Ирина Андрианова
Сабинянские воины
– Я тоже.
Мы шагали дальше; тележка дребезжала у нас за спиной. Сот шел немного впереди – возможно, из деликатности. Мы давно перестали видеть полосу Стены на горизонте. Еще до того, как она слилась с черным небом, ее успел заслонить высокий холм, на который мы теперь, кряхтя, карабкались. Впереди расстилалась ночь с редкими звездами, и колыхалась лампа в руке Сота. Увидим ли мы Стену до того, как упремся в нее лбами? – гадал я. Стало прохладно: чувствовалось, что приближается осень. Впрочем, ветер холодил только мое лицо. Тело, разгоряченное походом, только радовалось свежему ветерку.
– Но если каждый из вас ощущает чужие желания, как свои собственные, то почему кто-то остается несчастным? Взять, например, Меб…
Я осекся. Но Эгр как ни в чем не бывало кивнул.
– Да, знаю. Она безнадежно влюблена.
Я невольно покраснел. Хотя было очевидно, что Эгр знает все и про всех гораздо лучше меня, мне стало неловко, что я первым заговорил об этом.
– Гм, не то чтобы я много с ней говорил… Так, один раз. Но я понял, что она хороший человек, достойный любви. Однако она ее не получила. Почему же тот, к кому привязано ее сердце, не «прочувствовал» ее любовь, как свою?
Эгр помрачнел.
– Поверь, он прочувствовал. И продолжает чувствовать и страдать вместе с нею. Но и она, и он знают, что они… ну, не подходят друг другу.
Я что-то заподозрил, однако рискнул продолжить.
– А кто это решает? Кто дарует одним парам гармонию и взаимность, а другим ставит клеймо «не подходят». Это при том, что вы все чувствуете друг друга? Кто выбрасывает фишки счастья? Опять богиня Сабина?
Эгр замедлил шаг.
– Я ее не люблю. Но при этом знаю во всех подробностях, что она чувствует. Я люблю этого парня с тремя претенциозными хвостами вместе с нею, понимаешь? Как бы люблю ею, за нее. Но при этом остаюсь еще и собой.
Я раскаивался, но сказанного не воротишь. Как я не догадался раньше? Не знаю почему, но в душе я был уверен, что возлюбленный Меб – именно Эгр. Ибо как могло быть иначе? Он, только он, всегда лишь он! «Да не влюбился ли ты в него сам, а?» – спросил я себя. Что ж, наверное, это можно было и так назвать. Но я был уверен, что это что-то другое, более сильное и важное.
– Наверное, нелегко быть одновременно собой и всеми остальными? Ведь эдак тебя разорвут противоречивые желания?
Эгр повернулся ко мне. В пляшущем свете лампы я увидел его грустную улыбку.
– Если бы я жил в вашем мире, то, верно, так бы и случилось. Но я живу в лучшем из миров, где не только я, но каждый из нас разрывается желаниями всех остальных. И это утешает, даже когда тебе очень тяжело.
Он хотел сказать что-то еще, но тут мы оба замерли, потому что с вершины холма, которого мы наконец-то достигли, открылось море – но не воды, а огней. Казалось, звезды спустились с неба и собрались на земле плотной россыпью. Среди них были большие – костры, и сотни маленьких, точно мотыльки, огоньков ламп. Эти мотыльки двигались, кружились, сливались друг с другом и разлетались вновь. Все это совершалось в полнейшей тишине, хотя до ближних костров было уже совсем недалеко. А над огненным скоплением доброй твердыней возвышалась Стена. Теперь я видел ее на фоне узкой полоски неба на горизонте, которая еще не успела почернеть и оставалась сапфирово-синей. Вся Сабиняния собралась под ней, чтобы возрадоваться вместе с влюбленными, которых завтра должны были отдать друг другу. И мы, позабыв о наших горестях, с новыми силами поспешили вперед – чтобы поскорей раствориться в сияющем созвездии счастья.
Глава 15. Открытия в Библиотеке
Это действительно была вся маленькая страна, собранная вместе! Костры освещали сотни лиц; хоть и усталые, они были полны предвкушением грядущего праздника. Глаза блестели, губы возбужденно перешептывались. Интересно, что они обсуждали? Завтрашних женихов и невест? Вокруг поляны в несколько рядов были установлены легкие палатки разных форм и размеров. Были среди них просторные, похожие на слегка уменьшенные копии обычных здешних жилищ, и совсем маленькие, не больше гробика, куда помещался лишь один человек, в крайнем случае – взрослый с ребенком. Это уже напоминало город, или, точнее, базу какой-нибудь гуманитарной миссии или лагерь беженцев. Разве что, повторюсь, не было слышно характерных для этих институций громких крикливых голосов, да и вообще никакого шума. Самыми громкими звуками во всем палаточном поселении был шепот языков пламени и треск горящих сучьев.
Правда, я помню тот вечер плохо: я так устал, что, посидев немного у костра, сразу залез в палатку и уснул. Теперь мне никто не указывал, где расположиться. «Ты сам разберешься», – ободряюще сказал Эгр, спеша куда-то по своим бесчисленным делам. Кто-то из соседей по кухонному бревну протянул мне мисочку с кашей и пробирку с чаем. Я жадно прильнул к горячей влаге, и не сразу догадался посмотреть в сторону ее появления, чтобы отблагодарить неизвестного помощника. Когда же я, наконец, повернулся, то остолбенел от неожиданности: это был Хоб! Он широко улыбался, не забывая при этом жевать. Непривычно было видеть его так далеко от котлов. В моих воспоминаниях он сросся с ними, как какой-то кухонный агрегат. Но теперь у котлов суетились человек пять подростков, а сама кухня стала в три раза больше.
– Неужто вас разжаловали? – пошутил я.
– Да нет. Просто теперь за меня работают стажеры, ха-ха. Ну а ты как? Постиг-таки секрет сабинянской каши?
– Это он постиг, – я показал головой на Ержи.
Тот сидел в одиночестве, окруженный неизвестными мне сабинянами. Похоже, он специально выбрал это место, чтобы не пришлось ни с кем разговаривать. Повар украдкой на него посмотрел.
– О, наш друг вообще постиг многое, – сказал он.
Когда я доел, Хоб забрал у меня посуду и безапелляционно заявил, что сегодня я освобождаюсь от общественных работ. Спорить я, естественно, не стал. Малодушно проигнорировав умывание, сразу после посещения отхожего места (хоть лагерь был и временный, но сабиняне обустроили эту важную функцию с заботливой основательностью) я побрел к палаткам. Я не представлял, что означает эгровское «сам разберешься», но глаза уже слипались и я был готов лечь хоть на голой земле. Споткнувшись о какую-то веревку, я виновато пробормотал извинения, но тут из-за полога палатки послышался голос, показавшийся знакомым:
– Вы ищете место? Здесь есть свободное. Залезайте.
Обрадовавшись, я отодвинул полог. Внутри было темно: лежащий внутри человек уже потушил лампу, а я позабыл взять свою. Пришлось заползать на ощупь.
– Матрас и одеяла – у вас в изголовье. Устраивайтесь.
Я протянул руку и сразу нашел толстый упругий скаток, который от первого же моего движения гостеприимно развернулся. Повторяя про себя благодарности богам, я, не раздеваясь, нырнул под одеяло. Сначала тряпки были холодными, но, видимо, они обладали тем же чудодейственным эффектом, что и местная каша – в смысле энергоемкости. Я успел полежать, закутавшись, всего пару минут, как по телу разлилось блаженное тепло, словно я выпил стакан чего-нибудь горячительного. От этого тепла, правда, я еще больше ослабел, и у меня не стало сил хотя бы из вежливости спросить имя соседа. Но тот, как всегда по-сабинянски, предупредил мои сомнения.
– Спите, спите. Завтра поговорим, – сказал голос, и я, успокоенный, тут же полетел в тепло-пуховую бездну сна.
Когда я проснулся, уже вовсю светало. Я был уверен, что не застану в палатке таинственного ночного спутника – ведь сабиняне так трудолюбивы, что, кажется, и вовсе не спят – однако он был еще здесь и аккуратно скатывал свой матрасик. В утреннем полумраке я увидел небольшую сутулую фигурку в темном рубище и круглую голову с оттопыренными ушами. Не может быть! Это же Теше, наш первый сабинянин! И недавно осиротевший отец, тут же вспомнил я. Я поспешил вскочить и начал невпопад выражать то ли приветствия, то ли соболезнования. Старик вежливо прервал меня.
– Извините, но сейчас я очень спешу. До завтрака еще много нужно сделать. Ведь вы знаете, у нас сегодня праздник…
– Да-да, конечно… – Я смущенно замолк.
Немыслимо! У него только что погиб сын, а он вместо скорби предается суетным мыслям о празднике! Я вгляделся в его маленькое сухое лицо с близко посаженными черными глазами. Такие же маленькие, почти детские руки сосредоточенно разглаживали скатку одеяла. А может, наши ребята правы, и у него действительно плохо с головой? Это объяснило бы многие здешние противоречия. Страна безумцев… А впрочем, возможно, в рутинном труде он ищет утешения и забвения? Старик мельком взглянул на меня и сразу вернулся к своему делу.
«Ах да, он же слышит мои мысли. Ну что же, я не могу заставить себя не думать об этом».
Теше вышел. Я выбрался немного погодя. В лучах восходящего солнца лагерь показался еще больше, чем вчера: ряды палаток занимали почти все видимое пространство, ограничиваясь с трех сторон кромкой леса, а с четвертой – серой громадой Стены. Повсюду в воздух поднимались столбы голубого дыма от костров, а из котлов доносился аппетитный запах утренней каши. Туда-сюда между палаток сновали люди; по их довольным лицам можно было догадаться, что сегодняшние заботы для них – не просто уплата повседневного трудового долга (хотя и добровольного), но сладкое предвкушение чего-то особенного. Их было так много, что они казались нитками в ткацком станке, спешащими наперерез друг другу. Однако никто никому не мешал, никто ни разу не столкнулся. Мимо меня, быстро поздоровавшись, прошли Кен и Абий. Немного погодя я увидел Снип – она чистила овощи вместе с другими девушками. Меня окликнули сзади – это оказалась Меб. Ничто не выдавало в ней давешней грусти: она радостно спешила куда-то с мешками провизии. «Скоро, скоро будет веселье!» – точно говорили ее глаза. Я не стал ей мешать, да она и сама быстро убежала. Потом я почти налетел на Многокосого. Он нес связку жердей вместе с курчавым Си. Оти – сегодняшний жених – и Чит работали топорами, но тоже не преминули весело поклониться мне. Вдали, между спин, рук и голов, мелькнули знакомые черные косы, а рядом – белокурые хвосты: Гор и Эгр тоже были поблизости. Единственные, кого я не встретил, были мои товарищи-экскурсанты. Должно быть, сегодня они будут спать долго.
У костра, где я вчера ужинал, хлопотали человек двадцать. Очаг с вечера успели расширить. Появились новые перекладины, котлы и тазы. Что-то беспрерывно резалось, строгалось и перемешивалось. В воздухе витал запах копченой рыбы и (ну надо же!) жареного мяса. Неужели сегодня у сабинян и впрямь разговение? Я немного растерялся, не зная, куда приткнуться в такой толпе, но тут меня опять окликнул спасительный голос Хоба.
– Это еще что! – сказал он вместо приветствия, подавая мне миску. – Вот в обед сегодня будет настоящее пиршество. Тебя хорошо покормят напоследок.
– Да, и верно – напоследок, – вздохнул я. – Надеюсь, однако, что не только меня, но и вас покормят!
– Ха-ха, и нас, конечно!
Держа миску на коленях, я с любопытством рассматривал Стену вблизи. В первый день мне было немного не до нее; мы больше смотрели вперед, чем назад. Но сегодня путешествие заканчивалось, и хотелось вобрать в память все, что попадалось глазам. Я убедился, что Стена была не такая уж монолитная: всюду, если присмотреться, были выступы и выщерблинки, а иногда даже торчало что-то вроде рукоятей, за которые можно было схватиться, чтобы залезть наверх. Наверху кто-то был: несколько раз над кромкой Стены я видел головы. Я посмотрел в гущу толпы, где недавно видел Треххвостого с командой. Сейчас их уже не было. Не иначе, они забрались наверх и несут охранную вахту. …Гм, интересно, а где же дверь наружу? Та, через которую мы входили, и через которую нас сегодня выпроводят? Ничего похожего здесь не было. Ах да, там же росли кусты! Я присмотрелся, пытаясь узнать в густых зарослях, лепившихся к Стене в разных местах, те, что первыми встретили нас в Сабинянии. Помнится, так группа кустов была длинная… Может быть, вон та? Или еще дальше? А может, ее давно порубили и выкорчевали, чтобы врагу было трудней найти дверь? Правда, враг обычно заходит снаружи, а не изнутри. Хотя – я посмотрел на юг, где вдали угадывалось море – теоретически он может подойти откуда угодно. Кстати, если с внешней стороны дверь только одна (это точно, потому что «сабиняноведы» давно обошли всю Стену кругом), то с внутренней проходов может быть несколько. И неизвестно, через какой будут заводить нас. Может, придется еще пройти по темному коридору внутри Стены, прежде чем лязгнет та неприметная дверка, за которой, должно быть, уже притаились журналисты и прочие друзья и недруги. …Точно, выход не здесь! Во-первых, я не слышал шума толпы – должно же хоть что-то доноситься – а во-вторых, я все-таки не узнавал поляну. Та точно была меньше. Там ни за что бы не разместились две тысячи человек.
Удовлетворенный успешной дедукцией, я отхлебнул чая. Наконец-то нашлось занятие в этом хлопотливом предпразничном улье – поразмышлять. Кстати, внешний выход в Стене тоже, возможно, не единственный. Я вспомнил, как тогда, на рассвете первого боя, Эгр с товарищами каким-то образом оказался по ту сторону и зашел в тыл нападавшим. Значит, есть какие-то потайные ходы. Может быть, они ведут прямо из подземелий, и заканчиваются такими же замшелыми лазами под кучей бурелома в лесу, как тот, который нашли мы с Ержи? Если так, то это чудо, что их до сих пор никто не нашел. У них же там и лесов, небось, нет. Вобщем, захотели – нашли бы. Просто перекопали бы бульдозерами всю территорию вокруг Стены. Если они до сих пор не сделали этого, то, значит, просто не хотят…
– Ты думаешь так громко, что рядом с тобой невозможно расслабиться и насладиться едой, – послышался рядом знакомый голос.
Я чуть не подпрыгнул. Тошук сидел на бревне позади меня, и тоже с миской. Интересно, давно он тут? Подкрался, как привидение!
– Привет! Давно не виделись!
– Ага, со вчерашнего дня.
– Тут столько всего происходит за день, что считай, прошел месяц… – Тут я вспомнил главное, чем занимался Тошук, и поспешил спросить: – Как там, кстати, международная обстановка? Накаляется?
Он сразу помрачнел.
– Все сложно. Они настаивают на гуманитарной миссии. Мол, мы должны пропустить внутрь их экспертов, которые оценят, достаточно ли здоровы наши дети. И в зависимости от этого будут решать, можно ли позволить нам дальше самостоятельно управлять нашим зоопарком.
– Кто «они»? Чем управлять? Что?! Надеюсь, ты послал их подальше?
– Кто? По именам не назову. Наши ближайшие соседи, которые по такому случаю прикрылись одобрением ООН. Конечно, послал. Но с некоторых пор они перестали реагировать на наши посылы. Вобщем, миссия уже находится на пути к Стене. Сопровождается толпами телекамер, блогеров и зевак со смартфонами. Они жаждут экшна, какого давно не видели по телевизору.
Я все понял.
– Боже, они специально подгадали под день обмена! Они давно это планировали! Но погоди… а как же международные обязательства, как же сабинянский суверенитет? Они же раньше не возражали… Что случилось?
Тошук пожал плечами.
– А может, нам просто не открывать дверь? Тогда никто не войдет? – наивно спросил я.
– Дверь – это не защита, а символ. Ты же понимаешь, что выбить ее несложно. Да хоть бы взорвать. Нам нужно, чтобы они передумали со своей миссией.
– Слушай, а что если… Ведь они хотят проверить здоровье детей, верно? Так давай выберем с десяток самых здоровых и выведем их за Стену на проверку. Эти эксперты посмотрят и успокоятся.
Тошук покачал головой, и я понял, что идея неудачная.
– Куда ты? – спросил я, заметив, что он поднимается.
– Пойду продолжу переговоры. Точнее, уговоры. Я переписываюсь сейчас с каким-то большим чиновником от здравоохранения. Он говорит, что уважает наш образ жизни и готов отстаивать наше право вести его. Но его очень беспокоят дети…
– Ты идешь в подземелье, к компьютеру?
– Не в подземелье. Компы есть и здесь. В полукилометре отсюда – наша Библиотека.
– Погоди… Это то круглое здание, которое так любят снимать из космоса?
Я и забыл о нем. Ну конечно, оно же должно быть где-то неподалеку от входа! Только левее, в лесу. Потому-то мы не заметили его в первый день: сразу полезли через кусты в другую сторону. Хм, надо же, а ведь когда-то я мечтал увидеть этот бетонный конус своими глазами. Там, из-за Стены, он казался таким символичным, вроде Главного Храма или сосредоточия местного тайного правительства. А оказалось, что это просто бетонный колпак для книг. Хотя, конечно, хотелось бы взглянуть на него перед уходом…
– Помню, ты хотел на него посмотреть? – спросил Тошук.
Я и представить не мог, что он об этом помнит, и еще меньше, что он вдруг скажет это:
– Если хочешь, пойдем со мной.
Надо же! Напоследок судьба преподнесла мне исполнение еще одного маленького желания. Я не стал отказываться, и вскоре мы уже двигались между людьми, палатками и кухнями в сторону леса. Около одного из костров я заметил Марино и Марка. Они с аппетитом поедали кашу и не увидели меня. Ага, значит, наши уже проснулись. Впереди заблестел ручей; он змеился через весь лагерь, огибая постройки. В одном месте было перекинуто несколько бревен, а чуть ниже, метрах в пятидесяти, в окружении ширм из холстины, стояла купальня. Переходя по мостику, я увидел, как полог ширмы отодвинулся, и оттуда показалась Йоки, завернутая в мятую простыню. Мокрая и довольная, она что-то искала глазами. И она нашла: это был Тим. Он поджидал неподалеку, и сразу подскочил с теплым узорчатым одеялом.
Как бы ни был огромен лагерь, он имел границы. Постепенно скопление палаток стало редеть, людей навстречу попадалось все меньше. Последним рубежом служили выстроившиеся в ряд отхожие места. Естественных укрытий здесь не было, поэтому пришлось делать кабинки из жердей и досок. Наверное, это были самые «капитальные» сооружения во всем лагере. Да и во всей стране, пожалуй. Я умилился их сходством с обычными деревенскими туалетами (правда, обычными они были только у меня на родине. В благополучной Европе такое, наверное, тоже смотрелось бы экзотикой). За ними начиналась утоптанная тропинка, уводившая в чащу колючих кустарников. Преодолевать их было непросто: мы старательно отводили ветви от лица и одежды, пропуская друг друга. Потом начались густые деревья – похоже, вязы или грабы. Кроны их опускались почти до земли, образуя над тропинкой подобие тоннеля: иной раз приходилось ползти под ними на четвереньках. Возможно, из-за этого путь показался мне дольше, чем я представлял себе по схеме. Я уже начал подумывать, что ошибся, и что лагерь был разбит вовсе не у двери в Стене. Но вдруг в просвете между зарослями показалось большое серое пятно. Точно, это был огромный конус! Специально ли сабиняне засадили все вокруг частоколом деревьев, или этот странный лес вырос сам по себе – не знаю. Но найти это высоченное сооружение, не зная точного места, в одиночку я бы точно не смог.
Мы уперлись в замшелую бетонную поверхность. Должно быть, Библиотеку когда-то строили одновременно со Стеной. В ее бетоне виднелись такие же выступы – вероятно, от неровной опалубки. Так же, как у Стены, здесь вплотную к зданию рос (или был высажен?) совершенно непроходимых кустарник. Нам пришлось, вытирая мокрый мох своей одеждой, продираться вдоль стены почти боком. Я пытался поглядывать наверх, но не увидел ничего, кроме уходящего под углом к небу серого ската с грязными подтеками дождевой воды. Не было видно ни одного окошка. Крыша была не различима, но в плане здание явно было круглым.
– Не похоже, чтобы ваши много пользовались библиотекой. Дорожка в храм знаний плохо протоптана, – острил я, больно царапаясь о колючки.
– Туда можно попасть и из подземелья, и в основном этим путем все и пользуются. Но сейчас быстрее было поверху, – ответил из-за листьев Тошук.
Он остановился, и я тоже. Впереди стена резко поворачивала – похоже было на проход внутрь. Занырнув туда вслед за Тошуком, я оказался в низкой темной нише. В глубине ее виднелся узкий проем с тяжелой металлической дверью – такой же, что была в Стене. Интересно, какая тут толщина бетона? Тошук нагнулся, шагнул внутрь, прижался к двери плечом и надавил; не сразу, но она поддалась. Со скрипом открылась темная щель. Тошук шагнул туда, а за ним, с некоторой опаской, и я. Внутри оказалось достаточно светло: маленькая коморка, куда мы вошли, была вся уставлена горящими лампадками,словно здесь ждали гостей. Слева в полу виднелась дыра, ступеньками уходящая под землю. Должно быть, это был ход, что соединял Библиотеку с подземным лабиринтом, как и говорил Тошук. Прямо напротив была еще одна дверь; мой провожатый толкнул ее и вошел. Просунув за ним голову, сначала я не увидел ничего, кроме столба дневного света, лившегося откуда-то сверху, словно сквозь дыру в потолке. В нем, как мотыльки, плясали пылинки. Я на цыпочках ступил в него и огляделся. Тут у меня перехватило дыхание: мы стояли в высоком узком зале, снизу доверху забитом книгами! Они обступали нас со всех сторон, заполняя длинные полки, тянувшиеся от пола до невидимого потолка. Полки соединялись в стеллажи, которые лучеобразно расходились от середины зала наподобие лопастей огромного вала. В глубине между лопастями, где проходы становились больше и где можно было бы ожидать увидеть наружную стену, ее не было: обзор перегораживали поперечные стеллажи. Получался целый лабиринт полок и стеллажей, в котором терялась форма здания. В довершении всего лабиринт были опутан, точно тонкой паутиной, лесенками и галерейками, и повсюду на них были люди. Кто-то читал, притулившись между книг около ламп. А кто-то медленно пробирался – вверх, вниз или вдоль полок – по ходу изучая корешки книг.
В центре зала торцы стеллажей упирались в круглое пустое пространство, уставленное по периметру столами и скамьями. Столб света, сочившийся из-под кровли, высился посередине подобно прозрачной колонне. Этот готический антураж нарушали лишь компьютеры и ноутбуки: они стояли по кругу на столах, и за ними – так буднично-просто, будто это был обычный офис из «внешнего» мира – сидели мужчины и женщины. Если бы не сабинянские обмотки, они и вправду ничем бы не отличались от офисных клерков.
Услышав нас, несколько человек прервали работу и повернулись. Тошук, быстро поприветствовав их, двинулся к свободному компьютеру. Я тоже помахал рукой. Справа от нас тыкала пальцами в клавиши довольно немолодая женщина, на вид лет пятидесяти. Слева сидел крупный парень с высокой вычурной прической, каких я прежде здесь не встречал.
– Ну как дела? – спросил Тошук парня, усаживаясь и включая свой экран.
Тот со вздохом пожал плечами.
– Вообще-то не очень. Математика всегда давалась мне туго.
Я взглянул на экран его ноутбука: там были какие-то формулы и графики.
– Вы учитесь алгебре?
Парень с удовольствием повернулся ко мне. Видно, он был рад ненадолго отвлечься от утомительного занятия.
– Пытаюсь. Признаться, я тут самый худший ученик, – виновато улыбнулся он.
– Да ладно тебе, не преувеличивай, – отозвался сидевший слева от него подросток, обстриженный в скобку; я припомнил, что где-то уже видел его. – Ты уже сделал 22 номера из 30. А я только пятнадцатый делаю!
– Зато я раньше пришел, – не унимался обладатель прически, которому почему-то было важно доказать, что он хуже всех.
– У ребят сейчас учебная сессия, – вполголоса пояснил Тошук. – Учат кто математику, кто языки, кто философию. А кто-то – он кивнул в темноту между стеллажами – просто книжки читает.
Любители книг тоже походили на обычных посетителей библиотек из нашего мира – разве что прежнего мира, доинтернетовских времен. Хотя нет, у нас читатели побоялись бы так опасно балансировать на полупрозрачных галерейках. Да и нет у нас таких галереек, за исключением каких-нибудь веревочных парков… В глубине прохода, что начинался от нашего стола, я заметил поджарую фигуру с головой, украшенной узлом из множества косичек. Многокосый? Он тоже пришел почитать? Фигура шагнула за стеллаж и пропала. А выше ярусом, по узкому балкончику с канатными перилами медленно шла девочка лет десяти-двеннадцати. Ей приходилось подниматься на цыпочки, чтобы достать очередную книгу. Но она не сдавалась, вознамерившись, видимо, проверить содержание всех увесистых томов на ее полке. Впрочем, не все книги были старинными фолиантами, как того можно было бы ожидать от такой библиотеки. На ближних к нам полках вперемешку стояли и толстые издания в твердых переплетах (должно быть, довоенные, а то и старше) и современные, пестро раскрашенные издания в мягких обложках.
– А где вы набрали новых книг? – спросил я, показывая на модный томик Бодрийяра, стоящий над моей головой. – Неужто и это наменяли на рыбу?
Я невольно оговорился, сказав Тошуку «вы», словно он тоже был сабинянином. Но он не стал меня поправлять, углубившись в экран.
– Ну, в основном книги присылаются нашими друзьями из внешнего мира…
– Что? Они присылаются? Ты не говорил раньше о такой гуманитарной помощи! Выходит, связи Сабинянии не ограничиваются ежегодным обменом?
Мимо меня неслышно прошел человек в белом с обритой головой. Жрец! Я замер, наблюдая. Жрец наклонился сначала к одному ученику, затем к другому и, наконец, задержался у третьего, показывая что-то на мониторе и объясняя вполголоса. Это выглядело так обыкновенно, словно на уроке в школе, что я даже на секунду почувствовал разочарование.
– Не расстраивайся. Чудес тут больше, чем ты думаешь, – перебил мои мысли Тошук, не отвлекаясь от своего занятия.
– Любопытно. А в чем они?
– Как ты верно когда-то сказал, для такого глубокого погружения в культуру «внешнего» мира, как наблюдается у сабинян, одних занятий мало.
– Но ведь они погружены, и еще как. В чем же секрет?
Тошук с надеждой смотрел на экран – видимо, ждал ответа на свое письмо. Но ответа не было, и он повернулся ко мне.
– Понимаешь, сабиняне учатся не сами по себе, а каждый – как бы за всех сразу. Емкость одной головы и вправду невелика. Особенно, если берешь в руки книгу лишь раз в три недели, а остальное время копаешься в огороде. Но если каждый, получая знания, вкладывает их в копилку Общего Разума, куда все его собратья имеют доступ – то получается эффективно.
Общий Разум? Раньше вроде была Общая Душа. Ну да ладно. Идея, конечно, интересная. Получается что-то вроде электронных документов с общим доступом через сеть. И заодно -трансцендентный интернет. Но, черт возьми, это не может быть правдой!
– То есть вот этот парень с прической, который сейчас учит формулы… ты хочешь сказать, что одновременно с ним эти формулы учит вся Сабиняния?
– Не обязательно одновременно. Это же как доступ к сетевым документам. Хочешь – сейчас заходишь, хочешь – потом. (Я прикусил язык, потому что точно такое же сравнение я сделал про себя сам!) – Хотя можно и так сказать. Все сабиняне – это, с одной стороны, собрание индивидуальных сущностей, а с другой стороны – единое сознание. Оно читает глазами каждого из этих ребят, – он кивнул головой на читателей у стеллажей, – учится решать задачи с помощью памяти Мета, – он показал на неудачливого математика, – знакомится с философией, экономикой и правом внешнего мира с помощью мыслей Джи, Кора и Абий. И так далее.
Право, мне было бы приятнее поверить во все это, не раздумывая. Но сегодня был мой последний день в Сабинянии, и не хотелось просто слушать и кивать. Тем более, что в душе накопились сомнения.
– Знаешь, я бы скорее предположил, что сабиняне время от времени бегают по подземным ходам через Стену во внешний мир, а там прикидываются обычными людьми, ведут обычную жизнь и всему учатся, – усмехнулся я.
– Такое тоже есть, – спокойно ответил Тошук. – Но эти посланцы впитывают информацию не только для себя, но и для других. Вся Сабиняния – это единая система мыслей и памяти.
Я замер с открытым ртом. Уж на что Тошук, Треххвостый и все остальные приучили меня ничему не удивляться, но это было уже слишком!
– Они… выходят наружу?! Так это правда? Ты не шутишь? Значит, суперзакрытое теократическое государство – всего лишь миф?…
Сабиняне на секунду оторвались и удивленно посмотрели на нас, а затем снова вернулись к своим экранам и книгам.
– Погоди. А кто тебе сказал, что Сабиняния – это клетка? Это общество свободных людей, которые свободно выбрали…
– Клетку.
– Как угодно.
– Но что же это за свобода, если все они, получается, на поводке у мега-мозга?…
– Раньше ты был понятливее, – строго сказал Тошук.
– Прости, прости. – Я пристыженно заулыбался. – Но просто… Это твое откровение про тайные вылазки сабинянский агентов во внешний мир – это как-то уж слишком переворачивает с ног на голову все, что мы знаем о Сабинянии. То есть, их отпускают пожить в мире греха, как молодежь из амишских общин в США, а потом они добровольно возвращаются, все познав и все-таки выбрав клет… э-э… путь своих отцов?
Тошук стал терпеливо объяснять.
– Если ты надеешься услышать, что они за Стеной поддаются соблазнам, то не надейся. Те, которые поддаются – перестают быть сабинянами и уходят. Они же часть Единой Души, а Душа не может изменить сама себе. Пока они остаются в ее лоне, соблазны им не страшны. Они – лишь наши наблюдатели внешнего мира. Они впитывают информацию и делятся ею с остальными. Сабиняния как бы смотрит на ваш мир глазами этих, как ты выразился, агентов.
Он снова с надеждой посмотрел на экран. Там ничего не поменялось. Он перезагрузил браузер и подождал. Увы – ответа не было. А я тем временем пытался собрать вместе рассыпавшиеся вдребезги осколки моих знаний о Сабинянии.
– Погоди… И много у вас таких путешественников? Которые ходят за информацией туда-сюда… И за книгами, наверное. О, теперь я все понимаю. Треххвостый… то есть Эгр, он тоже бывал за Стеной? И Гор, и Чит, и Снип? И все остальные, которые разговаривают, как молодые столичные интеллектуалы. Они все там пожили, верно?
Тошук кивнул. Я хмыкнул.
– Так вот и весь их секрет. Сабиняния – не такой уж замкнутый мир. Странно, что у нас об этом никто не знает. Молодцы, вы хорошо замаскировали подземные ходы!
– Просто они очень длинные. Выходы хорошо спрятаны, и никакой спутник их не найдет. Если только не знать про них.
– Гм, но теперь я знаю… – Я осекся и тревожно взглянул на него.
Тошук посмотрел, не понимая, а потом рассмеялся.
– Не думаешь ли ты, что тебя убьют за это?
– Ну, вообще-то, это суперопасная информация.
– Я бы не рассказал тебе, если бы не был суперуверен, что ты не разгласишь ее,– сказал он мне в тон.
Ученики за компьютерами больше не оборачивались, хотя разговаривали мы достаточно громко. Видимо, тема казалась им пустяковой.
