Ирина Борисовна Седова
Метафорическая призма
Потом были какие-то больницы, передачи, которые Катя с мамой носили по пятницам, жуткое состояние отца, в которое доктора вводили пациентов, чтобы те не понимали, что у них ломки. После таких посещений мать и дочь шли до метро молча.
Отца выписывали в положенный срок, несколько дней он сидел дома злой, крушил всё, что в его отсутствие женщины аккуратно прибрали и расставили, орал “хорошо вам тут без меня было, да?”. Потом уходил, и всё начиналось сначала. Бледность кожи, суженные зрачки, мутные глаза, замедленная речь… А без него было, действительно, хорошо. Катя думала эту мысль тайком, боясь обидеть маму или навлечь беду.
Катя теперь спала вместе с мамой, а отец жил один в детской. Однажды вернулся ночью, слышно было, что суетится там, роняет что-то. Потом всё ненадолго затихло, потом послышался стон и грохот. Мама вскочила и побежала к нему, оттуда заорала: “Катя, набирай скорую! Не входи сюда!” Господи, как же страшно стало Кате в тот момент. Она схватила мамин телефон, но из-за слёз и трясущихся рук совсем не сразу смогла попасть по нужным кнопкам. “Алло, алло, мама, что говорить?”
Дальше всё как в тумане: мама выбежала из детской, не закрыв за собой дверь, схватила трубку, что-то кричала в неё, а Катя, застыв на месте, смотрела на страшного отца, лежащего на полу с открытыми глазами.
Когда приехала скорая, Катя сидела одна кухне и смотрела на небо. За всей жутью последних месяцев она и не заметила, что началась весна, и темнеть стало поздно. С улицы неслись голоса и смех.
Катя уже не плакала, не переживала, не боялась сцены, которую увидела несколько минут назад, не вспоминала речку, не думала ту крамольную мысль.
Врачиха вышла в коридор с какими-то бумагами в руках, открыла входную дверь, впуская водителя с носилками.
– Так, кто будет грузить и нести в машину? – равнодушно спросила она.
– Не знаю, – растерянно отвечала мама, – а кто обычно это делает?
– Я сегодня одна, без санитара, а в обязанности водителя это не входит.
– Но как же тогда? Я же с дочерью не смогу поднять его.
– Зовите соседей.
– Катя, милая, что же делать? – мама, такая жалкая и несчастная, стояла в распахнутом халате в прихожей.
– Там во дворе кто-то сидит…
– Дочк, беги прям в пижаме, попроси ребят каких-нибудь помочь, папе что-то вкололи, но надо срочно в больницу, – мама сорвалась на плач.
Катя выбежала в прохладную темноту, пахнущую новой жизнью. У подъезда стояла скорая. Нет, в такую ночь не умирают, точно не умирают. На детской площадке два молодых мужчины пили пиво. При появлении заплаканной девочки в пижаме они сразу замолкли.
– Вы не могли бы помочь?.. донести до скорой…моего папу, – Катя расплакалась, и парни без лишних слов поставили свои бутылки на скамейку.
На второй этаж они поднялись пешком. В квартире пахло чем-то незнакомым, врач что-то бубнила маме, без сил сидящей на табуретке в коридоре. При виде Кати и незнакомых молодых людей, она вскочила: “Ребята, пройдите сюда, пожалуйста. Вот носилки уже разложены, надо его как-то переложить и отнести в машину. Пожалуйста, помогите.” Мама делала какие-то бессмысленные движения по комнате, отчаянно хваталась то за голову, то за сердце. Пока шли к лифту, Катя пыталась рассмотреть лицо папы. Он лежал неподвижно, но по движению грудной клетки было понятно, что дышит. Парни с трудом занесли носилки внутрь кареты скорой помощи и без слов ушли обратно на детскую площадку. Катя плакала, обняв маму. Доктор протянула им бумажку с номером больницы и телефоном справочной: «Позвоните утром. Но шансов мало». Когда доктор уже потянула дверцу, Катя заметила, что папа зашевелился и повернул лицо. Они встретились взглядами, и дверь захлопнулась.
– Мы даже этих ребят не поблагодарили, надо подойти. – Мама потянула Катю к детской площадке. Поверх халата на ней был надет плащ, и она стала ощупывать карманы. Ребята стояли на том же месте с тем же пивом, но разговаривали намного тише. Мама достала из кармана несколько сотенных купюр и протянула им:
– Мальчики, спасибо за помощь, возьмите, пожалуйста.
– Нет, нет, не надо, да вы что! – замахали руками они. Мама снова заплакала и, обняв Катю, пошла домой.
– Мам, так что сказали в скорой? Смогут вылечить?
– О лечении разговора не идёт. Выживет ли, вот вопрос…
– А ты бы хотела, чтоб выжил? – робко спросила Катя и сама себе испугалась.
Бег в одиночку
Я просто зашла в лес и побежала.
Лесопарк был не из тех модных, где все тропинки отсыпаны розовым гравием, а запах сырой земли перебивается запахом сосисок из ярких киосков. Это был природный заказник на бывшей городской окраине, где деревья когда-то высаживались в соответствии с задумкой профессоров-агрономов. Тут тропинки были скользкими после дождя, а запахи пьянили. Время от времени встречались стенды с информацией о деревьях и животных, которых можно встретить. Иногда – домики-кормушки, в которых потерявшие страх голодные белки подъедали за наглыми голубями семечки. Народу в лесу было совсем немного: я встретила только парочку пенсионеров с палками для скандинавской ходьбы, женщину с коляской и бегуна с собакой. Все они уже направлялись к выходу.
Бежать было непривычно, сердце стучало где-то в ушах, во рту пересохло. Я, наконец, сдалась и перешла на медленный шаг. Прямо над головой гаркнула ворона, требуя, чтобы я поскорее прошла мимо её гнезда и не нервировала. Я читала про случаи, когда вороны, защищая птенцов, кидались на случайных прохожих и клевали прямо в темя. Пришлось опять ускориться.
Впереди уже виднелся бетонный забор, где-то за ним разгонялась электричка. Так далеко от дома я ещё не заходила. Надо было, конечно, там сразу и повернуть назад, но мне не хотелось опять беспокоить ворону. Решила дойти до забора, и побежать налево.
В заборе пряталась ржавая калитка, за ней в перелеске стояло два четырехэтажных обшарпанных дома послевоенной постройки, обнесенные деревянным штакетником. По выкрашенным красной краской фасадам шли трещины, на подоконниках и крышах проросли кусты. Вид завораживал своей винтажностью. Я даже не поняла сначала, живут ли до сих пор в этих домах. Звук проносящейся где-то рядом электрички заставил вздрогнуть. Я достала из кармана куртки телефон, чтобы сфотографировать это место для своего инстаграма, но вдруг ощутила, как целая толпа мурашек скатилась по моему позвоночнику. Стук электрички сменился на лай своры собак. Они бежали как раз по той дорожке, на которую я собиралась свернуть после удачного кадра, но теперь было, конечно, не до него. Бездомных собак я боюсь гораздо больше, чем ворон.
Я рванула в калитку, и собаки взорвались ещё более громким лаем, приняв игру. Несколько раз я споткнулась о куски асфальта, которые наезжали друг на друга, как льдины во время ледохода. От падения меня спас только адреналин и инстинкт самосохранения. Я напрасно пыталась найти глазами хоть кого-то, чтобы попросить помощи и укрытия – ни единой живой души, ни одного автомобиля. Только ржавые турники и сломанные скамейки были свидетелями этой страшной, лающей и истекающей бешеной слюной погони. Впрочем, где-то всё же были слышны голоса. По крайней мере, один – точно.
Я вбежала в первый же подъезд и постаралась закрыть за собой дверь, но она предательски заскрипела и снова раскрылась. В темноте пахло сыростью, а ступени были непривычно высокими, так что я снова споткнулась. Ужасные животные звуки приближались, и не было никаких сомнений в том, что они меня догонят. На первом этаже был длинный коридор на несколько квартир, заваленный ремонтным мусором. Я, прыгая через две ступени, стала громко кричать, прося о помощи. На втором этаже дверь в общий коридор была вообще заколочена. Я вбежала на третий, кричала и стучала в ближайшие двери.. Подъездное эхо принесло снизу злобный лай, значит собаки догадались засунуть свои бешеные морды и лапы в щель и отодвинуть дверь. К моему огромному ужасу, ни одного замка не щёлкнуло, и ни одного человеческого голоса не откликнулось на мои крики. “Что ж вы за люди такие, – орала я, – спасите меня, откройте хоть кто-нибудь!”. Искать укрытия оставалось только на последнем, четвёртом, этаже. Там я решила не только барабанить в двери, но и дёргать за ручки. Первая же дверь неожиданно поддалась, открылась, и из квартиры на меня буквально выпал старик с испуганным лицом. Я даже не успела предупредить его о своре собак, ввалилась в его квартиру, сразу же оступилась и упала в темноту вонючего коридора. Дверь за мной захлопнулась.
“Ну и кошмар: вороны, собаки, старик… Почему так болит шея? Стоит, наверное, открыть глаза и лечь поудобнее” – подумала я, когда проснулась. Но открыть глаза и поменять позу я всё равно не смогла, так что вряд ли это можно было назвать “проснулась”. Я лежала и двигала веками, в тишине даже слышала, как шуршат ресницы, но ничего не менялось. Через минуту стало понятно, что болит не только шея, но и лицо. А ещё через минуту я догадалась, что глаза мои давно открыты, просто вокруг кромешная тьма, а я лежу лицом в пол. Господи, да что происходит? Пошевелив пальцами и убедившись, что ладони упираются в твёрдую поверхность, я оттолкнулась и подняла голову. Темнота имела горизонтальную прореху где-то впереди, пропускающую тусклый свет. Я с трудом села и полезла за спасительной подсветкой телефона, но его не было ни в одном кармане. Вороны и собаки отошли на второй план, уступив первенство моему страху темноты. Пришлось шарить руками вокруг себя. С трёх сторон я дотянулась до стен, а впереди оставалась бездна со светлеющей полосой. Так. Если это был не сон, то когда старик выбежал на лестницу, я споткнулась и упала лицом вперёд, наверное, потеряла сознание. Значит, и очнулась в коридоре, а входная дверь у меня за спиной. Я поднялась на ноги и стала ощупывать стены. Да, вот тут, пожалуй, совсем другая фактура на ощупь. На дверь похоже. Я водила руками вверх и вниз, влево и вправо. Нащупывала выпуклости и впадины, но нигде не находила дверной ручки....
Ситуация становилась яснее. То ли оттого, что глаза привыкали к темноте, а мозг начал осознавать своё расположение в пространстве, то ли оттого, что свет из щели становился ярче, я стала различать светлые стены коридора и две темные двери впереди. Я находилась в чужой квартире. В квартире старика, который открыл мне дверь и стал жертвой собак. Нет, он не мог открыть мне дверь, ведь изнутри не было ручки. Значит, это я открыла ему дверь, а он поспешно выбрался наружу. Когда же он вернётся и выпустит меня отсюда?
Свет был виден только под одной из дверей, он становился ярче. За этой же дверью стали слышны какие-то шорохи. Похоже, там кто-то был. Чёрт, да это старик вернулся, пока я была в отключке! “Эй, – крикнула я, – есть кто дома? Простите, что вошла без разрешения.” Мне никто не ответил. Я постучала в ту дверь. “Простите, пожалуйста, мне нужна помощь. Можно войти?”. Ответа не последовало. Но тут хотя бы была ручка.
Я потянула дверь на себя, отступив назад. Это меня и спасло от падения с десятиметровой высоты на горы кирпича, битого стекла, торчащей арматуры и, кажется, человеческого дерьма. За дверью начиналась улица и тот самый скудный перелесок, проросший на развалинах. Потом был деревянный забор и снова лес. Шорохи, которые я приняла за человеческие, были шумом деревьев. Где-то за ними вновь вскрикнула и пробежала электричка. Светало.
Тыльная сторона дома, которую не было видно от калитки, оказалась обрушена. Винтаж в миг превратился в обычную страшную заброшку.
Я схватилась за дверной косяк и заорала изо всех сил, спугнув стаю голубей с крыши. Только они меня и услышали.
Вторую дверь из коридора я открывала уже в полном ужасе.
