Ирина Градова
Предложение, от которого не отказываются…
– Честно говоря, – проговорил между тем зав, – я понятия не имею, что делать!
Столь откровенное признание заставило Алину испытать чувство благодарности к человеку, старше нее и выше по положению, который удостоил ее доверием настолько, что высказал вслух свою неуверенность. Начальство редко позволяет себе проявлять слабость в присутствии подчиненных, но Мономах знал, каким уважением пользуется у персонала, а потому не боялся время от времени показать свою «человеческую» сущность.
– Надо вытаскивать сломанный протез, – продолжал Мономах. – Это однозначно, но что делать потом?
– Есть надежда, что ее примут в травму? – робко спросила Алина. – Ведь, в сущности, Суворова – их пациентка!
– Сомневаюсь, что это произойдет. Кроме того, бесплатных эндопротезов все равно нет, хоть в травме, хоть у нас!
Алина не могла избежать слухов, гуляющих по больнице, поэтому знала, что у Мономаха проблемы с главным. Также она знала, что зав травматологией – друг Муратова. Алина была девушкой достаточно сообразительной, чтобы сделать верные выводы.
– Я так понимаю, что квот в этом году не будет? – снова начала она.
– Квоты могут появиться, – со вздохом ответил зав, – но Суворова ждать не может: если мы извлечем протез, нужно его заменить сразу. В противном случае женщина останется в лежачем положении надолго, а родни, которая могла бы о ней позаботиться, нет.
– А как насчет соцработника?
– Соцработник может купить продуктов и приготовить еду, но он не станет выносить горшки и делать то, что входит в обязанности сиделки. Кроме того, Суворова не считала нужным в свое время позаботиться о назначении ей соцработника. Я звонил в Комитет и просил предоставить квоту ввиду чрезвычайных обстоятельств, но мне отказали: ждут денег из Москвы, заначек нет.
Оказывается, за время своего кажущегося бездействия Мономах сделал все возможное, чтобы найти способ помочь Суворовой!
– Извините, Владимир Всеволодович, – пробормотала она. – Я думала…
– Ты думала, что я тут штаны зазря просиживаю?
В его глазах заплясали огоньки веселья. Лицо при этом оставалось серьезным, и девушка засомневалась, не почудилось ли ей.
– Нет, но я…
– На самом деле я рад, что ты зашла.
– Правда?
– Это говорит о том, что тебе не все равно. Современная молодежь… черт, я рассуждаю, как старик, да?
– Что вы, вовсе нет! – поторопилась возразить Алина. – Так что вы все-таки намерены делать?
– Попытаюсь подержать Суворову какое-то время после операции, а потом, может, удастся перекинуть ее в другое отделение – скажем, в кардиологию? В конце концов, за ней будет обеспечен уход. А там, глядишь… Погоди, не уходи: у меня вопрос о Гальперине.
– Что вы хотите знать, Владимир Всеволодович?
– Он не слишком тебя достает?
– Не слишком, – улыбнулась она. – И потом, в таких тяжелых случаях характер частенько портится!
– Гальперин всегда был засран… в смысле, он всегда был дрянью.
– Вы раньше были с ним знакомы?
– Не лично.
Она надеялась, что Мономах продолжит, но он не счел возможным обсуждать свои источники информации с подчиненной.
– Ты – единственный человек, который с ним поладил, – добавил он. – Все, кто до тебя пытался ухаживать за адвокатом, были изгнаны из палаты с позором!
– Разве я не первая?
Это стало для нее новостью.
– До тебя были Татьяна и Ольга.
– Татьяна была платной сиделкой Гальперина?!
– Ровно три часа: он устроил скандал, требуя ее заменить. Слава богу, скоро он выписывается!
– Домой, умирать?
– Я – хирург, Алина, – ответил на это Мономах. – Не бог, понимаешь? Операция ему не показана, и у него здоровое сердце, несмотря на то, что организм разрушается раком. Мы сделали все, что зависело от нас, а теперь им должен заниматься онколог. У тебя все?
* * *
– Вы не можете этого требовать!
С этими словами Георгий ворвался в кабинет адвоката Арнаутовой. В руке он держал изрядно помятый файл с бумагами, лицо его полыхало гневом. Алина сжалась в комочек на стуле, мечтая сделаться невидимой. Арнаутова предупреждала, что реакция экс-супруга не заставит себя ждать. Позади Георгия маячила мужская фигура. Алина предположила, что это – адвокат бывшего мужа.
– Дверь! – спокойно произнесла Арнаутова.
– Что?! – злобно сверкнув глазами, переспросил Георгий.
– Дверь прикройте за собой.
– Да я…
Не дожидаясь, пока клиент выскажется, юрист Георгия сделал то, о чем просила Арнаутова.
– Благодарю, – ровным голосом сказала она. – Присаживайтесь.
– Нет уж, я лучше постою! – рявкнул Георгий.
– Как угодно. Тогда вы, – обратилась она к сопровождающему его мужчине. – Простите, мы не знакомы?
– Юрий Олегович Буряк, – представился тот. – К вашим услугам, – добавил он после паузы. Фраза прозвучала старомодно и даже неуместно в данных обстоятельствах.
– Замечательно, – равнодушно отреагировала Арнаутова. – Я так понимаю, у вас имеются возражения в отношении наших предложений?
– Возражения?! – взревел Георгий. – Какое отношение она, – он ткнул пальцем в сторону Алины, – имеет к моим разработкам? Это – интеллектуальная собственность!
Алина отметила, что он обращается не к ней, а к Арнаутовой, понимая, что весь этот абсурд не может исходить от его тихой жены, не обладающей достаточным умом даже для того, чтобы постичь коварные замыслы своего адвоката.
– Согласна, – перебила Арнаутова. – Интеллектуальная собственность. Запатентованная, заметьте! – Алина увидела, как с адвоката Георгия сползает маска безразличной самоуверенности.
– Ну и что? – с вызовом спросил Георгий, не обращая внимания на громкие покашливания своего представителя. – У меня все по закону. Я плачу налоги…
– Рада за вас, – холодно прервала его Арнаутова. – Только я – не налоговая инспекция. Я представляю вашу бывшую супругу и могу доказать, что ее притязания правомерны.
– Что это значит?
– Вы законопослушный гражданин, – со змеиной улыбкой продолжала Арнаутова. – Поэтому вы зарегистрировали ваши разработки в «Роспатенте».
– И?
– Я проверила даты, когда вы это сделали: они относятся к периоду вашего брака с моей доверительницей. Это означает, что ей принадлежит половина дохода от всех игр, оформленных в вашу собственность до развода.
Георгий выглядел ошарашенным.
– Это правда? – спросил он своего адвоката. Выражение лица последнего не сулило ничего хорошего.
– По сути, – крякнул он, – так и есть.
– Алина, а ты-то чего молчишь? – внезапно решил почтить вниманием бывшую жену Георгий. У него не осталось аргументов, и он пытался воззвать к ее природному человеколюбию. – Ты же ни в малейшей степени не приложила руку к тому, чем я занимаюсь – как ты можешь выдвигать столь абсурдные требования?!
Но Алина и рта раскрыть не успела.
– Вы не правы, Георгий Петрович, – вместо нее ответила Арнаутова. – Ваша экс-супруга – женщина в высшей степени разумная и, не побоюсь этого слова, милосердная. Она вовсе не желает вас обобрать… Хотя, если подумать, много бы игр вы создали, если бы ваши вещи не были заботливо выстираны, еда приготовлена, а в доме не царил порядок? Если бы ваш сын не получал должного ухода и образования? А ведь эти обязанности целиком лежали на моей доверительнице! Она делала ваше существование комфортным. Почему мужчины никогда не в состоянии этого оценить?
Во время воспитательно-просветительской речи адвоката на лице Георгия отражалась целая буря эмоций. Алина вдруг поняла, что для ее бывшего выводы, сделанные Арнаутовой, стали откровением. Он искренне считал, что обязан своему успеху исключительно собственной персоне, и сейчас, возможно, его настигло озарение.
– Вы когда-нибудь задумывались над тем, кто убирает мусор, Георгий Петрович? – продолжала между тем Арнаутова.
– Что?
– Ну кто не позволяет вам зарасти грязью и откачивает ваше дерьмо в канализацию? Сравнение не самое лестное для вашей бывшей жены, но оно позволяет вникнуть в суть. Представьте, что мусорщики и ассенизаторы забастовали и отказались выполнять свою работу – как думаете, сколько времени вы продержитесь? Алина не бастовала, не отлынивала от своих обязанностей, хотя и сама работала. А вы, когда вдруг решили изменить свою жизнь, почему-то забыли об ответственности. И главное, о сыне, который нуждается как в вашей моральной, так и материальной поддержке! Сколько раз со времени развода вы навестили его, подарили подарок, позвонили по телефону спросить, как дела? У вас существует устная договоренность о финансовом обеспечении ребенка. Выполняете ли вы ее, Георгий Петрович?
Георгий молчал. Алина не знала, делал он это из-за отсутствия аргументов или на самом деле испытывал что-то вроде стыда.
Буряк громко кашлянул, привлекая внимание присутствующих.
– Все это очень интересно, Людмила Семеновна, – проговорил он, – но нельзя ли ближе к делу?
– Я как раз к этому подхожу, – невозмутимо отозвалась адвокат. – Моя доверительница не желает наказывать вас, она лишь просит то, что принадлежит ей по праву. Насколько мне удалось узнать, у вас, Георгий Петрович, есть недвижимость. Во-первых, квартира в центре города, где ваша семья проживала до того, как вы выдворили их в коммуналку. Вам хоть раз пришло в голову поинтересоваться, что за контингент проживает на этой жилплощади и не опасно ли малолетнему ребенку оказаться в таком окружении? Ну да ладно, сейчас речь не о том. Думаю, будет справедливо, если вы вернете бывшей семье жилье. Вот тут написано, чего еще мы хотим. – Арнаутова передала адвокату два листка печатного текста. – Да и, самое главное: вы откажетесь от попыток изменить место жительства сына, это – жалкая месть, а трюк с «налетом» органов опеки в отсутствие моей клиентки и вовсе ни в какие ворота не лезет! В качестве ответного шага моя доверительница откажется от притязаний на вашу интеллектуальную собственность.
– Да вы шутите! – не сдержался Буряк, пробежав глазами документ.
– Всего лишь фиксированная сумма алиментов, – пожала плечами Арнаутова. – Тут гораздо меньше, чем назначит суд, если мы туда обратимся. Мне известен ваш ежемесячный доход, Георгий Петрович!
– Интересно, кто предоставил вам сведения? – нахмурился Буряк. – Они получены противозаконным путем…
– Вам придется это доказать. Если вы решите инициировать расследование, представляете, какое долгое разбирательство вас ожидает? Не говоря уже о том, что налоговая станет проверять каждую строчку ваших доходов. Рано или поздно выяснится, что вы недоплачиваете в бюджет, а также то, каким образом вы заполучили справку о доходах, которую так недальновидно выслали мне в начале нашего общения. Сколько там – тридцать пять тысяч в месяц, кажется? Вы в курсе, Георгий Петрович, что за подделку документов существует статья? Если нет, то господин Буряк вас просветит.
– Хорошо, хорошо! – с тяжелым вздохом произнес Георгий, вновь обретая дар речи. – Допустим, я соглашусь. Где гарантии, что впоследствии Алина не захочет изменить условия?
– А мы составим соглашение, – ответила Арнаутова и снова полезла в папку с феями. – Вот, я тут кое-что набросала. – Она пасанула ему несколько листков через стол. – Думаю, вашему адвокату стоит ознакомиться!
Когда мужчины покинули кабинет, Алине показалось, что воздух разрядился, тогда как до этого она буквально кожей ощущала напряжение.
– А вы не слишком… того, Людмила Семеновна? – несмело спросила она.
– Бросьте, Алина: вы же не жизни его лишаете! Учтите на будущее: всегда нужно просить заведомо больше, чем можно получить. Скромность хороша в сказках. В обычной жизни это – отнюдь не добродетель. Люди, которые не решаются выдвигать требования, остаются у разбитого корыта и до конца жизни жалеют себя, превращаясь в неудачников. Не становитесь одной из них! Помните наш девиз?
– Пленных не брать?
– Именно!
* * *
Ужин у родителей обещал стать сущей пыткой. Мать заставила Алсу переодеться в платье в национальном татарском стиле. Сама Алсу предпочитала джинсы, когда речь шла о неформальной обстановке, и брюки и блузки, если намечалось что-то более торжественное. Предполагая второе, она надела к родителям черные слаксы и белую блузу, решив, что выглядит вполне респектабельно. Однако мать считала иначе, и спорить с ней, в то время как в гостиной уже заседали гости, не имело смысла. Зато появление Алсу произвело фурор. Дядя Ренат, восхищенно цокая языком, вскочил с места и кинулся к ней с распростертыми объятиями, приговаривая:
– Султанша! Шахиня! Махарани!
Алсу, дежурно улыбаясь, позволила ему повращать себя вокруг собственной оси, дабы рассмотреть во всей красе платье и вышивку. Она знала дядю Рената с детства, как и его сына Ильдара. Ильдар на семь лет старше и, как подозревала Алсу, понятия не имел о ее существовании: когда они встречались в гостях или на праздниках, он едва удостаивал ее взглядом. Во всяком случае, так было до того, как он уехал учиться в Кембридж. С тех пор они не виделись. Время от времени Алсу слышала от родителей, что Ильдар работает с отцом в его фирме, занимающейся медицинским оборудованием, но это мало ее интересовало: он был человеком из детства, кем-то, чей образ ассоциировался с куклами Барби и тортом на день рождения – и только.
– Как же ты изменилась! – воскликнул Ильдар, когда дядя Ренат вдоволь на нее насмотрелся и позволил взглянуть и остальным присутствующим. – Ты была такая маленькая! – Стоя на каблуках, Алсу оказалась выше него.
– Дети растут, знаешь ли, – хмыкнула она, разглядывая того, кто всегда пренебрегал ее обществом. Ильдар тоже изменился. Несмотря на то, что ему всего тридцать четыре, под отлично сшитым пиджаком явственно обозначилось брюшко. Волосы все еще густые, но, если судить по почти голому черепу дяди Рената, ненадолго. Красотой Ильдар не отличался, но ухоженность и качественная одежда компенсировали недостаток природной привлекательности. Он отодвинул стул, чтобы Алсу могла присесть.
Обед прошел в разговорах о бизнесе дяди Рената и грядущем папином повышении в Комитете по здравоохранению. Ильдар выглядел заинтересованным, однако умудрялся следить за тем, чтобы ее тарелка оставалось полной. После ужина он пригласил Алсу прогуляться. Она собиралась отказаться, но поймала предупреждающий материнский взгляд и согласилась.
– Что ты так на меня смотришь? – спросила она, прервав свою речь. Они уже около часа бродили по набережной, глядя на отражающиеся в гладкой воде неярко горящие фонари на фоне светлого майского неба.
– Да вот, любуюсь, – усмехнулся Ильдар. – И удивляюсь.
– Чему? – нахмурилась Алсу, ожидая подвоха.
– Пока я пытался заинтересовать тебя беседами об Англии, театре и поэзии, ты молчала и делала вид, что увлеченно слушаешь. Но стоило спросить о работе, как ты стала невероятно разговорчивой!
– Извини, – пробормотала она смущенно.
– Да нет, все нормально, – отмахнулся Ильдар. – Прекрасно, когда человек любит свою работу.
– А ты разве не любишь?
– Я всегда знал, что стану работать с отцом. Меня все устраивает: хорошая зарплата, общение с приличными людьми. Офис опять же шикарный! – Он улыбнулся, демонстрируя отличную работу стоматолога.
– А чем бы ты хотел заниматься? – поинтересовалась Алсу, переводя взгляд на воду и их колеблющиеся отражения в ней на фоне фонарных столбов. – В смысле, если бы не работал с дядей Ренатом?
– Чем? – Ильдар выглядел озадаченным. – Ну я рисую неплохо… Даже художественную школу окончил когда-то, представляешь?
– Рисуешь в свободное время?
– Нет.
– Почему?
– Наверное, настроение пропало… Но я бы нарисовал тебя. Что скажешь?
– Меня?! – растерялась Алсу. Предложение позировать для портрета означало повторные встречи, а она ничего подобного не планировала. Алсу выполняла дочерний долг, угождая родителям – только и всего!
– Ты отлично получишься, – добавил Ильдар, глядя на нее так, словно прикидывал в уме композицию будущей картины. – В том платье, которое было на тебе за ужином. – Алсу перед прогулкой переоделась в брюки и блузку, в которых пришла к родителям.
– Я не знаю, честно… – пробормотала она, тщетно пытаясь придумать отговорку.
– Ты много работаешь, я понимаю, – кивнул Ильдар. – Но пару-то часов хотя бы раз в неделю выкроишь? Твоим маме с папой понравится. Они могут повесить тебя в гостиной… то есть твой портрет, конечно!
Надо было срочно переводить разговор в другое русло, но Ильдар вдруг задал неожиданный вопрос:
– А этот Мономах, он что, и в самом деле так крут, как ты описываешь?
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто ты через слово о нем упоминаешь. Он же вроде не твой начальник?
– Он зав ТОН… то есть травматолого-ортопедическо-нейрохирургическим отделением, – ответила Алсу. – Но нам часто приходится общаться. По работе. И – да, он крут. Лучший хирург в больнице. К нему со всего города народ просится!
– Молодой или старый?
– Ему сорок шесть.
– Надо же!
– В смысле?
– Ты так сразу ответила…
– Все в больнице знают, сколько лет Мономаху, – пожала плечами Алсу. – Он же этого не скрывает! Пошли домой, а? Холодно что-то.
* * *
Ольга Суворова испуганно таращилась на мужчину и женщину в белых халатах, пришедших к ней с визитом. Один – еще куда ни шло, но присутствие двоих говорило о том, что дела плохи. Особенно если принять во внимание факт, что мужчина – заведующий отделением.
– Ольга Викторовна, я назначил операцию на завтрашнее утро! – бодро объявил Князев. – Это, – он кивнул на молодую докторшу, – кардиолог, которая приглашена оценить состояние вашего сердца. Ее зовут Алсу Азатовна Кайсарова.
– Операцию? – тяжело сглотнув, переспросила осипшим голосом пациентка. – Я тут с сестричкой разговаривала, она сказала, что квот нет…
– Пока нет, – кивнул зав, и вокруг его плотно сжатых губ обозначились складки. – Но мы будем пытаться решить проблему.
– Будете пытаться? Но я же не смогу ходить, если вы вынете протез!
– Ольга Викторовна, давайте будем реалистами: разве сейчас вы ходить в состоянии?
– Но вы не переживайте, – вмешалась кардиолог. – После операции полежите здесь, а потом мы переведем вас в кардиологию. Или еще куда-нибудь, где вы сможете дождаться квоты.
– А если не дождусь? – тихо спросила Ольга. – Что, если квот не будет?
– Такого не случится! – резко ответил Князев. – Даже если не будет потока квот, то единичные все равно спустят, а мы поставим вас на очередь как наиболее нуждающуюся. Да, к вам еще анестезиолог зайдет, – добавил он. – Все будет в порядке!
Вот за что Алсу уважала Мономаха, так это за его отношение к пациентам. Несмотря на годы работы, которая кого хочешь заставит очерстветь душой, он порой проявлял участливость, не свойственную медикам в целом, а хирургам – в особенности. Им подавай обездвиженное тело, которое можно резать (для его же блага, само собой). Если «тело» способно открывать рот, задавать вопросы и высказывать опасения, они теряются и начинают вести себя вызывающе, что пациент вполне способен оценить как грубость. Сочувствие к пациенту нынче не в моде; фильмы типа «Доктора Хауса» тоже внесли свою лепту, и врачи предпочитают бравировать профессионализмом, принося ему в жертву человечность. Но кто, в конце концов, более всего достоин сочувствия, как не прикованный к постели человек, находящийся целиком во власти людей в белых халатах?
– Все хорошо, – ободряюще сказала она, проводив Мономаха до выхода из палаты. – Я поговорила с Полиной Геннадьевной…
– Я не сомневаюсь в высоких душевных качествах вашей заведующей, – перебил Мономах.
– Но в чем же тогда дело?
– Главный интересовался делами Суворовой.
– Если он так заинтересован, почему не устроил ее на травматологию?
– Пути начальства неисповедимы! Алсу Азатовна, займитесь пациенткой: если все в порядке, завтра утром я ее прооперирую, а дальше – как судьба распорядится.
С этими словами Мономах вышел, едва не врезавшись в медбрата, который перетаскивал по коридору сразу несколько стоек с капельницами.
– Черт! – выругался он. – Глаза у тебя есть, Алексей?!
– Простите, Владимир Всеволодович! – забормотал паренек, густо краснея под свирепым взглядом зава. У него был такой виноватый вид, что вся злость Мономаха испарилась.
– Не бери в голову, – проговорил он. – Не стоит таскать такой «букет» по всему отделению. – Он кивком указал на стойки, которые медбрат с трудом пытался удержать в двух руках, уберегая от падения. – Лучше несколько раз сходить, верно?
Паренек кивнул, обрадованный, что не пришлось оправдываться. Не все врачи в отделении отличались мягким нравом, и порой ему доставалось.
Проводив взглядом спину зава, Алсу вернулась к койке пациентки, ожидающей ее вердикта. За ней, гремя стойками, семенил медбрат.
* * *
Алина даже надеяться не могла, что все разрешится так скоро: вот она стоит в своей квартире и не знает, кого благодарить больше – судьбу, Гальперина или Арнаутову.
Единственное, что огорчало, – это ощущение пустоты: Георгий не смог отказать себе в удовольствии во второй раз лишить бывшую жену мебели. Русик уже пронесся по комнатам, изображая маленький самолет.
– Надо было оговорить обстановку в соглашении, – пробормотала адвокат, оглядывая пустое пространство. – И как я не догадалась?
– Бросьте, Людмила Семеновна, это же такая ерунда! – воскликнула Алина, сияя. – Мебель можно купить!
– Точно, – согласилась адвокат. – Правда, денег в ближайшее время вы не увидите: адвокат вашего экс-супруга пытается уменьшить сумму алиментов, но квартиру им отдать пришлось сразу.
– Все благодаря вам!
– Я получаю свои двадцать процентов, не забывайте!
Еще раз окинув орлиным взором пространство, Арнаутова направилась к выходу. У порога она обернулась со словами:
– Если позволите, дам вам один совет. – Алину удивило, что на обычно самоуверенном лице адвокатессы обозначилась нерешительность. – Что бы Гальперин у вас ни попросил взамен своей услуги, десять раз подумайте, прежде чем соглашаться!
– Он может попросить о чем-то плохом?
– Вы кажетесь неглупой и должны понимать, что просто так ничего не делается. Если бы то, чего он от вас хочет, было легко получить, Гальперин и не посмотрел бы в вашу сторону. Значит, это определенно что-то плохое. Он – страшный человек, Алина, а вовсе не добрый дядечка, пекущийся о вашем благополучии. Он сказал вам об условиях?
– В общих чертах, – пробормотала девушка, ощущая неприятный холодок.
– Время намеков прошло. Услуга оказана, и, как бы пафосно это ни звучало, сделка с дьяволом заключена. Вам придется выбирать, выполнять условия или нет. Но, боюсь, выбора вам Гальперин не оставит: он всегда добьется желаемого. Даже с того света!
Сказав это, Арнаутова распахнула дверь и шагнула на лестничную площадку. Алина тихонько прикрыла дверь и пошла в гостиную, где Русик увлеченно разбирал сумку с игрушками.
* * *
– Я хочу знать, как такое могло произойти! – бушевал Муратов. Он даже соизволил выдернуть из кресла свой увесистый зад, чтобы нависнуть над сидящим перед ним Мономахом. – Как женщина, признанная достаточно здоровой, могла умереть в реанимации после успешной операции?
– Пожилая женщина, – устало уточнил Мономах. – Инфаркт, что поделаешь!
– А вы вызвали специалиста из кардиохирургии? Может, это его косяк?
– Кардиолог ни при чем. У Суворовой была неплохая кардиограмма, в соответствии с возрастом. Но любое хирургическое вмешательство чревато риском: даже удаление гланд может закончиться смертью!
– Не надо читать мне лекцию по хирургии! – огрызнулся Муратов. – Хорошо еще, что она не на столе умерла! Вы уверены, что должным образом подготовили пациентку к операции? Может, следовало подождать…
– Ждать было нельзя, – перебил Мономах. – У нее в бедре болтался сломанный протез, и его требовалось удалить во избежание необратимых последствий!
– Куда уж необратимее, это ведь мне придется отбиваться от родственников старушки, а не вам!
– Нет у нее родственников. Во всяком случае, никто ее не навещал, и даже оформить индивидуальную программу реабилитации оказалось некому.
– Родичей нет, когда надо помогать, а как претензии предъявлять, сразу находится целая толпа «неравнодушных»!
– Тимур Айдарович, чего вы хотите от меня?
Главный на пару мгновений задумался. А действительно, чего? Обрушивая на Мономаха свой гнев, он лишь выражал неприязнь, которую этот человек вызывал у него с первого дня на новом месте. То, что случилось, не являлось из ряда вон выходящим событием – просто пожилая женщина не перенесла операцию. Не выдержало сердце, никто не застрахован. Муратову нечего предъявить Мономаху. Во всяком случае, пока.
– Идите, – подавив вздох разочарования, сказал он хирургу. – И молитесь, чтобы у этой вашей Суворовой не обнаружилась родня, жаждущая мести!
Выйдя за дверь, Мономах почувствовал, что ему катастрофически не хватает воздуха. Такое случалось каждый раз, когда приходилось общаться с Муратовым, который словно бы поглощал вокруг себя кислород, погружая окружающих в вакуум. Игнорируя свободный лифт, гостеприимно раскрывший перед ним створки, он распахнул дверь на лестницу и бегом преодолел несколько пролетов. Под самой крышей бывший главврач оборудовал что-то вроде зимнего сада. Небольшое светлое помещение украшали растения в кадках и репродукции картин итальянских художников с видами Неаполя. Интересный выбор, если учесть, что экс-главный в жизни не выезжал в дальнее зарубежье. У окна примостился столик с электрическим чайником и кофеваркой, а в ящиках лежали чашки и пластиковые стаканчики. С самого начала повелось, что сюда приходили только врачи. Младший и средний медицинский персонал даже не пытался переступить порог, хотя официального запрета не существовало. Кто содержал в порядке помещение и следил за запасами кофе и чая, Мономах понятия не имел, да и пользовался этим «оазисом» лишь в крайних случаях, когда необходимо укрыться от любопытных глаз. Как раз сейчас ему требовалось побыть в одиночестве. Без того, чтобы кто-то барабанил в дверь с вопросами и проблемами, без телефонных звонков и визитов пациентов.
Раздвинув французское окно, Мономах шагнул на крышу и опустился на нагретую солнцем металлическую поверхность. Его соседями оказались голуби, принимающие солнечные ванны, да чайки, носившиеся над балконами в ожидании подачек. Прислонившись спиной к стене, Мономах прикрыл глаза и попытался сосредоточиться. Почему она умерла? Он столько сделал, чтобы облегчить ей существование! Договорился о переводе в кардиологию, напряг народ из сестринского ухода, чтобы подвинули очередь для остро нуждающейся – и каков результат? Мономах не переставал спрашивать себя, почему так переживает. В конце концов, не впервые он теряет пациента, а Суворова умерла даже не на столе…
– Владимир Всеволодович?
Повернув голову, он увидел стоящую в проеме окна Кайсарову. Вот уж сюрприз так сюрприз!
– Как вы меня нашли?
– Вас нет у себя, не было на обходе, и я знала, что вас вызывали к Муратову.
– Больница большая!
– Я и сама прихожу сюда, когда мне плохо.
– Значит, вы в курсе?
– Разумеется, и с себя вины не снимаю…
– Да бросьте, при чем тут вы! Кардиограмма была нормальная, ее диабет не препятствовал операции…
– Тогда почему вы здесь?
– Вы правы, меня здесь быть не должно, – кивнул Мономах, поднимаясь на ноги и подходя к окну. Алсу посторонилась, пропуская его внутрь.
– Я пришла не для того, чтобы вас прогнать!
– А для чего вы пришли – посочувствовать?
– Я понимаю, что случившееся дает Муратову козырь против вас. И разве я, как и почти все в больнице, не в курсе, что он спит и видит, как бы вас выдавить?
– Да вам-то какое дело? – пожал плечами Мономах. – Вы вообще из другого отделения!
– То есть мне должно быть наплевать? – вскинула красиво очерченные брови девушка.
Мономах стоял к ней так близко, что невольно в голову пришла странная мысль: они никогда не находились на столь коротком расстоянии друг от друга. Обычно беседовали на бегу, в коридорах, у него в кабинете или в палате, в присутствии посторонних. Он мог рассмотреть ее темные глаза, полные губы и тонкий нос с нервно раздувающимися ноздрями.
Она первой его поцеловала. Мономах сделал то, что и любой здоровый мужчина – ответил на поцелуй со всей страстью, на какую был способен, подогреваемой злостью на себя, на Муратова и даже на несчастную покойную Суворову.
Скрипнула, открываясь, дверь. Алсу и Мономах отпрянули друг от друга так стремительно, словно между ними из-под земли внезапно вырвался столб огня.
– Ой, простите! – раздался скрипучий голос. – Я думала, тут никого…
Маленькая женщина в белом халате, согбенная тяжестью лет и, видимо, прогрессирующим заболеванием суставов, проскользнула в проем, держа в руке туго набитый пакет.
– Я принесла чай и кофе! – добавила она, словно пытаясь оправдать свое появление. – И сахар.
И незнакомка принялась деловито хозяйничать у тумбочки, раскладывая принесенное добро.
– Думаю, мне пора, – пробормотал Мономах и попятился к двери. – Пациенты ждут.
Чтобы сгладить неловкость ситуации, Алсу сказала, обращаясь к женщине:
– Так, значит, это вы пополняете запасы провизии?
– Точно, – кивнула та. – Меня обычно не замечают, ведь я стараюсь приходить, когда здесь пусто. Извините, коли потревожила!
– Нет-нет, что вы! – поспешила опровергнуть предположение Алсу. – Мы просто разговаривали. Случайно, знаете ли, столкнулись.
– Ну да, ну да, – понимающе закивала незнакомка. – Конечно же, случайно, ну да…
Чувствуя, что краснеет, Алсу направилась к выходу. «Маркитантка» на нее не смотрела, расставляя на тумбочке упаковки с пластиковыми кофейными стаканчиками.
* * *
Все валилось из рук. Алина сама не понимала, почему так переживает, ведь она почти не знала эту пациентку – так, перекинулась парой слов. Утром девушка видела Мономаха лишь мельком, но не могла не заметить, что он выглядел не лучшим образом. Все в отделении знали, что его вызывали «на ковер» к главному, а это уж точно ничего хорошего не сулило.
– Эй, вы что, ополоумели?!
Раздраженный окрик вернул Алину к действительности. В тазике, который держал под собственным подбородком Гальперин, расплывались кровавые разводы.
– Ой, извините! – всполошилась девушка.
Гальперин требовал, чтобы она брила его опасной бритвой – он, видите ли, так привык и своих привычек менять не собирался. Каждая процедура становилась для Алины пыткой, и она вздыхала с облегчением, только когда заканчивала. Но в этот раз ее мысли занимала трагическая смерть пациентки, и она, должно быть, отвлеклась.
– Я сейчас все исправлю! – сказала Алина, вскакивая.
– Исправит она! – проревел Гальперин, и девушка застыла с бритвой в руке, напуганная неожиданным взрывом гнева адвоката. – Руки у вас, что, из задницы растут?!
– Простите, я… – пролепетала она.
– Закрой рот, идиотка! Пошла вон отсюда! И пусть придет кто-нибудь с мозгами!
Вылетев за дверь, Алина привалилась к ней всем телом, сжимая в руках тазик. Что на него нашло? Ну да, Гальперин не самый милый человек на свете, но подобного поведения он себе еще ни разу не позволял. Мог отпустить язвительное замечание – на грани оскорбления, возможно, но эту самую грань он умудрялся не переступать. Скорее всего, сказывалась профессиональная осторожность. Но Гальперин только что обозвал ее идиоткой!
