Иона Ризнич
Чингисхан
Питание монголов
Чрезвычайную бедность рядовых кочевников отмечали все путешественники. Пищевые традиции монголов заставляют предполагать, что небогатый кочевник, арат, постоянно находился на грани голодной смерти и был готов употребить в пищу все мало-мальски съедобное.
Марко Поло сообщает: «Едят они мясо, молоко и дичь; едят они фараоновых крыс [22]: много их по равнине и повсюду. Едят они лошадиное мясо и собачье и пьют кобылье молоко. Всякое мясо они едят». Чрезвычайно не любивший монголов аль-Асир с отвращением пишет: «У них не было запретной пищи, и они ели всех верховых животных, собак, свиней и прочее».
Ему вторит папский легат Джованни де Плано Карпини: «Их пищу составляет все, что можно разжевать, именно они едят собак, волков, лисиц и лошадей, а в случае нужды вкушают и человеческое мясо. …Они едят также очищения, выходящие из кобыл вместе с жеребятами. Мало того, мы видели даже, как они ели вшей, именно они говорили: «Неужели я не должен есть их, если они едят мясо моего сына и пьют его кровь?» Мы видели также, как они ели мышей. Скатертей и салфеток у них нет. Хлеба у них нет, равно как зелени и овощей и ничего другого, кроме мяса; да и его они едят так мало, что другие народы с трудом могут жить на это».
С ним соглашается Гильом де Рубрук: «Об их пище и съестных припасах знайте, что они едят без разбора всякую свою падаль, а среди столь большого количества скота и стад, вполне понятно, умирает много животных». То, что кочевники могли есть даже падаль – не выдумка, об этом есть упоминания и в «Сокровенном сказании».
Гильом де Рубрук указывает, что мясо павшей скотины не выбрасывали, а провяливали для употребления в пищу: «…если …доведется умереть у них быку и лошади, они сушат мясо, разрезывая его на тонкие куски и вешая на солнце и на ветер, и эти куски тотчас сохнут без соли и не распространяя никакой вони», – добавляет он.
Монах довольно много говорит именно о жизни простых, бедных монголов: «Рабы наполняют свой желудок даже грязной водой и этим довольствуются [23]. Ловят они также и мышей, многие породы которых находятся там в изобилии. Мышей с длинными хвостами они не едят, а отдают своим птицам. Они истребляют соней и всякую породу мышей с коротким хвостом. Там водится также много сурков, именуемых там согур; они собираются зимою в одну яму зараз в числе 20 или 30 и спят шесть месяцев; их ловят Татары в большом количестве. Водятся там также кролики с длинным хвостом, как у кошки, и с черными и белыми волосами на конце хвоста. У них есть также много других маленьких зверьков, пригодных для еды, которых они сами очень хорошо различают».
Гильом де Рубрук, посетивший Степь уже после походов Чингисхана, когда монголы стали жить богаче и культурнее, писал, что, боясь потерять даже малую толику съедобного, кочевники мыли посуду, используя варящуюся похлебку: «Никогда также не моют они блюд; мало того, сварив мясо, они моют чашку, куда должны положить его, кипящей похлебкой из котла, а после обратно выливают в котел».
Ему вторит де Плано Карпини: «Посуды они не моют, а если иногда и моют мясной похлебкой, то снова с мясом выливают в горшок. Также если они очищают горшки или ложки, или другие сосуды, для этого назначенные, то моют точно так же. У них считается великим грехом, если каким-нибудь образом дано будет погибнуть чему-нибудь из питья или пищи, отсюда они не позволяют бросать собакам кости, если из них прежде не высосать мозжечок».
Мясное изобилие
Конечно, жизнь монгольского нойона, главы племени, была куда более сытной. Особенно если у племени было много скота. Де Плано Карпини отмечал, что монголы «очень богаты скотом: верблюдами, быками, овцами, козами и лошадьми. Вьючного скота у них такое огромное количество, какого, по нашему мнению, нет и в целом мире; свиней и иных животных нет вовсе».
Схож рассказ и автора «Мэн-да бэй-лу»: «У татар земли изобилуют водой и травой и благоприятны для овец и лошадей. Это является их средством к существованию. Для утоления голода и жажды они пьют только кобылье молоко. Обычно молока от одной кобылы достаточно для насыщения трех человек. Дома или вне дома татары пьют лишь кобылье молоко или режут овцу на продовольствие. Поэтому в их стране у кого есть одна лошадь, непременно есть шесть-семь овец. Следовательно, если у человека сто лошадей, то у него непременно должно быть стадо из шестисот-семисот голов овец. Когда при выездах в карательный поход в Срединное государство [24] татары съедают в пути всех овец, то они стреляют зайцев, оленей и диких кабанов для пропитания».
Молочные продукты
Мясо все же не было ежедневной пищей монголов. Забив скотину, кочевник терял животное, он лишался возможности использовать его в дальнейшем, а вот пока корова или лошадь доились – то могли давать пропитание ежедневно.
О любимом напитке монголов – кобыльем молоке и приготовляемом из него кумысе – де Плано Карпини писал так: «Кобылье молоко, если оно у них есть, они пьют в огромном количестве, пьют также овечье, коровье и верблюжье молоко. Вина, пива и меду у них нет, если этого им не пришлют и не подарят другие народы. Зимою у них нет даже и кобыльего молока, если они небогаты. …Летом же, имея тогда достаточно кобыльего молока, они редко едят мясо, если им случайно не подарят его, или они не поймают на охоте какого-нибудь зверя или птицу».
Гильом де Рубрук очень подробно описывает процесс приготовления кумыса: «Самый кумыс, то есть кобылье молоко, приготовляется следующим образом. На двух кольях, вбитых в землю, они натягивают длинную веревку; к этой веревке они привязывают около третьего часа дня детенышей кобылиц, которых хотят доить. Тогда матки стоят возле своих детенышей и дают доить себя спокойно. А если какая-нибудь из них очень несдержанна, то человек берет детеныша и подносит к ней, давая немного пососать; затем он оттаскивает его, и на смену является доильщик молока.
Итак, накопив большое количество молока, которое, пока свежее, так же сладко, как коровье, они наливают его в большой бурдюк… и начинают бить по нему приспособленной для этого деревяшкой; величина ее внизу с человеческую голову, а внутри она просверлена. Как только они начинают сбивать, молоко начинает кипеть, как новое вино, и окисать или бродить, и они его сбивают до тех пор, пока не извлекут масла. Тогда они пробуют молоко и, если оно надлежаще остро, пьют. Ибо оно при питье щиплет язык так же, как вино с прибавкой свежего винограда, а когда человек перестает пить, оно оставляет на языке вкус миндального молока и доставляет много приятности внутренностям человека, слабые же головы даже опьяняет; также вызывает оно много мочи».
В процессе приготовления кумыса получался и другой ценный продукт – масло. «Из коровьего молока они сперва извлекают масло и кипятят его до полного сварения, а потом прячут его в кожах баранов, которые для этого сберегают. Хотя они не кладут соли в масло, оно все-таки не подвергается гниению вследствие сильной варки. И они сохраняют его на зиму», – пишет Рубрук.
Делали монголы и некое подобие сыров, причем и мягких, и твердых: «… они настолько сбивают молоко, что все, что в нем есть густого, идет прямо на дно, как винная гуща, а то, что чисто, остается сверху, и оно напоминает собою сыворотку или белый виноградный сок. Гуща бывает очень бела, дается рабам и наводит глубокий сон. Светлую часть пьют господа, и это, несомненно, напиток очень приятный и хорошего действия».
Незаменимым продуктом для кочевников являлся гриут или курут – очень твердый сыр с большим сроком хранения. Рубрук так описывает его приготовление: «Остальному молоку, которое остается после масла, они дают киснуть насколько только можно сильнее и кипятят его; от кипения оно свертывается. Это свернувшееся молоко они сушат на солнце, и оно становится твердым, как выгарки железа; его они прячут в мешки на зиму. В зимнее время, когда у них не хватает молока, они кладут в бурдюк это кислое и свернувшееся молоко, которое называют гриут, наливают сверху теплой воды и сильно трясут его, пока оно не распустится в воде, которая делается от этого вся кислая; эту воду они пьют вместо молока. Они очень остерегаются, чтобы не пить чистой воды».
Растительная скудость
Хотя кочевники не знали земледелия, они могли собирать дикорастущие плоды, корневища и семена злаков. Де Плано Карпини пишет, что монголы собирали зерна трав и растирали их в муку: «Они также варят просо с водою, размельчая его настолько, что могут не есть, а пить. И каждый из них пьет поутру чашу или две, и днем они больше ничего не едят, а вечером каждому дается немного мяса, и они пьют мясную похлебку».
Об этой похлебке можно найти упоминания и в китайских источниках, и даже указано, что ее варили в глиняных котлах с плоским дном. Кочующие по одной и той же небольшой территории кланы могли даже высевать просо на пригодных для этого полянах, дабы собрать урожай, когда прибудут на это же место спустя несколько месяцев.
Черные татары
Соседи и извечные враги монгольских кочевников – китайцы – различали «культурных» татар, живших ближе к китайским землям и перенявших некоторые традиции, и татар диких, живших исключительно охотой и скотоводством. «Так называемые дикие татары весьма бедны да еще примитивны и не обладают никакими способностями. Они только и знают, что скакать на лошадях…» – характеризовал их посол Хун.
«Они не имеют утвари и доспехов, – сообщает нам автор «Мэн-да бэй-лу», – а для стрел употребляют только костяные наконечники. Так называемые дикие татары еще различаются как белые и черные. Нынешний Темучжин есть черный татарин».
Это очень важный момент – разделение татар на черных и белых. То есть на простонародье и аристократию. Китаец писал, что белые татары даже внешне отличались от черных: кожа у них была светлее, они обладали более тонкой наружностью, а кроме того они «вежливы и почитают родителей. Когда умирают у них отец или мать, то они ножом изрезывают себе лицо и плачут. Каждый раз, когда я, Хун, проезжая рядом с ними, встречал таких, которые были недурной наружности и с рубцами от ножевых порезов на лице, и спрашивал, не белые ли они татары, они всегда отвечали утвердительно. Во всех случаях, когда раньше они захватывали в плен сыновей и дочерей Китая, пленные китайцы с успехом просвещали и делали их мягче. Поэтому белые татары в общении с людьми душевны».
И посол Хун еще раз повторяет: «Нынешний император Чингис, а также все его полководцы, министры и сановники являются черными татарами», – то есть представителями самых отсталых, невежественных и грубых в обычаях родов.
Костюм монгольского воина
Монголы не знали ткачества. Вся их одежда шилась из звериных шкур и войлока, который они умели изготавливать самой разной толщины и качества. Причем и войлок, и шкуры могли использоваться даже в качестве детских пеленок.
К сожалению, до нас не дошло описаний костюма монголов эпохи, предшествующей рождению Чингисхана, а ведь после захвата им власти у монголов произошли большие изменения, в том числе и в быту. Но все же на основании более поздних описаний можно себе представить, как мог выглядеть монгольский нойон во второй половине XII века.
Традиционный костюм степного воина состоял из войлочного халата и штанов, меховой шапки-ушанки, сапог с толстой подошвой. Во время набегов воины носили также и доспехи из толстой кожи, а в холодное время года обязательно надевали шубу, желательно из ценного меха. Внешнему виду этой шубы придавали большой значение: по степени ее роскошества определяли социальный статус владельца. Иногда одежду украшали, используя для этого обточенную кость, просверленные ракушки и бусины – костяные, из бирюзы или других ярких камней.
Джованни де Плано Карпини отметил, что мужчины и молодые женщины у кочевников одевались примерно сходным образом, и не привыкшему к этому европейцу было трудно различить их.
Надо отметить и еще такую деталь: одежда монголов обычно была грязной. Пообедав жирной бараниной, монгол руки не мыл, а вытирал их о собственное платье. Следы жира нисколько не роняли его достоинства, а наоборот – говорили окружающим о его достатке.
Плохо была развита и гигиена. В источниках есть многочисленные указания на то, что до завоеваний Чингисхана монголы не злоупотребляли омовениями, заменяя их тем, что промазывали тело бараньим жиром. Поэтому представители соседствовавших с Великой степью народов частенько морщили носы, говоря, что от монголов дурно пахнет.
Как выглядел Чингисхан?
О том, как выглядели Чингисхан и люди из его окружения, можно судить и по тем описаниям, которые дали нам путешественники.
Китайская повесть «Мэн-да бэй-лу» говорит: «Татары в большинстве случаев не очень высоки ростом. Самые высокие не превышают пяти чи и двух-трех цуней [25]. Среди них нет также полных и толстых. Лица у них широкие и скулы большие. Глаза без верхних ресниц [26]. Борода весьма редкая. Внешность довольно некрасивая».
И тут же посол Хун добавляет: «Что касается татарского владетеля Тэмoджина, то он высокого и величественного роста, с обширным лбом и длинной бородой. Личность воинственная и сильная. Это то, чем он отличается от других».
Джованни де Плано Карпини очень подробно описал облик монголов и их необычные прически: «Внешний вид лиц отличается от всех других людей. Именно между глазами и между щеками они шире, чем у других людей, щеки же очень выдаются от скул; нос у них плоский и небольшой; глаза маленькие, и ресницы приподняты до бровей. В поясе они в общем тонки, за исключением некоторых и притом немногих, росту почти все невысокого. Борода у всех почти вырастает очень маленькая, все же у некоторых на верхней губе и на бороде есть небольшие волоса, которых они отнюдь не стригут. На маковке головы они имеют гуменце наподобие клириков, и все вообще бреют голову на три пальца ширины от одного уха до другого; эти выбритые места соединяются с вышеупомянутым гуменцем; надо лбом равным образом также все бреют на два пальца ширины; те же волосы, которые находятся между гуменцем и вышеупомянутым бритым местом, они оставляют расти вплоть до бровей, а с той и другой стороны лба оставляют длинные волосы, обстригая их более чем наполовину; остальным же волосам дают расти, как женщины. Из этих волос они составляют две косы и завязывают каждую за ухом. Ноги у них также небольшие».
Гильом де Рубрук тоже отметил своеобразные прически кочевников, указав что мужчины выбривали полосы вдоль висков и шеи, а также ото лба до макушки. Длинные пряди, свисавшие по бокам, заплетались в косы. Женщины после замужества тоже обривали область лба, но остальные волосы заботливо отращивали.
Автор «Мэн-да бэй-лу» сообщает: «В верхах вплоть до самого Чингиса и в низах до рядового подданного все бреют голову, оставляя три чуба, как у китайских мальчиков. Когда передний немного отрастает, его подстригают, а два боковых связывают в маленькие пучки и спускают на плечи».
В другом китайском сказании «Синь ши» Чжэн Сонаня сказано, что монгольские мужчины «сбривают круг на самой макушке. Остающиеся спереди волосы коротко подстрижены и свисают в беспорядке, но волосы по обе стороны головы отделяют и связывают в два узла. Они свисают до одежды слева и справа и называются “не озирайся как волк”. Имеется в виду, что узлы, свешивающиеся слева и справа, мешают оглядываться назад и человек не может трусливо озираться, как волк. Некоторые соединяют и заплетают волосы слева и справа в одну косу, и она прямо свисает сзади поверх одежды».
Османская миниатюра с изображением Чингисхана
Ангус Макбрайд. Монголы
Глава вторая
Происхождение и детство Чингисхана
Долина Делюн-Болдок, предположительное место рождения первенца Есугея – Темучжина
Первое замужество Оэлун
Одним из кочевавших по Великой Степи племен были олхонуты – ветвь другого, более крупного племени хонгиратов (унгиратов, конгратов), славившегося красотой своих женщин. Недаром их тотемом был лебедь:
Мы, Унгиратское племя,
С древних времен знамениты
Красою и статностью дев…
Брани не любим, но дев своих милых
К вашим ханам в подруги везем.
Так пели сами о себе хонгираты.
Калым, который платили им вожди других племен за право взять в жены унгиратку, был главной статьей доходов племени.
Примерно в 1160 году [27] юная Оэлун из племени олхонутов [28] вышла замуж за молодого человека Чиледу, брата вождя племени меркитов.
Надо заметить, что брак для монгольского мужчины был делом дорогим: за невесту полагалось платить калым. У бедняков‐аратов был в ходу даже групповой брак, когда несколько братьев брали одну жену. Именно об этом пишет ненавидевший монголов историк аль-Асир: «Они не заключали брак, а с женщиной вступали в сношения несколько мужчин. Когда появлялся на свет ребенок, отец его не был известен».
Но Чиледу был знатным нойоном, братом вождя, а потому он мог рассчитывать на индивидуальную супругу. Гильом де Рубрук так рассказывал о свадебных обычаях кочевников: «О свадьбах их знайте, что никто не имеет там жены, если не купит ее; отсюда, раньше, чем выйти замуж, девушки достигают иногда очень зрелого возраста. Ибо родители постоянно держат их, пока не продадут».
Выкупить жену можно было по-разному. Можно было просто заплатить калым – лошадьми, коровами… Но так выходило слишком дорого. Обычно молодые люди несколько лет работали на своего будущего тестя, и их труд засчитывался в качестве выкупа. Так же было и с Чиледу. Чтобы получить в жены Оэлун, он несколько лет трудился на семью своего будущего тестя. За это время молодые люди хорошо узнали и даже полюбили друг друга.
Потом состоялась свадьба. Никакого венчания или обручения монголы не знали, но все-таки устраивали по случаю женитьбы праздник.
Рубрук так описывает свадебные традиции: «…Итак, когда кто-нибудь заключит с кем-нибудь условие о взятии дочери, отец девушки устраивает пиршество, и она бежит к близким родственникам, чтобы там спрятаться. Тогда отец говорит: «Вот дочь моя – твоя; бери ее везде, где найдешь». Тогда тот ищет ее со своими друзьями, пока не найдет, и ему надлежит силой взять ее и привести как бы насильно к себе домой».
Очевидно, все эти обычаи были выполнены, и теперь молодые планировали долгую и счастливую жизнь. Однако быть вместе им было не суждено. Возвращаясь в кочевье жениха, новобрачные попали в западню, устроенную нойоном Есугеем-багатуром и его братьями.
Борджигины
Есугей, происходивший из ясуна, то есть рода борджигинов, был главой обока – клана тайджиутов из племени (ирген) монголов, жившего на берегах реки Онон, на севере Великой степи, в суровых условиях.
Борджигины вели свой род от жившего в X веке Бодончара – младшего сына легендарной прародительницы всех монголов
Алан-Гоа. Эта женщина, оставшись вдовой, продолжала рожать сыновей, объясняя это тем, что каждую ночь через дымник юрты в час, когда солнце закатилось, а луна еще не взошла, входил к ней некий светловолосый «желтый человек», поглаживал ей живот, и свет его проникал ей в чрево. От этого света и рождались дети. Борджигины считали, что под «желтым человеком» следует понимать Наран-тенгри – божество‐ создателя Солнце, особо почитавшееся в монгольской мифологии. Поэтому считалось, что сыновья Алан-Гоа отмечены печатью небесного происхождения и должны стать царями царей.
После смерти матери старшие братья поделили имущество, ничего не оставив младшему Бодончару, которого считали глупым и неотесанным и даже не желали признавать за родственника.
– Раз меня и родней не признают, что мне тут делать? – cказал сам себе обиженный Бодончар. Откочевав от братьев, он поселился в урочище Балчжун-арал в низовьях реки Онон и жил там в шалаше, в большой нужде, промышляя охотой или питаясь волчьими объедками. Когда неподалеку в урочище остановилось на стоянку какое-то племя, то Бодончар приходил туда «напиться кумысу». Против этого никто из членов племени не возражал. Бочки с кумысом традиционно стояли у входа в каждую юрту, и любой человек мог, проходя мимо, вкусить этого питья, в летнюю жару порой заменявшего монголам обед.
По прошествии некоторого времени братья усовестились, что бросили своего младшего, и разыскали Бодончара. Произошло примирение и воссоединение семьи. А потом Бодончар вместе с братьями совершил набег на племя, делившееся с ним кумысом. Это племя он считал «ничтожным народом» по той причине, что они все были равны и не было у них «ни мужиков, ни господ; ни головы, ни копыта». «Тогда братья впятером полонили тех людей, и стали те у них слугами-холопами, при табуне и кухне», – говорит нам «Сокровенное сказание».
Женщин из этого племени братья взяли себе в жены, став прародителями нескольких кланов, связанных родственными узами, а все вместе они назывались монголы-нирун [29].
В начале XII века их всех объединил под своей властью Хабул-хан, но после его смерти союз племен почти сразу распался. Одно из отделившихся племен называлось тайджиутами. Есугей-багатур приходился Хабул-хану внуком. Он захватил власть над тайджиутами после кончины хана Амбагая, казненного правителем соседнего государства Цзинь – намного более развитого и цивилизованного [30]. Другим претендентом на главенство в племени тайджиутов был Таргутай-Кирилтух [31] – сын Амбагая, но Есугей одержал над ним верх.
