проведенных в больнице во время тяжелого воспаления легких. Стероидов Леонид не принимал, а потому не превратился в бесформенную груду литых мышц, на которой любой костюм сидит, как кусок мешковины на стоге сена. Его длинное тело с широкими покатыми плечами и тонкой талией танцора было сильным, жилистым и с анатомической точки зрения безупречным.