Ирина Градова
Предложение, от которого не отказываются…

Полная версия

© Градова И., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

Пролог

Вода в бассейне вдруг стала слишком холодной. Неприятное ощущение. И свет режет глаза, хотя он и приглушил его, прежде чем приступить к водным процедурам. Грудь сдавил спазм. Этого не должно было случиться, ведь всего полчаса назад он принял лекарства, а они никогда его не подводили! И все же медицинское образование подсказывало, что пора «на берег». Завтра нужно позвонить врачу и сказать, что… что… черт, о чем это он? Мысли путались, и он попытался глубоко вдохнуть. Не вышло: грудная клетка будто свинцом налилась. Нет, скорее в нее словно напихали ваты… Он судорожно заработал руками, чувствуя, как левая сторона, начиная со ступней, немеет. Надо успеть доплыть до бортика…

Скрипнула, отворяясь, дверь. Слава богу, кому-то вздумалось спуститься в бассейн, и он получит помощь! Бортик находился всего в полуметре от пальцев, но как же трудно дотянуться… Голова отяжелела, и он тщетно пытался поднять ее, чтобы посмотреть вверх. В дрожащей воде, ставшей практически ледяной, отразились лица. Два лица. Почему они не двигаются, неужели не видят, что с ним беда? Он хотел закричать, но голос отказывался повиноваться. Тело внезапно стало неповоротливым, будто бы чужим, и лишь глаза и мозг, хотя и затуманенные болью, продолжали функционировать.

Ему удалось уцепиться кончиками пальцев за гладкий кафель, и он попытался вдохнуть. Вроде получилось… И тут что-то надавило на его макушку и толкнуло вниз. Он не успел закрыть рот и хлебнул изрядную порцию хлорированной воды. Как же она отвратительна на вкус! Его руки поднялись над водой, хватаясь за воздух. Что происходит?! Он уже почти поднялся к поверхности, когда чья-то сильная рука вновь погрузила его в бассейн, не позволив набрать в легкие воздуха. Вместо этого туда потоком хлынула вода, выдавливая остатки кислорода, причиняя адскую боль, разрывая тело на тысячу частей.

Последним, что он увидел, были круглые светящиеся пятна на поверхности воды. Они становились все больше, растекаясь, разрастаясь, как ярчайшая вспышка от взрыва мегатонной бомбы…

* * *

Из смотровой выпорхнула стайка практикантов, большинство которых составляли особы женского пола. Длинноногие, гладкокожие, они сияли, глядя на возглавлявшего процессию мужчину в белом халате. Алина сглотнула предательски застрявший в горле комок – не на одну нее Севан Мейроян производил сильное впечатление. Девчонки выпендривались друг перед другом, и становилось ясно, что двум прыщавым паренькам, как будто случайно затесавшимся в этот цветник, ничего не светит: девичьи взоры были устремлены в сторону красавчика-доктора. Он улыбался в усы, купаясь в лучах восхищения «адептов», как с легкой руки зава отделением называли практикантов Севана, словно это какая-то секта огнепоклонников. Вернее, поклонников Севана Мейрояна. Если бы даже он выглядел как Вельзевул, и тогда бы табуны женщин ходили за ним, будто загипнотизированные – он считался одним из лучших хирургов среди «молодого поколения». Но, к несчастью, Севан был красив, как восточное божество, и каждый раз, глядя на него, Алина ощущала, как душа уходит в пятки, словно она на бешеной скорости летит вниз с «американских горок». У нее и мысли не возникало, что доктор Мейроян почтит ее своим вниманием, ведь она ему не ровня. Его дед – академик Манас Мейроян, мировая знаменитость. Отец – профессор Баграт Мейроян, ректор Первого медицинского университета, блестящий нейрохирург. Не менее блестящее будущее ожидает и Севана. А кто она такая? Алина Руденко, двадцати трех лет, мать-одиночка, живущая в коммунальной квартире и подрабатывающая уходом за лежачими больными.

Севан поднял голову и посмотрел прямо на нее. Странно, он никогда не замечал Алину. Не заметил бы, даже если бы она стояла голая под водопадом в лучах заходящего солнца и пела гимн России. Его губы дрогнули в улыбке, и Алина оглянулась: наверняка за ее спиной стоял кто-то, заслуживающий его внимания. Надо же, никого! Остолбенев, Алина таращилась на Мейрояна, аккуратно отодвинувшего девчонок, чтобы расчистить себе путь к стойке постовой медсестры, возле которой она стояла.

– Алина, на два слова, – обратился он к ней, приблизившись на расстояние вытянутой руки. На нее пахнуло дорогим парфюмом. Едва заметный, тонкий аромат, отличающийся от тех, каким обычно пахнут знакомые ей мужчины. Оказывается, он помнит ее имя!

– Меня?! – в панике пробормотала Алина.

Взяв за локоть, Севан отвел ее в сторонку, в то время как взгляды практиканток ревниво сканировали обоих. Склонившись к самому ее уху, отчего у Алины перехватило дыхание, он сказал:

– Ты же занимаешься этим адвокатом, Гальпериным, верно?

Она молча кивнула, глядя на него снизу вверх. Его темно-карие, как спелая черешня, глаза, осененные длинными ресницами, такими черными и густыми, что казались подведенными тушью, смотрели прямо на нее. Никогда раньше он не подходил столь близко. Почему ноги будто ватные? Что ему от нее нужно? Кого-то убить, что-то украсть или шпионить в пользу иностранного государства? Она согласна, согласна!

– Не присмотришь за бабулей?

– За… бабулей? – пробормотала Алина.

– У нее ушиб позвоночника. Понимаешь, моя не в меру активная бабушка решила повесить новые шторы – ну не терпелось ей этим заняться, и она не стала дожидаться домашних… Она в седьмой палате лежит. Ничего опасного, но возраст, сама понимаешь!

– Что требуется от меня? – спросила Алина, надеясь, что ее голос не слишком выдает волнение.

– Не хочу, чтобы возле нее были Татьяна или Гульнара. Особенно Татьяна – хабалка она злобная, а бабуля мне дорога. Лучше, чтобы ты за ней приглядела. Не бесплатно, разумеется!

– Что вы, Севан Багратович, разве я могу взять у вас деньги?!

– Конечно, можешь! Всякий труд требует достойной оплаты, и я заплачу столько же, сколько платит Гальперин, идет?

– Но я…

– Ты занята?

– Нет, но…

– Значит, договорились, – снова улыбнулся он. – Я скажу бабуле. Ее зовут Нубар Зебетовна. Лучше запиши – бабуля не любит, когда коверкают ее имя.

С этими словами он развернулся и зашагал обратно к «цветнику», который при этом заволновался и зашелестел, словно от дуновения ветерка: «бог» возвращался к народу, и народ приветствовал его.

– Варежку закрой!

При звуке насмешливого голоса Алина обернулась. Перед ней стояла Татьяна Лагутина – та самая, которую Мейроян не хотел видеть рядом со своей бабушкой. Длинная, под метр восемьдесят, длинноногая и тонкая, словно ручка от швабры, девица не отличалась привлекательностью, однако была о собственной персоне высокого мнения, полагая себя королевой красоты. Что примечательно, ее самоуверенность передавалась окружающим, поэтому у Татьяны были полчища поклонников, ни один из которых, впрочем, не соответствовал ее запросам.

– Думаешь, ты нужна ему? – продолжала Лагутина, глядя на Алину сверху вниз, как на жука или червячка, внезапно выползшего из яблока. – Забудь! Эти мусульмане женятся только на своих!

– Он армянин… – попробовала слабо возразить Алина. Не против того, что Мейроян не воспринимает ее как женщину, а лишь против неоспоримого факта, имеющего отношение к его происхождению.

– Ну я и говорю – мусульмане, они народ своеобразный!

– Но армяне не…

– А ты чего здесь? – не дослушав, поинтересовалась Татьяна. – Не твоя же смена… А-а, «капусту» рубишь? Слушай, как ты с Гальпериным справляешься?

– Он – пациент, – пожала плечами Алина.

– Он – мозгоед! – возразила Лагутина. – Да я бы ни за какие деньги не согласилась за ним ухаживать. Два шага до могилы, а ведет себя, словно всех собирается пережить!

Бросив эту презрительную фразу, Татьяна удалилась, покачивая костлявыми бедрами, очевидно, воображая себя парусником с полотен Айвазовского. «Хорошо, когда есть выбор!» – тоскливо подумала Алина и направилась в санитарную комнату за чистыми «утками».

Полтора года назад она и сама воротила бы нос от того, чем вынуждена заниматься. На зарплату медсестры в госучреждении не проживешь, а теперь зарплата стала единственным источником ее дохода. День, когда произошла катастрофа, запечатлелся перед ее мысленным взором подобно живой картине, то и дело всплывающей в памяти. Вернувшись домой после ночной смены, Алина осторожно прикрыла дверь, чтобы не разбудить мужа и сына. Георгий сидел за кухонным столом с ноутбуком. В этом не было ничего удивительного, ведь он частенько просиживал за работой ночь, а потом отсыпался до вечера. Удивительным было выражение его лица, когда Гоша поднял голову и посмотрел на Алину – как будто у него внезапно разболелся зуб.

– Я ждал тебя, – чужим, холодным голосом проговорил он, захлопывая крышку компьютера. – Надо поговорить.

– О чем? – поинтересовалась Алина, устремляясь к кофеварке. Она любила утренние часы, когда можно посидеть за чашечкой кофе, глядя на улицу. На то, как она постепенно просыпается и оживает. Дворники, ранние пташки, катят мусорные контейнеры по гулкому асфальтовому покрытию. Люди выползают из подъездов, спеша на работу или учебу, а дети в веселом возбуждении выскакивают на детскую площадку, заполняя песочницы и карусели. Перспектива встретить утро вместе с мужем выглядела привлекательной. В последние несколько месяцев семейная жизнь не ладилась. Алина гнала от себя дурные мысли, надеясь, что все наладится и будет как раньше. Раньше – это когда Гоша не зарабатывал больших денег, и они радовались каждой малости. В их новой квартире не осталось почти ничего от прошлой жизни, разве что пара фотографий и ковер, который стараниями Алины перевезли и расстелили в комнате Русика, несмотря на ворчание Георгия о том, что ковры нынче не в моде. Новую мебель муж заказывал по каталогу. Ждали ее несколько месяцев, но он уверял, что «оно того стоит». Сама же Алина не могла понять, почему нельзя купить обычный диван тысяч за двадцать, ведь ничто не вечно и рано или поздно подлежит замене. А эти дорогущие модульные диваны, кресла и пуфики, обтянутые шелком, требуют особого ухода, к ним даже приближаться с обычным пылесосом страшно. Не говоря уже о мебели из натурального дерева – один стол в гостиной, за который можно усадить человек двенадцать, чего стоил!

С тех пор, как пошел в гору, Георгий буквально пропадал в конторе. Занимаясь разработкой компьютерных игр, он мог большую часть времени проводить дома, ведь и там есть компьютер! Однако муж предпочитал офис. Алина ни разу там не была, однако Георгий рассказывал, что полгода назад снял новое помещение с видом на Фонтанку, где он и его партнер Виталик были полновластными хозяевами. Когда Алина заикнулась, что хотела бы увидеть это «чудо» своими глазами, Гоша замял разговор. Алина с тоской вспоминала былые деньки, когда они могли часами болтать о всякой всячине, делиться новостями и беззаботно гулять в парке. У них становилось все меньше общего. После рождения Русика, привнесшего столько счастья и радости в ее жизнь, Георгий начал стремительно меняться. Сын его интересовал мало. Гораздо больше раздражал его плач, хотя малыш отличался спокойным нравом и доставлял минимум хлопот. Иногда Алина слышала произносимые сквозь зубы упреки, что с появлением ребенка она стала уделять мало времени семье. Семье – то есть мужу. Георгий не раз предлагал уйти из больницы, но Алина ненавидела просить у него деньги на хозяйство. Они оплачивали дорогую квартиру, и Георгий снимал офис в центре, который съедал целое состояние, однако свободных денег в семье не водилось. Он твердил, что они нужны на развитие бизнеса, ведь любое серьезное дело требует вложений. Алине и в голову не приходило его упрекать, поэтому она выскочила на работу через полгода после рождения Русика. Ей удалось договориться с пожилой соседкой, чтобы та приглядывала за сынишкой в ее отсутствие за умеренную плату, и быт более или менее наладился. Георгий периодически бубнил, что жене надо проводить больше времени с ребенком. Странная забота, учитывая, что сам он появлялся дома редко и общество своего ноутбука предпочитал обществу подрастающего сына… И вот теперь он хочет поговорить.

– Хорошо, – сказала она, усаживаясь напротив мужа. – О чем разговор?

– О нас, – ответил он, не отвечая на ее улыбку. – О наших отношениях.

– Знаешь, я и сама хотела…

– Можешь ты хоть раз выслушать меня молча?! – неожиданно взорвался он. – Создается впечатление, что, кроме тебя, в доме больше никого нет!

Обвинение было столь несправедливым, что Алина отшатнулась. Это ведь вокруг Георгия крутилось их семейное бытие. Все подчинялось его желаниям, его настроению, его расписанию. Она подстраивалась во избежание ссор, а он обвиняет ее в эгоизме!

– Хорошо, – проглотив обиду, согласилась она. – Говори!

– О, спасибо за разрешение, госпожа! – с едким сарказмом бросил он.

– Почему ты так со мной разговариваешь? – недоуменно спросила она.

Георгий шумно выдохнул, словно пытаясь восстановить душевное равновесие, и сухо произнес:

– Нам нужно расстаться.

Фраза, сказанная деловым тоном, оглушила Алину.

– Ч-что? – переспросила она.

– Я о разводе, – пояснил Георгий. Он произносил слова медленно, как будто она была недоразвитой или плохо понимала по-русски.

– Почему?!

– Потому что наша семейная жизнь никуда не годится. Мы почти не видимся…

– Но я делаю все, что могу! – перебила Алина. – Сократила количество ночных смен, работаю на полставки!

– Это уже неважно, – поморщился муж, глядя мимо нее, на фотографию на стене. Алине не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, что изображено на снимке – их семья из трех человек. Недавно еще счастливая.

– Я все решил, – продолжил Георгий, переводя взгляд на жену. – Давай обойдемся без скандала?

– У тебя кто-то есть? – онемевшими губами прошептала Алина фразу, которая давно крутилась на языке. Женщина не может не замечать изменений, происходящих в ее мужчине, или она должна быть абсолютно бесчувственной. Но женщина может притворяться, лгать даже самой себе, что все хорошо, в надежде, что что-то изменится. Чем Алина и занималась последние полгода.

– При чем тут это? – раздраженно ответил на ее вопрос муж. – Хотя… да, если хочешь откровенно: у меня есть другая женщина! Но это не главное. Главное то, что я больше не хочу жить с тобой, понимаешь? Мне надоело делать вид, что мы образцовая семья, надоело оправдываться за задержки на работе, за то, что не провожу время с Русланом и с тобой… Наконец, надоело, приходя домой, видеть твое лицо!

Против этого сказать было нечего. Последующие недели прошли, словно во сне. Георгий ушел, и Алина понятия не имела, где он, хоть и догадывалась. Скорее всего, живет у той, другой женщины, чье лицо не вызывает у него раздражения. Алина не пыталась бороться. Если любовь ушла, разве можно ее воскресить? Только она не ожидала, что Георгий так сильно изменится: ну хорошо, любви больше нет, но они ведь прожили вместе пять лет! Создавалось впечатление, что муж вдруг возненавидел ее, хотя она не сделала ему ничего плохого. Если бы Алина была поопытнее, то, возможно, пришла бы к выводу, что свинским отношением Георгий маскирует собственную вину. Однако Алина во всем обвиняла себя. Она распустилась, перестав наряжаться, забросила мужа, уделяя все свободное время Русику… Хотя за последнее, честно говоря, ей не стыдно. Постепенно она приходила к выводу, что идеализировала и их с Георгием отношения, и его самого. Георгий вовсе не являлся принцем на белом коне, вызволившим ее из провинции и привезшим в Санкт-Петербург. Алина прекрасно чувствовала себя в Пскове, древнем, красивом городе, где родилась и прожила большую часть жизни. Она рано лишилась матери, а отца и вовсе не знала, поэтому вырастила ее бабушка, Антонина Сергеевна Малышкина. Всю жизнь бабушка проработала поваром в школьной столовой. У нее внучка научилась готовить и печь вкуснейшие пироги и плюшки. Им принадлежал земельный участок под Псковом, где бабушка с внучкой выращивали овощи и зелень. Алина не очень любила сельское хозяйство и в будущем видела себя учителем или инженером, а никак не агрономом. Когда бабушка заболела, она пересмотрела приоритеты и решила, что медицина – гораздо более полезное занятие, нежели преподавание или экономика. Алина ходила за Антониной Сергеевной, как за маленьким ребенком, меняя подгузники, протирая губкой во избежание пролежней и строго следя за приемом лекарств. К одиннадцатому классу она окончательно сделала выбор в пользу медицинского училища. Бабушка умерла в год его окончания. За несколько месяцев до этого Алина встретила Георгия. Он приехал в Псков к родственникам. Стояла настоящая русская зима, со снегом и морозами. Собственно, зима и стала причиной их знакомства: катаясь на лыжах, Гоша сломал ногу и загремел в больницу, где Алина проходила практику, ухаживая за больными. Георгий стал ее самым послушным пациентом. Его пленили огромные серые глаза, светлые мягкие кудряшки и по-детски пухлые губы, всегда готовые раскрыться в широкой улыбке. Но больше всего Георгия поразили необыкновенная доброта и сострадательность молодой, неопытной медсестрички: нехватку профессиональных умений она компенсировала этими редкими для медицинского работника качествами.

Георгий выздоровел, во многом благодаря стараниям новой знакомой, и укатил обратно в Питер, обещая писать и звонить. Слово он сдержал, а вот Алине стало не до него, когда состояние Антонины Сергеевны ухудшилось. Наступил кризис, ее положили в больницу, но там бабушка протянула всего четыре дня. Алина осталась одна. Две недели она приходила в себя, пытаясь понять, что делать дальше. От болезненных и бесплодных размышлений ее спас Георгий. Он приехал в Псков и сказал, что забирает Алину в Санкт-Петербург. Он быстро продал квартиру и участок – Алина была слишком расстроена, да и понятия не имела, как это делается. На вырученные деньги Гоша взял ипотеку, и через короткое время они стали гордыми обладателями отдельной квартирки в Девяткино. Не самый лучший район – минимум зелени, никакой инфраструктуры – зато они вместе! И полетело время. Два безоблачно счастливых года, беременность и рождение Русика – самое значительное событие в жизни Алины. Гоша занимался компьютерными играми и вскоре встретил человека, с которым они вместе начали разрабатывать новый проект на популярную военную тематику. Игру купила крупная фирма, сделав заказ еще на две. Тот период Алина вспоминала как один из самых приятных в жизни. Они продали квартиру и купили новую, в престижном районе, где полно магазинов, кафе и, самое главное, отличный детский садик для Русика. Алина устроилась в хорошую больницу недалеко от дома. У Георгия появились дорогие привычки – посещение клубов, занятия в спортзале и выезды на природу с друзьями, и дорогие игрушки – часы, машина и куча гаджетов, о назначении большинства которых Алина понятия не имела. Раньше у них все было общее – деньги, развлечения, друзья. Теперь Гоша выдавал Алине строго определенные суммы на домашние нужды, причем зачастую требовал чек, если стоимость чего-то превышала его ожидания. Он перестал выводить ее куда-то, а ведь раньше, когда они располагали куда более скромными возможностями, Гоша и Алина каждый выходной ходили в какое-нибудь уютное кафе или ресторанчик, в кино или на концерт. Приятели тоже поменялись. Георгий перестал водить дружбу с теми, с кем они общались раньше, и завел новых знакомых, которых Алина знала только с его слов. В результате жена тоже перестала удовлетворять его возросшим запросам, и Георгий без сожаления с ней распрощался.

Постепенно Алина стала привыкать к тому, что ее семья сократилась до двух человек. Гоша редко навешал Русика, в то время как мальчик постоянно спрашивал об отце. Он не понимал, что такое развод, и Алина не могла объяснить сынишке, почему папа больше с ними не живет. Поэтому она врала. Сначала папа «уехал в командировку», потом «у него много работы». Каждый раз ей приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы придумать правдоподобное объяснение отсутствия отца в жизни Русика. К счастью, малыш не знал, что взрослые могут врать, поэтому верил маме и ждал. Ждал, когда Георгий вспомнит о нем. Он «вспоминал» нечасто. Сначала приходил и выгуливал Русика часа два, потом стал позванивать время от времени. Алина терпела такое положение вещей, так как была твердо уверена, что ребенку нужен отец.

Прошло три месяца. Вернувшись домой после смены, Алина с ужасом обнаружила, что дверь в квартиру распахнута настежь. Их ограбили?! Но все оказалось гораздо прозаичнее: Георгий нанял грузчиков, которые в отсутствие жены и сына вынесли из дома все ценное. Кое-какую мебель Гоша милостиво не тронул, зато теперь Русик не мог смотреть мультики, ведь папа забрал большой плоский телевизор, оставив в стене две дырки от кронштейна, на котором он крепился, как напоминание о том, что телевизор имел место быть. Последней каплей явилась бумага, пришедшая по почте, словно Георгию стыдно было принести ее лично. Это оказалось постановление суда о выселении. Алина в панике позвонила бывшему мужу, напомнив, что жилье является совместно нажитым имуществом, а тот лишь насмешливо спросил:

– Господи, и где ты только такого набралась – в своей больничке? – И добавил: – А хата принадлежит моей маме, поэтому к тебе не имеет никакого отношения!

– Как это – маме? – тупо переспросила Алина.

– Ты сама подписывала документы, помнишь? Об отказе на долю в квартире?

Она и в самом деле ставила подпись на каких-то бумагах, не вчитываясь в их содержание – разве могла Алина подумать, что собственный муж, ее Гоша, ее обманет?!

– Но у нас же сын! – пробовала возразить она, тщетно ища более весомые аргументы. – Ты что, выгоняешь его на улицу?!

– Бог с тобой, – пожал плечами Георгий, – никто ребенка не оставляет без жилья! Я приобрел комнату в коммунальной квартире. Двадцать пять метров. Район отличный… Правда, от больницы далековато, но ничего, найдешь другую – медсестер везде не хватает!

И Алина с сыном переехали в коммуналку. Ее соседями стали спившийся отставной военный и семейство кабардинцев, занимающихся отделкой квартир. Последнее обстоятельство пригодилось: парни помогли молодой мамаше с ремонтом. Поначалу Алина побаивалась, что сыну не понравится новое жилье, но Русик воспринял все как должное: раз мама сказала, значит, так надо. Теперь Алине приходилось рассчитывать только на себя. Гоша предложил ей не подавать на алименты, а вместо этого обещал обеспечивать сына всем необходимым. На деле же Алине каждый раз приходилось клянчить деньги на все, от детского сада до новых ботинок. В конце концов ей надоело. Алина поняла, что придется выкручиваться самостоятельно. И она выкручивалась, проводя большую часть времени на работе. Русика чудом удалось пристроить в круглосуточный садик, а Алина после смены занималась платным уходом за больными. Даже за такими противными, отвратительными типами, как адвокат Гальперин.

Конечно же, ничего этого Татьяна знать не могла. Да и знай она, Алина сомневалась, что дождалась бы сочувствия от коллеги, которая ни к кому не испытывала симпатии. А чье-нибудь участие ей сейчас бы совсем не помешало!

– Ну и сколько мне ждать, чтобы вытащили эту дурацкую посудину из-под моей задницы?!

Эти гневные слова обрушились на нее, едва Алина шагнула в палату.

– За что я только бабки плачу? – продолжал бушевать требовательный пациент. – Если бы я хотел снять гостиничный номер, то выбрал бы что-нибудь получше вашего гадюшника! Мне нужен уход, а не койко-место и вайфай! Мало мне унижений с этой треклятой уткой…

Не говоря ни слова, Алина помогла брюзжащему адвокату избавиться от утренней порции дерьма. Она знала, что ввязываться в спор бесполезно, все равно у Гальперина язык подвешен лучше. Зачем его лишний раз раздражать, ведь он платит ей и за терпение в том числе!

Алина не видела радости в том, чтобы пререкаться с больным – да чего уж там, умирающим человеком. Гальперин, несмотря на всю свою желчь и отвратительный характер, частью природный, частью выработанный профессией, в лучшем случае протянет еще месяц. Ну два. Он попал в больницу с повреждением копчика во время неудачного падения с лестницы, но являлся онкологическим больным. Опухоль желудка была злокачественная и находилась в терминальной стадии. Терапию, возможную в таких случаях, Гальперин прошел без особого успеха, и теперь неумолимое время приближало его конец. Адвокат отказался от новых предложений лечащего врача, обещавшего какие-то экспериментальные методы, предпочитая остаток жизни провести в здравом уме и твердой памяти. В специализированное отделение ТОН, или травматолого-ортопедическо-нейрохирургическое, его доставили на «Скорой помощи» и поместили в отдельную палату, которая стоила уйму денег. Однако Гальперин, самый известный адвокат по разводам в городе, мог себе это позволить. В его палате имелось все для комфортного пребывания: телевизор, диван и кресла для посетителей, стол и, разумеется, отдельная ванная комната. В отличие от многих помещений в отделении, нуждающихся в ремонте, эта и соседняя с ней, ныне пустующая палата были недавно приведены в порядок. И все равно капризный пациент частенько выражал недовольство то одним, то другим, и оно, как правило, выливалось на Алину или санитарок. Санитарки в больнице – вымирающий вид. Постоянно сокращающийся бюджет делает их зарплаты мизерными, а работы не убывает, поэтому с каждым годом заведующим отделениями приходится изощряться, пытаясь сохранить места, добавляя им денег за счет премий. Поэтому санитарки, считающие себя в какой-то степени привилегированным классом, не желали терпеть придирок Гальперина. В результате и сменщица Алины, и санитарки отказались работать с адвокатом. А Алине необходимы деньги, которые он, несмотря на свой злой язык, платил исправно, поэтому она просто не имела права привередничать. Пока девушка молча устанавливала капельницу и искала вену на тощей, жилистой руке, Гальперин внимательно ее разглядывал. Она чувствовала это кожей, и ощущение было не из приятных. Наверное, именно так он рассматривал в суде тех, с кем намеревался разделаться – словно под микроскопом, ища слабые места.

– Ну и что у нас случилось?

Вопрос адвоката застал Алину врасплох, и ее рука замерла в воздухе.

– Простите? – пролепетала она, поднимая глаза.

– Вы меня расслышали, – поморщился он. – Умерли все родственники в Мордовии, дом сгорел, а вас продают в публичный дом за долги?

– П-почему в Мордовии? – недоуменно переспросила она, не обратив внимания на то, что вторая часть вопроса звучала обидно.

– Ну я не смог придумать более отдаленного региона, – пожал плечами Гальперин. – Вы ведь не питерская, верно?

Удивительное дело! Раньше адвокату было наплевать на Алину и на то, кто она и откуда взялась. Можно ли считать его вопрос хорошим знаком?

Она воткнула иглу в вену, и Гальперин поморщился. Зря, ведь Алина точно знала, что не причинила ему боли – что-что, а с венами она работала, как Да Винчи с механизмами! Так однажды сказал Мономах… то есть заведующий ТОН Князев.

– Я родилась и выросла в Пскове, – ответила на вопрос Алина, решив не напоминать о том, что ее родной город, да еще Новгород считаются родоначальниками Руси, а вовсе не Санкт-Петербург, сущий младенец по сравнению с древними столицами. – Родители умерли давно, но у меня есть сын, Руслан. Ему четыре года.

– Ну надо же… А муж?

– Что – муж?

– У вас нет кольца, – пояснил Гальперин, и Алина инстинктивно сжала правую руку в кулак. Она носила обручальное кольцо до развода не снимая, разве что когда мыла руки. А вот Георгий не носил, говоря, что оно мешает ему, нарушает кровоток в пальце и вообще его можно легко потерять. Для окружающих он был свободен. «Свободен» – странное слово, неожиданно подумалось Алине. Почему женщину называют незамужней, а мужчину – свободным? Как будто бы, надевая кольцо на безымянный палец, он автоматически попадает в тюрьму!

– Во-вторых, – продолжил объяснять свои выводы Гальперин, – вы проводите в больнице слишком много времени. Ни один муж не выдержит такого режима. Вам нужны деньги, ведь вы работаете сверхурочно, ухаживая за платными пациентами. Вы не пишете и не получаете эсэмэсок, тогда как другие медсестры постоянно что-то строчат и получают ответные сообщения, отлынивая от работы. Все вышесказанное позволяет предположить, что мужа нет.

Алина почувствовала, что краснеет: она и не предполагала, что является предметом столь пристального внимания!

– Я разведена, – подавляя вздох, честно ответила она.

– Судя по всему, недавно.

Это не был вопрос.

– Значит, в коммуналке вы оказались после развода?

Алинины глаза широко распахнулись: откуда он мог узнать про коммуналку?!

– Расслабьтесь: я навел о вас справки. Неужели вы полагаете, я позволил бы кому ни попадя лицезреть мою задницу?

– А я-то думала, ваши выводы – следствие применения дедукции! – разочарованно проговорила Алина.

– О, вы знаете умные слова! – насмешливо сощурился Гальперин.

– Я окончила школу и медицинское училище, – сухо ответила она. – Это подразумевает, что я как минимум умею читать и писать.

– Оказывается, она может и зубы показать! – с удивлением и даже вроде бы некоторым удовольствием пробормотал адвокат. – Ну, раз карты вскрыты, давайте поболтаем без обиняков?

– Мы что, в покер играем?

– Пока не играем. Но если начнем, игра обещает быть занятной!

Алина недоуменно уставилась на Гальперина. О чем он говорит? Они едва знакомы! Он ни разу не выказал ей симпатии – впрочем, и никому другому. К адвокату приходили посетители, некоторые из которых, видимо, состояли с ним в родственных связях. Тем не менее было очевидно, что они делали это по обязанности, отнюдь не горя желанием проводить время у постели адвоката. Что не удивительно, если принять во внимание его вздорный характер и любовь совать нос в дела малознакомых людей!

– Я в азартные игры не играю, – ровно ответила Алина.

– Боитесь, что затянет?

– Боюсь, что зря потрачу время и деньги.

– А хотите их не потратить, а получить?

Вопрос застал Алину врасплох. Как же тяжело разговаривать с этим Гальпериным – он как будто все время пытается подловить ее!

– Я не понимаю…

– Конечно, не понимаете! – перебил он. – Я в курсе, что муженек выпер вас из квартиры в коммуналку. Принимая во внимание то, как вы ломаетесь на работе, он вряд ли вас поддерживает материально. Хоть алименты-то платит?

– Почему вы говорите со мной о таких личных вещах? По-моему, они касаются только меня, и…

– Разумеется, глупая девчонка, они касаются вас! – резко прервал ее Гальперин. – Но если вы и дальше будете продолжать плакать в подушку по ночам и не предпримете никаких действий, то вас и вашего ребенка в последующие лет пятнадцать ожидает мрачная перспектива. Вы думали, в какую школу он пойдет? Кружки, секции, репетиторы? А как насчет дальнейшего образования? Что вы можете дать ему? Когда вы идете в магазин, вы можете купить сыну робота-трансформера или довольствуетесь киндер-сюрпризом? Ответ очевиден… А ему, я вас уверяю, хочется робота!