Иона Ризнич
Чингисхан
Глава первая
Жители Великой Степи
Монгольские всадники
Проблема имен и названий
Так как монголы в XII веке не знали письменности, то все географические названия и личные имена фиксировались исключительно на слух. Нужно понимать, что для слуха китайцев, жителей Иранского нагорья, славян и западноевропейцев звучание имен и названий было совершенно разным. Дополнительные искажения вносит транскрибирование имен собственных при переводе на русский язык. Отсюда вытекает проблема их написания. Например, само имя Чингисхан по-китайски звучит как «Чэнцзисы», но также его могли величать Фа-тянь ци-юнь – Сообразующийся с Небом и открывающий судьбу, или же Шэн-у хуанди – Священно-Воинственный Император.
Название племени «монголы» китайцы писали как «мон-ху» или «мон-гу» или даже «мон-у»; легат папского престола Джованни де Плано Карпини называл их монгалами, а монах-францисканец Гильом де Рубрук – моалами. Оба монаха считали, что на языке кочевников «моал» означает «земля», а «монгали» – жители земли. По другой версии, в переводе с древнемонгольского языка «моал» означает «божественный» или «серебряный». Однако чаще всего средневековые авторы-европейцы жителей степи объединяли под названием «татары» – по имени самого крупного из племен, а саму Великую степь называли Татарией или даже Тартарией, что созвучно слову «Тартар» (по-древнегречески – «преисподняя»). Авторы понимали, что название некорректно, но продолжали его употреблять: «Они не хотят называть себя татарами, так как татары – другой народ, сами себя они называют моалами, то есть монголами», – писал Гильом де Рубрук о кочевниках, объединенных под властью чингизидов.
С другими племенами, кочевавшими по Великой Степи, ситуация не лучше: конграты, кунгираты, унгираты, хонгхираты, хунгираты – все это варианты написания названия одного и того же племени, а Чжамуха, Джамуха, Жамуха, Джамуке – варианты одного и того же имени. Старшего сына Чингисхана обычно называют Джучи, но также и Чжочи и даже Юе-чжи; второго по старшинству сына Чагатая зовут также Чаадай, Цагадай или Джаадай. Сказывается фонетическая особенность монгольского языка приглушать и редуцировать согласные. Третьего сына могут называть Угэдэй или Огадай, а китайцы – У‐ку-дай.
Еще один «чемпион» по количеству написаний имени – полководец Чингисхана Субэдэй; его называли также Субетай, Субээтэй, Субудай, Супатай, Сэбэдэ, Субедэ и даже Сбд… Проблема усугубляется еще и тем, что один и тот же человек в разных источниках может фигурировать под разными именами, к примеру, под именем и прозвищем или только под прозвищем. Так, младшие братья Чингисхана, чьи личные имена звучат как Хачиун и Тэмуге, чаще упоминаются в источниках как Алчидай и Отчигин, что можно перевести как «везунчик» и «младшенький».
Порой расхождения в написании и произношении могут быть разительными. Так, китайцы Пен Дая и Сюй Тин сообщают, что «место расположения охотничьего шатра татарского правителя всегда называется “волито”». Это слово является китайской транскрипцией знакомого нам монгольского слова «орда» (ordo), возникшей при чередовании звуков «р» и «л», «т» и «д».
То же самое происходит и с географическими названиями. К тому же за восемьсот лет многие употреблявшиеся в XIII веке топонимы забылись или видоизменились настолько, что теперь порой трудно определить, о каком именно месте шла речь. Энтузиасты спорят, где именно произошла та или иная битва, выдвигают разные версии, и у каждой версии есть свои приверженцы. Так, к примеру, ведутся споры, что за крепость носила название Валиян – Чингисхан долго ее осаждал. Возможно, имеется в виду Валиштан в Тохаристане, но географически она не совсем подходит.
Ну и, наконец, средневековые авторы могли просто путаться и ошибаться. Так, монах Цезарь Бридиа упоминает Каспийские горы, но, рассказывая о них с чужих слов, явно плохо представляет, где они расположены, и путает их то ли с Гиндукушем, то ли с Тянь-Шанем.
Однако, несмотря на все эти проблемы и противоречия, дошедших до нас источников вполне достаточно для того, чтобы сделать вполне определенный вывод: Чингисхан – не миф. Это вполне реальный человек – необычайно харизматичный, одаренный и умный и столь же безжалостный и жестокий.
Проблема морали
Чтобы понять логику поступков Чингисхана, нужно уяснить, что он был воспитан в духе совершенно иной морали, нежели та, что принята в современном обществе.
Человеческая мораль на протяжении веков изменялась. Самая древняя предполагала право сильного, если проще – кто сильнее, тот и прав. Именно этим правилом руководствовались древние ассирийские цари, кичившиеся тем, что они «вспарывали беременным животы… протыкали тела слабых, а сильным… перерубали шеи».
Затем, наверное, в Древнем Египте, возникла идея о нецелесообразности неумеренного применения силы. Древнеегипетские вельможи в заупокойных надписях указывали, что они никогда не собирали дани больше положенного и не разоряли полей.
Зачем вспарывать животы беременным? Ведь из-за нерожденных детей земля обезлюдеет, некому будет ее обрабатывать, будет меньше еды, у царя станет меньше слуг и меньше подданных, и некому будет платить налоги. То есть чрезмерная жестокость обернется злом для самого жестокого, а чрезмерное применение силы выйдет боком самому сильному.
Эта концепция – добровольного самоограничения личности во имя блага всего общества – достигла полного развития в классический период Древней Греции. Вслед за ней пришли христианство и ислам с их идеями добра и сострадательности. «Проявляйте милосердие к тем, кто на земле, – и Тот, Кто на небесах, проявит милосердие к вам», – говорил Пророк.
Но Чингисхан ничего об этом не знал! Он ведал лишь право сильного. Китайская повесть «Мэн-да бэй-лу» прямо говорит: «Татары презирают дряхлость и любят силу». А папский легат монах-францисканец де Плано Карпини писал, что у монголов «нет никакого закона о справедливых деяниях или предостережении от греха». То есть от того, что он сам как христианин считал грехом.
Монголы безоговорочно уважали силу. Однако они уже понимали необходимость эту силу сдерживать и регулировать, применяя ее лишь против врагов, но не против своих. Потому автор «Мэн-да бэй-лу» добавляет: «В их обычае нет взаимных драк и ссор». То есть внутри клана, внутри племени монголы эпохи Чингисхана считали необходимым себя сдерживать. В отношении врагов они действовали эффективно, безжалостно и рационально: истребляли всех, кто мог оказать сопротивление, и сохраняли жизнь тем, кого могли с пользой для себя использовать. Сейчас такой подход назвали бы патологией, а его носителей – психопатами, но с точки зрения жителя Великой Степи XII–XIII веков все было совершенно логично и правильно.
Великая Степь
В XII веке единой Монголии не было. По огромной, бескрайней степи кочевали разрозненные племена: монголы, татары, хитаны, маньчжуры, меркиты, уйгуры…
Джованни де Плано Карпини, побывавший в Великой Степи в 1240‐е годы, писал: «вышеназванная земля расположена в той части востока, в которой, как мы полагаем, восток соединяется с севером. К востоку же от них расположена земля Китайцев [13], а также Солангов [14], к югу земля Саррацинов, к юго-западу расположена земля Гуиров [15], с запада область Найманов, с севера земля Татар окружена морем океаном. В одной своей части она чрезмерно гориста, в другой представляет равнину, но почти вся она смешана с хрящом, редко глиниста, по большей части песчана».
Климатические условия в Степи были неблагоприятными. Де Плано Карпини пишет: «Воздух в этой земле распределен удивительно. Именно среди лета, когда в других странах обычно бывает в изобилии наивысшая теплота, там бывают сильные громы и молнии, которые убивают очень многих людей. В то же время там падают также в изобилии снега. Бывают там также столь сильные бури с весьма холодными ветрами, что иногда люди едва с затруднением могут ездить верхом».
Монах-францисканец рассказывает, как однажды он со своими провожатыми попал в столь сильную бурю, что все они вынуждены были лежать распростертые на земле, спасаясь от неистового ветра, а «вследствие обилия пыли отнюдь не могли смотреть». «В этой земле, – продолжает он, – также зимою никогда не бывает дождя, а летом идет он часто и так мало, что едва может иногда смочить пыль и корни трав. Падает там также часто очень крупный град. …Там бывает также летом внезапно сильный зной и неожиданно страшнейший холод. Зимою же в одной части выпадают сильнейшие снега, а в другой – неглубокие. И чтобы сделать краткое заключение об этой земле, она велика, но в других отношениях, как мы видели собственными глазами… гораздо хуже, чем мы могли бы высказать».
Папский посол также писал: «В одной части земли находится несколько небольших лесов, другая же часть совершенно безлесная, пищу же себе варят и сидят для тепла как император, так вельможи и все другие люди при огне, разведенном из бычачьего и конского навоза. Далее даже и сотая часть вышеназванной земли не плодородна, и она не может даже приносить плода, если не орошается речными водами. Но вод и ручьев там немного, а реки редки, откуда там нет селений, а также и каких-нибудь городов… И хотя в других отношениях земля не плодородна, она все же достаточно, хотя и не особенно, пригодна для разведения скота».
Послы империи Сун Пэн Дая и Сюй Тин, побывавшие с Монголии в 1230‐е годы, рассказывали, что кочевники практически не знали земледелия, зато держали довольно разнообразный домашний скот: «Их домашние животные: коровы, лошади, собаки, овцы и верблюды. У овец северных племен шерсть пышная и веерообразный курдюк. Китайские овцы называются у них “гулюй”. Есть верблюды двугорбые, одногорбые и совсем без горба».
Де Рубрук писал о кочевниках и о животных, встречавшихся в Степи: «Оленей я там не видал; зайцев видел мало, газелей много. Диких ослов я видел в большом количестве; они похожи на мулов. Видел я также другую породу животных, именуемых аркали; они имеют тело точно у барана и рога, загнутые как у барана, но такой огромной величины, что одной рукой я едва мог поднять два рога; из этих рогов они делают большие чаши. …Итак, охотой они добывают себе значительную часть своего пропитания».
Именно охота, да еще скотоводство было основным занятием кочевников. Им приходилось постоянно переходить с места на место в поисках хороших пастбищ для скота. На одном месте они оставались несколько недель – не более. Сена на зиму не запасали, просто переходя на зимнее время в бесснежные южные степи.
Путешественник Марко Поло, посетивший те места в конце XIII века, тоже называл степные народы «дикими», особенно те, что жили ближе к Северу. Не знали они ни хлеба, ни вина, пробавляясь продуктами скотоводства и охотой.
Дикость и низкий уровень развития степных племен отмечали и китайцы. «Эти люди не варили пищи. Могли видеть ночью. Они из шкур… делали латы, которые могли защитить от шальных стрел», – говорил о них автор «Мэн-да бэй-лу».
Чиновник Империи Сун Ли Синьчуань [16], побывавший в Степи, рассказывал: «У татар все люди отважны и воинственны. Те, которые ближе к китайским землям, называются культурными татарами. Они умеют сеять просо, варят его в глиняных котлах с плоским дном и едят. Те, которые дальше от китайских земель, называются дикими татарами. Они не имеют утвари и доспехов, а для стрел употребляют только костяные наконечники».
Это важный момент – железо считалось у кочевников Степи очень большой ценностью. Китаец Ли Синьчуань рассказывает, что, зная воинственность степных племен, соседние высокоразвитые государства Ляо и Цзинь запрещали ввозить в их земли железо. Однако запрет не всегда соблюдался, и кочевники все же получали металл в виде монет. «Железные монеты из таких мест, как Хэдун и Шаньси, а также монеты из Юньчжуна, покупались татарами. Татары, заполучив их, в результате сделали множество оружия и доспехов из них», – сообщает Ли Синьчуань.
Основы государственности
Государственность у кочевников была не развита. Мало было выражено и социальное расслоение. Ли Синьчуань сообщает, что у монголов «нравы были низки, и долго не было различия между государем и подданным».
Конечно, китаец преувеличивает: разница была, хотя, по всей видимости, она не была заметна в одежде или в убранстве жилища.
Главы кланов назывались нойонами, а их подданные – аратами. Именно нойоны принимали решения, в какие места отправляться кочевать клану, когда сниматься со стоянки, а араты подчинялись их решениям и выполняли приказы.
Племена в степи были разновеликими. По большей части это были небольшие кланы, то есть семьи, в который все приходились друг другу довольно близкими родственниками.
У монголов существовало несколько слов для обозначения этих социальных общностей. Часто употреблялось слово «обок». Так назывался родовой союз нескольких «ясун», то есть «костей/поколений». Это была разновидность «большой семьи» сложной структуры, включавшей не только кровных родственников, но и зависимых людей – аратов. Фактически этим словом называлось племя. «Обок» считают эквивалентом слова «ирген», которое переводится как «народ». Понятие «улус» означало владение. Глава, вождь, хан племени-обока мог назвать это племя своим улусом.
Именно родственными отношениями определялась дружба между кланами. Если необходимость требовала завязать тесное общение с неродственным кланом, то нойоны делались назваными братьями – андами, проводя обряд братания и делая по глотку крови друг друга.
Иногда главы нескольких родственных кланов заключали союзы, выбирая единого вождя. Такие вожди назывались ханами, причем к слову «хан» добавлялся какой-нибудь звучный эпитет: «золотой хан», «крепкий хан»… Однако таких объединений было немного, по большей части кланы враждовали друг с другом.
Именно как непрерывную, нескончаемую распрю описывали сами монголы жизнь кочевников до того, как страну объединил Чингисхан: «Звездное небо поворачивалось – была всенародная распря. В постель свою не ложились – все друг друга грабили (забирали добычу). Вся поверхность земли содрогалась – всесветная брань шла. Не прилечь под свое одеяло – до того шла общая вражда. Некогда было раздумывать – надо было вместе дело делать. Некогда было бежать – надо было вместе биться. Некогда было миловаться – приходилось смертным боем биться».
Религия кочевников
Единой религии тоже не было. Кто-то был христианином, кто-то исповедовал ислам, кто-то буддизм. Большинство поклонялось духам природы – Вечно Синему Небу, Великому Тенгрию. «В их обычае больше всего чтить Небо и Землю. По каждому делу они непременно упоминают Небо. Когда они слышат гром, то пугаются и не смеют отправляться в поход. “Небо зовет!” – говорят они» – так рассказывал о монголах китайский посол Хун, оставивший нам повесть «Мэн-да бэй-лу». «В первый день первой луны они непременно поклоняются Небу. То же самое делают в праздник начала лета», – дополнял он.
Арабский историк аль-Асир говорит: «Что касается их веры, то они поклонялись Солнцу при его восходе».
А вот венецианский купец Марко Поло сообщает о религии монголов несколько иное: «А вера у них вот какая: есть у них бог, зовут они его Начигай [17] и говорят, что то бог земной; бережет он их сынов и их скот да хлеб», – то есть Марко Поло писал о боге-предке, роде тотема. Далее он продолжал: «Почитают его и молятся ему много; у каждого он в доме. Выделывают его из войлока и сукна и держат по своим домам; делают они еще жену того бога и сынов. Жену ставят по его левую сторону, а сынов – перед ним; и им также молятся». Этнографы называют такое изготовленное из войлока, меха, дерева или другого материала антропоморфное изображение божества-предка «онгон».
Марко Поло так рассказывает об отношении кочевников к своим божествам: «Во время еды возьмут да помажут жирным куском рот богу, жене и сынам, а сок выливают потом за домовою дверью и говорят, проделав это, что бог со своими поел, и начинают сами есть и пить. Пьют они, знайте, кобылье молоко; пьют его, скажу вам… как белое вино, и очень оно вкусно, зовется “шемиус [18]”».
Быт и обычаи кочевников
Быт племен, населявших Великую степь, был довольно своеобразным. Китайский монах Чан Чунь, путешествовавший по Монголии в 1220‐х годах, оставил нам краткое и емкое сообщение о жизни кочевников: «Обычные занятия их суть скотоводство и звероловство. Одеваются в кожаное и меховое платье, питаются мясом и молоком. Мужчины и девицы связывают волосы и опускают их на уши. Замужние женщины надевают на голову бересту, фута в два вышины и весьма часто накрываются сверху черной шерстяной фатой, а богатые женщины красной сырцовой тафтой; хвосты этих шапок походят видом на гуся или утку и называются Гу гу; они весьма боятся, чтобы кто-нибудь неосторожно не наткнулся на эти шапки, и входят в юрты или выходят из них, нагнувшись вниз и задом. Народ этот не знает письменности; договариваются только на словах и заключают контракты нарезыванием меток на дереве. Встретив обед, они без церемонии садятся вместе с хозяевами; во время бедствий бегут на перерыв; приказаний никогда не ослушиваются и давши слово, не изменяют ему; у них остались следы нравов глубокой древности».
Католический монах Гильом де Рубрук, совершивший путешествие по Монголии в середине XIII века, оставил куда более подробное и велеречивое описание племен, которых он, как и многие, называл татарами: «Они не имеют нигде постоянного местожительства и не знают, где найдут его в будущем. Они поделили между собою Скифию, которая тянется от Дуная до восхода солнца; и всякий начальник знает, смотря по тому, имеет ли он под своею властью большее или меньшее количество людей, границы своих пастбищ, а также где он должен пасти свои стада зимою, летом, весною и осенью. Именно зимою они спускаются к югу в более теплые страны, летом поднимаются на север, в более холодные. В местах, удобных для пастбища, но лишенных воды, они пасут стада зимою, когда там бывает снег, так как снег служит им вместо воды. Дом, в котором они спят, они ставят на колесах из плетеных прутьев; бревнами его служат прутья, сходящиеся кверху в виде маленького колеса, из которого поднимается ввысь шейка, наподобие печной трубы; ее они покрывают белым войлоком, чаще же пропитывают также войлок известкой, белой землей и порошком из костей, чтобы он сверкал ярче; а иногда также берут они черный войлок. Этот войлок около верхней шейки они украшают красивой и разнообразной живописью. Перед входом они также вешают войлок, разнообразный от пестроты тканей. Именно они сшивают цветной войлок или другой, составляя виноградные лозы и деревья, птиц и зверей. И они делают подобные жилища настолько большими, что те имеют иногда тридцать футов [19] в ширину. Именно я вымерил однажды ширину между следами колес одной повозки в 20 футов, а когда дом был на повозке, он выдавался за колеса по крайней мере на пять футов с того и другого бока. Я насчитал у одной повозки 22 быка, тянущих дом, 11 в один ряд вдоль ширины повозки и еще 11 перед ними. Ось повозки была величиной с мачту корабля, и человек стоял на повозке при входе в дом, погоняя быков. Кроме того, они делают четырехугольные ящики из расколотых маленьких прутьев, величиной с большой сундук, а после того, с одного краю до другого, устраивают навес из подобных прутьев и на переднем краю делают небольшой вход; после этого покрывают этот ящик, или домик, черным войлоком, пропитанным салом или овечьим молоком, чтобы нельзя было проникнуть дождю, и такой ящик равным образом украшают они пестроткаными или пуховыми материями. В такие сундуки они кладут всю свою утварь и сокровища, а потом крепко привязывают их к высоким повозкам, которые тянут верблюды, чтобы можно было таким образом перевозить эти ящики и через реки. Такие сундуки никогда не снимаются с повозок. Когда они снимают свои дома для остановки, они всегда поворачивают ворота к югу и последовательно размещают повозки с сундуками с той и другой стороны вблизи дома, на расстоянии половины полета камня, так что дом стоит между двумя рядами повозок, как бы между двумя стенами».
«Они живут в куполообразных хижинах [20]. У них не строятся города со стенами и каменные здания. Они кочуют с места на место в зависимости от наличия воды и травы для скота без постоянных маршрутов», – рассказали нам китайские послы Пэн Дая и Сюй Тин.
Китайцы довольно поэтично описали движение по степи клана кочевников: «При перекочевках повозки передвигаются по пять в одном ряду. При сборах для перекочевок они, как вереницы муравьев, как нити при плетении веревки, тянутся к одному месту справа и слева на протяжении пятнадцати ли. Когда колонна из съехавшихся повозок выпрямляется и половина их достигает воды, то колонна останавливается. Это называется “установкой лагеря”».
Марко Поло также описывал быт монголов: «Зимою татары живут в равнинах, в теплых местах, где есть трава, пастбища для скота, а летом – в местах прохладных, в горах да равнинах, где вода, рощи и есть пастбища. Дома у них деревянные, и покрывают они их веревками; они круглы; всюду с собою их переносят; переносить их легко, перевязаны они прутьями хорошо и крепко, а когда дома расставляют и устанавливают, вход завсегда приходится на юг.
Телеги у них покрыты черным войлоком, да так хорошо, что, хоть бы целый день шел дождь, вода ничего не подмочит в телеге; впрягают в них волов и верблюдов и перевозят жен и детей».
Сходное описание жилища монголов оставил и Джованни де Плано Карпини. Дома монголов он описывал так: «Ставки у них круглые, изготовленные наподобие палатки и сделанные из прутьев и тонких палок. Наверху же в середине ставки имеется круглое окно, откуда попадает свет [21], а также для выхода дыма, потому что в середине у них всегда разведен огонь. Стены же и крыши покрыты войлоком, двери сделаны также из войлока. Некоторые ставки велики, а некоторые небольшие, сообразно достоинству и скудости людей. Некоторые быстро разбираются и чинятся и переносятся на вьючных животных, другие не могут разбираться, но перевозятся на повозках. Для меньших при перевезении на повозке достаточно одного быка, для больших – три, четыре или даже больше, сообразно с величиной повозки, и, куда бы они ни шли, на войну ли или в другое место, они всегда перевозят их с собой».
